Хрустально чистая водная гладь, летевшая вниз, была тонкой, удивительно нежной и прозрачной. Сквозь нее можно было разглядывать всю скалу, с которой падала вода...
— Отведаем водицы из Нардувана,— распорядился ехавший впереди Аббас-Кули-хан и спешился.
Очевидно, и заскорузлые души бандитов затронула красота водопада, они с радостью покидали седла своих коней и не галдели, как это случалось на других привалах...
Солнце клонилось к закату, и Довлет решил, что сегодня они переночуют у водопада. Однако разбойники и не помышляли о ночном привале. Испив воды и напоив коней, они наскоро перекусили и продолжили путь...
Лишь к рассвету всадников отпустили расступившиеся горы, и они выехали на берег большой реки.
— Герируд,— вымолвил бандит, ехавший вслед за Абба-сом-Кули.
Это слово внезапно пробудило от полудремы сознание плененного мальчика. Это была его родная река Теджен, которую другие народы называли Герирудом...
Вот и ожили уроки географии, которые преподавали Довле-ту его учителя — молла Абдурахман и поэт Молланепес. Как же далеко простирается его родная река!..
— Тебе приходилось видеть истоки Герируда? — спросил один из бандитов одноглазого стража Довлета.
— Ты спроси лучше, чего я не видел,— ответил тот.— Чтоб добраться до истоков Герируда, мало и десяти дней пути против течения реки.
— Может, ты и устье ее видел?
— Бывал я и там. Глаз свой там оставил...
Довлет стоял на берегу и смотрел на катившие мимо него воды реки. Вон тот плывущий листок клена, если его не прибьет к берегу, скоро окажется в Серахсе. А его бандиты все дальше и дальше увозят от родного дома... Быть может, листок поплывет в арык, что протекает поблизости от юрты Довлета? И может такое случиться, что мама зачерпнет кувшином этот листок?.. Но даже и тогда близкие его не догадаются, что листок проплывал мимо Довлета...
И тут пленный снова вспомнил, что он сын военачальника своего народа. Не ныть и скулить по-щенячьи он, Довлет, сын Сердара, должен, а обязан искать путь к спасению, способ побега из неволи. Легко сказать самому себе, но как убежишь от этих свирепых разбойников? Да и куда бежать? Оставь они теперь его одного, он, наверно, не смог бы отыскать дорогу назад, к своему дому. «А река! — чуть не выкрикнул вслух внезапную мысль Довлет.— Родной Теджен, как бы он ни извивался, обязательно приведет к дому... Не зря же молла Абдурахман и Молланепес учили меня географии.— Только бы убежать от бандитов,— решил Довлет,— а домой я доберусь...»
В это мгновение из ущелья показалась группа каких-то всадников. «Неужели это наши?»— пронзила радостная мысль. Но тут же радость померкла:* Довлет увидел, что за одним из всадников сидела на коне его сестра Айша...
Затем из ущелья одна за другой стали выезжать все новые и новые группы разбойников, и в каждой группе было по одному маленькому пленнику или пленнице...
«Значит, они тут назначили место встречи всей их проклятой шайки»,— подумал Довлет. Но это открытие осложняло исполнение задуманного побега...
Объединившись, бандиты превратились в грозную силу и стали зорче на несколько десятков пар глаз...
Немного отдохнув на берегу Теджена, разбойники повезли плененных детей дальше.
На следующий день, когда солнце поднялось на высоту трех копий, они приблизились к большой крепости, вокруг которой сновало множество вооруженных всадников-сербазов.
Миновав ворота, подъехали к высокому каменному зданию с башней на крыше. Для Довлета все здесь было в диковинку. Забыв о своем собственном плачевном положении, мальчик с любопытством оглядывался вокруг. «Эта огромная каменная юрта, наверное, и есть дворец»,— подумал он.
Из дворца вышло пятеро важных чужестранцев.
Аббас-Кули-хан, который продолжал командовать и тогда, когда все отряды похитителей детей объединились, соскочил с коня и подбежал к человеку в сверкавшей драгоценными украшениями одежде, стоявшему чуть впереди остальных.
— О высокочтимый шахзаде мирза Султан-Мурад! Повеление твое нами исполнено. Сам аллах покровительствовал нам в исполнении твоего мудрого замысла! Все обошлось тихо, как ты повелел... Нами захвачены сыновья и дочери многих знатных туркменских предводителей. Взгляни, вот они все перед твоими светлыми очами,— указал Аббас-Кули-хан рукой на маленьких пленников.
