Официальные отчеты, сводки, доклады и т.п. -- либо бессодержательны и
банальны, либо сплошное вранье и очковтирательство. А начальству надо знать
подлинную правду, функцию обратной связи здесь и выполняет донос.
Интеллигент сказал, что начальству подлинная правда в духе Мерина нужна лишь
в такой мере и с такой ориентацией, которые обеспечивают ему наиболее
устойчивое пребывание у власти и наиболее благоприятные перспективы в
отношении будущей карьеры. Кроме того, Мерин смешивает два принципиально
различных типа информации -- донос и, если угодно, информос. Донос всегда
персонифицирован. Информос безличен. Для информоса безразлично, кто сегодня,
вчера, позавчера ходил в самоволку. Для него важен лишь сам факт и его
количественное выражение (да и то процент или вероятность). Донос негативен,
ибо он есть сообщение о делах, словах и мыслях, направленных якобы против
или приносящих якобы вред. Информос главным образом позитивен или, в крайнем
случае, нейтрален. Точнее говоря, он не дает оценки. Донос предназначен для
карательных органов, которые сами по себе не имеют прерогатив управления.
Информос предназначен для органов управления, не занятых непосредственно
карами. Цель доноса -- знать, чтобы пресечь, наказать, уничтожить. Цель
информоса -- знать, чтобы исправить, улучшить, сохранить. Они разноплановы.
Особенность ситуации состоит в том, что информос в качестве публичного и
официального явления ложен, а в качестве тайного быстро переходит в донос.
Уклонист сказал, что говорить о какой-то подлинной правде в общественной
жизни -- вздор. Во-первых, сказать "подлинная правда", все равно, что
сказать "по-настоящему соленая соль". А во-вторых, понятие правды в
академическом смысле здесь вообще неприменимо. Например, каков человек на
самом деле? Человек может думать одно, а говорить другое. Говорить одно, а
делать другое. По одному и тому же поводу может иметь взаимоисключающие
мнения. Совершать действия, ведущие к взаимоисключающим последствиям.
Нормальный человек сам по себе -- все, что угодно. А значит ничто. В
нормальном человеке как таковом есть все мыслимые качества независимо от
отношений друг к другу. И потому в нем нет ничего, ибо "человек как
таковой", "подлинный человек" и т.п. есть лишь абстракция. Человек есть
нечто определенное лишь как официальное существо, т.е. как гражданин,
определенным образом реагирующий на официальные индикаторы. В нормальном
обществе есть такие индикаторы, т.е. официально установленные и признаваемые
случаи, когда слова, мысли и дела человека являются характеристическими:
поведение на работе, выступления на собраниях, публикация статей, дача
показаний в суде, посещение церкви и т.п. А что сверх того, никого не
касается, ибо все остальное не есть общественно значимый факт и потому не
существует. Если, например, ты с трибуны произносишь "за", а дома говоришь
жене и приятелю по этому же поводу "нет", то официально ты есть человек
"за", а не "нет". Как человек "нет", ты не существуешь вообще, хотя можешь
воображать на этот счет все, что угодно. Я знал работников органов, которые
рассказывали не наши анекдоты. Но они были глубоко нашими людьми. Человек,
который официально и неофициально есть одно и то же -- либо неосуществимая
мечта начальства, либо лжец, лицемер, пройдоха, кретин, подонок и т.п. Когда
в человеке начинают выяснять то, что есть сверх официального, то это
характеризует лишь данное общество, которое это санкционирует. Неизбежное
следствие этой санкции -- нравственная деградация людей (развиваются такие
черты, как угодничество, подхалимство, двуличие, гражданская трусость,
ненадежность и т.д., официально и морально ненаказуемые в таком обществе). А
главное -- специальные организации общества начинают в людях искать то, чего
в них нет. Отсюда ложное истолкование поведения людей и официальный обман.
