п. Огромная армия всякого рода деятелей с большими и малыми окладами
разъедется по закрытым дачам, санаториям и командировкам. Полгода минимум
материалы будут ходить вверх и вниз на доработку и после доработки. Наконец
отпечатанный большими буквами и с расставленными ударениями текст ляжет на
стол Заведующего. Референты при этом приложат текст замечаний, которые
Заведующий должен сделать по докладу, и после санкции Заведующего текст
доклада двинется опять вниз на доработку. Правда, на сей раз просто его
выкинут, так как окончательный вариант доклада с учетом замечаний
Заведующего, уже подготовленный для прочтения, давно лежит в соседней
комнате у Помощника по этой линии. Когда представится подходящий случай,
Заведующий после нескольких репетиций зачитает доклад, перепутав все
ударения и исказив многочисленные иностранные слова. И доклад станет
документом величайшей исторической важности. Он будет издан в трех томах с
иллюстрациями и комментариями. В Журнале напечатают статьи с разъяснениями,
откликами, восторгами, обещаниями и, разумеется, с критикой тех, кто
ошибается и не понимает. Претендент напишет передовицу со ссылками на
Заведующего, Заместителей и Помощников в пропорции 50-10-1 на каждой
странице. Нас заставят изучать доклад в созданной для этого сети. И тогда мы
поймем, что мы сделали, что должны сделать и что не должны делать ни в коем
случае. Член сказал, что это, конечно, фельетон. Даже он пишет свои работы
сам. Болтун сказал, что потому Член и получает регулярно по мозгам. Если бы
он последовал примеру Заведующего, то его брошюры можно было бы массовым
тиражом обнаружить в любом сортире. Шизофреник сказал, что в схеме Болтуна
нет ничего фельетонного, ибо в массовом исполнении величайшая мудрость
совпадает с величайшей глупостью. Так что с точки зрения конечного
результата совершенно безразлично, будут сочинять доклад выдающиеся умы или
выдающиеся дегенераты. А так как последние по ряду известных всем причин
предпочтительнее первых, то пишут доклады именно они, и потому доклады
получаются более умными, чем если бы их сочиняли выдающиеся умы.
НАУЧНЫЕ ЗАКОНЫ
Сначала я собирался сделать так, писал Шизофреник. Составить список
интуитивно ясных утверждений о правилах, которые регулируют социальное
поведение людей, и, опираясь на этот базис, построить теорию по всем
правилам конструирования теорий, т. е. с выделением исходных понятий и
постулатов, с производными понятиями, теоремами и т. п. Но потом в
результате бесед с людьми различного положения и образования я понял, что
это второстепенная техническая задача. Людей в общекультурном плане
интересует не наука как таковая, а беллетристические предисловия,
разъяснения и отступления, относящиеся к ней. В данном же случае теория,
которую я собирался построить, вообще не имеет никакого смысла, если
предварительно не растолковать, к какого рода объектам она относится. Это
нужно сделать хотя бы потому, что вследствие обилия литературы на эту тему
здесь совсем утрачена даже ориентировочная ясность. В частности, я не
встретил двух людей даже среди специалистов-социологов, которые могли бы
толково пояснить понятие социального индивида и быть единодушными в этом.
Кроме того, в понимании научных законов в сочинениях специалистов по
методологии науки имеет место такая неразбериха и многосмысленность, что я
вынужден опуститься к еще более общим основам языка и говорить о том, что я
буду называть научным законом. В результате задуманная теория отодвигается
куда-то в неопределенное будущее.
