Аннабахт принялась расстегивать одежду на раненом, тормошить его. К ней на подмогу кинулась вышедшая во двор Огулсабыр-эдже. Но все их хлопоты были тщетны, Аташир-эфе не подавал признаков жизни. Только одна Гюльпери заметила, что у него чуть дрогнуло левое веко. Женщина метнулась в юрту и вскоре возвратилась с кумганом, оттеснив Аннабахт и Огулсабыр-эдже, Гюльпери окатила голову и грудь раненого воина холодной водой, он вздрогнул, сел и попытался отряхнуть с себя воду.
— Развели тут сырость, бабы,— проворчал Аташир-эфе, поднялся на ноги и побрел нетвердыми шагами в юрту.
— Дочь соседки Айджерен увели, нашу Джахансолтан захватили, а ее сыночка, маленького Бекмуратика, убили,— причитала шедшая за ним Аннабахт.
— Все так, соседушка дорогой. Лишилась я своей единственной доченьки, своей радости,— вторила Огулсабыр-эдже.
— Гочмурат не являлся}
— Явился, как же,— ответила Аннабахт.
— Весь израненный он, как и вы,— сказала Огулсабыр-эдже.
— Злее будет,— сказал Аташир-эфе уже в юрте.— А это у вас кто тут? — спросил он, увидев лежащего связанным пожилого бандита, который хотя и пришел уже в себя, но не мог вымолвить ни слова, поскольку у него был завязан и рот.
— Это пленник нашей соседки,— ответила Аннабахт на вопрос свекра.— Почтенная Огулсабыр-эдже сама его так и запеленала...
— Эхей, внучек,— ласково обратился Аташир-эфе к лежащему на постели Гочмурату,— ты, что ли, тут столько трупов наворотил?
— Нет, деда, я тут только одного убил. Остальных уложили женщины, и наш Довлет одного застрелил.
— Тогда чего разлегся? Вставай, надо вытащить из дома всю эту падаль.
— Он же в ранах весь, деда,— запротестовала Аннабахт.— Да и вас бы перевязать теперь надо.
— Успеется с этим,— ответил ей Аташир-эфе, берясь за плечи убитого бандита, которого за ноги подхватил вскочивший ему на подмогу Гочмурат.— Пока побросаем их за оградой, а там раздобудем лошадей и вывезем в степь, на корм шакалам...
— Господи, где же Айша? — вскричала Аннабахт, когда их юрта была уже освобождена от тел убитых бандитов.
— Мы в скирде с ней прятались,— сказал Довлет.
Когда он вдвоем с матерью раскидал сено, которым, убегая за Евбасаром, закрыл укрытие сестры, то Аннабахт увидела свою дочь мирно спавшей в своей норке...
Когда умчались прочь аламанщики, жители селения бросились тушить пожары, набирали силу в разных концах вопли и рыдания по убитым и уведенным в рабство. И вдруг наступила тишина. Люди стали прислушиваться и с нарастающей тревогой поглядывали на восток, где вновь зародился и все нарастал топот копыт. Постепенно становилось ясно, что с востока теперь приближается к селению много большая масса конников, чем только что покинувшая его.
— Что же это за напасть опять на наши головы? Когда же наступит этому конец? Теперь-то нас уже совсем растопчут,— заголосила Огулсабыр-эдже, будто и не она вовсе совсем недавно мужественно разила бандитов и меткими пулями, и своим острым серпом.
— О, аллах! Приношу тебе в жертву барана. Отведи от нас эту беду,— с отчаяньем вскричала и Аннабахт.
— Ахей, внучек, у нас нет больше наших коней, хватай винтовку да саблю и айда на такыр. Встретим проклятых, как должно мужчинам...
— Да куда же вы, господи, на вас живого местечка-то не осталось...
Но Аташир-эфе и Гочмурат, не слушая причитаний Аннабахт, похватали какое подвернулось им под руки оружие и заковыляли к такыру, опираясь на сабли, будто на костыли...
— Отец! — вдруг заорал, подбегая к юрте, Довлет.— Это же отец! Деда, Гочмурат, поглядите, это он скачет сюда со своими джигитами!..
— И верно, это отец,— вглядевшись в приближающуюся конницу, наконец признал и Гочмурат.
Он сразу зашатался и сел прямо на землю.
— Господи, и этот недорезанный цыпленок еще собирался идти в сражение,— проворчала Аннабахт. Вдвоем с Огулсабыр-эдже подхватила она обессилевшего сына и повела его в дом.