«Солтан-Мурад! — подумал Довлет.— Так вот по чьему распоряжению меня схватили разбойники...»
Иранский принц приблизился и принялся разглядывать плененных детей.
— Чей это сын? — указал он на Довлета.
— Сын Сердара, светлый шахзаде,— ответил Аббас-Кули-хан.
— Драгоценная находка,— промолвил властитель Хорасана.
— А вон и его сестра, светлый шахзаде,— подобострастно указал Аббас-Кули-хан на Айшу.
— Недурно, Аббас-Кули. Совсем недурно...
— Мы посетили не только Серахс, но и Ахал, шахзаде. Тут есть дети и других предводителей. Теперь эти дикие туркмены присмиреют...
К принцу подвели породистого и норовистого боевого коня, серого в яблоках. Один из сербазов рухнул на землю, чтобы послужить ступенькой. Но Солтан-Мурад отстранил его и без посторонней помощи легко вскочил в седло.
— В Мешхед! — приказал он.
Всадники Аббас-Кули-хана развернули коней. Вслед за ними из ворот крепости выехал огромный отряд сербазов во главе с мирзой Солтан-Мурадом.
Большое иранское войско двигалось на запад, увозя все дальше и дальше от родных мест плененных детей.
Что-то тревожно-знакомое начал улавливать слух Довлета. Еще не осознав до конца, что он слышит, мальчик обрадовался. «Это топот копыт! — догадался Довлет.— Неужели настигает подлых разбойников погоня?..»
Справа уже поднималась пыль, нарастал топот скачущих во всю прыть коней. В рядах иранских сербазов начала зарождаться тревога...
Глава десятая ЗАРНИЦЫ — НЕ ЗОРИ...
Взошел сладострастный молодой месяц и стал подниматься к звездам. Безветренно и тихо. Гулко разносился в ночи стук копыт скакуна. Одинокая всадница, не жалея коня, мчалась по хивинской дороге ..
Где-то в степи завывали гиены. Иногда слышался писк попавшегося в когти ночного хищника какого-либо маленького зверька. Но все это были знакомые с детства звуки, и они мало занимали сознание скачущей всадницы...
Наконец ее обостренный слух стал улавливать иные звуки. Всадница насторожилась. Вскоре она узнала — тоже знакомый с детства — топот копыт многих лошадей. Это могли быть как друзья, так и враги. Но всадница задалась целью отыскать в ночи друга. Сорвав с плеча ружье, она положила его поперек седла впереди себя, выхватила из-за пояса пистолет и поскакала навстречу приближающейся со стороны Хивы группе всадников...
— Сердар! Это ты? — прокричал в ночи звонкий голос.
— Женщина! Одна в степи ночью,— послышался растерянный мужской голос.
•— Это я,— ответил голос Сердара, и группа джигитов окружила одинокую всадницу.
— Как ты здесь оказалась, Гюльсенем? — изумился Сердар, узнав подругу своей старшей жены.
— Сейчас не об этом надо говорить, Сердар. Похитили твоих детей, Айшу и Довлета. Я скакала навстречу, чтобы предупредить об этой беде. Теперь ты все знаешь,— сказала отважная всадница, засунув за пояс пистолет и закидывая ружье за спину.
— Кто похитил? Когда? Что ты говоришь, Гюльсенем?!
— Похитили их минувшим днем. А кто — это предстоит узнать уже тебе самому,— ответила Гюльсенем, разворачивая коня в обратную сторону... Когда они примчались в родное селение, Гюльсенем по-
Г вернула коня к своей юрте, устало соскочила на землю. Ее муж Велле был уже дома. Он принял от жены коня, расседлал его и принялся водить по двору, чтобы животное успокоилось после изнурительной скачки. Но всего этого Гюльсенем уже не видела и не слышала. Войдя в свою юрту, она сняла с се^я оружие, повалилась на постель и мгновенно уснула...
Когда Сердар подъехал к своей юрте, во дворе он увцд&л множество оседланных коней и спешившихся джигитов.
— Прости нас, Сердар,— сказал подошедший к нему Тёч-Гёк.— Мы обшарили все окрестности вокруг стана чабанов. Но твоих детей не нашли. Дождемся рассвета и вновь примемся ^а поиски...
— Не нужно искать,— ответил Сердар.— Надо снаряжать погоню.
— Я это предвидел, и часть джигитов мы разослали по серахским селениям. Ведь и там у многих похищены дети.
— Ты поступил верно, Тёч-Гёк. Но самому тебе придется остаться дома. Ораз-хан болен. Нельзя его бросать одного...
