..
— Эхе, вон оно что,— с укором вымолвил рыжебородый.— Ты, оказывается, успел перещупать пленниц. Негоже так поступать, парень.
— Они же рабыни,— вступился за крепыша рябой ала-манщик.
Аташир-эфе глянул тяжелым взглядом на обоих, на крепыша и его защитника.
— Хороши разбойники,— сказал он.— Увидели какую-то сопливую девчонку и потеряли головы. Кто поддается женскому обольщению, настоящим джигитом никогда не станет. Прелюбодеяние делает человека слабым... А чтобы ты не стал из-за бабы трусом,— приказал Аташир-эфе крепышу,— то возьмешь сейчас ту «газель», которая тебе глянулась, и отведешь ее на ханский двор.
— Ладно, предводитель, все сделаю,— сказал крепыш, вскочил и побежал исполнять волю предводителя, радуясь, что его больше не стали стыдить...
— Но я слышал, что у нас объявился еще один хан,— обратился Аташир-эфе к оставшимся в юрте.— Байсахат тоже требует себе особого пая. Так, что ли?
«Сейчас дедушка решит судьбу той девушки,— с трепетом подумал Довлет.— Неужели он отдаст ее этому злобному бандиту?» Мальчик страстно возжелал, чтобы та красивая девушка по жребию досталась его деду или его старшему брату, раз уж она оказалась пленницей. И это желание целиком захватило его воображение. Окажись девушка в их семье, ни мать его, ни отец, когда возвратится с войны, не позволят ее обижать. Да и сам он, Довлет, сделает все, чтобы она не познала в плену мучений. Уж он-то постарается для этого!
Можно было бы попросить теперь деда, чтобы он взял девушку себе без жребия, он же предводитель этих паршивых аламанщиков. Но дед, Довлет уже знал его характер очень хорошо, даже и не поймет подобной просьбы, просто отмахнется. А может, и рассмеется.
И это будет не простой смех, а полный презрения.
И тут мальчик вспомнил о Байсахате. Этот злодей ведь тоже стремился стать хозяином девушки. Довлет был свидетелем, как он через своего Дружка Гулназара-Ножовку выставил свое требование перед остальными бандитами. Но при дедушке Байсахат что-то притих. «Конечно, я зря посчитал Байсахата волком,— подумал мальчик.— Он тоже шакал, только более зубастый, чем другие. При дедушке хвост свой поджал, как другие бандиты перед ним самим...» Мальчик понимал: если Байсахат не добьется своего, то рано или поздно он выберет удобный момент и ужалит того, кому теперь достанется эта девушка. Но это не пугало Довлета, он тоже готов был на что угодно, чтобы спасти ее...
— Предводитель,— заговорил Гулназар-Ножовка,— разве был плох в нашем деле Байсахат?
— Твоя правда,— ответил Аташир-эфе.— В мечети почет совершившим хадж, а в банде — таким, как Байсахат.
— Да, предводитель! Ведь это наш Байсахат разведал подступы к их селению. Ведь это он поразил их предводителя. Он устрашил сопротивлявшихся...
— Да, он много пролил крови. Чего же он хочет за это?
— Наш Байсахат мог бы попросить для себя и два пая за это. Но он, наоборот, вовсе отказывается от своего пая, а просит себе только одну рабыню. Орлы и соколы,— указал Гулназар-Ножовка на присутствующих аламанщиков,— слышали его просьбу, они согласны...
— Это правда? — обвел взглядом Аташир-эфе сидевших в юрте аламанщиков.
— Правда... Слышали его просьбу... Чего там, мы согласны... — послышались голоса.
«Все! Сейчас ее отдадут этому зверю,— подумал Довлет с отчаяньем.— Что делать? Что же делать, чтобы ее спасти?..»
— Ну, если никто не возражает...— начал Аташир-эфе, но его перебили.
— Я возражаю! — вскричал Довлет, выскакивая из своего укрытия за кошмой у двери.— Не отдавай ему эту девушку, деда. Не отдавай!..
Аламанщики, возмущенные появлением Довлета, зашумели, послышались злобные выкрики:
— Паршивец!.. Как он тут оказался?.. Где это видано, чтобы мальчишки являлись на совет?..
— Мальчишка — будущий мужчина,— сказал Аташир-эфе.— Он волен являться, куда ему вздумается. Чего ты хочешь, Дове?
— Я хочу, деда, чтоб ты не отдавал Байсахату девушку! Чтобы ты пожалел ее...
При словах о жалости аламанщики как-то криво заулыбались, все, даже Байсахат и Аташир-эфе.
