— Караргях Салара в окрестностях Ак-Дербента, на берегу Яхчая. Отсюда полтора дня пути для каравана верблюдов. Но мы на лошадях, доедем быстрее...
Отряды Говшут-хана и Сердара, так и не разъединившись, выступили из крепости вместе.
Предводители долго ехали рядом молча. Первым молчание нарушил Говшут-хан:
— Тебя что-то тревожит, дорогой Сердар?
— Теперь уже меньше, любезный Говшут. Маленького сына я, соблюдя обряды, предал земле. Убийцам его отомстил. Что может еще тревожить вечного воина?..
— Мрачно шутишь. Прости меня, Сердар, я не знал о постигшем тебя горе. И прими мои соболезнования.
— На все воля аллаха. Но явись я со своими джигитами домой чуть позже, любезный друг, и соболезнования мне пришлось бы принимать не только по поводу младшего сына... Да и другие семьи пострадали бы еще больше.
— Да, Сердар, не ты один испытываешь угрызения совести. Мы увели с собой самых лучших воинов и, оголив селения наши, подвергаем земляков великой опасности,— грустно сказал Говшут-хан.
— Есть и другое,— сказал Сердар.— Я-то ладно, я — дважды Сердар: имя у меня такое и доля. Мне само небо судило — жизнь свою проводить в походах. А вы-то, друг мой Говшут, вы оба с Оразом ханы. Вы что же, оставили свои ханства Ходжамшукуру?
Слова Сердара, с которым Говшут-хан не только поближе познакомился во время своего пребывания в армии принца Салара, но и подружился, задели его чувствительно. Но Говшут-хан был из людей, считавших, что друг, раскрывающий тебе горькую истину, не бередит рану, а стремится сыскать для нее бальзам.
— Не стану скрывать от тебя, Сердар, я считаю, что в качестве хана смогу быть много полезнее соплеменникам, чем Ходжамшукур. Но если народ примет его, то я усмирю свою гордость и раздоров сеять не стану. Мы, туркмены, и без того страшно разобщены... Кстати, не довелось ли вам в родных местах проведать, где теперь обретается он?
— Где же может еще быть Ходжамшукур в такое время, как не в Хиве? Говорили, что он отправился туда клянчить ханский ярлык.
— Народ не признает хивинского ярлыка,— твердо заявил Говшут-хан.
— Да,— согласился Сердар.— Ненависть, которую Ход-жамшукур возбудил в своем народе лично, он умножит на ненависть, испытываемую всеми к хивинцам. И все же как другу скажу тебе, Говшут: беспечность — не лучшее украшение для человека твоего положения...
Лошади утомились, и всадники были вынуждены сделать короткий привал. Когда после отдыха они въехали на возвышенность, перед ними уже открылись укрепления Ак-Дер-бента, где теперь находилась ставка мятежного принца...
Полулежавший у кленового костра внутри просторной палатки принц Салар, увидев входящего Сердара, радостно вскочил и поздоровался с ним за руку.
— Слышал, достойный Сердар! Лазутчики мои донесли, что ты со своими джигитами накидал горячих углей в штаны Хамзе мирзе! Теперь-то он вряд ли осмелится посылать своих сербазов в ваши селения. После поражения у Кала-и-Якута и в окрестностях Серахса Хамза мирза растерял силы и больше не сможет подняться. А Мухаммед-шах болен. Дай аллах всем, кто осмеливается выступать против нас, такой же участи. Ты суровый воин, Сердар,— вынул принц у себя из-за пояса один из кинжалов, ножны и рукоять которого украшали драгоценные камни.— Тебе такая игрушка не с руки, я знаю. Но не наградить тебя за победу в Серахсе я не могу. Возьми этот кинжал, подаришь его одному из своих сыновей...
Сердар принял драгоценный кинжал, подметив сверкнувшую в глазах приближенных принца зависть. Но принц знал, что делал. Узнав, что мятежный принц наградил Сердара за победу, одержанную не здесь, а в родном краю текинцев, примкнувшие к Салару воины разных племен, естественно, станут думать, что их кровные интересы близки и ему, иранскому принцу, их предводителю...
— Жаль, дорогой Сердар, что Хамза мирза обрел теперь очень быстрые ноги. А то бы мы сказали ему в лицо, чтобы он сражался не с серахскими женщинами и детьми, а с мужчинами этого гордого края,— улыбаясь, сказал принц.
