Ибо в кустах всегда может оказаться некто, хромающий умом... — Баи! — прикрикнул Ораз-хан, и вновь тогда, когда последнее слово осталось за Тангрыназар-баем, к которому правитель Серахса был больше расположен.
— Почтенный Аббас-Кули-хан,— заговорил молла Абду-рахман.— Очевидно, шахзаде вам поручил не только восхвалять нашу доблесть и не только вразумлять нас?..
— Да, это так, достойный молла. Основной целью нашего визита является заключение с вами мира на взаимовыгодных условиях и установление добрых взаимоотношений, отчего окажутся в выигрыше обе стороны...
— Какие это условия? — спросил Ораз-хан.
Аббас-Кули-хан сунул руку за пазуху, извлек бумажный свиток, развернул его и поднес к своим хитроватым глазам.
— Уважаемые, предложения светлейшего шахзаде добры к вам и разумны...
— Стоит ли набивать цену, если товар способен говорить сам за себя? — насмешливо сказал поэт Молланепес.
— Во-первых,— невозмутимо продолжал посол,— туркмены обязуются не пропускать через свои земли ничьи войска на Иран...
— Это разумно,— сказал Заман-ага.
— Во-вторых, вы навсегда отказываетесь принимать участие в бунтарских выступлениях против престола шаха...
— И это принято,— сказал Ораз-хан.
— В-третьих,— пристально взглянул Аббас-Кули-хан на двух хивинских нукеров,— с Хивой, а равно с Бухарой вам следует прервать всякие отношения окончательно...
— Но разрыв отношений — это объявление войны,— сказал молла Абдурахман.
— Не прогадайте вы, текинцы, сменив войну с уже измотанным иранским войском на войну со свежей армией хивинской,— прохрипел Тангрыназар-бай.
— Но светлый шахзаде ведь не настаивает на открытом разрыве,— смягчил немного этот пункт Аббас-Кули-хан.— Не допускайте только на свои земли хивинских войск и не вступайте с Хивой и Бухарой в союзы...
— Принято,— сказал Ораз-хан.
— В-четвертых, туркменам надо с подобающим почтением относиться к святым местам Ирана...
296
— Мы не дикари, чтоб попирать святыни других народов,— воскликнул Молланепес.
— Следует ли мне считать, что и этот пункт вами принят? — спросил посол.
— Да, принят,— ответил Ораз-хан.
— Есть еще и пятое условие,— сказал посланец иранского принца и умолк, пристально всматриваясь в лица всех собравшихся на совет.
— Что мы так быстро принимаем все условия,— заговорил в этот момент Говшут-хан,— это показывает наши чистые намерения... Но всякий договор должен иметь и другую сторону. Не так ли, Аббас-Кули-хан?
— Ну разумеется,— ответил посол.— И я теперь же вам освещу ее, эту другую сторону... Во-первых, их светлость шах-заде со своей стороны окончательно прощает текинцев за их участие в мятеже Салара... Во-вторых, он, что для вас немаловажно, отводит свою армию в Иран... В-третьих, иранцы тоже обязуются чтить ваши святыни... В-четвертых, светлый шахза-де, если убедится в вашей верности, обещает защищать ваши интересы перед троном. Иными словами, шахзаде вам предлагает свою дружбу...
— Опять мы дружим с принцем,— проворчал Тангры-назар-бай.
— В-пятых, если ваши земли подвергнутся нападению, то шахзаде выступит на вашей стороне со своей армией против любых иноземных захватчиков,— не обратив внимания на слова Тангрыназар-бая, напыщенно закончил Аббас-Кули-хан.
Присутствующие удивленно переглянулись. Но это была не сегодняшняя забота, потому никто и не высказал ничего по поводу подобных обязательств иранского принца.
— Аббас-Кули-хан, вы говорили, что шахзаде считает нас защитниками северных границ Ирана. Не объясните ли, как нам следует это понимать? — спросил Говшут-хан.
— Это не составляет никакого труда, почтенный Говшут-хан. К примеру, вы до сих пор не покорялись ни Бухаре, ни Хиве. Тем самым вы защищали Иран. Как видите, интересы шахского дворца не расходятся с вашими интересами.
— Не кроется ли за вашими словами, досточтимый Аббас-Кули-хан,— спросил молла Абдурахман,— вывод: не покорившись Бухаре и Хиве, туркмены должны покориться вам?
Посланец иранского принца взглянул на моллу Абдурахмана, как припертый к стене чрезмерно любознательным учеником учитель. — Как образованный человек, любезный молла, вы должны знать, что земли короны иранской чрезмерно обширны. Шах ни в чем не нуждается,— надменно ответил он.