Если в обществе начинают искать подлинную правду, то это может означать
только одно: призыв писать доносы, Патриот сказал, что в каких-то случаях
донос все же приносит добро. Паникер сказал, что еще никто не подсчитал,
каков процент случаев, когда донос принес зло, каков процент случаев, когда
он принес добро. Уклонист сказал, что дело не в этом. Здесь точка зрения
количества в принципе ошибочна. Есть более глубокие основания считать донос
безнравственным независимо от того, полезен он или нет. Если даже он в ста
процентах полезен, он есть признак деградации. Тут все перестали что-либо
понимать и запутались окончательно. Мерин сказал Интеллигенту, что все же
нет полного совпадения интимного состояния сознания человека и его
официального выражения. Интеллигент сказал, что это не играет роли, ибо
интимное имеет обычно тенденцию к совпадению с официальным, причем
совпадение наступает тем скорее, чем меньшее принуждение испытывает индивид.
Выходит по-твоему, сказал Мерин, что люди становятся сволочами добровольно.
Интеллигент сказал, что это так даже в тех случаях, когда это происходит по
принуждению. Мерин сказал, что это -- диалектика, а он к диалектике с
детства относится как к рыбьему жиру. Патриот сказал, что рыбий жир полезен.
Мерин послал его на. Тут подошло время обеда, и прения прекратились.
МЫСЛИТЕЛЬ
Мыслитель знал, что он -- самый умный и образованный человек в Ибанске.
Он занимал пост в Журнале и был этим доволен, ибо большинство не имело и
этого. Но он был недоволен, ибо другие занимали посты повыше. Поскольку все,
не имеющие такого поста, были глупее его, он считал свое положение вполне
заслуженным. Но поскольку все, имеющие более высокие посты были глупее его,
он считал себя несправедливо обойденным. Он прекрасно понимал, что если бы
он был поглупее, то и пост имел бы поболее. И ему от этого становилось
мучительно жаль себя, и он еще сильнее презирал жителей Ибанска, вполне
заслуживших это презрение всей своей прошлой историей. В глазах передовой
мыслящей творческой интеллигенции Ибанска Мыслитель был как бы
расстрелянным, причем расстрелянным, с одной стороны, несправедливо (или,
скорее, незаконно), но, с другой стороны, вроде бы за дело, так как он имел
мысли, выходящие за рамки. Мыслитель не жил, а выполнял Миссию и преследовал
Цели. Какую Миссию и какие Цели, никто не знал. Но все знали, что они есть.
Все говорили: как хорошо, что Там есть Мыслитель. Что было бы Там, если бы
его не было Там. Если бы не он, то было бы еще хуже.
В отличие от всех остальных жителей Ибанска Мыслитель был светским
человеком. За письменный стол он садился только для того, чтобы тщательно
обдумать, за чей счет сегодня сожрать шашлык и выпить бутылку коньяка, у
кого взять в неоплатный долг крупную сумму и с чьими женами и в какой
последовательности провести оставшуюся часть суток. Впрочем, долги он со
временем собирался отдать, так как собирался написать книгу и получить за
нее крупный гонорар.
Иногда Мыслитель печатал вполне правоверные, но бессмысленные статьи.
Появление их становилось праздником для мыслящей части населения Ибанска.
Всякий мог своими собственными глазами убедиться в выдающемся мужестве
Мыслителя, который первым стал ссылаться на исторические речи нового
Заведующего и довел число ссылок на них до рекордной величины. Он даже
рискнул сослаться на еще ненаписанную речь Заведующего, чем заслужил
незаслуженный упрек в нескромности и подозрение в чрезмерной
прогрессивности. Поползли слухи, будто его скоро снимут. Слухи эти в форме
грустного предположения высказал сначала сам Мыслитель. А когда они
вернулись к нему в виде достоверных вопросов поклонниц, он иронически пожал
плечами: сами, мол, понимаете, умному и способному человеку тут не место И
уехал по специальному заданию за границу прочитать лекцию и потом обрисовать
обстановку.
