Скорее наоборот. Лишь в сравнении с какой-то другой формой
идеологии та или иная идеология может выглядеть как продукт познания и
просвещения. Но это состояние скоро проходит. Идеологии в принципе не
различаются с точки зрения степени научности понимания природы и общества.
Ненаучность идеологии не должна обижать ее. Быть наукой -- это не так
уж почетно в наше время. Быть идеологией почетнее, ибо идеология
господствует, а наука подчиняется. Стремление науки подчинять смехотворно.
Если она и подчиняет, то лишь в роли идеологической организации, а не науки
в собственном смысле слова. Стремление идеологии к наукообразности есть
исторически преходящее явление.
Научная идеология есть такая же нелепость, как, например, научное
искусство. В отношении искусства различают само искусство как особую форму
деятельности и науку о нем, т.е. теорию искусства. Известно, что
произведения искусства создают художники, а не ученые, изучающие искусство,
а теорию искусства создают не художники. Случаи, когда один и тот же человек
создает произведения искусства и вносит вклад в теорию искусства этого
отношения не меняют. В отношении идеологии также следует различать
деятельность по созданию идеологических предметов (текстов, предметов
культа), которая не есть наука, и науку, изучающую эту идеологическую
деятельность и ее продукты. Но этого фактически не делают. Молчаливо
считается, что люди, создающие, охраняющие и сохраняющие идеологические
предметы, суть ученые. А так как сами идеологические тексты считаются
произведениями науки, то научное их изучение совпадает, как кажется, с самой
их разработкой. А между тем это не так. Чем труднее провести различие, тем
настойчивее и четче оно должно быть проведено. У идеологии как особой формы
деятельности по созданию идеологических текстов и других предметов и науки
об этой деятельности и этих предметах не больше общего, чем у искусства и
теории искусства. Идеологические тексты строятся по принципиально иным
правилам, чем тексты научные. Слабость современной официальной идеологии
состоит, прежде всего, в том, что ей пытаются придать вид текстов,
построенных по правилам науки. И стараются это сделать на самом деле. Наука
не получается, а правила построения идеологии не осознаются и явно не
используются. Получается скверная наука и не менее скверная с точки зрения
профессиональной обработки идеология.
Казалось бы, что в силу исключительно важной роли идеологии в обществе
она должна быть сделана наилучшим образом с профессиональной точки зрения.
Однако именно с этой точки зрения она являет наиболее жалкое зрелище.
Случайно ли это?
СТАТЬЯ КИСА
Полистав книгу Клеветника, Кис обозвал Клеветника мерзавцем и начал
перефразировать мысли Клеветника применительно к требованиям Журнала,
приписывая Клеветнику подходящие нелепости и с блеском опровергая их
аргументами, взятыми из тех же книги. Статьей Киса занялся сам Претендент,
попросив по-дружески Неврастеника ее отредактировать. Неврастеник сказал,
что статья дерьмо, но отредактировать взялся. Он сдал в Журнал свою статью,
публикация ее нужна была ему до зарезу (скоро переизбрание, а публикаций
почти нет!). Отказ автоматически вел к тому, что его статью снимали из
номера. Статья Киса получилась довольно приличная, и Кису она понравилась.
Окрыленный успехом. Кис задумал монографию о борьбе идей в нашу эпоху.
К нему присоединился Мыслитель. Для большей уверенности тайно от Претендента
пригласили в соавторы Секретаря. Во-первых, сказал Мыслитель, книга
наверняка пройдет. Во-вторых, к нам никто потом не придерется. В-третьих,
наверняка получим гонорар. В-четвертых, Секретарь кретин, ничего не поймет,
и мы проведем свои идеи. Монографию включили в план. Под будущий гонорар
Мыслитель взял в долг у Социолога крупную сумму, купил на нее икону для
одной из своих знакомых неопределенной национальности и, намазав икону
красной икрой из открывшегося для него закрытого буфета, подарил ее другой
знакомой из одного посольства. Они не подумали только об одном. Секретарь
сам для себя в жизни не написал на строчки. За него всегда писали другие.