К дому Сердара прибывали все новые группки вооруженных джигитов. Из темноты на освещаемое огромным костром пространство вдруг вылетел пегий ком, весь в репьях. Схватив зубами хозяина за штанину, этот ком стал его куда-то тянуть.
— Сейчас не время для игры, Евбасар,— сурово сказал Сердар, узнав свою собаку.
— Похоже, что он с тобой не играет, а куда-то зовет,— вымолвил только что подъехавший Палат-Меткий.
— Тогда нам не следует медлить. Довлет — любимец Евбасара. Очевидно, пес разнюхал, куда повезли моего сына... По коням! — прокричал Сердар и вскочил на коня сам...
Пока джигиты ехали по родному селению, со всех сторон к ним прибивались группки по пять-семь всадников, а всего их набралось чуть больше сотни. Продолжал отряд расти и когда двигались по степи: со всех сторон прибывали гонцы Тёч-Гёка, приводившие за собой по три, по четыре десятка воинов из других селений. Когда они покидали пределы Серахса, за Сердаром уже двигалась конница в пятьсот — шестьсот сабель. А точное число никто бы назвать не смог, никто воинов не пересчитывал...
Впереди, перед копытами коня Сердара, вовремя от них увиливая, мчался пес Евбасар. «Куда же свернет этот поводырь: на дорогу честных людей или на тропу моего отца Ата-шира?» — подумал доверившийся целиком собаке Сердар.
Евбасар вдруг метнулся в одну сторону, заскулил, а потом резко повернул в другую. «Что с ним? — изумился Сердар. Вначале хотел нас вести по тропе Аташира, а потом поверну на дорогу, по которой ездят купцы...»
— Мудрая у тебя собака,— прокричал скакавший рядом Илат-Меткий.— Детей твоих явно увезли по разбойничьей тропе. Но пес, видно, сообразил, что с таким числом всадников мМ там просто застрянем в узких ущельях...
— Доверься, Сердар-бег, собаке,— сказал скакавший с другой стороны молла Абдурахман.— Евбасара ведет любовь к твоему сыну. А в мире нет ничего зорче любви...
— Да, этот проныра своего всегда добьется,— отозвался Сапа-Шорник.— Помню, как я ни стерег своих кур, а этот нахал все равно одну из них слопал...
У Аташира-эфе был свой путь. Только умчались из селения конники Сердара, как старый аламанщик быстро собрал всех своих головорезов и с бандой в пятьдесят сабель тоже отбыл из селения. Порыскав по крепостям и селениям в горах, Аташир-эфе не отыскал пропавших внуков, но возвратились его аламанщики не с пустыми руками, а пригнали большую толпу пленных...
Проснувшись глубокой ночью, Аннабахт услышала за стенами юрты плач и стоны и выбежала во двор.
Загоняя несчастных пленников в овчарню, Аташир-эфе им говорил:
— Если хотите свободы, то позаботьтесь о своей доле сами. Выберите среди себя кого покрепче. Я дам ему коня. Пусть тот человек скачет в Иран и сообщит там, что вас мы не обменяем ни на скот, ни на золото, а только на наших угнанных детей... Если ваши меняться не захотят, то и от нас не ждите ничего хорошего...
— Что ты задумал, несчастный! — впервые грубо набросилась на свекра доведенная до отчаяния Аннабахт.— Да ведь эти обездоленные люди ни сном ни духом не ведают, что творят их властители!.. Иран большой. Для его правителей горстка этих бедолаг — песчинка в пустыне. Они даже и не почешутся для их спасения... Зачем же, зачем множить горе, когда его и без того так много в этом мире!..
— Много ты понимаешь, женщина,— проворчал Аташир-эфе тихо, не смея грубить несчастной матери пропавших детей.— Пойми, если ты потеряла своих детей, то я лишился внуков. Отобьет их Сердар — хорошо. Клянусь аллахом, тогда я выпущу этих людей безо всякого выкупа... А если не отобьет? Должен же быть у нас еще какой-то способ добиться своего...
— Негодный это способ! — закричала Аннабахт и разрыдалась.— Нельзя за Али мстить Ахмету! Резня только получится...
Найдя поддержку там, где они ее не ожидали, пленники притихли, с трепетом ожидая, чем окончится спор снедаемой несчастьем женщины, лишившейся своих детей по чьей-то злой воле, с предводитеЛем захвативших их в плен аламан-щиков.
— Не станут повелители слушать посланца этих несчастных! — вскричала Аннабахт.