— Вон как, значит, ты возражаешь против того, чтобы мы отдали рабыню Байсахату? — спросил дед внука с насмешкой.— Значит, и правда, в тебе уже просыпается мужчина, аз ты, мой внук, уже стал интересоваться девушками... Теперь собравшиеся в юрте бандиты залились откровенным хохотом. Но мальчика не страшил и не ранил их смех, он стоял посреди юрты, гневно глядя на Байсахата.
— Ты участвовал в набеге, мой Дове? — вдруг сурово спросил его дед.
— Нет. И никогда не буду участвовать,— гордо ответил внук.— Я не хочу, чтобы люди попадали в неволю...
— А раз ты не участвовал, то и возражения твои тут ничего не стоят,— пренебрежительно сказал Аташир-эфе и отвернулся от мальчика.— Там стерегут наших пленников другие люди,— сказал он аламанщикам.— Пойдем, спросим их. Если они согласны что-то отдать без жребия, так и будет...
Довлет вновь шел к проклятому оврагу, плелся он позади толпы аламанщиков, отстав шагов на десять. В какой-то миг мальчик надеялся на голос своего старшего брата, но Гочмурат промолчал на совете аламанщиков. И теперь уже ничто не могло спасти девушку от лап Байсахата...
С появлением большой группы разбойников пленники, а особенно пленницы заметно встревожились. Последние стали плакать и проклинать сотворивших над ними насилие еще громче.
Пока предводитель расспрашивал бандитов, остававшихся стеречь пленных, согласны ли они уступить одну из рабынь Байсахату без жребия, к немного отставшему от основной группы аламанщиков Гочмурату приблизилась высокая женщина с пышными седоватыми волосами.
— Сын бега, а сын бега, Дильбер-ханум всю жизнь желает быть твоей служанкой. Ты один в состоянии ее спасти от позарившегося на нее изверга. Пожалей ее...
«Вот оно, то слово, которое принесло неудачу мне и которое не принесет успеха этой достойной женщине,— осенила Довлета вдруг догадка.— Нельзя было ей произносить слово «пожалей». Мальчик вспомнил теперь, как часто твердил им дед, что жалость — признак слабости. Он-то, Довлет, не согласен с дедушкой. Но Гочмурат, тот всегда запоминает слова деда лучше, чем изречения корана в мечети... Вон как оттопырил он губу, услыхав, что его просят проявить жалость, передернул плечами и пошел прочь.
— Сын бега! Пойми ты, что Дюльбер оторвали от родителей, разлучили с ее родиной и подругами. Стань бальзамом для ее израненной души, и она отблагодарит тебя всем пылом своего нежного сердца...
Но слова доброй женщины, летевшие вслед удалявшему Гочмурату, падали, словно семена риса в песок пустыни, где не суждено им дать всходы...
«Нет, чурбан ты несчастный, я тебя лучше знаю, чем эта бедная женщина,— подумал Довлет.— Я найду те слова, которые заставят тебя вздрогнуть...» Еще он, догоняя брата, подумал, что положение самой этой бедной женщины весьма плачевно, сама она оказалась рабыней и еще неизвестно, кому достанется по жребию, но доброе сердце заставляет ее заботиться не о своей судьбе, а об участи девушки Дильбер, которая неволей доведена до отчаянья. Нет, сто раз не прав его дедушка, утверждающий, что жалость — признак слабости. Какую силу надо иметь для того, чтобы в таком положении жалеть не себя, а другого! Эта женщина как-то умудрилась разведать, что их отец носит титул бега, пыталась пробудить в Гочмурате гордость, назвав его сыном бега. Не знала она, что его старший брат вовсе не кичлив...
— Подожди, Гочмурат,— остановил за руку Довлет своего брата.
— Чего тебе, Дове? Или у меня вздумал выпросить для себя рабыню?
— Для тебя... Ты ведь дрался с Байсахатом и Гулназаром-Ножовкой.
— Ну?
— И ты одолел их в той драке.
— Что из этого?
— Ты подумай,— глядя прямо в глаза старшему брату, предложил Довлет, хорошо зная, что брат его в этом деле не силен, что он охотно предоставляет право думать за него другим, чаще всего деду.
— Что мне думать? — растерянно спросил Гочмурат.
— А то,— отвечал Довлет,— если теперь ты согласишься безо всякого жребия уступить ту девушку Байсахату, мясники подумают, что ты испугался их мести за вашу драку...
Это слово попало прямо в цель — прямо в сердце старшего брата. Обвинить Гочмурата в трусости равно было тому, что наступить на хвост спящей змее, но Довлет пошел на эту крайнюю меру ради спасения Дильбер. И мальчик сразу увидел, что не просчитался. Лицо старшего брата, при всей его смуглости, побледнело. Гочмурат, даже не удостоив младшего брата взгляда, метнулся туда, где Аташир-эфе вел беседу с аламанщиками.
