Убийцами и ворами оказались два ла-
кея, бывшие раньше цирюльниками>.
Сю на своем Шуринере в <Парижских Тайнах> замечательно
удачно изобразил это влияние ужасного ремесла мясника на че-
ловеческие чувства. Впрочем, уже много раз было сделано на-
блюдение, что все вообще профессии, внушающие презрение к
жизни (собственной или чужой, человеческой или животного),
порождают или, вернее, развивают кровавые ивстинкты. Дока-
зательством этому может служить ремесло солдата. Что касается
известных храбрецов и героев, то разве в них нет наклонностей
преступника! Разве Ричард Львиное Сердце не ел мяса сарацин и
не находил его неясным и сладким^
Но, признавая силу и значение всех этих более или менее
значительных предрасположений к преступлениям, мы не мо-
жем не видеть, что если порядочные люди портятся, а дурные и
жестокие одерживают верх и имеют возможность действовать, -
то это зависит также от духа толпы. При всем том, мы не раз-
решили еще чисто юридического вопроса: какова должна быть
ответственность за преступления, совершенные под влиянием
Целой разъяренной толпы? В следующей главе мы попытаемся
его разрешить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЮРИДИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ
Наполеон, после тщательного изучения действий Конвента, ска-
зал: <108 сптез соПесШа п'еп а еп^ ргеаоппе> (массовые прес-
тупления не вменяемы).
Но эта фраза являлась только констатированием факта; она
не была, да и не могла быть, научной истиной.
Наука ясно понимает, что неответственность за преступления,
совершенные среди толпы, не может быть признаваема, так как
социальный организм, подобно всякому другому организму,
всегда реагирует против того, кто покушается на его жизненные
условия (в этом случае так же, как и во всех других).
Подчиняться этой реакции - значить быть ответственным; ес-
ли реакция является роковой и необходимой, то и ответственность
будет также роковой и необходимой. Но кто же будет в ответе?
Здравый смысл, - одним из своих лаконических решений,
которые часто бывают ошибочны, но вместе с тем подчас и очень
точны, - переработав при помощи размышления то, что пози-
тивное исследование фактов подтвердило гораздо позже, дает
следующий ответ: должна быть в ответе вся толпа. И наука, ста-
раясь выяснить как можно более причин, обусловливающих пре-
ступления, совершаемые толпой, и заметив, что эти причины так
перемешаны и перепутаны между собою, что не может быть и
речи о частном значении каждой из них, была принуждена, что-
бы быть справедливой и искренней, ответить, подобно здравому
смыслу: ответственности подлежит вся толпа.
Ответственность должна падать на толпу, несмотря на всю не-
определенность последней, как имени собирательного, ибо в од-
Юридические выводы
ной только толпе заключаются все факторы, как антропологиче-
ские, так и социальные, влияющие сообща на появление пре-
ступлений, совершаемых ее членами. Чувствуется, что было бы
ошибочно взваливать ответственность на более определенное и
ясно выраженное целое - на отдельное лицо, так как в индиви-
де не заключаются все факторы такого рода преступлений; в нем
скорее только одна причина, чем совокупность всех причин.
Но возможно ли, чтобы вся толпа была в ответе? Возможно
ли в наше время такая коллективная ответственность?
В старину коллективная ответственность была единственной
формой ответственности. Даже в том случае, когда было извест-
но, что данное преступление совершено одним лицом, к ответу
привлекалось не оно одно, но с ним вместе его семья, его клан,
его триба. Древние законы распространяли наказание, к которо-
му был присужден преступник, на его жену, детей, братьев, под-
час даже и на родителей .
В те первобытные времена всякая естественно-образовавшаяся
группа, вроде трибы или семьи, представляла из себя неделимое
и неразрывное целое. Личность была только частью, а не чем-то
целым; ее считали не организмом, а только органом. Карать
только его одного - считалось абсурдом, точно так же, как мы
теперь считаем нелепостью наказать какую-нибудь одну часть
человеческого тела.
