— И уши у него нисколько не оттопыриваются,— заметила младшая сестра.
— А 1то что — хороший признак? — рассмеялась мадам Виттельбах.
— А разве такие вот большие, торчащие уши — это так красиво? — обиженно возразила девушка.
— Ах, вот оно что — тебе нравятся его уши, а твоей сестре — его подбородок и нос,— продолжала мамаша в шутливом топе.— Знаешь, Георг, тогда, пожалуй, тебе стоит принять этого мальчика на испытание — твоим дочкам он по душе пришелся.
Мастер и сам уже об этом подумывал. Парень и ему понравился — он этого отрицать не мог. В лице, голосе, позе Майта было что-то внушающее доверие, вызывающее дружелюбное чувство.
— Деньги у тебя есть? — спросил он наконец.— Я со своих учеников, когда они начинают обучение, беру по сто рублей, Потом, когда они становятся подмастерьями, я возвращаю им эту сумму, если, конечно, они прилежно учились и не совершили никаких серьезных проступков.
— У меня есть деньги, но гораздо меньше,— ответил Майт.— Я могу уплатить господину мастеру двадцать восемь рублей.
— Гм, этого мало.
Мастер опять стал раздумывать, и дочки опять стали ему советовать принять этого любопытного мальчугана. В конце концов Георг Виттельбах вопросительно воззрился на свою тощую половину, холодно поглядывавшую на Майта через плечо.
— Ну, мама, каково твое окончательное мнение? Мадам Виттельбах пожала плечами.
— Я считаю, что он крепкий мальчик, сможет отлично носить воду и рубить дрова, а отвозить заказчикам работу на дом он сумеет даже лучше, чем Карл, Фриц и другие ученики. Но, дорогой Георг, он ведь крестьянин, простой крестьянин! Не будет ли это в ущерб репутации нашего дома и нашего предприятия, если ты примешь к себе простолюдина? Что скажут наши подмастерья и другие мастера?
— Это не беда,—ответил мастер.—Даже у самого старшины цеха есть ученик из деревни, который знает по-немецки только несколько слов — сын какого-то сельского корчмаря, —и еще у двух-трех мастеров есть ученики из крестьян. Да ты и сама знаешь, что деревенские ребята не так испорчены, как городские мальчишки. Как раз на последнем собрании цеха шла речь о том, не следует ли нам побольше принимать в ученики деревенских мальчиков. Среди них часто встречаются способные люди, как, например, Леопольд Видрикс, которого мы прошлый раз приняли в подмастерья. Кроме того, мы вынуждены это делать, так как приток молодежи из горожан уменьшается с каждым годом — в Таллине все метят в купцы да в конторщики. Есть у нас и воскресная школа, где наиболее толковые мальчики с успехом обучаются разным предметам... Ты умеешь читать и писать? — снова обратился мастер к Майту.
— Умею.
— Ну, это уже хорошо. Знаешь, я попробую тебя взять. В первые же полгода будет видно, что из тебя получится. А потом поговорим опять. Если я увижу, что из тебя толку не будет, придется нам расстаться. Согласен?
У Майта к сердцу прилила горячая волна,
— И как еще согласен, господин мастер! Если вы дадите мне полгода сроку, вы потом меня не прогоните.
— Есть у тебя разрешение поселиться в городе? Майт передал мастеру свидетельство губернского правления.
— Тебя зовут Майт Лутс? — произнес Виттельбах, читая бумагу.—Майт — какое странное имя! Ну, конечно, крестьянское имя. Его нам придется сразу изменить... Девочки, как мы будем называть нашего нового ученика? — снова обратился мастер по-немецки к своему семейству.
— Матиас,— сухо и резко бросила хозяйка дома.
— Правильно, Сусанна, пусть его зовут Матиасом.
— А уменьшительное — Мати,— вставила старшая дочь, Эмилия.
— Ладно, будем его называть Мати. Ты против этого возражать не будешь, мальчуган?
Майт охотно согласился с этим вторым крещением.
— И фамилию твою мы тоже можем слегка облагородить,— улыбнулся мастер.— Лутс — это по-эстопски. У немецкого ремесленника и фамилия должна быть немецкая... Как бы нам немножко изменить его фамилию на господский мапер?