— Я возражаю! — громко крикнул Гочмурат.— Пускай по жребию. Кому она выпадет, тот ее и уведет отсюда. Пусть будет только так! — Еще один ненормальный,— презрительно вымолвил Аташир-эфе. Другие аламанщики переглянулись, но никто не вымолвил ни слова — требование Гочмурата было справедливым. Довлет взглянул на Байсахата. Тот настолько был ошарашен неожиданным отпором его желанию завладеть пленившей его невольницей, что даже за саблю ухватился.
— Больше нет сумасшедших? — спросил в этот миг Аташир-эфе у других бандитов. Никто ему не ответил.— Тогда пускай жребий на нее тянут только эти двое...
— П-п-пред-водитель,— заговорил заикающийся беспалый аламанщик.— Твой внук д-ды-дол-жен т-тоже т-тогда от-казать-ся от ос-ос-тальной час-ти д-об-ра...
— Я отказываюсь,— заявил Гочмурат.— Если мне она выпадет...
Рыжебородый аламанщик сломал прутик, отломил от него несколько палочек, отвернулся, поколдовал и, повернувшись вновь к двум противникам, сказал:
— Тут десять палочек. Будете тянуть по очереди, пока кто-то не вытянет короткую...
Гочмурат первым выдернул из зажатых ладоней рыжебородого жребий — палочка оказалась длинной. Рыжебородый подставил палочки Байсахату. Тот тоже резким движением выдернул одну палочку — длинную. Гочмурат попытал вновь свое счастье — и опять его палочка оказалась длинной...
Забыв о том, что решается судьба человека, судьба нежной пленницы, с ужасом и трепетом наблюдающей за ходом жребия, бандиты, превратившись в сторонних наблюдателей, теперь горячими возгласами подбадривали состязавшихся.
— Моя! — вдруг завопил радостно Байсахат, когда в его руке оказалась коротенькая палочка.
Рыжебородый бандит разжал свои ладони, и все увидели, что оставшиеся у него в руках палочки длинные.
— Все по обычаю. Все справедливо,— утвердил своим словом выбор судьбы Аташир-эфе.— Бери свою рабыню и уходи отсюда,— приказал он Байсахату.
Все было кончено. Все усилия Довлета по спасению прекрасной пленницы оказались тщетными. И то, что он сделал для этого все, что было в его силах, Довлета никак не утешало.
Услыхав окончательный приговор деда, он безвольно опустился прямо на землю. Побледневшая Дильбер вскрикнула и упала на руки подхватившей ее пышноволосой женщины.
Лишь Гочмурат отнесся к своему проигрышу с полным безразличием: себя он предостерег от вполне возможного обвинения в трусости, а несчастная пленница его мало интересовала...
Байсахат подбежал к Дильбер, вырвал ее из рук сострадательной женщины и поволок из оврага в сторону своей юрты. Побежавшую за ней младшую сестренку перехватил рыжебородый аламанщик и отшвырнул назад, в толпу пленниц.
Жительницы селения, оказавшиеся свидетельницами этой сцены, громко зароптали, послышались и грозные выкрики видевших, как разлучают сестер, мужчин. Маленькая девочка вновь устремилась к сестре, и вновь ее перехватил рыжебородый, она забилась в его могучих ручищах, оглашая овраг пронзительным криком, полным отчаянья...
— Аташир! — вдруг раздался громкий, хотя и надтреснуто-старческий голос.— Это говорю тебе я, Заман-ага! Я шел в мечеть, вымаливать у аллаха прощения, чтобы он не обрушил свой гнев на все селение за злодейства твоей шайки. Ораз-хан оставил здесь меня за себя. Но над вами нет власти ни хана, ни аллаха. Одна лишь выгода власть имеет над вами... Если ты, Аташир, дошел до того, что у тебя нечего больше есть, то возьми у меня баранов, возьми вот эти деньги,— выхватил почтенный яшули из-за пояса мешочек с монетами,— но не смейте разлучать сестер. Ты меня слышишь, Аташир?
— Слышу,— спокойно ответил дед Довлета.— Но знаешь ли ты, яшули, кому хочешь вверить и младшую сестру, вслед за старшей?
— Я хорошо знаю всех жителей селения, они все теперь вверены моим заботам. Ты слышишь меня, Байсахат? — обратился Заман-ага к бандиту, который, смекнув, что может обзавестись еще одной рабыней, остановился.— Если я узнаю хотя бы об одной слезинке, вызванной тобой на лице этого ребенка, ты мне за это дорого заплатишь.