Впоследствии, с прогрессом цивилизации, развивалась и от-
ветственность, все более и более индивидуализируясь. До конца
прошлого века еще оставались кое-какие следы древней доктри-
ны, преимущественно по отношению к некоторым политическим
и религиозным преступлениям; так напр., в XVII столетии почти
во всех европейских государствах семейства политических пре-
ступников были изгоняемы из своей родины, но теперь всякие
следы этой доктрины исчезли. В наше время семьи осужденных
уже более не изгоняются; дети преступников не носят на своем
челе печати бесславия; одна только привычка делает то, что мы
сохраняем еще некоторое предубеждение против семьи преступ-
ника. Но оно может быть зависит от нашего внутреннего голоса,
^ Полуцивилизованные государства древнего Востока налагали на
всех, начиная с жены и кончая детьми преступника, то же наказание,
что и на него самого. В Египте вся семья заговорщика осуждалась на
смерть.
С. Сигеле <Преступная толпа>
хорошо знакомого с могучим законом наследственности? Этого
мы не знаем: тем не менее ясно, что в таком предубеждении
играет роль не один только социальный предрассудок.
В наше время закон индивидуализировал ответственность; те-
перь нельзя, как некогда, сказать: такая-то семья совершила
преступление, ее нужно наказать; теперь говорят: такое-то лицо
его совершило, и оно должно быть наказано.
Однако исчезла древняя нелепая идея коллективной ответст-
венности, и ее место заняла другая, аналогичная ей в некотором
отношении и, конечно, гораздо более научная: я говорю о той
ответственности, которую мы приписываем социальной среде.
Мы знаем, что всякое преступление, как и всякий вообще че-
ловеческий поступок, является результатом действий двух сил:
индивидуального характера и социальной среды.
Ответственность за известное преступление мы всегда свали-
ваем, хотя и в различном отношении, на этот характер и эту
среду: это и есть в наше время коллективная ответственность.
При зарождении уголовного права говорилось: лицо, совер-
шившее преступление, виновно, и вместе с ним виновны его се-
мья и вся его триба. В настоящее время, когда уголовное право
достигло самой высокой степени развиты, говорят: лицо, совер-
шившее преступление, виновно, точно так же как и та среда,
которая дала ему возможность совершить это преступление.
Таким образом изменены термины, хотя и не настолько глу-
боко, чтобы это положение потеряло свое значение; перемена
произошла преимущественно в мотивах, вызывавших эти зак-
лючения, которые все-таки приводят к одному и тому же: к кол-
лективной ответственности.
При всем том, между следствиями, вытекающими из этих
двух заключений, существует громадное практическое различие.
В древнее время считались виновными как совершившие пре-
ступление, так и его семья, и оба они преследовались совершен-
но одинаково. В наше время ответственным считается и пре-
ступник, и окружающая его среда; но реакция, наказание -
сохраню это старое слово, - налагается только на виновное ли-
цо. В прежнее время ответственность индивида и его семьи су-
ществовала на самом деле, в том смысле, что и индивид, и его
семья подвергались одному и тому же наказанию; в настоящее
же время ответственность той среды, где живет индивид, совер-
Юридические выводы
щенно призрачна, в том смысле, что среда не подвергается реак-
ции, никогда не наказывается, и вместо того, чтобы быть в пря-
мом отношении с ответственностью отдельного лица, она нахо-
дится с ней в обратном отношении, так как чем больше ответ-
ственность среды и тем она меньше по отношению к индивиду, и
чем более среда является виновной в данном преступлении, тем
менее сильна остальная реакция против индивида.
Все или почти все причины убийств, сопровождаемых грабе-
жом, находятся в совершившем их лице, вот почему социальная
реакция против преступника в этом случае очень сильна. При-
чины убийства, совершаемого в состоянии аффекта, наоборот,
лежат большею частью в окружающей среде, и только часть их,
да и то весьма малая, находится в самом преступнике; вот поче-
му в этом случае социальная реакция против лица, совер-
шившего преступление, гораздо меньше.