Научный закон есть высказывание (утверждение, суждение, предложение),
обладающее такими признаками: 1) оно истинно лишь при определенных условиях;
2) при этих условиях оно истинно всегда и везде без каких бы то ни было
исключений (исключение из закона, подтверждающее закон, -- это
диалектическая бессмыслица); 3) условия, при которых истинно такое
высказывание, никогда не реализуются в действительности полностью, но лишь
частично и приблизительно. Потому нельзя буквально говорить, что научные
законы обнаруживаются в изучаемой действительности (открываются). Они
выдумываются (изобретаются) на основе изучения опытных данных с таким
расчетом, чтобы их потом можно было использовать в получении новых суждений
из данных суждений о действительности (в том числе -- для предсказаний)
чисто логическим путем. Сами по себе научные законы нельзя подтвердить и
нельзя опровергнуть опытным путем. Их можно оправдать или нет в зависимости
от того, насколько хорошо или плохо они выполняют указанную выше роль.
Возьмем, например, такое утверждение: "Если в одном учреждении человеку
за ту же работу платят больше, чем в другом учреждении, то человек поступит
работать в первое из них при том условии, что для него работа в утих
учреждениях не различается ничем, кроме зарплаты". Часть фразы после слов
"при том условии" фиксирует условие закона. Очевидно, что работ, одинаковых
во всем, кроме зарплаты, не бывает. Бывает лишь некоторое приближение к
этому идеалу с точки зрения того или иного человека. Если встречаются
случаи, когда человек поступает на работу в учреждение, где меньше зарплата,
то они не опровергают рассматриваемое утверждение. В таких случаях,
очевидно, не выполнено условие закона. Может даже случиться так, что в
наблюдаемой действительности люди всегда выбирают работу в учреждениях с
менее высокой оплатой. И это нельзя истолковывать как показатель ошибочности
нашего утверждения. Этот может происходив по той причине, что в таких
учреждениях более приемлемы другие обстоятельства труда (например, короче
рабочий день, меньше нагрузка, есть возможность заниматься какими-то своими
делами). В такой ситуации рассматриваемое утверждение может быть исключено
из числа научных законов как неработающее, ненужное.
Из сказанного должно быть ясно, что нельзя считать научным законом
утверждение, просто обобщающее результаты наблюдений. Например, человек,
которому пришлось походить по инстанциям и наблюдать начальников разного
типа, может сделать вывод: "Все начальники хапуги и карьеристы". Это
утверждение может оказаться верным или неверным. Но оно не есть научный
закон, ибо не указаны условия. Если условия любые или безразличны, это
частный случай условий, и это должно быть указано. Но если условия
безразличны, то любая ситуация дает пример полностью реализуемых условий
такого рода, и применить понятие научного закона к этому случаю нельзя.
Обычно в качестве условий фиксируют не условия в упомянутом выше
смысле, а лишь какие-то конкретные явления, -- которые, на самом деле, можно
наблюдать. Возьмем, например, такое утверждение: "В случае массового
производства продукции качество ее снижается при том условии, что имеет
место бездарное руководство данной отраслью производства, отсутствует личная
ответственностью за качество и личная заинтересованность в сохранении
качества". Здесь условие сформулировано так, что можно привести примеры
таких условий в действительности. И не исключена возможность случаев, когда
массовое производство продукции бывает связало с повышением ее качества, ибо
действуют какие-то другие сильные причины, не указанные в условии. Такого
рода утверждения научными законами не являются. Это -- просто общие
утверждения, которые могут быть истинными или ложными, могут подтверждаться
примерами и опровергаться ими.
Говоря о научных законах, надо различать то, что называют законами
самих вещей, и утверждения людей об этих законах. Тонкость этого различения
состоит в том, что мы знаем о законах вещей лишь формулируя какие-то
утверждения, а законы науки воспринимаем как описание законов вещей. Однако
различение здесь можно провести достаточно просто и ясно. Законы вещей могут
быть описаны самыми различными языковыми средствами, в том числе --
утверждениями типа "Все мужчины обманщики", "Щелкни кобылу в нос, она махнет
хвостом" и т. п., которые научными законами не являются. Если в научном
законе отделить основную его часть от описания условий, то эта основная
часть может быть истолкована как фиксирование закона вещей. И в этом смысле
научные законы суть утверждения о законах вещей. Но выделение научных
законов как особых языковых форм есть совсем иная ориентация внимания
сравнительно с вопросом о законах вещей и их отражении. Сходство фразеологии
и кажущиеся совпадения проблематики создают здесь сложности, совершенно
неадекватные банальности самой сути дела.