— Отпусти ее к сестре,— приказал Аташир-эфе рыжебородому бандиту, и тот неохотно подчинился.
Девочка бросилась догонять свою Дильбер.
— А деньги мои возьмите,— швырнул Заман-ага мешочек со звонкой монетой рыжебородому, который ловко поймал его на лету и вмиг повеселел.— Я беру всех в свидетели, что выкупил у них эту девочку, она не рабыня,— обратился Заман-ага к толпившимся у оврага жителям селения, подходя к младшей сестре Дильбер.— А ты, дитя,— погладил он ее по головке,— можешь оставаться при своей сестре, можешь прибегать в гости к дедушке Заману. А ты,— повернулся добрый старик к Байсахату,— пришли кого-либо из своих. Я дам трех баранов, чтобы тебе не был в тягость лишний рот. На первое время хватит. И запомни: тебе эта девочка не принадлежит...
Странное ощущение переживал сидевший в сторонке Довлет. Одолевали мальчика многие не изведанные ранее им чувства. Что же заставляло его решительно, хотя и безрезультатно вмешиваться в судьбу старшей из сестер? То, что он испытывал к ней жалость? «Нет, не только это»,— честно отвечал себе мальчик. То, что Дильбер была похожа немного лицом, а особенно зеленоватыми глазами на его мать, что и мать его когда-то была такой же невольницей? «Не только это»,— говорил себе Довлет. Было что-то еще, в чем он и самому себе не смел признаться. Но все это теперь не имело значения, прекрасная пленница навсегда досталась другому...
Уныло мальчик поплелся за своим дедом и другими ала-манщиками, которые отправились в крайнюю юрту ряда больших мясников, делить между собой остальную добычу. И опять его никто не остановил у входа в юрту, опять он, войдя внутрь, уселся у самого входа за служившей вместо двери кошмой. Что-то заставляло Довлета быть в этом поганом месте и своими глазами увидеть все до конца...
— Предводитель,— войдя, сообщил рыжебородый аламан-щик.— Явилась жена Велназара-ахуна. Что ей ответить?
— Э-э-то к-стати,— отозвался заикающийся аламанщик.— П-по-сле к-каж-дого нам-аза он б-бууу-дет пр-росить у аллаха в-взять нас п-од свое п-п-пок-ровитель-ство...
— Ну коли Велназар-ахун прислал свою жену,— решил Аташир-эфе, — то надо выделить ему один пай.
Бандиты стали вытаскивать на середину огромные чувалы, туго набитые награбленным добром, развязывали их и вываливали все в общую кучу. Тут были рулоны и отрезы разной материи, всякая одежда, медная и серебряная посуда, драгоценности, медные, серебряные и золотые монеты, отчеканенные в разных странах...
Двое наиболее опытных в таких делах бандитов принялись раскладывать добро на отдельные кучки, стараясь, чтобы в каждой из них оказалось добро, равное по цене другим кучкам. По окончании дележа из загона для скота принесли кучку верблюжьего помета, на каждом кусочке помета сделали метки и все их сложили в шапку одного из аламанщиков. Потом привели со двора игравших поблизости троих маленьких мальчиков и заставили их по очереди вытаскивать из шапки помет с отметинами. В те же бандиты складывали выпавшие им по жребию кучи добра...
Затем тем же способом разделили аламанщики между собой захваченный ими скот и пленников.
Аламанщик с рябым лицом, рыжебородый и заикающийся разбойник о чем-то в стороне переговорили между собой.
— Эй, люди,— обратился ко всем аламанщикам после этого рыжебородый.— Есть у нас намерение отправиться теперь в Хиву на базар. Если кто хочет продать теперь за полцены своих рабов или другие вещи, то мы купим.
Многие из разбойников приняли их предложение, и тут же затеялись торги.
Помимо скота и всякого добра, Аташиру-эфе выпали на его два пая две женщины. Одна из них оказалась матерью доставшейся одному из бандитов молоденькой девушки, и Аташир-эфе тут же уступил ее тому бандиту за верблюдицу. Другой женщиной оказалась недавняя защитница Дильбер. Услышав слова рыжебородого о базаре в Хиве, на котором торговали невольниками, пышноволосая женщина подошла к деду Довлета и сказала:
— Хочешь — владей мною, хочешь — убей, а в Хиву я не поеду, предводитель.
— Гочмурат,— приказал Аташир-эфе своему старшему внуку, грузившему на верблюдицу чувалы с доставшимся им награбленным добром.— Посади туда нашу ханум, пускай она, пока мы будем двигаться домой, мешки придерживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Эхе, вон оно что,— с укором вымолвил рыжебородый.— Ты, оказывается, успел перещупать пленниц. Негоже так поступать, парень.