— Если бы светлый принц не воспринял подобное за обиду, то я подарил бы его бесценный кинжал своей жене. И от имени принца...
Смысл сказанного Сердаром не выражал почтительности к высокой награде, и приближенные принца возмущенно стали поглядывать на туркменского военачальника. Но сам Салар был много умнее их. Не уловив в голосе Сердара ни насмешки, ни иронии, а только лишь просьбу, принц удивился.
— Но почему именно жене, дорогой Сердар? — спросил он.
— Я — мужчина, светлый принц,— отвечал Сердар.— И сражаться — для меня дело привычное. А моя Аннабахт — женщина. Но она во время нападения на нас отряда Хамзы мирзы уложила с тремя другими женщинами четырех его сербазов. А одного горемыку, примкнувшего к воинству Хамзы мирзы, чтоб раздобыть себе на старости лет жену без калыма, захватила в плен...
Увидев, что принц Салар рассказу Сердара рад, что он расхохотался, засмеялись и его приближенные.
— Потешил ты нас, дорогой Сердар, потешил,— сквозь смех сказал принц.— Докатился Хамза мирза! Войско его уже и женщины колотят... Конечно, для такой героической женщины, как твоя Аннабахт, мой кинжал будет самым подходящим украшением. И еще вырази ей мою признательность за поверженных ею моих и ваших врагов... А еще, Сердар, возьми это,— протянул принц Салар шелковый мешочек, в котором звякнуло золото.— Я желаю выкупить у твоей жены ее пленника. Тот горемыка за всю свою жизнь не скопил себе на калым за жену — так половина монет в этом кошельке пусть оплатит его свободу, а вторую пусть он возьмет себе и купит жену...
Провожая Сердара, принц Салар радовался, что вместо одной цели он достиг сразу трех. Теперь люди будут говорить, что он награждает даже женщин, разящих его врагов. А еще все узнают: принц Салар способен проявлять милость и к врагам своим...
Армия мятежного принца готовилась штурмовать Мешхед. Брат Салара, укрывшийся в мусульманской святыне Бесте Мухаммед-хан мирза бег бегов, через близких ему людей настраивал население Мешхеда против шаха и его чиновников. Своеволие и произвол, чинимые в городе шахским гарнизоном, значительно облегчали задачи Мухаммед-хана. В Мешхеде назревало восстание, жители города, поверившие в посулы бега бегов, готовы были выступить с оружием в руках против власти шахских наместников и призывали на помощь принца Салара...
Самому Салару в это время донесли, что Хамза мирза, стремясь опередить армию принца, тоже двинул все свои войска к Мешхеду.
Хамзе мирзе удалось опередить армию мятежников. И возможно, все сложилось бы менее удачно для Салара, если бы Хамзе мирзе удалось втянуть все свои войска в город и укрыться за крепостными стенами. Но он наткнулся па отчаянное сопротивление жителей города и окрестных селений. И тут подоспело войско Салара.
Принц Салар, Гараоглан-хан и Сердар во главе половины армии наступали на город через восточные ворота. Ораз-хан, Джафар-Кули-хан, эмир Аслан-хан и Говшут-хан вели остальную часть войск на Мешхед через западные ворота.
Воинству Хамзы мирзы приходилось сражаться на два фронта. Спереди их громили воины Салара, а с тыла им наносили ощутимый урон восставшие горожане.
— Сердар! — вскричал принц Салар.— Ты видишь, сербазы Хамзы мирзы втягиваются в центральную крепость города. Постарайся проникнуть туда же, врубившись в их арьергард.
Знаком руки Сердар увел за собой своих джигитов...
Настигли туркмены противника быстро. Не обращая внимания на оказываемое им сопротивление, джигиты Сердара, саблями и копьями пролагая себе среди повергаемых врагов путь, ворвались в крепость. Здесь-то и завязалась самая горячая схватка. Сам Хамза мирза и его лучшие воины уже успели подняться на стены, чтобы занять места у бойниц с внутренней стороны укреплений. Туркменские воины по крутым лестницам прямо на лошадях устремились на площадки, предназначенные строителями для защитников крепости. Сражались уже на первом и втором ярусах укреплений.
— Эй, Хамза! — перекрывая звуки битвы, прокатился голос Сердара.— Твои сербазы убили моего сына. Выходи! И скрести со мной саблю, если ты мужчина...
— Сойди с коня, Сердар. Я ведь пеший,— ответил туркменскому военачальнику Хамза мирза, который не был трусом и не желал уклоняться от прямого вызова на бой.