Если мы докажем, что причины преступления известного ли-
ца лежат целиком в окружающей среде, и что среда должна по-
этому нести на себе всю ответственность, то нельзя будет поднять
преследования против этого лица: с уголовной точки зрения оно
не будет ответственно.
Если грабитель на большой дороге нападает на меня ночью, и
я, защищаясь, убиваю его, то я не подлежу никакой ответствен-
ности, так как причины преступления, а следовательно и ответ-
ственность за него, целиком находятся в зависимости от среды,
от незаконного нападения грабителя.
Исходя из этих общих размышлений, можно составить себе
следующее резюме: сказав, что вся толпа должна быть в ответе за
преступления ее членов, мы только приложили к специальному,
более ясному, чем другие, случаю современную теорию коллек-
тивной ответственности, которая видит причины всякого преступ-
ления не только в индивиде, но также и в окружающей его среде.
Однако, как среда не может вообще испытывать на себе какой-
нибудь реакции вследствие нынешней индивидуализации ответ-
ственности, точно так же не может ей подлежать и толпа. Итак
единственным ответчиком остается индивид; но так как его ответ-
ственность обратно пропорциональна ответственности целой толпы
(среды), то необходимо исследовать, вся ли ответственность за
преступление должна целиком падать на толщ', так как в этом
случае индивид делается неответственным, или только какая-
С. Сигеле <Преступная толпа>
нибудь ее часть, так как, только сообразуясь с этим, можно уста-
новить степень социальной реакции против индивида.
Наконец, в этом случае, как и во всех других, мы должны
еще исследовать ту степень опасности для общества, которую
представляет виновный. Эта опасность является, по учению по-
зитивной школы, весьма различной, так как она обратно про-
порциональна числу и интенсивности внешних обстоятельств.
II
Итак, вопрос должен быть поставлен в следующей форме: следует
ли опасаться того, кто совершит преступление среди толпы на-
рода? Если - да, то в какой степени? То есть, представляет ли
этот человек, помещенный вне возбужденной и разгневанной
толпы, освобожденный от тысячи внушений, толкавших его к
преступлению, и приведенный в нормальное состояние, какую-
нибудь опасность для общества? Возможно ли, чтобы честный
человек позволил толпе увлечь себя ко злу, получил припадок
сумасшествия, которое, раз оно прошло, не оставляет после себя
никаких следов, и поэтому он не должен был подвергаться уго-
ловному возмездию.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос настоящим образом,
нужно знать не только теоретически, но и вообще для всякого
частного случая, какова в толпе сила внушения, а также как
велико влияние ее испорченности на данного человека. Необхо-
димо знать, обладает ли она на самом деле тем ужасным и уди-
вительным обаянием, которое способно преобразовать в убийцу
глубоко честного человека. Может ли толпа сделать такое чудо?
В 1 главе было разъяснено, что волнение, оказываемое толпою на
ее составные единицы, есть не что иное, как явление внушения.
Таким образом, мы можем дать ответ на заданный нами вопрос,
исследуя, как действуют на индивида внушение, и как велико
его действие. К несчастью, мы не в состоянии сделать такого
рода исследования над внушением, получаемым во время бодр-
ствования, так как этот вопрос до сих пор изучен очень мало; но
мы будем делать эти исследования над состоянием гипноза,
представляющим нам обширное поле для наблюдений и опытов.
Юридические выводы
Это ничуть не уменьшит значения нашего исследования, так
как хотя внушение, исходящее от толпы, и получается в состоя-
нии бодрствования, однако всякому известно, что такого рода
внушение является первой степенью гипнотического внушения.
Рассуждение, приложимое к первому, вполне приложимо и ко
второму. Единственным различием будет то, что в гипноти-
ческом сне внушение имеет гораздо более силы, чем в нормаль-
ном состоянии.
<Гипнотическое внушение, - говорит Лядам, - действует на
больной и усыпленный мозг совершенно так же, как и обыкно-
венное внушение, когда человек уверяет других в том, в чем он
желает их убедить. Гипнотическое внушение тождественно с
убеждением, которое имеет место в нормальном состоянии; оно
только значительно усиливает могущество оказываемого нами
на других влияния, подавляя сопротивление, существующее в
состоянии бодрствования>.