— Они же рабыни,— вступился за крепыша рябой ала-манщик.
Аташир-эфе глянул тяжелым взглядом на обоих, на крепыша и его защитника.
— Хороши разбойники,— сказал он.— Увидели какую-то сопливую девчонку и потеряли головы. Кто поддается женскому обольщению, настоящим джигитом никогда не станет. Прелюбодеяние делает человека слабым... А чтобы ты не стал из-за бабы трусом,— приказал Аташир-эфе крепышу,— то возьмешь сейчас ту «газель», которая тебе глянулась, и отведешь ее на ханский двор.
— Ладно, предводитель, все сделаю,— сказал крепыш, вскочил и побежал исполнять волю предводителя, радуясь, что его больше не стали стыдить...
— Но я слышал, что у нас объявился еще один хан,— обратился Аташир-эфе к оставшимся в юрте.— Байсахат тоже требует себе особого пая. Так, что ли?
«Сейчас дедушка решит судьбу той девушки,— с трепетом подумал Довлет.— Неужели он отдаст ее этому злобному бандиту?» Мальчик страстно возжелал, чтобы та красивая девушка по жребию досталась его деду или его старшему брату, раз уж она оказалась пленницей. И это желание целиком захватило его воображение. Окажись девушка в их семье, ни мать его, ни отец, когда возвратится с войны, не позволят ее обижать. Да и сам он, Довлет, сделает все, чтобы она не познала в плену мучений. Уж он-то постарается для этого!
Можно было бы попросить теперь деда, чтобы он взял девушку себе без жребия, он же предводитель этих паршивых аламанщиков. Но дед, Довлет уже знал его характер очень хорошо, даже и не поймет подобной просьбы, просто отмахнется. А может, и рассмеется.
И это будет не простой смех, а полный презрения.
И тут мальчик вспомнил о Байсахате. Этот злодей ведь тоже стремился стать хозяином девушки. Довлет был свидетелем, как он через своего Дружка Гулназара-Ножовку выставил свое требование перед остальными бандитами. Но при дедушке Байсахат что-то притих. «Конечно, я зря посчитал Байсахата волком,— подумал мальчик.— Он тоже шакал, только более зубастый, чем другие. При дедушке хвост свой поджал, как другие бандиты перед ним самим...» Мальчик понимал: если Байсахат не добьется своего, то рано или поздно он выберет удобный момент и ужалит того, кому теперь достанется эта девушка. Но это не пугало Довлета, он тоже готов был на что угодно, чтобы спасти ее...
— Предводитель,— заговорил Гулназар-Ножовка,— разве был плох в нашем деле Байсахат?
— Твоя правда,— ответил Аташир-эфе.— В мечети почет совершившим хадж, а в банде — таким, как Байсахат.
— Да, предводитель! Ведь это наш Байсахат разведал подступы к их селению. Ведь это он поразил их предводителя. Он устрашил сопротивлявшихся...
— Да, он много пролил крови. Чего же он хочет за это?
— Наш Байсахат мог бы попросить для себя и два пая за это. Но он, наоборот, вовсе отказывается от своего пая, а просит себе только одну рабыню. Орлы и соколы,— указал Гулназар-Ножовка на присутствующих аламанщиков,— слышали его просьбу, они согласны...
— Это правда? — обвел взглядом Аташир-эфе сидевших в юрте аламанщиков.
— Правда... Слышали его просьбу... Чего там, мы согласны... — послышались голоса.
«Все! Сейчас ее отдадут этому зверю,— подумал Довлет с отчаяньем.— Что делать? Что же делать, чтобы ее спасти?..»
— Ну, если никто не возражает...— начал Аташир-эфе, но его перебили.
— Я возражаю! — вскричал Довлет, выскакивая из своего укрытия за кошмой у двери.— Не отдавай ему эту девушку, деда. Не отдавай!..
Аламанщики, возмущенные появлением Довлета, зашумели, послышались злобные выкрики:
— Паршивец!.. Как он тут оказался?.. Где это видано, чтобы мальчишки являлись на совет?..
— Мальчишка — будущий мужчина,— сказал Аташир-эфе.— Он волен являться, куда ему вздумается. Чего ты хочешь, Дове?
— Я хочу, деда, чтоб ты не отдавал Байсахату девушку! Чтобы ты пожалел ее...
При словах о жалости аламанщики как-то криво заулыбались, все, даже Байсахат и Аташир-эфе.