— Это очень легко сделать,— сказала, смеясь, младшая сестра, Берта, читая свидетельство Майта.— Пусть пишет свою фамилию не через гс, а через тц — вот и немец готов!
— Верно! — одобрительно воскликнул мастер, совсем развеселившись.— Отныне учись писать свое имя так: Матиас Лутц. У твоей фамилии теперь будет хвостик подлиннее, а хвост — это признак высокого достоинства.
Майт слушал их насмешки и подтрунивание с полным спокойствием — важнее всего для него было то, что он нашел место, да еще у такого известного мастера. В нескольких сбивчивых словах он выразил господину Виттельбаху свою благодарность и попытался даже отвесить поклон, что, по-видимому, удалось ему весьма посредственно или даже того хуже, так как обе девушки усмехнулись, наклонившись к своим чашкам.
— Хочешь сегодня же приступить к работе? — спросил мастер.
— С удовольствием,— ответил Майт.
Мастер попросил жену достать Майту чистую блузу и приличествующие ремесленнику брюки и туфли — не мог же хозяин представить в мастерской нового ученика, на котором были крестьянские короткие штаны и постолы.
Так начал Май г Лутс учиться у мастера Виттельбаха столярному ремеслу и резьбе по дереву. Вступительную плату мастер тоже с него взял не такую, как с других,— всего двадцать пять рублей залога. Виттельбах поставил только одно условие — чтобы отец Майта приехал в город и подтвердил, что отдает сына на шесть лет в учение к мастеру.
Вскоре Майт, одетый в синюю полосатую куртку и такие же штаны, вошел вместе с Виттельбахом в мастерскую. Здесь его представили подмастерьям как нового ученика. Немецкого языка он еще не знает, объяснил мастер, но хочет побыстрее ему научиться, поэтому нужно, чтобы каждый в этом помогал новичку и говорил с ним с самого начала по-немецки.
Но Майт ошибался, думая, что ему сразу дадут какую-нибудь работу полегче, на которой он сможет начать учиться своему будущему ремеслу. Ему и в руки не давали ни материала, ни инструментов, а держали его на положении не то дворника, не то судомойки, не то мальчика на побегушках или слуги всей хозяйской семьи и подмастерьев. Все имели право им помыкать, даже подростки-ученики, даже служанка. Среди подмастерьев — их у Виттельбаха было восемь человек — были и грубые и злые люди; от них Майту иногда доставались даже побои. Много приходилось ему терпеть и от супруги господина мастера.
Эта женщина считала всех служащих: своего мужа существами низшего разряда, особенно Майта, которому она не могла простить его крестьянского происхождения.
С самого утра до позднего вечера мадам была на ногах; она бегала из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице, всюду совала свой нос и беспрестанно бранилась, как будто ради собственного удовольствия. Там Майт что-то не так сделал, здесь он чего-то не доделал; то Майт слишком долго пропадал в городе, то он осмелился перечить хозяйке. И так без конца. Но от ее сварливого нрава и хозяйской строгости страдал не только один Майт, а все шестеро учеников, да и остальные домочадцы, причем сам мастер — не меньше других.
Это был добродушный, веселый человек. Он старался всегда и со всеми обходиться по-хорошему и охотно закрывал глаза на всякие мелкие погрешности. Нельзя сказать, чтобы он совсем был под башмаком у своей нежной половины, но уже из одной любви к спокойствию он частенько уступал ей, даже в тех случаях, когда мадам бывала явно не права. По вечерам, как только кончалась работа в мастерской, господии Виттельбах ужинал и шел в гильдию св. Капута или в другой кабачок, где, сидя за круглым столом в обществе таких же горожан-ремесленников, вкушал мир за кружкой пива, как он сам имел обыкновение говорить. Он так привык уходить по вечерам, что просто чувствовал себя больным, когда почему-либо вынужден бывал оставаться дома. Сидя за круглым столом, господа попыхивали длинными трубками, набитыми желтым кнастером, отхлебывали понемножку пива, вели привычную беседу, а главное — отпускали простоватые, наивные шуточки, вызывавшие продолжительный гомерический хохот. С умеренным азартом они частенько играли в кости, в домино или в карты на спички, которые потом при помощи денег превращались в пиво, шн^рс и закуски. Мастер Виттельбах, как и многие другие люди его круга, умел соблюдать меру. Он мог весело провести вечер за одной кружкой пива; о некоторых его приятелях рассказывали даже, будто они, уходя домой, закрывали пробкой начатую бутылку и отдавали ее на сохранение кельнеру до следующего вечера.