— Станут,— ответил Аташир-эфе.— У всех этих людей имеются родичи... Если они соберут по своим родам золотишко и выложат перед жадными глазами чиновников, то станут...
До самой утренней зари Аннабахт проспорила со своим свекром. Единственное, чего ей удалось добиться,— с пленников поснимали кандалы и путы, а ей самой Аташир-эфе позволил обмыть и перевязать раны тем, у кого они были.
Аннабахт позвала соседок, Огулсабыр-эдже и Бибигюль-знахарку. Втроем они быстро развели во дворе костер и вскипятили воду в кумганах. Пока Аннабахт и Бибигюль обихаживали раненых, Огулсабыр-эдже приготовила для всех пленников чай и еду.
Тем временем пленники, поспорив между собой, отобрали одного юношу и, дав ему множество наказов, подтолкнули его к Аташиру-эфе.
Дед Довлета привел одну из лошадей, захваченных во время набега. Юноша вскочил на коня и умчался по той дороге, по какой его пригнали в эти чужие для него места...
Став женой моллы Абдурахмана, спасенная им из мешхед-ского плена красавица Лия стала еще краше, она нашла счастье в своей любви. К тому же ее свекровь, знахарка Бибигюль, тоже полюбила Лию, старалась не допускать ее к тяжелой работе в доме, стремилась поскорее все сделать сама и, как говорится, не могла от невестки глаз отвести.
Но Лия была дочерью кочевого народа и уклоняться от всяких трудов не привыкла. Со своей стороны она тоже всегда стремилась опередить свекровь. А лучшего способа для установления мира и лада между двумя женщинами, когда они стремятся угодить одна другой, и быть не может. К тому же Бибигюль-эдже, войдя во вкус творить добро, и к наперснице Лии сразу стала относиться не как к служанке, а как к равной. Казалось, ничто не может омрачить счастья, воцарившегося в этом доме. Но первое облачко набежало, когда скончался отец моллы Абдурахмана, долго болевший и не встававший с постели Велназар-ишан. Следом явилась печаль по ушедшему за Сердаром в поход любимому мужу. Не заставила себя дожидаться и третья беда...
Однажды не оказалось в доме воды. Бибигюль-эдже, схватив кувшин и кумган, хотела отправиться глядя на ночь к арыку. Но Лия вначале отвлекла внимание свекрови разговором, а затем ловко перехватила у нее посуду и побежала по воду сама...
Время было позднее. От арыка давно разошлась даже любившая там собираться каждый вечер молодежь. Но выросшая среди кочевников Лия не отличалась пугливостью. Радуясь, что ей удалось перехитрить свою ласковую свекровь, молодая женщина весело сбежала по тропинке к серебрившейся в лунном свете воде и, присев на корточки перед арыком, опустила в него свой кувшин. Наполнив водой, Лия поставила его рядом с собой и взялась за медный кумган. В это мгновение она почувствовала, как сзади ее обхватили сильные мужские руки. От неожиданности молодая женщина чуть не упала в арык, но ее удержали те же руки. Левым ухом Лия слышала жаркое дыхание, а потом услышала и не менее жаркие по смыслу слова... Она рванулась из мерзких объятий, но руки, обнимавшие молодую женщину, были невероятно цепкими.
На берегу арыка завязалась отчаянная борьба. На мгновение Лии удалось вырваться из рук напавшего. Она метнулась прочь. Но враг тут же настиг и вновь схватил ее. Очевидно, он поднаторел в схватках с мужчинами, а потому ему, хотя и не без труда, все же удалось повалить на землю женщину. В это время прогремел выстрел...
Лия никогда не расставалась с подарком своего названого деда Гараоглан-хана, с маленьким пистолетом, который по его же совету всегда носила в кармане платья с левой стороны. И когда насильник заломил и подсунул под нее правую руку, левой она успела выхватить пистолет и, прижав дуло к боку врага, нажала курок...
Мужчина обмяк. Лия с отвращением сбросила с себя безжизненное тело и поднялась.
Она уже хотела уйти прочь от поверженного врага, но ее удержало женское любопытство. При ярком свете месяца Лия взглянула на лицо насильника и сразу его узнала. Это был тот самый человек, который бросал на нее пламенные взгляды еще тогда, когда туркмены возвращались из-под Мешхеда, когда Лия ехала в окружении своего любимого, Гараоглан-хана, Сердара и их друзей...
Да, это был он, Тёч-Гёк. Некогда Палат-Меткий сказал ему, что меткость его мыслей не может сравниться с меткостью его пуль...