— Вон как, значит, ты возражаешь против того, чтобы мы отдали рабыню Байсахату? — спросил дед внука с насмешкой.— Значит, и правда, в тебе уже просыпается мужчина, аз ты, мой внук, уже стал интересоваться девушками... Теперь собравшиеся в юрте бандиты залились откровенным хохотом. Но мальчика не страшил и не ранил их смех, он стоял посреди юрты, гневно глядя на Байсахата.
— Ты участвовал в набеге, мой Дове? — вдруг сурово спросил его дед.
— Нет. И никогда не буду участвовать,— гордо ответил внук.— Я не хочу, чтобы люди попадали в неволю...
— А раз ты не участвовал, то и возражения твои тут ничего не стоят,— пренебрежительно сказал Аташир-эфе и отвернулся от мальчика.— Там стерегут наших пленников другие люди,— сказал он аламанщикам.— Пойдем, спросим их. Если они согласны что-то отдать без жребия, так и будет...
Довлет вновь шел к проклятому оврагу, плелся он позади толпы аламанщиков, отстав шагов на десять. В какой-то миг мальчик надеялся на голос своего старшего брата, но Гочмурат промолчал на совете аламанщиков. И теперь уже ничто не могло спасти девушку от лап Байсахата...
С появлением большой группы разбойников пленники, а особенно пленницы заметно встревожились. Последние стали плакать и проклинать сотворивших над ними насилие еще громче.
Пока предводитель расспрашивал бандитов, остававшихся стеречь пленных, согласны ли они уступить одну из рабынь Байсахату без жребия, к немного отставшему от основной группы аламанщиков Гочмурату приблизилась высокая женщина с пышными седоватыми волосами.
— Сын бега, а сын бега, Дильбер-ханум всю жизнь желает быть твоей служанкой. Ты один в состоянии ее спасти от позарившегося на нее изверга. Пожалей ее...
«Вот оно, то слово, которое принесло неудачу мне и которое не принесет успеха этой достойной женщине,— осенила Довлета вдруг догадка.— Нельзя было ей произносить слово «пожалей». Мальчик вспомнил теперь, как часто твердил им дед, что жалость — признак слабости. Он-то, Довлет, не согласен с дедушкой. Но Гочмурат, тот всегда запоминает слова деда лучше, чем изречения корана в мечети... Вон как оттопырил он губу, услыхав, что его просят проявить жалость, передернул плечами и пошел прочь.
— Сын бега! Пойми ты, что Дюльбер оторвали от родителей, разлучили с ее родиной и подругами. Стань бальзамом для ее израненной души, и она отблагодарит тебя всем пылом своего нежного сердца...
Но слова доброй женщины, летевшие вслед удалявшему Гочмурату, падали, словно семена риса в песок пустыни, где не суждено им дать всходы...
«Нет, чурбан ты несчастный, я тебя лучше знаю, чем эта бедная женщина,— подумал Довлет.— Я найду те слова, которые заставят тебя вздрогнуть...» Еще он, догоняя брата, подумал, что положение самой этой бедной женщины весьма плачевно, сама она оказалась рабыней и еще неизвестно, кому достанется по жребию, но доброе сердце заставляет ее заботиться не о своей судьбе, а об участи девушки Дильбер, которая неволей доведена до отчаянья. Нет, сто раз не прав его дедушка, утверждающий, что жалость — признак слабости. Какую силу надо иметь для того, чтобы в таком положении жалеть не себя, а другого! Эта женщина как-то умудрилась разведать, что их отец носит титул бега, пыталась пробудить в Гочмурате гордость, назвав его сыном бега. Не знала она, что его старший брат вовсе не кичлив...
— Подожди, Гочмурат,— остановил за руку Довлет своего брата.
— Чего тебе, Дове? Или у меня вздумал выпросить для себя рабыню?
— Для тебя... Ты ведь дрался с Байсахатом и Гулназаром-Ножовкой.
— Ну?
— И ты одолел их в той драке.
— Что из этого?
— Ты подумай,— глядя прямо в глаза старшему брату, предложил Довлет, хорошо зная, что брат его в этом деле не силен, что он охотно предоставляет право думать за него другим, чаще всего деду.
— Что мне думать? — растерянно спросил Гочмурат.
— А то,— отвечал Довлет,— если теперь ты согласишься безо всякого жребия уступить ту девушку Байсахату, мясники подумают, что ты испугался их мести за вашу драку...
Это слово попало прямо в цель — прямо в сердце старшего брата. Обвинить Гочмурата в трусости равно было тому, что наступить на хвост спящей змее, но Довлет пошел на эту крайнюю меру ради спасения Дильбер. И мальчик сразу увидел, что не просчитался. Лицо старшего брата, при всей его смуглости, побледнело. Гочмурат, даже не удостоив младшего брата взгляда, метнулся туда, где Аташир-эфе вел беседу с аламанщиками.