А во двор уже въезжал на своем боевом коне Сердар. Знаком руки он отпустил сопровождавших его джигитов, которым тоже не терпелось поскорее увидеть своих близких, и спрыгнул на землю.
— Что это с тобой, отец? — спросил он, увидев пошатывающегося Аташира-эфе.
— Заработал, сынок, тут без тебя пару царапин, а проклятые бабы так туго меня перевязали, что теперь во мне, кажется, останавливается кровь...
Тут же к Аташиру-эфе метнулась незнакомая Сердару высокая пышноволосая женщина, вдвоем они подхватили старого воина, завели в юрту и уложили рядом с Гочмуратом.
— Все ли тут живы и здоровы? — наконец обратился Сердар к близким с обязательным вопросом.
— Ой, не все, горький ты бродяга,— напустилась на полководца его жена.— Джахансолтан, соперницу мою, угнали, сына твоего, Бекмуратика, малютку невинного, убили. Вон он лежит...
Сердар молча опустился рядом с бездыханным тельцем ребенка...
И странное дело: в селении, приготовившемся к нашествию еще более грозного врага, а вместо него увидевшем собственную конницу, поднялся еще больший гвалт, чем во время набега аламанщиков. Со всех сторон летели истерические женские вопли, рыдания детей, завывания и лай наконец-то проявивших себя в полную силу собак.
«Куда это запропастился Евбасар?» — подумал Довлет, припомнив, что уже давно не видел четвероногого верного Друга...
А Евбасар в это время был очень далеко. Когда Аташира-эфе принесли домой и пес убедился, что его помощь в спасении главного хозяина больше не требуется, Евбасар вдруг заметил отсутствие лошадей, вороного жеребца и каурой кобылы, с которыми он успел подружиться. Пес обежал все подворье, ни в конюшне, ни за стогом сена лошадей не оказалось, и тогда, быстро отыскав своим чутким носом знакомый запах у ворот, Евбасар покинул двор. Сложилось бы целое отдельное сказание о том, как пес распутывал следы пропавших коней, как заявился он вначале на такыр, где собирались защитники селения, как помчался он к тому месту, где столкнулись защитники селения со всей массой навалившихся на них аламанщиков, с каким трудом удалось умной собаке отыскать след даже тут, где земля была изрыта несколькими сотнями копыт. Но Евбасар, хотя его собачьему разуму можно было только дивиться, все же не умел говорить, а потому самые интересные подробности его деяния так навсегда и остались неизвестными.
Как бы там ни было, но от места, где произошло сражение, Евбасар добежал по следу до юрты внучатого племянника Аташира-эфе Тархана. Здесь следы вороного жеребца и каурой кобылы расходились в разные стороны. Пес выбрал след вороного, на котором ехал его главный хозяин, и вскоре добежал до того места, где Аташир-эфе упал с коня и где позже его подобрала Гюльпери. Тут пес немного отдохнул, но вскоре вновь потрусил по следу вороного жеребца, который вывел его за околицу селения. За околицей к следу вороного вновь присоединился след каурой кобылы, перепуганные лошади понеслись отсюда вскачь в сторону темнеющих вдали зарослей прибрежного тугая.
В лесных зарослях собака очень быстро отыскала сбежавших сюда от пытавшихся их захватить бандитов лошадей. Каурая кобыла, делая вид, что она пощипывает травку у себя под ногами, доверчиво позволяла вороному жеребцу нежно, одними только губами пощипывать свою холку. Картина этой лошадиной нежности была настолько трогательной, что даже Евбасар ею залюбовался. Умный пес никогда не подходил к лошадям сзади, вот и теперь он обежал круг, уселся перед их мордами, дружелюбно и сочувственно поглядывая на них снизу вверх, стараясь немного отдышаться от проделанной им нелегкой работы по разысканию лошадей...
А в юрте семьи Довлета тем временем выли женщины над убитым маленьким мальчиком, угрюмо молчали мужчины.
— Желаете благополучия и здоровья своим близким, так не бросайте нас на произвол судьбы,— со слезами на глазах выговаривала полководцу его жена.— Что вы нашли хорошего в том далеком Иране? Может, красавицу желали себе раздобыть, так тут вашу собственную увели в рабство...
— Увели, соседушка, твою красавицу Джахансолтан,— подхватила Огулсабыр-эдже, забывая в этот момент упомянуть свое собственное безграничное горе матери.— Сыночек ваш убиенный станет невинной белой райской птичкой. Пусть вместо него всевышний подарит вам другого сына,— взглянула Огулсабыр-эдже на Аннабахт, которая в эту пору была на третьем месяце.