Итак, возможно ли при помощи гипнотического внушения за-
ставить человека совершить какое угодно преступление? Воз-
можно ли совершенно уничтожить его личное <я> и направить
его к совершению поступков, которых он никогда не совершил
бы, будучи в состоянии бодрствования и имея возможность рас-
суждать?
Если положиться на школу Нанси, то придется ответить
утвердительно.
Льебо писал: <Усыпитель может внушить сомнамбулистам
что угодно и заставить их исполнять его приказания не только в
состоянии сна, но даже и после того, как они проснутся>. По его
мнению, сомнамбулист слепо повинуется внушению: <он идет к
Цели с той фатальностью, с какой падает брошенный нами ка-
мень>. И многие факты могут по-видимому утвердить абсолют-
ную справедливость этого положения.
Рише и Льежуа приводят случаи, доказывающие, что подчас
Удается насиловать нравственные правила индивида, что можно
заставить его забыть самые святые чувства и отвергать самые
основные правила нравственности. Так, одна хорошая и добрая
Дочь, загипнотизированная, выстрелила из пистолета в свою соб-
ственную мать. Один честный молодой человек пытался отравить
С. Сигеле <Преступная толпа>
глубоко им любимую тетку; молодая девушка убивает врача за
то, что он плохо ее лечит; другая отравляет неизвестного ей че-
ловека.
Но можно ли достичь таких результатов без всякого труда со
стороны внушающего, довольствуясь одним только внушением?
В большинство случаев - нет. Нужно очень долго бороться с
волею гипнотизируемого, и все-таки он оказывает некоторое со-
противление.
Только после целого ряда постепенных внушений индивид
может подчиняться опасным и рискованным приказаниям. Вся-
кий раз, как он выказывает некоторое сопротивление или отказы-
вается безусловно повиноваться, повторяют внушение, прибавляя
к нему пояснения, делающие его более отчетливым и понятным:
т. е. поясняют содержание какого-либо акта целым правильным
рядом положительных и отрицательных внушений. При первых
словах сомнамбулист часто протестует, но если настоятельно
повторять утверждение, ум его колеблется, он по-видимому раз-
мышляет; кажется, будто в нем просыпается смущающее его
воспоминание; наконец приведенный в уныние неустанно на-
растающими внушениями, он автоматически им уступает.
Гипнотизируемый повинуется хотя и автоматически, но не без
некоторого сопротивления, не без того, чтобы сейчас же впасть в
истерию, которая доказывает, чего ему стоило повиноваться по-
лученному приказанию. Это, если можно так выразиться, -
посмертный протест организма, совершившего против своей
воли какой-нибудь поступок, против которого он возмущен, и
который внушает ему ужас.
Таким образом, если подчас и верно, что даже в случае упор-
ного сопротивления известного субъекта можно заставить его
исполнить данное ему приказание, повторяя внушение все более
и более настоятельно и с большой решительностью, то при всем
том совершенно нелепо, будто <автоматизм (как утверждает Бо-
ни) совершенно абсолютен, так что субъект теряет самопроиз-
вольность и волю, имея их лишь столько, сколько оставляет ему
гипнотизирующий; он реализует в самом прямом смысле этого
слова известный идеал: быть слепым орудием в руках своего
обладателя>.
Сомнамбулист всегда, хоть несколько, остается самим собою,
так как он проявляет свою волю, выражая это в тех усилиях,
Юридические выводы
которые ему приходится делать, чтобы противиться внушению.
И если подчас он уступает, то это показывает только его индиви-
дуальную слабость, а не всемогущество внушения, прежде чем
он совершает воображаемые преступления не 6163 сопротивления,
и впоследствии никогда их не повторяет.
Впрочем случаи, когда субъект, имея вообще силу сопротив-
ляться, повинуется внушению, оскорбляющему нравственное чув-
ство, весьма редки, Эти случаи, исследованные преимущественно
в школе Сальпетриэр, и доказывают неосновательность мнения
школы Нанси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
кея, бывшие раньше цирюльниками>.