В этот день Тёч-Гёк, возглавлявший нукеров Ораз-хана, вынужден был допоздна задержаться у постели больного правителя Серахса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Отведаем водицы из Нардувана,— распорядился ехавший впереди Аббас-Кули-хан и спешился.
Очевидно, и заскорузлые души бандитов затронула красота водопада, они с радостью покидали седла своих коней и не галдели, как это случалось на других привалах...
Солнце клонилось к закату, и Довлет решил, что сегодня они переночуют у водопада. Однако разбойники и не помышляли о ночном привале. Испив воды и напоив коней, они наскоро перекусили и продолжили путь...
Лишь к рассвету всадников отпустили расступившиеся горы, и они выехали на берег большой реки.
— Герируд,— вымолвил бандит, ехавший вслед за Абба-сом-Кули.
Это слово внезапно пробудило от полудремы сознание плененного мальчика. Это была его родная река Теджен, которую другие народы называли Герирудом...
Вот и ожили уроки географии, которые преподавали Довле-ту его учителя — молла Абдурахман и поэт Молланепес. Как же далеко простирается его родная река!..
— Тебе приходилось видеть истоки Герируда? — спросил один из бандитов одноглазого стража Довлета.
— Ты спроси лучше, чего я не видел,— ответил тот.— Чтоб добраться до истоков Герируда, мало и десяти дней пути против течения реки.
— Может, ты и устье ее видел?
— Бывал я и там. Глаз свой там оставил...
Довлет стоял на берегу и смотрел на катившие мимо него воды реки. Вон тот плывущий листок клена, если его не прибьет к берегу, скоро окажется в Серахсе. А его бандиты все дальше и дальше увозят от родного дома... Быть может, листок поплывет в арык, что протекает поблизости от юрты Довлета? И может такое случиться, что мама зачерпнет кувшином этот листок?.. Но даже и тогда близкие его не догадаются, что листок проплывал мимо Довлета...
И тут пленный снова вспомнил, что он сын военачальника своего народа. Не ныть и скулить по-щенячьи он, Довлет, сын Сердара, должен, а обязан искать путь к спасению, способ побега из неволи. Легко сказать самому себе, но как убежишь от этих свирепых разбойников? Да и куда бежать? Оставь они теперь его одного, он, наверно, не смог бы отыскать дорогу назад, к своему дому. «А река! — чуть не выкрикнул вслух внезапную мысль Довлет.— Родной Теджен, как бы он ни извивался, обязательно приведет к дому... Не зря же молла Абдурахман и Молланепес учили меня географии.— Только бы убежать от бандитов,— решил Довлет,— а домой я доберусь...»
В это мгновение из ущелья показалась группа каких-то всадников. «Неужели это наши?»— пронзила радостная мысль. Но тут же радость померкла:* Довлет увидел, что за одним из всадников сидела на коне его сестра Айша...
Затем из ущелья одна за другой стали выезжать все новые и новые группы разбойников, и в каждой группе было по одному маленькому пленнику или пленнице...
«Значит, они тут назначили место встречи всей их проклятой шайки»,— подумал Довлет. Но это открытие осложняло исполнение задуманного побега...
Объединившись, бандиты превратились в грозную силу и стали зорче на несколько десятков пар глаз...
Немного отдохнув на берегу Теджена, разбойники повезли плененных детей дальше.
На следующий день, когда солнце поднялось на высоту трех копий, они приблизились к большой крепости, вокруг которой сновало множество вооруженных всадников-сербазов.
Миновав ворота, подъехали к высокому каменному зданию с башней на крыше. Для Довлета все здесь было в диковинку. Забыв о своем собственном плачевном положении, мальчик с любопытством оглядывался вокруг. «Эта огромная каменная юрта, наверное, и есть дворец»,— подумал он.
Из дворца вышло пятеро важных чужестранцев.
Аббас-Кули-хан, который продолжал командовать и тогда, когда все отряды похитителей детей объединились, соскочил с коня и подбежал к человеку в сверкавшей драгоценными украшениями одежде, стоявшему чуть впереди остальных.
— О высокочтимый шахзаде мирза Султан-Мурад! Повеление твое нами исполнено. Сам аллах покровительствовал нам в исполнении твоего мудрого замысла! Все обошлось тихо, как ты повелел... Нами захвачены сыновья и дочери многих знатных туркменских предводителей. Взгляни, вот они все перед твоими светлыми очами,— указал Аббас-Кули-хан рукой на маленьких пленников.
«Солтан-Мурад! — подумал Довлет.— Так вот по чьему распоряжению меня схватили разбойники...»