Мыслитель по производительности уступал даже Кису, а Кис мог вы давить из
себя от силы статейку в год. Выход из положения нашел, однако, сам
Секретарь. Он предложил принять за основу его старую книгу, написанную еще
при Хозяине, и переработать ее с учетом новых установок. Вот влип в
пакостную историю, говорил Мыслитель на вечере у Социолога. Вызвали нас с
Кисом в Отделение и обязали работать с Секретарем над темой "Борьба идей".
Отличную книгу можно сделать, сказала Супруга. Секретарь тут лишь для
проформы, его можно в расчет не принимать. Кстати, сказал Кис Мыслителю, от
Клеветника остались какие-то бумаги для второй части его книги. Дребедень,
конечно. Но взглянуть не мешает...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА
Жизнь ибанского мыслящего интеллигента -- это, прежде всего и главным
образом, разговор. А разговор -- бессистемный и безрезультатный спор.
Исторические явления надо оценивать по их последствиям, кричит Ученый.
Можно, кричит Болтун. Но почему "надо"? Разве невозможен иной подход? А что
вы называете историческим явлением? Наш разговор сейчас есть историческое
явление? А поездка Заместителя в район Ларька? А речь Заведующего? А
выступление Правдеца? А какими способами вы устанавливаете
причинно-следственные отношения? Почему вы считаете сам факт революции
причиной террора? Почему вы считаете коллективизацию причиной голода? Что вы
имеете в виду, говоря здесь о причинах? Поймите же, в конце концов, что все
слова, которые вы употребляете, стали бессмысленными. Чтобы наши разговоры
приобрели хотя бы первоначальный ориентировочный смысл, надо выполнить, по
крайней мере, такие условия. Описать стандартные способы, с помощью которых
устанавливается (и даже измеряется!) характер и сила (степень) влияния
данного события на людей. Различить влияние события на современников и в
последующей истории. Для этого надо точно установить временные границы того,
что считается современным данному событию. Надо также установить временные
рамки того, что считается последующим историческим периодом. Этот период --
не все время после времени современников. Если приняты определенные способы
выяснения влияния событий на жизнь людей, то начиная с некоторого времени
после данного события этими способами получить проверяемые утверждения
нельзя. Наконец, надо иметь в виду, что оценки события для современников и
для последующей истории не совпадают. Великое для современников событие
может иметь незначительные исторические последствия. Между этими оценками
есть зависимость. Если все понятия точно определены, и установлены способы
измерения влияния исторических событий на людей, то можно чисто дедуктивно
вывести из этого базиса некоторые общие следствия. Например, если событие
социально незначимо для современников, оно не может быть социально значимым
в истории. Случаи, когда кажется, что событие прошлого вдруг приобретает
значение в последующей истории, суть результат смешения понятий и фактов. На
самом деле, тут происходит иное. На самом деле, современные события, имеющие
социальное значение, ассоциируются с событиями прошлого по тем или иным
причинам, и значимость их приписывается событиям прошлого. Прошлые события
лишь дают какой-то материал для работы воображения, фразеологии и т.п.
Значимость события в истории не может превышать его значимости для
современников не в силу каких-то объективных законов, а в силу принятых
языковых правил рассуждения об этих событиях. Чтобы событие стало
значительным для истории, оно должно быть предварительно значительным для
современников. Эти чисто языковые соотношения затемняются еще тем, что очень
часто о значительных для современников событиях не говорят публично, не
печатают в газетах и т.д. Например, что вы читали о выступлении Правдеца? А
видели ли вы сегодня хотя бы одну газету без портрета Заведующего и без
описания его поездки в район Ларька? А что произвело более серьезное
впечатление на ибанцев? Поездка? Да она не произвела никакого впечатления. О
ней не то, что забыли. Ее даже не увидели, хотя и смотрели.