Сю на своем Шуринере в <Парижских Тайнах> замечательно
удачно изобразил это влияние ужасного ремесла мясника на че-
ловеческие чувства. Впрочем, уже много раз было сделано на-
блюдение, что все вообще профессии, внушающие презрение к
жизни (собственной или чужой, человеческой или животного),
порождают или, вернее, развивают кровавые ивстинкты. Дока-
зательством этому может служить ремесло солдата. Что касается
известных храбрецов и героев, то разве в них нет наклонностей
преступника! Разве Ричард Львиное Сердце не ел мяса сарацин и
не находил его неясным и сладким^
Но, признавая силу и значение всех этих более или менее
значительных предрасположений к преступлениям, мы не мо-
жем не видеть, что если порядочные люди портятся, а дурные и
жестокие одерживают верх и имеют возможность действовать, -
то это зависит также от духа толпы. При всем том, мы не раз-
решили еще чисто юридического вопроса: какова должна быть
ответственность за преступления, совершенные под влиянием
Целой разъяренной толпы? В следующей главе мы попытаемся
его разрешить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЮРИДИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ
Наполеон, после тщательного изучения действий Конвента, ска-
зал: <108 сптез соПесШа п'еп а еп^ ргеаоппе> (массовые прес-
тупления не вменяемы).
Но эта фраза являлась только констатированием факта; она
не была, да и не могла быть, научной истиной.
Наука ясно понимает, что неответственность за преступления,
совершенные среди толпы, не может быть признаваема, так как
социальный организм, подобно всякому другому организму,
всегда реагирует против того, кто покушается на его жизненные
условия (в этом случае так же, как и во всех других).
Подчиняться этой реакции - значить быть ответственным; ес-
ли реакция является роковой и необходимой, то и ответственность
будет также роковой и необходимой. Но кто же будет в ответе?
Здравый смысл, - одним из своих лаконических решений,
которые часто бывают ошибочны, но вместе с тем подчас и очень
точны, - переработав при помощи размышления то, что пози-
тивное исследование фактов подтвердило гораздо позже, дает
следующий ответ: должна быть в ответе вся толпа. И наука, ста-
раясь выяснить как можно более причин, обусловливающих пре-
ступления, совершаемые толпой, и заметив, что эти причины так
перемешаны и перепутаны между собою, что не может быть и
речи о частном значении каждой из них, была принуждена, что-
бы быть справедливой и искренней, ответить, подобно здравому
смыслу: ответственности подлежит вся толпа.
Ответственность должна падать на толпу, несмотря на всю не-
определенность последней, как имени собирательного, ибо в од-
Юридические выводы
ной только толпе заключаются все факторы, как антропологиче-
ские, так и социальные, влияющие сообща на появление пре-
ступлений, совершаемых ее членами. Чувствуется, что было бы
ошибочно взваливать ответственность на более определенное и
ясно выраженное целое - на отдельное лицо, так как в индиви-
де не заключаются все факторы такого рода преступлений; в нем
скорее только одна причина, чем совокупность всех причин.
Но возможно ли, чтобы вся толпа была в ответе? Возможно
ли в наше время такая коллективная ответственность?
В старину коллективная ответственность была единственной
формой ответственности. Даже в том случае, когда было извест-
но, что данное преступление совершено одним лицом, к ответу
привлекалось не оно одно, но с ним вместе его семья, его клан,
его триба. Древние законы распространяли наказание, к которо-
му был присужден преступник, на его жену, детей, братьев, под-
час даже и на родителей .
В те первобытные времена всякая естественно-образовавшаяся
группа, вроде трибы или семьи, представляла из себя неделимое
и неразрывное целое. Личность была только частью, а не чем-то
целым; ее считали не организмом, а только органом. Карать
только его одного - считалось абсурдом, точно так же, как мы
теперь считаем нелепостью наказать какую-нибудь одну часть
человеческого тела.