Иранский принц приблизился и принялся разглядывать плененных детей.
— Чей это сын? — указал он на Довлета.
— Сын Сердара, светлый шахзаде,— ответил Аббас-Кули-хан.
— Драгоценная находка,— промолвил властитель Хорасана.
— А вон и его сестра, светлый шахзаде,— подобострастно указал Аббас-Кули-хан на Айшу.
— Недурно, Аббас-Кули. Совсем недурно...
— Мы посетили не только Серахс, но и Ахал, шахзаде. Тут есть дети и других предводителей. Теперь эти дикие туркмены присмиреют...
К принцу подвели породистого и норовистого боевого коня, серого в яблоках. Один из сербазов рухнул на землю, чтобы послужить ступенькой. Но Солтан-Мурад отстранил его и без посторонней помощи легко вскочил в седло.
— В Мешхед! — приказал он.
Всадники Аббас-Кули-хана развернули коней. Вслед за ними из ворот крепости выехал огромный отряд сербазов во главе с мирзой Солтан-Мурадом.
Большое иранское войско двигалось на запад, увозя все дальше и дальше от родных мест плененных детей.
Что-то тревожно-знакомое начал улавливать слух Довлета. Еще не осознав до конца, что он слышит, мальчик обрадовался. «Это топот копыт! — догадался Довлет.— Неужели настигает подлых разбойников погоня?..»
Справа уже поднималась пыль, нарастал топот скачущих во всю прыть коней. В рядах иранских сербазов начала зарождаться тревога...
Глава десятая ЗАРНИЦЫ — НЕ ЗОРИ...
Взошел сладострастный молодой месяц и стал подниматься к звездам. Безветренно и тихо. Гулко разносился в ночи стук копыт скакуна. Одинокая всадница, не жалея коня, мчалась по хивинской дороге ..
Где-то в степи завывали гиены. Иногда слышался писк попавшегося в когти ночного хищника какого-либо маленького зверька. Но все это были знакомые с детства звуки, и они мало занимали сознание скачущей всадницы...
Наконец ее обостренный слух стал улавливать иные звуки. Всадница насторожилась. Вскоре она узнала — тоже знакомый с детства — топот копыт многих лошадей. Это могли быть как друзья, так и враги. Но всадница задалась целью отыскать в ночи друга. Сорвав с плеча ружье, она положила его поперек седла впереди себя, выхватила из-за пояса пистолет и поскакала навстречу приближающейся со стороны Хивы группе всадников...
— Сердар! Это ты? — прокричал в ночи звонкий голос.
— Женщина! Одна в степи ночью,— послышался растерянный мужской голос.
•— Это я,— ответил голос Сердара, и группа джигитов окружила одинокую всадницу.
— Как ты здесь оказалась, Гюльсенем? — изумился Сердар, узнав подругу своей старшей жены.
— Сейчас не об этом надо говорить, Сердар. Похитили твоих детей, Айшу и Довлета. Я скакала навстречу, чтобы предупредить об этой беде. Теперь ты все знаешь,— сказала отважная всадница, засунув за пояс пистолет и закидывая ружье за спину.
— Кто похитил? Когда? Что ты говоришь, Гюльсенем?!
— Похитили их минувшим днем. А кто — это предстоит узнать уже тебе самому,— ответила Гюльсенем, разворачивая коня в обратную сторону... Когда они примчались в родное селение, Гюльсенем по-
Г вернула коня к своей юрте, устало соскочила на землю. Ее муж Велле был уже дома. Он принял от жены коня, расседлал его и принялся водить по двору, чтобы животное успокоилось после изнурительной скачки. Но всего этого Гюльсенем уже не видела и не слышала. Войдя в свою юрту, она сняла с се^я оружие, повалилась на постель и мгновенно уснула...
Когда Сердар подъехал к своей юрте, во дворе он увцд&л множество оседланных коней и спешившихся джигитов.
— Прости нас, Сердар,— сказал подошедший к нему Тёч-Гёк.— Мы обшарили все окрестности вокруг стана чабанов. Но твоих детей не нашли. Дождемся рассвета и вновь примемся ^а поиски...
— Не нужно искать,— ответил Сердар.— Надо снаряжать погоню.
— Я это предвидел, и часть джигитов мы разослали по серахским селениям. Ведь и там у многих похищены дети.
— Ты поступил верно, Тёч-Гёк. Но самому тебе придется остаться дома. Ораз-хан болен. Нельзя его бросать одного...