Но пока Сердар слезал со своего боевого коня, Хамзу мирзу за руки и за ноги подхватили полдюжины его могучих телохранителей и, не обращая внимания на гневные выкрики своего повелителя, понесли его прочь с места сражения...
А в этот момент Сапа-Шорник на своей привычной к горным тропкам лошадке оказался на площадке главной башни. Единым взмахом сабли перерубил он древко шахского знамени. Подстреленной птицей низринулось оно с высоты в ров с внешней стороны центральной крепости, вызвав бурное ликование в рядах наступавшей мятежной армии и породив разлад среди остатков войск Хамзы мирзы, сразу же обратившихся в паническое бегство...
В плотном окружении двух сотен отборных всадников бежал из Мешхеда и сам Хамза мирза...
Еще не совсем затихли бои, когда в городе воцарилось всеобщее ликование. В Мешхед отовсюду стали стекаться бежавшие перед началом битвы горожане и жители окрестных селений. В народе утвердились слухи, что Салар-хан собирается править страной справедливо, обещает одинаково хорошо относиться и к бедным и к богатым, накормить голодных и одеть голых...
На рассвете Хамза мирза, сумевший собрать и объединить свои разрозненные войска, с двух сторон подступил к Мешхеду, и сражение разгорелось с новой силой. Три дня и три ночи шахский наместник осаждал занятый мятежниками Мешхед, но без успеха. В этом побоище обе стороны понесли большие потери. Погибли и многие туркменские воины. Из тех, кто выехал из селения Бахши, в сражениях пали Сапар-гельды-Иопонщик, Кадыркули-Следопыт, Баки-Охотник,
Эзиз-Строптивый и многие другие. Число раненых и изувеченных было и того больше.
— Эй, Ага-Бешеный, тебя ранили в такое место, что жены выгонят тебя из дома,— поддел своего друга Сапа-Шорник, сам корчившийся от раны в бок рядом с ним на кошме.
— Я попал в руки искуснейшему табибу, Сапа. Жен мне теперь будет не хватать. А поскольку ты мой сосед, Сапа, я стану навещать твоих...
Вслушивавшиеся в перебранку двух острословов другие раненые захохотали еще громче на ответ Аги-Бешеного, чем смеялись они, услыхав выпад Сапы-Шорника. «Черт бы побрал этих туркмен,— подумал пользовавший раненых табиб-иранец.— Им ноги и руки отрезаешь, а они смеются...»
— Заходи ко мне, дорогой Ага,— не унимался Сапа-Шорник.— Всегда в моем доме будешь желанным гостем. А острые ножи есть не только у табибов. Шорники ими тоже ловко орудуют. Не беда, если ты потом станешь разговаривать тонким голосом...
Новый взрыв хохота заставил умудренного годами и сострадательным ремеслом табиба только грустно покачать головой.
В этот момент на площади под стенами главной крепости города, где расположились раненые текинцы, появился стройный молодой иранец из охраны принца Салара.
— Эй, туркмены, кто из вас срубил на башне знамя этого паршивца Хамзы мирзы? — спросил он.
Не привычные к такому бесцеремонному обращению, раненые туркменские воины только переглянулись между собой, но никто ничего не ответил посланцу принца.
— Ваш военачальник Сердар сказал, что я найду этого человека среди вас, почтенные.
Слово «почтенные» и немного смягченный голос примирили текинцев с развязным парнем.
— Ну, я срубил эту пеструю тряпку,— сказал Сапа-Шорник.— Хотел подарить ее на платок своей старшей жене, но она улетела куда-то...
— Платок жене ты купишь на это,— вынул из-за пазухи молодой иранец кошелек.— Принц посылает тебе за ту тряпку пятнадцать золотых монет. Сколько ты отсчитаешь из них мне за то, что я тебя отыскал?
— Отсчитай себе сам,— ответил Сапа-Шорник, прекрасно понимавший, что посланец принца мог и забыть его найти.
— Три монеты, я думаю, будет в самый раз за честность такого проныры, как я? — ухмыльнувшись, парень извлек из кошелька принца три ярко сверкнувшие на солнце монеты.
— В самый раз, в самый раз,— проговорил Сапа-Шорник, принимая кошелек с остальными монетами.— Только мой тебе совет, парень, научись лучше сам срубать вражеские знамена. Тогда тебе не придется относить другим награды своего принца ..
Вскоре Хамза мирза, положив в бесславных штурмах остатки своей армии, снял осаду и ушел от стен города.