Впоследствии, с прогрессом цивилизации, развивалась и от-
ветственность, все более и более индивидуализируясь. До конца
прошлого века еще оставались кое-какие следы древней доктри-
ны, преимущественно по отношению к некоторым политическим
и религиозным преступлениям; так напр., в XVII столетии почти
во всех европейских государствах семейства политических пре-
ступников были изгоняемы из своей родины, но теперь всякие
следы этой доктрины исчезли. В наше время семьи осужденных
уже более не изгоняются; дети преступников не носят на своем
челе печати бесславия; одна только привычка делает то, что мы
сохраняем еще некоторое предубеждение против семьи преступ-
ника. Но оно может быть зависит от нашего внутреннего голоса,
^ Полуцивилизованные государства древнего Востока налагали на
всех, начиная с жены и кончая детьми преступника, то же наказание,
что и на него самого. В Египте вся семья заговорщика осуждалась на
смерть.
С. Сигеле <Преступная толпа>
хорошо знакомого с могучим законом наследственности? Этого
мы не знаем: тем не менее ясно, что в таком предубеждении
играет роль не один только социальный предрассудок.
В наше время закон индивидуализировал ответственность; те-
перь нельзя, как некогда, сказать: такая-то семья совершила
преступление, ее нужно наказать; теперь говорят: такое-то лицо
его совершило, и оно должно быть наказано.
Однако исчезла древняя нелепая идея коллективной ответст-
венности, и ее место заняла другая, аналогичная ей в некотором
отношении и, конечно, гораздо более научная: я говорю о той
ответственности, которую мы приписываем социальной среде.
Мы знаем, что всякое преступление, как и всякий вообще че-
ловеческий поступок, является результатом действий двух сил:
индивидуального характера и социальной среды.
Ответственность за известное преступление мы всегда свали-
ваем, хотя и в различном отношении, на этот характер и эту
среду: это и есть в наше время коллективная ответственность.
При зарождении уголовного права говорилось: лицо, совер-
шившее преступление, виновно, и вместе с ним виновны его се-
мья и вся его триба. В настоящее время, когда уголовное право
достигло самой высокой степени развиты, говорят: лицо, совер-
шившее преступление, виновно, точно так же как и та среда,
которая дала ему возможность совершить это преступление.
Таким образом изменены термины, хотя и не настолько глу-
боко, чтобы это положение потеряло свое значение; перемена
произошла преимущественно в мотивах, вызывавших эти зак-
лючения, которые все-таки приводят к одному и тому же: к кол-
лективной ответственности.
При всем том, между следствиями, вытекающими из этих
двух заключений, существует громадное практическое различие.
В древнее время считались виновными как совершившие пре-
ступление, так и его семья, и оба они преследовались совершен-
но одинаково. В наше время ответственным считается и пре-
ступник, и окружающая его среда; но реакция, наказание -
сохраню это старое слово, - налагается только на виновное ли-
цо. В прежнее время ответственность индивида и его семьи су-
ществовала на самом деле, в том смысле, что и индивид, и его
семья подвергались одному и тому же наказанию; в настоящее
же время ответственность той среды, где живет индивид, совер-
Юридические выводы
щенно призрачна, в том смысле, что среда не подвергается реак-
ции, никогда не наказывается, и вместо того, чтобы быть в пря-
мом отношении с ответственностью отдельного лица, она нахо-
дится с ней в обратном отношении, так как чем больше ответ-
ственность среды и тем она меньше по отношению к индивиду, и
чем более среда является виновной в данном преступлении, тем
менее сильна остальная реакция против индивида.
Все или почти все причины убийств, сопровождаемых грабе-
жом, находятся в совершившем их лице, вот почему социальная
реакция против преступника в этом случае очень сильна. При-
чины убийства, совершаемого в состоянии аффекта, наоборот,
лежат большею частью в окружающей среде, и только часть их,
да и то весьма малая, находится в самом преступнике; вот поче-
му в этом случае социальная реакция против лица, совер-
шившего преступление, гораздо меньше.