После речи Болтуна опять начался гвалт. Все в один голос закричали, что
Болтун ошибается. О чем же можно говорить с другими, если даже вы не
понимаете того, что понятие ошибки неприменимо к моим словам. Ошибаться
может лишь утверждающий. А я говорил лишь о соглашениях, без которых
невозможно утверждать, и ничего еще не утверждал.
ВЫХОДИ СТРОИТЬСЯ
Я всю жизнь живу с таким ощущением, говорит Болтун, будто вот-вот
раздастся команда "Выходи строиться!", и я выбегу, встану в строй и зашагаю
туда, куда прикажут, Я понимаю это, говорит Клеветник. Я всю жизнь живу с
таким ощущением, будто вот-вот раздастся стук в дверь, мне скажут
"Собирайтесь!", и я пойду туда, куда меня поведут. От прошлого надо
очищаться покаянием, говорит Посетитель. Каяться должны грешники, говорит
Болтун. А как очиститься от будущего, спрашивает Клеветник. Гнетет не
прошлое, а ожидание неизбежного. Покориться, говорит Посетитель. Все равно
осталось немного. Потерпите немного, и все кончится. И не будет ничего, А
Ничто не страдает. И не имеет проблем. А я живу с таким ощущением, говорит
Мазила, будто мне давно уже говорят и говорят "Пшел вон!".
КРЫСЫ
Болтун решил сам проделать такой эксперимент. Выдумать абстрактную
схему, исходя из некоторых взятых из книги предпосылок, и посмотреть затем,
что по этим вопросам написано в книге. Итак, сказал Болтун себе, начинаем.
Крысарий есть замкнутое в силу какой-то необходимости скопление крыс,
обреченных на длительное совместное существование. Либо это скопление
остается хаотичным, и тогда оно погибает вследствие взаимоистребления.
Нетрудно даже подсчитать, когда это произойдет, Либо оно как-то
упорядочивается. Раз оно существует, размножается и с какой-то точки зрения
процветает (средний вес крысы, кстати сказать, увеличился; удлинились
хвосты; увеличились клыки и когти; стала глаже шерсть), значит
упорядоченность достигнута. Но за счет чего? Крысарий автономен. Никакого
внешнего давления на этот счет нет. Вещи и пища неподвижны. Единственное,
что обеспечивает порядок, сами крысы. Все они систему порядка организовать
не могут, ибо это и будет хаос. Следовательно, разделение функций:
упорядочивающие и упорядочиваемые. Это лишь начало системы. Упорядочивающих
много. Можно подсчитать минимальное их число, исходя из некоторого
соотношения числа членов первичных групп. Они, в свою очередь, образуют
иерархическую систему групп и лидеров.
Развив таким образом гипотетическую систему, Болтун начал читать
соответствующее место книги и вскоре убедился, что был прав. И он тоже был
потрясен, но не тем, о чем писали авторы книги, а тем, с какой точностью и
детальностью он предсказал результаты эмпирических наблюдений. По всей
вероятности, думал он, люди обычно достаточно точно предсказывают общие
контуры социальных явлений, но никогда не верят в свои предсказания, и
потому кажется, что они не способны постигнуть сложность бытия. Людям надо
вернуть утраченную веру в свой собственный разум -- одно из непременных
условий социального прогресса общества. Любопытно, что современная наука
разрушает эту веру, что бы ни болтали в пользу противоположного мнения. Вера
в разум не есть явление в сфере науки. Это вера, т.е. самый основной элемент
идеологии. Официальная идеология, стремясь казаться научной, разрушает
основу основ человеческого в человеческой истории -- веру в свой собственный
разум.
УСПЕХИ
Дело с надгробием пошло сверх ожидания успешно. Мазила изготовил
эскизы. Комиссия Союза Художников посмотрела их и одобрила. Только
предложила вместо белого и черного мрамора использовать красный гранит.