— В таком случае,— сейчас же подхватил нить беседы Говшут-хан,— пускай шах оставит в покое нас, а мы его...
— Согласен,— ответил посол, чем пресек все дальнейшее, что намеревался еще сказать по этому поводу напористый Говшут-хан.
Такой покладистостью явившегося к ним иранского вельможи туркмены были удивлены сверх всякой меры. Все эти испытанные в сражениях и во всяческих дипломатических переговорах люди не были столь наивны, чтобы приписать подобную уступчивость тому, что они изрядно потрепали армию принца Солтан-Мурада мирзы. Иран — слишком огромная страна. Если понадобится, шах в состоянии завтра же выставить против туркмен пять таких принцев, с пятью еще более грозными армиями... Туркмены еще не знали, что присланный к ним на переговоры человек назначен наместником в Серахсе и что к его действиям уже начали примешиваться его личные интересы. Титул серахского наместника и без того был довольно иллюзорен. А если к этому краю будет приковано чрезмерное внимание шадского дворца, то непременно сюда нагрянут многие, причем более высоких рангов чиновники, при которых он, Аббас-Кули-хан, вообще превратится в пустое место... Хотел он того или не хотел, но в его интересах было в какой-то мере блюсти интересы этих дикарей — как про себя называл туркмен Аббас-Кули-хан за их непостижимое для его взращенной в атмосфере придворного раболепия натуры свободолюбие...
— Ну, если все и со всем до сих пор были согласны,— вымолвил Ораз-хан,— то настала пора, почтенный посланник шахзаде, услышать нам теперь ваше пятое условие.
— Оно обычно,— ответил Аббас-Кули-хан настолько равнодушным тоном, что все насторожились.— Впрочем, это даже и не условие, а то, чем всегда скрепляются подобные договоры...
— Уж не о заложниках ли речь ведет почтенный посол? — насмешливо спросил поэт Молланепес.
— О них, ученый человек,— спокойно отвечал Аббас-Кули-хан.— И как просвещенному человеку, вам должно быть ведомо, что это соответствует обычаю...
— Заложники?!
— Людей отдать?!
— Свободных запихнуть в тюрьму?!
— Ни в чем не повинных соплеменников своими руками пораспихивать по мешхедским и тегеранским темницам?..
Послышались и другие, еще более резкие возгласы, выражавшие всеобщее негодование.
— Как можем мы отдать в залог людей, когда ни я, ни кто другой не может поручиться, к примеру, за моего отца?! — вскричал Сердар.— Он завтра же сколотит себе шайку аламанщиков и налетит на Иран ли, на Бухару ли... Для Аташира это все равно...
— Почтенный Сердар-бег неправильно нас понял,— улыбаясь, стал объяснять Аббас-Кули-хан.— Мы ведь пока что, буду с вами откровенен, тоже не в состоянии поручиться за своих разбойников. Да не воспримет этих слов никто за мое желание оскорбить отсутствующего здесь Аташира-эфе. Но ведь и вы так называете аламанщиков...
— Да, так же,— с досадой ответил Ораз-хан.
— Так вот,— продолжал Аббас-Кули-хан.— Действия людей, подобных отцу почтенного Сердар-бега, и с той и с этой стороны не входят в содержание нашего договора, ибо эти люди руководствуются только своим нравом... Более того. Вы все, тут ныне присутствующие, тронули мое сердце, а потому я буду с вами откровенен до конца... Сейчас между Ираном и Хивой назревают трения. Дело может дойти и до столкновений... Так вот, в Тегеране, к сожалению, вас знают меньше, чем я. И опасаются увидеть туркменскую конницу в рядах войск Мадемина. Только поэтому как шахиншах, так и шахзаде настаивают на заложниках... Если туркмены будут строго соблюдать этот самый для Ирана главный пункт договора — не вступать в союз с Хивой, то вашим людям у нас ничто не грозит...
— Спасибо тебе, Аббас-Кули-хан, за твою откровенность с нами,— заговорил Заман-ага.— Хотелось бы нам в нее верить. Не так уж много у текинцев друзей при шахском троне. Теперь, как понял я, мы можем обзавестись сразу двумя, тобой и твоим принцем... Но тогда ответь нам, почему так вышло: мира запросили вы, а заложников требуете с нас?..
— Да?..
— Это верно...
— При всяком договоре имеются две стороны...