— Что это за женщина у нас? — желая перевести разговор на другое, указал Сердар на Гюльпери.
Аннабахт, собиравшаяся объяснить мужу, что это пленница его отца, вдруг неожиданно для всех и для самой себя выпалила совсем другое:
— Это твоя будущая мачеха, дорогой муженек. Пошляйся дольше по белому свету, еще не такое, возвратясь, найдешь в доме...
Ошарашенные услышанным, Сердар и Аташир-эфе устремили недоумевающие взгляды на Аннабахт, а смущенная Гюльпери закрыла платком свое лицо.
— Вай, деда, что вы на меня так смотрите? — не унималась Аннабахт.— Вы лучше на эту женщину поглядите. Вы превратили ее в рабыню, а она вас сегодня у самой смерти отняла из когтей. Чем, скажите, вы отблагодарите ее, коли не введете хозяйкой в свою юрту?
— Сгорела моя юрта,— проворчал Аташир-эфе.
— Ничего, новую поставим,— приняв внезапно на себя роль свахи, Аннабахт распалилась вовсю.— Но теперь, по обычаю, раз эта женщина вам жизнь спасла, вы обязаны, деда, вернуть ей волю...
— Это верно,— сказал Сердар, вновь склоняясь над своим убитым сыном.— Пора, давно пора покончить с этими проклятыми набегами. Хватит невинных жертв, хватит обращать людей в рабство!..
Видя горе Сердара, понимая, что есть в смерти маленького Бекмуратика доля и его вины, Аташир-эфе смущенно отвел от сына взгляд и поглядел на Гюльпери.
— Ты свободна теперь,— сказал он ей тихо.— Хочешь — уходи, а пожелаешь — то оставайся. Когда окончится траур по моему внуку, тогда поговорим про другое.
— Я останусь,— так же тихо ответила Гюльпери и принялась помогать Аннабахт и Огулсабыр-эдже готовить маленького Бекмуратика к погребению.
— А тебе тут больше нечего рассиживаться,— вновь обретая свой суровый норов, сказал Аташир-эфе своему сыну.— Ступай на такыр. Там уже, верно, тебя заждались твои джигиты. Если вы не настигнете этих поганцев, не отобьете у них наших людей и добро, то вам и штаны носить не пристало...
— Не хочу брать на себя лишнего, гелнедже,— уже уходя, сказал Сердар Огулсабыр-эдже,— но думаю, что к вечеру вы вновь обнимете свою дочь.
— Ой, да благословит тебя небо! Да сбудутся все твои желания, соседушка, в этом мире! Благодарю тебя, святейшее мое Кааба!..
На такыре уже гарцевало сотни четыре джигитов, прибывших вместе с Сердаром. Туда же подъехал и Палат-Меткий с оставшимися у него четырьмя конниками и примкнувшим к этому отряду еще во время сражения за селение поэтом Мол-ланепесом. Поэт держался все время рядом с Палатом-Мет-ким, побывал в самых гущах сражений, был ранен, но еще твердо держался в седле своего прекрасного коня. Стекались со всех сторон на такыр и другие участники минувшей битвы, еще способные держать оружие старики и подростки...
— Эхей, люди добрые, обратился к ним Сердар, чуть привстав в стременах.— Вы свое свершили. Нельзя оставлять селение совсем без воинов. К тому же это наша вина, что на вас было совершено нападение. Искупить ее мы сможем хоть немного, если настигнем врага и отнимем у него пленников и награбленное. Палат, ты со своими тоже тут оставайся. Эхей, джигиты мои, вперед!..
Конница Сердара умчалась. Оставшиеся на такыре воины не спешили разъехаться.
Кааба — мусульманская святыня.
— Эй, люди,— обратился к оставшимся Заман-ага, у которого на голове белела повязка.— Сердар верно сказал, мы должны тут быть. Разъезжайтесь по домам. Джигиты Сердара сами с этим делом управятся...
Как же оказался в своем селении в этот страшный день Сердар со своими джигитами?
О выступлении против своего двоюродного брата принца Салара вскоре узнал весь Иран. Армия принца двигалась на Мешхед. Правитель Хорасана Хамза мирза решил встретить мятежного принца в Кала-и-Якуте, городе, что лежал на полпути меж Серахсом и Мешхедом. В сражении обе стороны понесли большие потери. Салару не удалось разгромить противника, и его армия, отойдя к Ак-Дербенту, стала готовиться к новым боям.