Красивее получится, И выделяться не будет. Но Мазила настоял на своем. Потом
была специальная комиссия, которая эскизы тоже одобрила, но предложила
вместо сочетания белого и черного мрамора дать сочетание серого и красного
или, в крайнем случае, светлосерого и темносерого. А то могут неправильно
истолковать. Потом была Комиссия самая высокая. Эскиз Комиссия одобрила, но
предписала делать надгробие в одноцветном мраморе. Через год дело все же
утряслось, и высшие власти утвердили эскиз Мазилы. Это ерунда, сказал
Болтун. Мелкие успехи никогда не ведут к крупной победе. Крупная победа
складывается только из поражений. Будут и поражения, сказал весело Мазила. И
начал делать рабочую модель надгробия. Модель была маленькая и не
производила должного впечатления. Скорее наоборот, она производила
комическое впечатление из-за малюсенькой головки Хряка. Это хорошо, что не
смотрится, весело говорил Мазила. Значит все советы и комиссии проскочит. А
вот потом посмотрите в натуре -- ахнете. Комиссия Союза модель одобрила.
Поговорили опять о материале. Этот материал, говорил он, как красная тряпка
быку. На форму они уж не смотрят. Модель одобрили комиссии выше, еще выше,
сбоку, с другого боку и, наконец, на самом верху. Удрученный непривычным
успехом Мазила собрался лепить надгробие в натуральную величину. Но тут
пришло долгожданное поражение.
СТЕНГАЗЕТА
Предполагали, что главной причиной снятия газеты является отдел сатиры
и юмора. Тут действительно было к чему придраться. На рисунке "Старобабье
кладбище через сто лет" были изображены надгробия над могилами ныне
здравствующих теоретиков. На надгробиях были написаны гнусные эпитафии. На
могиле Троглодита, было написано:
Почти сто лет он вам вещал:
Первичен мир, вторичен разум.
Ни разу он в идеализм не впал,
Но и в науку он не впал ни разу.
На постаменте были изображены знакомые сапоги с усами, а из сапог
торчали маленькие Троглодитики. Кис был изображен в невообразимо непотребном
ни на что не похожем виде, но так, что его сразу узнавали. На постаменте
была надпись:
Адам из глины создан был.
А Ева из ребра Адама.
Мыслитель из г...а слепил
Закопанного тут болвана.
Искажение личности, заорал Кис. Но Неврастеник сказал, что Кис напрасно
принимает карикатуру на свой счет. Самый ужасный вид имело надгробие
Секретаря. На постаменте распласталась зеленожелтокоричневая куча, кишащая
червями. От кучи исходили зловонные испарения, на которых были написаны
названия трудов Секретаря. На червях были написаны слова "Донос", "Клевета",
"Плагиат" и другие еще более неприличные. Золотыми буквами была выписана
эпитафия:
Какой титан от нас ушел!
Какое сердце перестало биться!
И как узнать, когда ышо
Такая мерзость народится!
Посредине кладбища высился обелиск с надписью:
Остановися, человек!
Здесь затаилася навек
Наставников твоих отцов
Ватага умственных скопцов.
Проглядев отдел сатиры и юмора, Комиссия удалилась на совещание.
Институт затаил дыхание в ожидании решения. Двух старших сотрудников хватил
инфаркт. Пять младших попали в вытрезвитель. Одного поймали с поличным, и на
Институте появилось пятно.
РЕШЕНИЕ
Что будет, шептались сотрудники, что будет! Ничего особенного, сказал
Болтун, Ситуация, конечно, серьезная, и потому ее не следует принимать
всерьез. Никто не может знать, что они там напишут. И потому это нетрудно
предсказать. Дело в том, что все великие решения строятся по такому
принципу. Решение провоцируют одни люди. Изучаются материалы деятельности
других людей. Для формулировок используются идеи, не имеющие с ними никакой
логической связи. Объектом решения становятся люди, вообще не имеющие к
этому никакого отношения. Между всеми этими аспектами отсутствует
причинно-следственная обусловленность. Тут нет даже совместности. Последняя
привносится извне самим актом решения. Вы хотите знать, что будет? Это
банально просто можно установить. Кто затеял дело? Не Секретарь и его банда,
а Претендент и его банда. Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52