К дому Сердара прибывали все новые группки вооруженных джигитов. Из темноты на освещаемое огромным костром пространство вдруг вылетел пегий ком, весь в репьях. Схватив зубами хозяина за штанину, этот ком стал его куда-то тянуть.
— Сейчас не время для игры, Евбасар,— сурово сказал Сердар, узнав свою собаку.
— Похоже, что он с тобой не играет, а куда-то зовет,— вымолвил только что подъехавший Палат-Меткий.
— Тогда нам не следует медлить. Довлет — любимец Евбасара. Очевидно, пес разнюхал, куда повезли моего сына... По коням! — прокричал Сердар и вскочил на коня сам...
Пока джигиты ехали по родному селению, со всех сторон к ним прибивались группки по пять-семь всадников, а всего их набралось чуть больше сотни. Продолжал отряд расти и когда двигались по степи: со всех сторон прибывали гонцы Тёч-Гёка, приводившие за собой по три, по четыре десятка воинов из других селений. Когда они покидали пределы Серахса, за Сердаром уже двигалась конница в пятьсот — шестьсот сабель. А точное число никто бы назвать не смог, никто воинов не пересчитывал...
Впереди, перед копытами коня Сердара, вовремя от них увиливая, мчался пес Евбасар. «Куда же свернет этот поводырь: на дорогу честных людей или на тропу моего отца Ата-шира?» — подумал доверившийся целиком собаке Сердар.
Евбасар вдруг метнулся в одну сторону, заскулил, а потом резко повернул в другую. «Что с ним? — изумился Сердар. Вначале хотел нас вести по тропе Аташира, а потом поверну на дорогу, по которой ездят купцы...»
— Мудрая у тебя собака,— прокричал скакавший рядом Илат-Меткий.— Детей твоих явно увезли по разбойничьей тропе. Но пес, видно, сообразил, что с таким числом всадников мМ там просто застрянем в узких ущельях...
— Доверься, Сердар-бег, собаке,— сказал скакавший с другой стороны молла Абдурахман.— Евбасара ведет любовь к твоему сыну. А в мире нет ничего зорче любви...
— Да, этот проныра своего всегда добьется,— отозвался Сапа-Шорник.— Помню, как я ни стерег своих кур, а этот нахал все равно одну из них слопал...
У Аташира-эфе был свой путь. Только умчались из селения конники Сердара, как старый аламанщик быстро собрал всех своих головорезов и с бандой в пятьдесят сабель тоже отбыл из селения. Порыскав по крепостям и селениям в горах, Аташир-эфе не отыскал пропавших внуков, но возвратились его аламанщики не с пустыми руками, а пригнали большую толпу пленных...
Проснувшись глубокой ночью, Аннабахт услышала за стенами юрты плач и стоны и выбежала во двор.
Загоняя несчастных пленников в овчарню, Аташир-эфе им говорил:
— Если хотите свободы, то позаботьтесь о своей доле сами. Выберите среди себя кого покрепче. Я дам ему коня. Пусть тот человек скачет в Иран и сообщит там, что вас мы не обменяем ни на скот, ни на золото, а только на наших угнанных детей... Если ваши меняться не захотят, то и от нас не ждите ничего хорошего...
— Что ты задумал, несчастный! — впервые грубо набросилась на свекра доведенная до отчаяния Аннабахт.— Да ведь эти обездоленные люди ни сном ни духом не ведают, что творят их властители!.. Иран большой. Для его правителей горстка этих бедолаг — песчинка в пустыне. Они даже и не почешутся для их спасения... Зачем же, зачем множить горе, когда его и без того так много в этом мире!..
— Много ты понимаешь, женщина,— проворчал Аташир-эфе тихо, не смея грубить несчастной матери пропавших детей.— Пойми, если ты потеряла своих детей, то я лишился внуков. Отобьет их Сердар — хорошо. Клянусь аллахом, тогда я выпущу этих людей безо всякого выкупа... А если не отобьет? Должен же быть у нас еще какой-то способ добиться своего...
— Негодный это способ! — закричала Аннабахт и разрыдалась.— Нельзя за Али мстить Ахмету! Резня только получится...
Найдя поддержку там, где они ее не ожидали, пленники притихли, с трепетом ожидая, чем окончится спор снедаемой несчастьем женщины, лишившейся своих детей по чьей-то злой воле, с предводитеЛем захвативших их в плен аламан-щиков.
— Не станут повелители слушать посланца этих несчастных! — вскричала Аннабахт.
— Станут,— ответил Аташир-эфе.— У всех этих людей имеются родичи... Если они соберут по своим родам золотишко и выложат перед жадными глазами чиновников, то станут...