Завладев административным центром всего Хорасана, городом Мешхедом, принц Салар начал укрепляться в нем и наводить там свои порядки...
Только Тегеран — на западе, Исфахан — на юге, Хива — на севере да Бухара — на востоке способны были потягаться с Мешхедом в красоте, богатстве и размерах. Но даже и за этими древними и славными городами первенство оставалось не во всем. Хоть в чем-то одном, но Мешхед превосходил и каждый из названных городов...
Здесь захватывали воображение человека, впервые попавшего в Мешхед, высокие и таинственные силуэты городских сооружений с куполами, с густо натыканными среди них гигантскими иглами минаретов, разноэтажные кельевидные дома, утопающие в густой зелени садов, узкие извилистые улочки, в каких нетрудно заблудиться и бесследно сгинуть, таинственные дворы с надежными тяжеловесными воротами миниатюрными калитками укрытые темноватой зеленью ьющихся зарослей винограда, шумные базары на площадях, на которых горластые купцы вам предлагали такое разнообразие товаров, будто какой-то волшебник все это вытряс на прилавки со страниц «Тысячи и одной ночи»... Орали зазывалы, в бесчисленных мастерских ремесленников^ рождались пронзительные и глухие звуки разнообразными орудиями труда, во все стороны двигались толпы разноликого народа, в которых сновали дервиши, паломники, бродяги, воры и праздные лоботрясы...
Туркменам — жителям степных и горных, замкнутых в самих себе селений,— все было в Мешхеде странным и таинственным, притягивающим и завораживающим, веселящим и наводящим грусть. Наиболее ограниченные из туркменских воинов, не будучи в состоянии понять и хоть как-то осмыслить чудеса огромного города, напускали на себя то равнодушный, то пренебрежительный вид: мол, нас ничем не удивишь, дико живут в эдаких каменных коробках люди, мол, только в юртах обитает здравый смысл .. А те из них, кто наделен был живой и способной отдать должное всему новому душой, те, словно дети, восторгались и удивлялись чудесам и красоте Мешхеда...
Настолько широко были почти всегда раскрыты от удивления глаза у выздоравливающего Сапы-Шорника, что даже появись над городом летящий ковер-самолет, то и он бы уже не смог раскрыть их еще шире на круглом лице этого славного воина.
— Слышь, Ага, а как, по-твоему, они проникают в третьи и четвертые от земли ряды келий в этих домах? — спросил он у своего приятеля, который тоже уже выздоравливал.
— Наверно, так же, как мы штурмовали их центральную крепость,— невозмутимо ответил Ага-Бешеный.
— Что, верхом на лошадях? — поразился Сапа-Шорник.
— Ну, это ты въехал на самый верх на своей кобыле, а я-то влезал на стены по приставной лестнице.
— Но погляди, Ага, никто из горожан не таскает за собой никаких лестниц...
И так были увлечены обсуждением этой непонятной для них задачи оба приятеля, что против обыкновения даже и подшучивать один над другим не пытались...
Дни проходили за днями, а армия мятежного принца все еще стояла гарнизоном в Мешхеде. Воины изнывали от безделья, военачальники придумывали и отвергали разные планы дальнейших действий, сам принц Салар рассылал по всему Хорасану и за его пределы юнцов, вербуя себе сторон ников. Мятежники копили силы. И надо думать, что шахское правительство Ирана было занято тем же...
Так наступил Новруз. Пришла весна, и люди потихоньку стали забывать о холоде зимы. Кто был ранен среди туркменских воинов, тот уже выздоровел, а кто был должен умереть, те уже были преданы земле. На одном из холмов вблизи Мешхеда возникло целое туркменское кладбище.
Дабы отдать дань уважения и умиротворить души погибших, на это кладбище часто являлись их товарищи, из Серахса и из далекого Ахала приезжали сюда родственники, вершили панихиды по усопшим. Постепенно кладбище превратилось в место, куда являлись туркменские воины, чтобы повидать друзей из других отрядов, поговорить откровенно, поделиться новостями и горестями...
Однажды в пятницу за стены города выехали Сапа-Шорник, Ага-Бешеный, Чарыназар-Палван, Пурли-Наездник, Шихмурат-Великан и Гурт-Долговязый.
Изо дня в день теперь набирали силу жаркие дни. Посевы, раскинувшиеся вдоль дороги, по которой к туркменскому кладбищу двигались наши всадники, наливались соками, входили в пору созревания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45