После ухода армии мятежного принца шахский военачальник и правитель этого края Хамза мирза возвратился в Мешхед и занялся наведением порядка среди сочувствовавшего принцу Салару населения. Бывшие в Мешхеде брат Салара бег бегов Мухамедхан и его родственники, спасая свои жизни, скрылись в Кизыл-Имаме в Бесте. По древней традиции преступника, сумевшего добежать до священной Весты и укрыться за ее стенами, воспрещалось трогать. Хамза мирза довольствовался лишь тем, что выставил часовых, приказав им схватить близких принца Салара, как только они покинут святилище.
Чтобы наказать сторонников мятежного принца, Хамза мирза стал рассылать из Мешхеда карательные отряды. Узнав, что туркмены присоединились к Салару, Хамза мирза послал один из таких отрядов и в Серахс. Предвидя новые сражения с армией мятежного принца, Хамза мирза не мог выделить в этот отряд много своих сербазов, а потому он наказал предводителю отряда Сам-хану посетить селения враждебных текинцам соседей и набрать там головорезов, желающих пограбить.
Все эти подробности принц Салар узнал через своих лазутчиков и сообщил своим союзникам туркменам...
Солнце уже поднялось на высоту четырех копий, когда преследующая покровительствуемых официальной шахской властью бандитов конница Сердара наткнулась на бродившие по своей воле без надзора стада скота. То был скот, угнанный из селений серахских текинцев. Сербазы шаха и действовавшие заодно с ними разноплеменные аламанщики, спасаясь от погони, вынуждены были оставить скот.
Вскоре конники Сердара стали замечать брошенные в степи тяжелые вещи: валялся сиротливо медный котел, поблизости лежало два медных кумгана, на брошенное передними всадниками деревянное корыто, видно, во время бега наступила копытом лошадь кого-то из задних всадников — в днище была проломлена дыра, валялась, взывая о мести, расписанная веселыми цветочками детская колыбелька, стали попадаться брошенные рулоны материи и узлы с разным добром...
Остановились конники Сердара на короткий момент, только когда увидели оставленную бандитами толпу связанных общими веревками пленников. Среди этих молодых женщин, девушек и детей многие из преследователей узнали своих близких, но Сердар, хотя он и сам встретил тут свою вторую жену Джахансолтан и дочь соседки Айджерен, не разрешил никому из своих джигитов даже сойти с коня. Оставив на всякий случай пятерых воинов оказать помощь освободившимся от плена людям, отряд Сердара помчался дальше...
Хотя и был дважды ранен, Аташир-эфе очень огорчился, не смог последовать со своим сыном Сердаром в погоню за бандитами, разграбившими его селение., С младенческих лет он был воспитан на том, что для туркмена естественная форма бытия — битвы и сражения, а пристойное поведение — отсутствие желания уклоняться от них, какой бы ни возникал повод. «Дышишь — значит, можешь драться»,— часто повторял Аташир-эфе своим внукам, что всю жизнь считал незыблемым и для себя. И теперь, когда сын его умчался вдогонку за врагами, а он сам был вынужден остаться дома, старый рубака слонялся по двору, не находя себе ни дела, ни успокоения.
— Не усажу же я тебя, отец, вторым на своего жеребца,— вынужден грубовато заявить, отъезжая, Сердар на настойчивые просьбы Аташира-эфе.— И никто из моих джигитов своего коня тебе не отдаст...
Это было правдой. Конь для туркмена — это все. И ни власть военачальника, ни даже власть хана у туркмен не простирались столь далеко, чтобы какой-либо воин им подчинился, прикажи ему те отдать кому-то своего коня...
Солнце уже поднялось в небо на все десять копий, когда Аташир-эфе увидел входящих во двор вороного жеребца и каурую кобылу, которых наконец-то пригнал домой Евба-сар.
В этот день Аташир-эфе побывал в сражении, видел смерть многих односельчан, сам был два раза ранен, на его глазах были нанесены раны любимцу его Гочмурату, довелось старику увидеть мертвым своего маленького внука, но слезы из его глаз покатились только сейчас...
— Дове,— говорил старик, дрожащими руками обнимая и лаская вороного и каурую,— ты неглупый мальчишка, ум имеется у отца твоего, я, твой дед, тоже в дураках не хаживал, но, если сложить три наши ума, они вместе не будут равны одному уму этой собаки,— указал Аташир-эфе на сидевшего в сторонке и выдирающего из своей шерсти репьи Евба-сара.— Пойди в юрту, Дове, и возьми самый жирный кусок мяса, какой там найдешь, никто его больше не заслужил, чем этот лохматый дьявол...
Мальчик повиновался, сбегал в юрту и вынес оттуда пол-ляжки вареной баранины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45