ЮРИДИЧЕСКИЕ ПУСТЯКИ
Член пришел крайне взволнованный. Представьте себе, сказал он, меня
обвиняют в том, что я своими сочинениями (они изволили так выразиться)
наношу ущерб нашему обществу. Позвольте спросить, а кто устанавливает,
нанесен ущерб или нет, в какой форме, в каком количестве? Ваша наивность
меня поражает, сказал Болтун. На это есть эксперты. Позвольте, кричал Член,
а какими критериями они руководствуются? Где они сформулированы? Кем
утверждены? Покажите их мне! Они руководствуются чувством долга, общим
пониманием ситуации, правильной и проверенной интуицией, спокойно сказал
Болтун. Это все софистика, говорит Член. А писать правду -- это тоже
наносить ущерб? Смотря, какую и как, говорит Болтун, Вы пишете, что у нас
есть система привилегий, процветает взяточничество, карьеризм,
бесхозяйственность и все такое прочее. Но ведь всем известно, что это --
лишь отдельные факты, с которыми мы сами успешно боремся. А в целом у нас
ничего подобного вообще нет. Так что Ваши заявления -- типичная клевета. А
Вы знаете, говорит Член, какой процент нужен для того, чтобы отличить правду
от клеветы? Сколько случаев? Сто? Тысяча? Миллион? Кто будет подсчитывать? Я
же не обобщаю. Я только факты привожу, понимаете! Факты, факты и только
факты. Спор бесполезен, говорит Клеветник. Чтобы спор имел смысл, нужна
полная юридическая ясность по этим вопросам, а ее нет. Эта проблема, сказал
Шизофреник, в принципе неразрешима как чисто юридическая. Нужны еще
специалисты по этим делам, лично заинтересованные в соблюдении установленных
юридических норм. Нужна, наконец, гласность, общественное мнение,
возможность разоблачать нарушения норм и т.п., т.е. общество должно
располагать средствами, заставляющими на деле считаться с юридическими
нормами. Наконец, сами юридические нормы должны быть составлены с расчетом
на это, иначе все равно ничего не выйдет. Предоставленное самому себе и
действию социальных законов право имеет тенденцию к разработке таких систем
юридических норм, в которых неопределенность становится принципом. На каждую
статью такого рода при этом формулируется статья, ее исключающая, и система
оговорок и инструкций, что делает отправление правосудия по таким вопросам
делом произвола. Но что-то надо делать, сказал Член. С чего-то надо
начинать. Если все будем равнодушно проходить мимо, как вы, молодые люди,
так мы ничего не получим. Вы правы, сказал Болтун. Только действие должно
превышать некоторый порог до которого оно бессмысленно. Тут я с Вами не могу
согласиться, сказал Шизофреник. Бессмысленные в Вашем смысле действия имеют
смысл как тренировка, накопление опыта действовали вообще.
О СПРАВЕДЛИВОСТИ
Это чудовищно несправедливо, говорит Мазила. Я -- художник. Мое
законное право побывать в музеях Франции и Италии. Меня неоднократно
приглашали туда. Там мои выставки были. Я хочу поехать туда за свой счет.
Никаких преступлений я не совершал. Политикой не занимаюсь. И меня не
пускают. Претендент был два раза во Франции, ездил отдыхать в Италию.
Социолог не вылезает оттуда. Мыслитель обошел все музеи Парижа и Рима. Даже
Инструктор уехал в Париж. А меня не пускают. В чем дело? Клеветника
единственного пригласили главным докладчиком на конгресс. Поехали сотни
людей, Сброд всякий. А его не пустили. Несправедливо лишь то, говорит
Болтун, что не соответствует законам данного социального образования. Ты и
Клеветник получили свое, -- независимость, известность, репутацию выдающихся
деятелей культуры. Чего же еще? Хотите к тому же за чужой счет или за свой
(безразлично) за границу ездить? Поездка за границу у нас -- высшая награда
особо надежным и отличившимся. Или служба. Или использование служебного
положения и связей. Выпустить вас как раз и было бы несправедливо в наших
условиях. Вы стали фигурами вопреки воле начальства и коллег, не по законам
нашего общества. Вас наказывать надо за это, а не за границу выпускать. Но
это же неразумно даже с государственной точки зрения, сказал Мазила.
Государственные интересы -- пустая абстракция, говорит Болтун. Есть интересы
определенных категории людей, которые они маскируют под государственные. И
этим людям, на самом деле, наплевать на государство. Они думают лишь о себе.