— Наберитесь терпения, люди,— подняв руку, сказал посланец иранцев.— Если вы согласны кормить наших людей, то, ради аллаха, можете их брать. Шахзаде так и сказал мне. Сколько вам прислать? Десяток? Сотню? Или три сотни?.. Но только я предупреждаю вас, что шахские сербазы чертовски прожорливы,— расхохотался Аббас-Кули-хан, а серахсцы, наоборот, все приуныли и растерялись, они никогда с подобным не сталкивались...
Их выручил начавший снова устраивать поудобнее свою больную ногу Тангрыназар-бай.
— Договор, бумажка величиной с ладонь, люди под замками там и тут,— заговорил он скрипучим голосом.— Не по душе мне все это... Ужели мало рыцарского слова и с той и с этой стороны? В день светопреставления4 неужели каждый не намеревается держать ответ за свое слово?.. Надо прекратить разговоры о заложниках. Туркменам не только от Хивы и Бухары, но ни от кого другого не хочется быть зависимыми. К чему нам людей выдавать в залог подобной истины?..
— И за подобными Салару туркмены больше не последуют, даже если бы они и не заключали никакого договора об этом,— добавил Говшут-хан.— У нас своих забот по горло. Давно пора ими заняться...
— Выходит так,— улыбаясь, сказал Молланепес,— будто голодного посадили перед блюдом жирного плова, да еще и угрожают ему: «Голову свернем тебе, если не станешь есть!»
— Но, почтенные,— не согласился с подобными доводами посланник принца,— память о вашем участии в мятеже еще слишком свежа. К тому же среди вас я вижу и хивинских нукеров...
— Брат наш Сапармет, ты можешь объяснить послу, как ты и остальные наши братья, которые явились вместе с тобой, оказались в Серахсе,— сказал Ораз-хан.
— Мы все пришли защищать страну наших сородичей против воли наместника Хивы...
«Глупец! — мысленно выругал себя Аббас-Кули-хан.— Я мог бы запросить с них подороже, если бы не попался на такой жалкий крючок...»
— Не усомнился ли посланец светлого принца в словах нашего друга и брата Сапармета? — спросил Ораз-хан.
— Нет, досточтимый Ораз-хан. Йомуда сразу можно узнать и по лицу, и по его деяниям. Моя вина, что я не сразу разгадал так ловко предложенную вами загадку... Однако условия договора составлял не я, думаю, что и не светлейший шах-заде... А потому изменить что-либо в этом документе,— указал посол на лежавший перед ним бумажный свиток,— не в моей воле.
— Люди добрые,— заговорил Бегнепес-бай,— давайте так и поступим, как предлагает наш славный гость, почтенный Аббас-Кули-хан.— Ведь за время досадной размолвки между нами, во время сражений кое-кто из наших джигитов оказался в плену. Пускай они и станут нашим залогом...
Подобным предложением были возмущены все серахсцы. Как? Отдавать в неволю своих боевых товарищей! Они не предали своих, а свои их продадут?..
— Такому не бывать! — вскричал Сердар.
— Чем быть заложником, лучше оставаться простым пленником,— сказал молла Абдурахман.
— Как такое можно: не получив согласия людей, устраивать торги за их головы,— возмутился Заман-ага.
— Все это справедливо, соплеменники,— сказал Ораз-хан — И ни один туркмен, пока я ваш правитель, не станет заложником против своей воли... Но я думаю, что для пользы соотечественников и своей родины томящиеся ныне в плену джигиты не станут возражать против подобного шага... Можно ведь поехать и переговорить с ними.
— Предлагать им плату за верность своей земле — значит оскорбить их,— сказал Заман-ага.— Но если им доведется стать заложниками, отчизна обязана позаботиться об их семьях, я думаю...
— Я водил этих людей в сражения,— возмущенно заговорил Сердар.— Они привыкли мне верить. И если я им теперь скажу, что надо стать заложниками, то они ими станут... Они, выходит, будут гнить по иранским тюрьмам, а все мы будем в своих домах распивать чаи и наслаждаться ласками наших жен... Нет! Я не собираюсь прятаться за других. У всех у нас должна быть общая доля!..
— Сердар верно сказал,— заговорил скрипучим голосом Тангрыназар-бай.— Эти джигиты за свою родину на что угодно пойдут. Но мне кусок хлеба в рот не полезет, если я буду знать, что за меня кто-то по темницам мается... И я не даю своего согласия на такое дело.
— Почтенные, вы все говорите так, будто ваши пленные теперь на свободе,— улыбнувшись, сказал Аббас-Кули-хан.— А между тем...