— Я возражаю! — громко крикнул Гочмурат.— Пускай по жребию. Кому она выпадет, тот ее и уведет отсюда. Пусть будет только так! — Еще один ненормальный,— презрительно вымолвил Аташир-эфе. Другие аламанщики переглянулись, но никто не вымолвил ни слова — требование Гочмурата было справедливым. Довлет взглянул на Байсахата. Тот настолько был ошарашен неожиданным отпором его желанию завладеть пленившей его невольницей, что даже за саблю ухватился.
— Больше нет сумасшедших? — спросил в этот миг Аташир-эфе у других бандитов. Никто ему не ответил.— Тогда пускай жребий на нее тянут только эти двое...
— П-п-пред-водитель,— заговорил заикающийся беспалый аламанщик.— Твой внук д-ды-дол-жен т-тоже т-тогда от-казать-ся от ос-ос-тальной час-ти д-об-ра...
— Я отказываюсь,— заявил Гочмурат.— Если мне она выпадет...
Рыжебородый аламанщик сломал прутик, отломил от него несколько палочек, отвернулся, поколдовал и, повернувшись вновь к двум противникам, сказал:
— Тут десять палочек. Будете тянуть по очереди, пока кто-то не вытянет короткую...
Гочмурат первым выдернул из зажатых ладоней рыжебородого жребий — палочка оказалась длинной. Рыжебородый подставил палочки Байсахату. Тот тоже резким движением выдернул одну палочку — длинную. Гочмурат попытал вновь свое счастье — и опять его палочка оказалась длинной...
Забыв о том, что решается судьба человека, судьба нежной пленницы, с ужасом и трепетом наблюдающей за ходом жребия, бандиты, превратившись в сторонних наблюдателей, теперь горячими возгласами подбадривали состязавшихся.
— Моя! — вдруг завопил радостно Байсахат, когда в его руке оказалась коротенькая палочка.
Рыжебородый бандит разжал свои ладони, и все увидели, что оставшиеся у него в руках палочки длинные.
— Все по обычаю. Все справедливо,— утвердил своим словом выбор судьбы Аташир-эфе.— Бери свою рабыню и уходи отсюда,— приказал он Байсахату.
Все было кончено. Все усилия Довлета по спасению прекрасной пленницы оказались тщетными. И то, что он сделал для этого все, что было в его силах, Довлета никак не утешало.
Услыхав окончательный приговор деда, он безвольно опустился прямо на землю. Побледневшая Дильбер вскрикнула и упала на руки подхватившей ее пышноволосой женщины.
Лишь Гочмурат отнесся к своему проигрышу с полным безразличием: себя он предостерег от вполне возможного обвинения в трусости, а несчастная пленница его мало интересовала...
Байсахат подбежал к Дильбер, вырвал ее из рук сострадательной женщины и поволок из оврага в сторону своей юрты. Побежавшую за ней младшую сестренку перехватил рыжебородый аламанщик и отшвырнул назад, в толпу пленниц.
Жительницы селения, оказавшиеся свидетельницами этой сцены, громко зароптали, послышались и грозные выкрики видевших, как разлучают сестер, мужчин. Маленькая девочка вновь устремилась к сестре, и вновь ее перехватил рыжебородый, она забилась в его могучих ручищах, оглашая овраг пронзительным криком, полным отчаянья...
— Аташир! — вдруг раздался громкий, хотя и надтреснуто-старческий голос.— Это говорю тебе я, Заман-ага! Я шел в мечеть, вымаливать у аллаха прощения, чтобы он не обрушил свой гнев на все селение за злодейства твоей шайки. Ораз-хан оставил здесь меня за себя. Но над вами нет власти ни хана, ни аллаха. Одна лишь выгода власть имеет над вами... Если ты, Аташир, дошел до того, что у тебя нечего больше есть, то возьми у меня баранов, возьми вот эти деньги,— выхватил почтенный яшули из-за пояса мешочек с монетами,— но не смейте разлучать сестер. Ты меня слышишь, Аташир?
— Слышу,— спокойно ответил дед Довлета.— Но знаешь ли ты, яшули, кому хочешь вверить и младшую сестру, вслед за старшей?
— Я хорошо знаю всех жителей селения, они все теперь вверены моим заботам. Ты слышишь меня, Байсахат? — обратился Заман-ага к бандиту, который, смекнув, что может обзавестись еще одной рабыней, остановился.— Если я узнаю хотя бы об одной слезинке, вызванной тобой на лице этого ребенка, ты мне за это дорого заплатишь.