Если мы докажем, что причины преступления известного ли-
ца лежат целиком в окружающей среде, и что среда должна по-
этому нести на себе всю ответственность, то нельзя будет поднять
преследования против этого лица: с уголовной точки зрения оно
не будет ответственно.
Если грабитель на большой дороге нападает на меня ночью, и
я, защищаясь, убиваю его, то я не подлежу никакой ответствен-
ности, так как причины преступления, а следовательно и ответ-
ственность за него, целиком находятся в зависимости от среды,
от незаконного нападения грабителя.
Исходя из этих общих размышлений, можно составить себе
следующее резюме: сказав, что вся толпа должна быть в ответе за
преступления ее членов, мы только приложили к специальному,
более ясному, чем другие, случаю современную теорию коллек-
тивной ответственности, которая видит причины всякого преступ-
ления не только в индивиде, но также и в окружающей его среде.
Однако, как среда не может вообще испытывать на себе какой-
нибудь реакции вследствие нынешней индивидуализации ответ-
ственности, точно так же не может ей подлежать и толпа. Итак
единственным ответчиком остается индивид; но так как его ответ-
ственность обратно пропорциональна ответственности целой толпы
(среды), то необходимо исследовать, вся ли ответственность за
преступление должна целиком падать на толщ', так как в этом
случае индивид делается неответственным, или только какая-
С. Сигеле <Преступная толпа>
нибудь ее часть, так как, только сообразуясь с этим, можно уста-
новить степень социальной реакции против индивида.
Наконец, в этом случае, как и во всех других, мы должны
еще исследовать ту степень опасности для общества, которую
представляет виновный. Эта опасность является, по учению по-
зитивной школы, весьма различной, так как она обратно про-
порциональна числу и интенсивности внешних обстоятельств.
II
Итак, вопрос должен быть поставлен в следующей форме: следует
ли опасаться того, кто совершит преступление среди толпы на-
рода? Если - да, то в какой степени? То есть, представляет ли
этот человек, помещенный вне возбужденной и разгневанной
толпы, освобожденный от тысячи внушений, толкавших его к
преступлению, и приведенный в нормальное состояние, какую-
нибудь опасность для общества? Возможно ли, чтобы честный
человек позволил толпе увлечь себя ко злу, получил припадок
сумасшествия, которое, раз оно прошло, не оставляет после себя
никаких следов, и поэтому он не должен был подвергаться уго-
ловному возмездию.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос настоящим образом,
нужно знать не только теоретически, но и вообще для всякого
частного случая, какова в толпе сила внушения, а также как
велико влияние ее испорченности на данного человека. Необхо-
димо знать, обладает ли она на самом деле тем ужасным и уди-
вительным обаянием, которое способно преобразовать в убийцу
глубоко честного человека. Может ли толпа сделать такое чудо?
В 1 главе было разъяснено, что волнение, оказываемое толпою на
ее составные единицы, есть не что иное, как явление внушения.
Таким образом, мы можем дать ответ на заданный нами вопрос,
исследуя, как действуют на индивида внушение, и как велико
его действие. К несчастью, мы не в состоянии сделать такого
рода исследования над внушением, получаемым во время бодр-
ствования, так как этот вопрос до сих пор изучен очень мало; но
мы будем делать эти исследования над состоянием гипноза,
представляющим нам обширное поле для наблюдений и опытов.
Юридические выводы
Это ничуть не уменьшит значения нашего исследования, так
как хотя внушение, исходящее от толпы, и получается в состоя-
нии бодрствования, однако всякому известно, что такого рода
внушение является первой степенью гипнотического внушения.
Рассуждение, приложимое к первому, вполне приложимо и ко
второму. Единственным различием будет то, что в гипноти-
ческом сне внушение имеет гораздо более силы, чем в нормаль-
ном состоянии.
<Гипнотическое внушение, - говорит Лядам, - действует на
больной и усыпленный мозг совершенно так же, как и обыкно-
венное внушение, когда человек уверяет других в том, в чем он
желает их убедить. Гипнотическое внушение тождественно с
убеждением, которое имеет место в нормальном состоянии; оно
только значительно усиливает могущество оказываемого нами
на других влияния, подавляя сопротивление, существующее в
состоянии бодрствования>.