Различая научные законы и законы вещей, надо, очевидно, различать и
следствия тех и других. Следствия первых суть утверждения, выводимые по
общим или специальным (принятым только в данной науке) правилам из них. И
они также суть научные законы (хотя и производные по отношению к тем, из
которых они выводятся). Например, можно построить социологическую теорию, в
которой из некоторых постулатов о стремлении индивида к безответственности
за свои поступки к другим индивидам, находящимся с ним в отношении
содружества, будут выводиться утверждения о тенденции индивидов к
ненадежности (не держать данное слово, не хранить чужую тайну, разбазаривать
чужое время и т. п.). При этом для выводимых утверждений будут сохранять
силу те же условия, что и для посылок. Трудность обычной дедукции здесь
состоит в том, что все посылки, из которых производится вывод, должны
содержать одинаковую часть, фиксирующую условия, или такая часть должна
выводиться. Общая схема вывода такова: из посылок "A при условии B" и "C при
условии D" выводится "X при условии Y", если Y выводится из B и выводится из
D по отдельности.
Следствием же законов вещей, фиксируемых законами науки, являются не
законы вещей, а те или иные факты самой действительности, к которой
относятся научные законы. Возьмем, например, закон, согласно которому имеет
место тенденция назначать на руководящие посты не самых умных и талантливых
людей, а самых посредственных и среднеглупых, но зато угодных начальству по
иным параметрам и имеющих подходящие связи. Следствием его является то, что
в некоторой сфере деятельности (например, в исследовательских учреждениях, в
учебных заведениях, в управленческих организациях искусства и т. п.)
руководящие посты в большинстве случаев (или по крайней мере часто) занимают
люди, глупые и бездарные с точки зрения интересов дела, но хитрые и
изворотливые с точки зрения интересов карьеры. Люди на каждом шагу
сталкиваются со следствиями действия социальных законов. Некоторые из них
субъективно воспринимаются как случайности (хотя строго логически понятие
случайности тут вообще не применимо), некоторые вызывают удивление, хотя
происходят регулярно. Кому не приходилось слышать и даже самому говорить по
поводу назначения некоторого лица на руководящий пост, как могли такого
негодяя назначить на такой ответственный пост, как могли такому кретину
поручить такое дело и т. п. Но удивляться следовало бы не этим фактам, а
тем, когда на руководящие посты попадают умные, честные и талантливые люди.
Это, действительно, отклонение от закона. Но тоже не случайность. Не
случайность не в том смысле, что это закономерно, а в том смысле, чти
понятие случайности здесь опять-таки неприменимо. Кстати сказать, выражение
"ответственный пост" есть нелепость, ибо все посты безответственны, или
имеет смысл лишь указание на высокий ранг поста.
БОЛТУН
В этом месте Шизофреник вспомнил о Болтуне. Чтобы разобраться в том,
что из себя представляет общество, думал он, мало эмоций и знания фактов,
сколько бы их ни было и какими бы они страшными ни казались обывателю. Нужна
еще хорошо разработанная система методологических принципов понимания. Эти
принципы просты и доступны всем. Но предварительно их кто-то должен
сформулировать профессионально строго. Это мог бы сделать Болтун. Но после
той истории он, кажется, вышел из игры. А жаль. Пропадает такой блестящий
ум.
СОМНЕНИЯ МАЗИЛЫ
Мазила сказал, что вопрос об отношении научных законов и законов вещей
для него остался неясным. Имеет здесь место отражение или нет? Шизофреник
сказал, что ему становится омерзительно скучно от обилия примеров,
подтверждающих правильность его теории. Одно из следствий действия
социальных законов -- тенденция к одноплановой ориентации сознания.