Ты думаешь, они испытывают гордость и радость за свое государство, слыша там
разговоры о тебе и Клеветнике? Ничего подобного. Только злобу и зависть. Они
считают при этом себя несправедливо обиженными. И вернувшись, они мстят вам.
Но ведь государство от этого все равно несет материальный и моральный ущерб,
говорит Мазила. Несет, говорит Болтун. Но оно ничье, и никто из-за этого,
кроме людей такого типа, как вы, не переживает. А относительно вас заранее
считается, что вы думаете только о себе. О государстве думают только они,
его подлинные представители и защитники. Ты выворачиваешь все наизнанку,
говорит Мазила. Я возвращаю вещам, вывернутым в нашем представлении
наизнанку, их подлинный вид, сказал Болтун.
НА АРЕНЕ ИСТОРИИ ПОЯВЛЯЕТСЯ КИС
О том, кто такой Кис, в Ибанске знали очень немногие рафинированные
интеллигенты вроде Мыслителя, Претендента и Социолога, а также немногие
старые сотрудники Лаборатории, куда он однажды на заре туманной юности
явился с полными штанами и обстоятельным покаянным письмом, в котором
приводились многочисленные фамилии и факты Впрочем, об этом замечательном
событии в безупречной биографии Киса будет сказано подробнее ниже. И все же,
несмотря на почти полную безвестность, роль Киса в духовной жизни Ибанска
была настолько ничтожна, что умолчать о ней было бы грубым отступлением от
исторической правды. Кис имел все, о чем может мечтать в ибанских условия
порядочный, умный и образованный человек. Он был вполне независим, т.е. мог
ничего не делать, получать за это премии, иногда бывать заграничных
командировках и регулярно голосовать в различного рода советах, комитетах и
комиссиях. При этом он всегда открыто высказывал свое особое мнение против
сомнительных идей начинающих авторов, чем заслуженно заслужил репутацию
строгого и неподкупного борца за интересы мировой науки. Он имел хорошую
квартиру и приличный оклад. Бывшая жена с бывшим сыном сбежали от него к
родителям жены, с презрением отказавшись от законной помощи, и это Киса,
человека бережливого от природы, устроило вполне. Тем более в освободившейся
комнате он устроил библиотеку, какой могли позавидовать даже Мыслитель и
Социолог. Одну его статейку в каком-то сборнике перевели на какой-то
западный язык. И хотя на статейку никто не обратил внимания, Кис этим очень
гордился. И когда жаловался на тяжкое положение ибанской творческой
интеллигенции, обычно говорил, что вот, он, ученый с мировым именем, никак
не может получить разрешение на расширение дачного участка.
В том, что он -- порядочный, умный и образованный человек, Кис был
убежден на все сто пять процентов. А так как он был вне всякого сомнения
порядочнее, умнее, и образованнее всех остальных, включая Мыслителя
(чревовещатель!) и Социолога (болтун!), то свою уверенность он воспринимал
как общепринятую, что более или менее соответствовало действительности (всем
известно, среди какой мрази нам приходится жить!). За исключением
незначительных пустяков, о которых не стоило бы упоминать, если бы они не
были столь незначительными. Однажды, еще в те времена его приятель, активный
работник, обвинил Киса публично в том, что тот в знак протеста против
справедливых акций в отношении врачей-отравителей сделал обрезание.
Клеветник посоветовал Кису пойти в соответствующую организацию и показать
свой мощный аргумент, опровергающий обвинение. Кис покрылся красными пятнами
и заикаясь сказал, что он, к сожалению, этим аргументом воспользоваться не
может, Клеветник сказал, что в таком случае надо готовиться к худшему. И вот
тогда-то Кис наделал в штаны и написал длинное письмо, в котором выдал всех.
В том числе и Клеветника.
Но, несмотря на выдающиеся успехи в науке и благополучие в быту, Кис
постоянно пребывал в состоянии раздражения и справедливого гнева. Дело том,
что в их кругах как-то незаметно и понемногу стали говорить о каких-то идеях
и работах Клеветника. Работ Клеветника Кис, разумеется, не читал. Зачем
тратить драгоценное время на ерунду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52