Итак, возможно ли при помощи гипнотического внушения за-
ставить человека совершить какое угодно преступление? Воз-
можно ли совершенно уничтожить его личное <я> и направить
его к совершению поступков, которых он никогда не совершил
бы, будучи в состоянии бодрствования и имея возможность рас-
суждать?
Если положиться на школу Нанси, то придется ответить
утвердительно.
Льебо писал: <Усыпитель может внушить сомнамбулистам
что угодно и заставить их исполнять его приказания не только в
состоянии сна, но даже и после того, как они проснутся>. По его
мнению, сомнамбулист слепо повинуется внушению: <он идет к
Цели с той фатальностью, с какой падает брошенный нами ка-
мень>. И многие факты могут по-видимому утвердить абсолют-
ную справедливость этого положения.
Рише и Льежуа приводят случаи, доказывающие, что подчас
Удается насиловать нравственные правила индивида, что можно
заставить его забыть самые святые чувства и отвергать самые
основные правила нравственности. Так, одна хорошая и добрая
Дочь, загипнотизированная, выстрелила из пистолета в свою соб-
ственную мать. Один честный молодой человек пытался отравить
С. Сигеле <Преступная толпа>
глубоко им любимую тетку; молодая девушка убивает врача за
то, что он плохо ее лечит; другая отравляет неизвестного ей че-
ловека.
Но можно ли достичь таких результатов без всякого труда со
стороны внушающего, довольствуясь одним только внушением?
В большинство случаев - нет. Нужно очень долго бороться с
волею гипнотизируемого, и все-таки он оказывает некоторое со-
противление.
Только после целого ряда постепенных внушений индивид
может подчиняться опасным и рискованным приказаниям. Вся-
кий раз, как он выказывает некоторое сопротивление или отказы-
вается безусловно повиноваться, повторяют внушение, прибавляя
к нему пояснения, делающие его более отчетливым и понятным:
т. е. поясняют содержание какого-либо акта целым правильным
рядом положительных и отрицательных внушений. При первых
словах сомнамбулист часто протестует, но если настоятельно
повторять утверждение, ум его колеблется, он по-видимому раз-
мышляет; кажется, будто в нем просыпается смущающее его
воспоминание; наконец приведенный в уныние неустанно на-
растающими внушениями, он автоматически им уступает.
Гипнотизируемый повинуется хотя и автоматически, но не без
некоторого сопротивления, не без того, чтобы сейчас же впасть в
истерию, которая доказывает, чего ему стоило повиноваться по-
лученному приказанию. Это, если можно так выразиться, -
посмертный протест организма, совершившего против своей
воли какой-нибудь поступок, против которого он возмущен, и
который внушает ему ужас.
Таким образом, если подчас и верно, что даже в случае упор-
ного сопротивления известного субъекта можно заставить его
исполнить данное ему приказание, повторяя внушение все более
и более настоятельно и с большой решительностью, то при всем
том совершенно нелепо, будто <автоматизм (как утверждает Бо-
ни) совершенно абсолютен, так что субъект теряет самопроиз-
вольность и волю, имея их лишь столько, сколько оставляет ему
гипнотизирующий; он реализует в самом прямом смысле этого
слова известный идеал: быть слепым орудием в руках своего
обладателя>.
Сомнамбулист всегда, хоть несколько, остается самим собою,
так как он проявляет свою волю, выражая это в тех усилиях,
Юридические выводы
которые ему приходится делать, чтобы противиться внушению.
И если подчас он уступает, то это показывает только его индиви-
дуальную слабость, а не всемогущество внушения, прежде чем
он совершает воображаемые преступления не 6163 сопротивления,
и впоследствии никогда их не повторяет.
Впрочем случаи, когда субъект, имея вообще силу сопротив-
ляться, повинуется внушению, оскорбляющему нравственное чув-
ство, весьма редки, Эти случаи, исследованные преимущественно
в школе Сальпетриэр, и доказывают неосновательность мнения
школы Нанси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38