Возникают своего рода силовые линии, разворачивающие мозги людей в одном и
том же направлении. Все должны думать по схеме: научные законы либо отражают
законы бытия, либо нет. Сейчас прогрессивно признавать частично то и другое.
Но это -- не меняет общей ориентации. И даже ты не видишь возможности иной
позиции. Но ее логически не может быть, сказал Мазила. А при чем тут логика,
сказал Шизофреник. Есть еще такая позиция: мне вообще наплевать на то, что
вы по этому поводу думаете и говорите. Это -- позиция безразличия к данной
ориентации создания и выбора иной ориентации, в которой такая проблема
вообще не встает. Ты же сам назовешь меня кретином, если я о твоих работах
начну говорить в терминах "отражают", "выражают" и т. п. Мазила сказал, что
ему понятно. Но при случае попросил Социолога высказать мнение профессионала
о рукописи Шизофреника. Социолог полистал рукопись, любуясь на себя в
зеркало, сказал, что это -- ерунда, подражание давно изжитым идейкам оттуда,
назвал несколько десятков ихних имен и шесть наших (три раза свое, два раза
Супруги, один раз Мыслителя). Но рукопись Шизофреника его встревожила не на
шутку. Подумать только, Они делают важное дело, работают, тратят время на
командировки и заседания, защищают диссертации, пишут статьи и книги с
учетом ситуации и перспектив, изворачиваются и все такое прочее, а какой-то
копеечный младший научный сотрудник без степени набирается наглости иметь
свои суждения по вопросам, в которых они и только они суть признанные
специалисты. Нет, это возмутительно. Полюбовавшись на себя еще с полчаса в
зеркало, Социолог позвонил Сотруднику.
ЗАВТРАК У ПРЕТЕНДЕНТА
Вечером состоялся завтрак у Претендента, сыгравший выдающуюся
незаметную роль в исследуемом мероприятии. На завтраке присутствовали
Социолог с Супругой и Мыслитель без супруги, которую он бросил сразу же
после того, как обнаружил хлопотность и суетность семейной жизни. Претендент
брал сочные куски чуть зажаренного кровавого мяса из закрытого
распределителя, кидал их в широко разверстую пасть и жрал с видимым
наслаждением. Претендент разглагольствовал. Причем, с таким расчетом, чтобы
его слышали все желающие слушать и подслушивать и не могли не слышать не
желающие это делать и даже желающие это не делать. Свои речи он заливал
заграничными винами, приобретенными во время многочисленных командировок и в
виде подарков по принципу необычности и яркости для ибанского глаза бутылок,
содержащих противную жидкость, которую Претендент не любил и вместо которой
наедине со своей страшной женой и нечистой совестью предпочитал обыкновенный
"сучок". С этими мерзавцами и негодяями пора кончать, орал Претендент, а то
эти невежды и реакционеры снова установят свои порядочки. Наш долг. Мы
обязаны. Возглавить деловых и мыслящих. Социолог хватал сочные хорошо
прожаренные куски мяса из закрытого распределителя, запихивал их в широко
разверстую пасть, путаясь в бороде, и жевал с видимым пренебрежением. Он сам
любил разглагольствовать на передовые темы и не терпел, когда ему в этом
препятствовали. Потому он мучительно переживал невозможность высказаться,
ибо Претендент пресекал всякие попытки собеседников вставить в разговор хотя
бы одно словцо. Он с видом знатока разглядывал вычурные бутылки на свет,
щелкал языком и пил в невероятном количестве и в любых комбинациях. Этот
мальчик далеко пойдет, думал он о Претенденте. Хватка волчья. Я знаю, куда
он метит! Что же, шансы у него несомненно есть. Если ему помочь, то позиции
левой мыслящей ибанской интеллигенции сильно укрепятся. И Социолог согласно
кивал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52