Мастер Виттельбах, как и его жена, происходил из немецкой семьи, переселившейся и Прибалтику три поколения тому назад. Условия жизни в этой стране, где коренное население состояло исключительно из крестьян — рабов, угнетаемых помещиками, научили мастера Виттель-баха, как и всех других немецких бюргеров, особенно гордиться своей национальностью и сословием и презирать или, по крайней мере, ни в грош не ставить тех, кто звался эстонцами, то есть крестьянами, и кто говорил на эстонском языке. Разумеется, те ремесленники из эстонцев, которые по какой-либо счастливой случайности приобщились к новой профессии и к иному сословию, старались поскорее отречься от своей национальности и даже от своего имени, чтобы не подвергаться презрению и унижениям со стороны горожан немцев; благодаря этому число немцев в наших городах продолжало расти, хотя переселение из Германии давно уже почти прекратилось. Л если новоявленный «иностранец» не именовался немцем, то уж, во всяком случае, оказывался шведом или датчанином. Каждый в их среде отлично знал и о себе самом и о других, кто они такие и откуда родом; настоящие немцы угадывали это по их ломаному немецкому языку и неправильному произношению. Но общая выгода заставляла «иностранцев» помалкивать о своем происхождении и приписывать себе вымышленную национальность. Кроме того, в обществе было распространено мнение, что человек, говорящий по-немецки и получивший кое-какое образование, не может уже быть эстонцем, ибо эстонец — это значит крестьянин, а крестьянин немецкого языка не знает п ничему не обучен.
С самим мастером ученик Матиас Лутц ладил отлично. Виттельбах ценил его трудолюбие и интерес к учебе, а в последующие годы—-и его способности; во венком случае, мастер отдавал должное этим качествам Матиаса, не го что старший подмастерье, немец Оскар Браидт, заведовавший мастерской и замещавший мастера. Этот заносчивый, вздорный и лицемерный человек отравлял жизнь всем ученикам, особенно Майту, которого называл «ленивым мужицким отродьем». Господин этот, казалось, завидовал каждому, на кого мастеру случалось взглянуть чуть приветливее; он считал себя душой и столпом предприятия и поэтому полагал, что право на похвалу и доверие мастера принадлежит только ему одному, Оскару Брандту. Среди подмастерьев у него друзей было мало, а ученики считали его своим кровным врагом. Он, однако, обладал особой способностью привлекать заказчиков, обходиться с ними с изысканной любезностью и заключать сделки; за это мастер его и ценил, хотя к нему лично питал, может быть, даже неприязнь.
Нелегкую жизнь Майта в годы его ученичества скрашивало также и то, что хозяйские дочки были с ним ласковы. Обе молодые девушки — одной было восемнадцать лет, другой на год больше — нашли, что в юном папашином ученике есть что-то новое и своеобразное, а в глазах женщины это всегда является для мужчины хорошей рекомендацией. Когда Майт в то памятное утро предстал перед ними в крестьянской одежде и постолах, длинноволосый и загорелый, девушки лишь смутно почувствовали в нем это новое и своеобразное. Теперь же, когда он и внешне стал изящным, когда он по воскресеньям начал появляться в своем лучшем платье, подстриженный и причесанный, и лицо его сделалось таким белым и нежным,— теперь барышни единодушно решили, что этот Матиас — не просто смазливый паренек, а человек недюжинный, что в нем кроются какие-то исключительные душевные качества. Барышням чудился в нем какой-то таинственный герой, возможно какой-то безвестный отпрыск знатного рода, они находили в его лице благородные, гордые, пленительные черты, в его глазах — прямо-таки поэзию, романтику — словом, все те качества и приметы, которые так охотно обнаруживают в людях юные девицы и которым они искренне верят.
Дружба хозяйских дочерей — если только слово «дружба» здесь применимо — была для Мати во многих отношениях полезной. Особенно в изучении немецкого языка. Он часто приходил к ним со своими хрестоматиями и учебниками и просил помочь, если сам не мог с чем-нибудь справиться, и барышни Эмилия и Берта, получившие для того времени хорошее образование, охотно выполняли его просьбу. Кроме того, они старались говорить с ним только по-немецки и поправляли его, если он делал ошибки. Майт позволил им смеяться над каждым своим промахом и подтрунивать над собой, потому что этак — объяснял он барышням — каждая ошибка и ее исправление лучше ему запоминаются.