— Отпусти ее к сестре,— приказал Аташир-эфе рыжебородому бандиту, и тот неохотно подчинился.
Девочка бросилась догонять свою Дильбер.
— А деньги мои возьмите,— швырнул Заман-ага мешочек со звонкой монетой рыжебородому, который ловко поймал его на лету и вмиг повеселел.— Я беру всех в свидетели, что выкупил у них эту девочку, она не рабыня,— обратился Заман-ага к толпившимся у оврага жителям селения, подходя к младшей сестре Дильбер.— А ты, дитя,— погладил он ее по головке,— можешь оставаться при своей сестре, можешь прибегать в гости к дедушке Заману. А ты,— повернулся добрый старик к Байсахату,— пришли кого-либо из своих. Я дам трех баранов, чтобы тебе не был в тягость лишний рот. На первое время хватит. И запомни: тебе эта девочка не принадлежит...
Странное ощущение переживал сидевший в сторонке Довлет. Одолевали мальчика многие не изведанные ранее им чувства. Что же заставляло его решительно, хотя и безрезультатно вмешиваться в судьбу старшей из сестер? То, что он испытывал к ней жалость? «Нет, не только это»,— честно отвечал себе мальчик. То, что Дильбер была похожа немного лицом, а особенно зеленоватыми глазами на его мать, что и мать его когда-то была такой же невольницей? «Не только это»,— говорил себе Довлет. Было что-то еще, в чем он и самому себе не смел признаться. Но все это теперь не имело значения, прекрасная пленница навсегда досталась другому...
Уныло мальчик поплелся за своим дедом и другими ала-манщиками, которые отправились в крайнюю юрту ряда больших мясников, делить между собой остальную добычу. И опять его никто не остановил у входа в юрту, опять он, войдя внутрь, уселся у самого входа за служившей вместо двери кошмой. Что-то заставляло Довлета быть в этом поганом месте и своими глазами увидеть все до конца...
— Предводитель,— войдя, сообщил рыжебородый аламан-щик.— Явилась жена Велназара-ахуна. Что ей ответить?
— Э-э-то к-стати,— отозвался заикающийся аламанщик.— П-по-сле к-каж-дого нам-аза он б-бууу-дет пр-росить у аллаха в-взять нас п-од свое п-п-пок-ровитель-ство...
— Ну коли Велназар-ахун прислал свою жену,— решил Аташир-эфе, — то надо выделить ему один пай.
Бандиты стали вытаскивать на середину огромные чувалы, туго набитые награбленным добром, развязывали их и вываливали все в общую кучу. Тут были рулоны и отрезы разной материи, всякая одежда, медная и серебряная посуда, драгоценности, медные, серебряные и золотые монеты, отчеканенные в разных странах...
Двое наиболее опытных в таких делах бандитов принялись раскладывать добро на отдельные кучки, стараясь, чтобы в каждой из них оказалось добро, равное по цене другим кучкам. По окончании дележа из загона для скота принесли кучку верблюжьего помета, на каждом кусочке помета сделали метки и все их сложили в шапку одного из аламанщиков. Потом привели со двора игравших поблизости троих маленьких мальчиков и заставили их по очереди вытаскивать из шапки помет с отметинами. В те же бандиты складывали выпавшие им по жребию кучи добра...
Затем тем же способом разделили аламанщики между собой захваченный ими скот и пленников.
Аламанщик с рябым лицом, рыжебородый и заикающийся разбойник о чем-то в стороне переговорили между собой.
— Эй, люди,— обратился ко всем аламанщикам после этого рыжебородый.— Есть у нас намерение отправиться теперь в Хиву на базар. Если кто хочет продать теперь за полцены своих рабов или другие вещи, то мы купим.
Многие из разбойников приняли их предложение, и тут же затеялись торги.
Помимо скота и всякого добра, Аташиру-эфе выпали на его два пая две женщины. Одна из них оказалась матерью доставшейся одному из бандитов молоденькой девушки, и Аташир-эфе тут же уступил ее тому бандиту за верблюдицу. Другой женщиной оказалась недавняя защитница Дильбер. Услышав слова рыжебородого о базаре в Хиве, на котором торговали невольниками, пышноволосая женщина подошла к деду Довлета и сказала:
— Хочешь — владей мною, хочешь — убей, а в Хиву я не поеду, предводитель.
— Гочмурат,— приказал Аташир-эфе своему старшему внуку, грузившему на верблюдицу чувалы с доставшимся им награбленным добром.— Посади туда нашу ханум, пускай она, пока мы будем двигаться домой, мешки придерживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45