— А между тем туркмен всегда л везде свободен,— перебил его Ораз-хан.— Если несколько львов Серахса оказались в ваших клетках, то это не значит, что они там останутся... Что ты мне на это скажешь, поэт?
— Я скажу тебе, Ораз-хан, что родина может потребовать жизни любого из нас, но она не вправе отнимать у своих сынов свободы.
— Быть по сему,— решил правитель.— А ты, почтенный Аббас-Кули-хан, передай светлейшему шахзаде, что серахсцы дают ему свое твердое рыцарское слово свято исполнять все первые четыре пункта договора. А пятый — дать ему заложников, мы не можем выполнить, ибо не вольны распоряжаться свободой и честью наших соплеменников...
Когда Аббас-Кули-хан, представ перед принцем Солтан-Мурадом мирзой, поведал ему о результатах переговоров с текинцами Серахса, у того даже побледнело от ярости лицо.
— Погодите, надменные ханы и яшули, я еще вас самих распихаю по тегеранским темницам! — выкрикнул принц, сам понимая, что подобное ему не под силу исполнить.— А ты чему улыбаешься? — гневно сверкнул глазами он на Аббас-Кули-хана.
— Тому, светлейший шахзаде, что заложников они нам не дали, но они у нас есть.
— Глупец! Разве мне это от них было нужно?.. Мне нужно было укротить этих дикарей!.. И написать в Тегеран, что мы заставили Серахс преклонить перед нами колени...
— Так и напишите! — спокойно сказал Аббас-Кули-хан, подавая принцу перо и бумагу.— И я ваше послание тоже подпишу. Спокойствие моего шахзаде для меня всего дороже... Продолжать с ними войну мы теперь не можем. И раз уж должны теперь из Серахса отступить, то надо уйти, сделав вид, что мы приняли от текинцев заложников. А раз они дали нам свое слово, то они его и исполнять будут. Что еще нужно Тегерану?..
В словах Аббас-Кули-хана не было ничего, что противоречило бы намерениям самого принца, так поступить он и собирался.
— Советы осмеливаешься мне давать? Послание в Тегеран вместе со мной подпишешь? Слишком рано ты себя наместником возомнил,— говорил принц, постепенно успокаиваясь.— Но не думай, что тебя ожидает спокойная жизнь, Аббас-Кули. Я-то возвращусь домой, а ты с гарнизоном останешься в крепости Шурекала, чтоб быть поближе к Серахсу, раз ты в этом мятежном крае наместник шаха...
Глава восьмая
ПОХИЩЕНИЯ...
У Довлета было два брата и сестра, но в один ненастный зимний день мальчик обзавелся еще двумя братишками — в тот день его мать родила двойняшек.
Присмиревшие было за время войны и тревог злые языки внезапно получили лакомую пищу. Имя Аннабахт вело записных сплетниц селения друг к другу, дабы высказать поскорее свои собственные домыслы и услыхать чужие. Как же, по подворью этой женщины, разменявшей пятый десяток лет, расхаживает молодая и здоровая кобылица — ее соперница, а муж их обеих, этот бугай Сердар, еще, оказывается, находит утехи в постели своей старшей жены! Подобное у многих сверстниц Аннабахт вызывало злую зависть. И подливало будто масла в огонь все разгоравшихся пересудов...
Одна из подобных женщин, старшая жена некоего пройдохи и аламанщика Аждара, уже давно не ведавшая ласк своего мужа, как-то под вечер свернула во двор соседки Аннабахт знахарки. Бибигуль.
— Вай, Биби-эдже! — затараторила она прямо с порога.— Оказывается, ваша соседка снова родила. Как не стыдно женщине. В ее бы возрасте сидеть и нянчить внуков. К тому же, говорят, она, бессовестная, будет намазы пропускать и не соблюдать уразы...
— Мало ли что говорят,— проворчала Бибигуль, которая с некоторых пор утратила былую любовь ко всяким досужим суждениям о других людях, целиком теперь была поглощена и погашена былая злая энергия тем счастьем, которое воцарилось в ее собственной семье.— Если ты заявилась ко мне, подруга Дурджахан, чтоб говорить плохое о ком-то, то лучше будет, если ты найдешь такую, кто тебя станет слушать с большой радостью, чем я...
— Биби-эдже! Как ты могла подумать, чтоо я о ком-то говорила плохое... И я ведь не выдумывала ничего, а говорю, что слышала от других... К тому же люди говорят, что не тебя соседка позвала в повивальные бабки, а доверила такое важное дело этой паршивой рабыне Гюльпери,— с лицемерно-сострадательным видом произнесла гостья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45