До самой утренней зари Аннабахт проспорила со своим свекром. Единственное, чего ей удалось добиться,— с пленников поснимали кандалы и путы, а ей самой Аташир-эфе позволил обмыть и перевязать раны тем, у кого они были.
Аннабахт позвала соседок, Огулсабыр-эдже и Бибигюль-знахарку. Втроем они быстро развели во дворе костер и вскипятили воду в кумганах. Пока Аннабахт и Бибигюль обихаживали раненых, Огулсабыр-эдже приготовила для всех пленников чай и еду.
Тем временем пленники, поспорив между собой, отобрали одного юношу и, дав ему множество наказов, подтолкнули его к Аташиру-эфе.
Дед Довлета привел одну из лошадей, захваченных во время набега. Юноша вскочил на коня и умчался по той дороге, по какой его пригнали в эти чужие для него места...
Став женой моллы Абдурахмана, спасенная им из мешхед-ского плена красавица Лия стала еще краше, она нашла счастье в своей любви. К тому же ее свекровь, знахарка Бибигюль, тоже полюбила Лию, старалась не допускать ее к тяжелой работе в доме, стремилась поскорее все сделать сама и, как говорится, не могла от невестки глаз отвести.
Но Лия была дочерью кочевого народа и уклоняться от всяких трудов не привыкла. Со своей стороны она тоже всегда стремилась опередить свекровь. А лучшего способа для установления мира и лада между двумя женщинами, когда они стремятся угодить одна другой, и быть не может. К тому же Бибигюль-эдже, войдя во вкус творить добро, и к наперснице Лии сразу стала относиться не как к служанке, а как к равной. Казалось, ничто не может омрачить счастья, воцарившегося в этом доме. Но первое облачко набежало, когда скончался отец моллы Абдурахмана, долго болевший и не встававший с постели Велназар-ишан. Следом явилась печаль по ушедшему за Сердаром в поход любимому мужу. Не заставила себя дожидаться и третья беда...
Однажды не оказалось в доме воды. Бибигюль-эдже, схватив кувшин и кумган, хотела отправиться глядя на ночь к арыку. Но Лия вначале отвлекла внимание свекрови разговором, а затем ловко перехватила у нее посуду и побежала по воду сама...
Время было позднее. От арыка давно разошлась даже любившая там собираться каждый вечер молодежь. Но выросшая среди кочевников Лия не отличалась пугливостью. Радуясь, что ей удалось перехитрить свою ласковую свекровь, молодая женщина весело сбежала по тропинке к серебрившейся в лунном свете воде и, присев на корточки перед арыком, опустила в него свой кувшин. Наполнив водой, Лия поставила его рядом с собой и взялась за медный кумган. В это мгновение она почувствовала, как сзади ее обхватили сильные мужские руки. От неожиданности молодая женщина чуть не упала в арык, но ее удержали те же руки. Левым ухом Лия слышала жаркое дыхание, а потом услышала и не менее жаркие по смыслу слова... Она рванулась из мерзких объятий, но руки, обнимавшие молодую женщину, были невероятно цепкими.
На берегу арыка завязалась отчаянная борьба. На мгновение Лии удалось вырваться из рук напавшего. Она метнулась прочь. Но враг тут же настиг и вновь схватил ее. Очевидно, он поднаторел в схватках с мужчинами, а потому ему, хотя и не без труда, все же удалось повалить на землю женщину. В это время прогремел выстрел...
Лия никогда не расставалась с подарком своего названого деда Гараоглан-хана, с маленьким пистолетом, который по его же совету всегда носила в кармане платья с левой стороны. И когда насильник заломил и подсунул под нее правую руку, левой она успела выхватить пистолет и, прижав дуло к боку врага, нажала курок...
Мужчина обмяк. Лия с отвращением сбросила с себя безжизненное тело и поднялась.
Она уже хотела уйти прочь от поверженного врага, но ее удержало женское любопытство. При ярком свете месяца Лия взглянула на лицо насильника и сразу его узнала. Это был тот самый человек, который бросал на нее пламенные взгляды еще тогда, когда туркмены возвращались из-под Мешхеда, когда Лия ехала в окружении своего любимого, Гараоглан-хана, Сердара и их друзей...
Да, это был он, Тёч-Гёк. Некогда Палат-Меткий сказал ему, что меткость его мыслей не может сравниться с меткостью его пуль...
В этот день Тёч-Гёк, возглавлявший нукеров Ораз-хана, вынужден был допоздна задержаться у постели больного правителя Серахса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45