Майт, по натуре честолюбивый и деятельный, учился с железным упорством и неутомимым усердием, совершенствуясь в своем ремесле, приобретал общие знания, овладевал немецким языком. По вечерам, когда все подмастерья и ученики сладко похрапывали на своих нарах, расположенных в мастерской в несколько ярусов, он сидел за книгами и заучивал назубок все, что тол 1,ко умещалось в голове. Воскресные дни он почти целиком посвящал занятиям и не пропускал ни одного урока в воскресной школе, где вскоре стал одним из лучших учеников. А так как ученье давалось ему легко и память у него была хорошая, то он за короткое время успел накопить много знаний.
Уже на третий год своего обучения Мати говорил по-немецки вполне споено для ремесленника, а тем более для ученика; на четвертый год он научился писать на этом языке без особенно грубых ошибок, а к концу его ученичества едва ли кто-нибудь сказал бы, что этот юноша всего несколько лет назад явился в город прямо от сохи, в коротких штанах и постолах, умея изъясняться только на презренном «деревенском» языке.
По просьбе Майта,— а он уже проявил свое дарованье,— в мастерской ему стали поручать самые тонкие резные работы. Здесь он двигался вперед еще быстрее, чем в изучении языка и всякой книжной премудрости. Будучи старшим учеником, он выполнял работы, которые сделали бы честь любому опытному подмастерью. Он неутомимо искал новых моделей и комбинировал их, а иногда придумывал и самостоятельно, что вызывало немалую досаду Оскара Брандта, а мастеру доставляло тем большее удовольствие. Если старший подмастерье часто браковал и отвергал предложения и эскизы деревенского зазнайки, мастер Виттельбах, когда они попадали ему в руки, охотно их использовал, и автор получал заслуженную похвалу. Виттельбах с удовольствием всем заявлял, что опыт, который он проделал, взяв в ученики деревенского мальчика, превзошел все ожидания. Майт блестяще закончил испытательный срок, а теперь и успешное завершение ученичества было не за горами.
Майт уже начал мечтать о своей пробной работе на звание подмастерья. Она должна выйти очень красивой — так с воодушевлением решил молодой честолюбец. И вот на исходе шестого года долгожданное пробное задание было наконец получено. «Достопочтенный столярный цех» обязал Майта изготовить изящный ларец, в котором гармонически сочетались бы все главнейшие мотивы резьбы, применяемые в столярном деле. Задача была не из легких, но как раз это и обрадовало Майта. Теперь он мог наконец показать, чего стоят его смекалка и искусные пальцы л чему он научился за шесть лет. Теперь он умел вырезать и львиные головы, и рыбьи хвосты, и улыбающихся фавнов меж причудливых стеблей и листьев — и все это оказывалось более красивым, стильным, тонким, чем фигурки, украшавшие господский шкаф и стол на Н~ской мызе. В радостном возбуждении, охваченный творческим пылом, приступил Майт к пробной работе.
Между тем добрый мастер не забыл уладить дело, которое Майт совсем упустил из виду. Майт, хотя и был отпущен с помещичьей земли и мог поселиться в городе, но не состоял еще в списках горожан, не был «приписан к городу». А тогдашний ремесленник должен был непременно значиться горожанином, иначе он не мог стать подмастерьем. Занесение в списки стоило немалых денег, а их у Майта не было. Тут мастер Виттельбах по собственному почину пришел ему па помощь п записал его в горожане раньше, чем Майт закончил свою пробную работу. Господин Виттельбах умел ценить усердного и способного работника.
5 МАТИАС ЛУТЦ СТАНОВИТСЯ ПОДМАСТЕРЬЕМ
Прием в подмастерья, как это было в обычае и в более поздние времена, совершался четыре раза в год — к пасхе, к янову дню, к михкелеву дню 1 и к Новому году.
1 22 июня, 29 сентября.
Если была необходимость, цех собирался для приема новых подмастерьев и вне этих сроков; но тогда ученик, по ходатайству которого это делалось, должен был платить особо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37