Если не считать клубных празднеств, изредка устраиваемых концертов, загородных прогулок и т. д., главную заботу о развлечениях для таллинских жителей нес на себе городской театр, призванный к жизни предприимчивостью писателя Аугуста фон Коцебу. Лучших актеров все, особенно женщины, считали полубожествами, носили на руках, и часто на столе у такого полубога валялись пылкие любовные письма верных и добродетельных городских матрон, не говоря уже о лирических поэмах, принадлежащих перу «благовоспитанных» барышень, а многим
1 Я использовал здесь некоторые мысли из книги Леопольда фон («Силуэты из прошлого г. Ревеля»). Этот человек жил в то время в Таллине и хорошо знал современные ему общественные условия. (Примеч* автора.)
трагикам и первым любовникам приходилось среди таллинских Пентефриевых жен играть роль Иосифа, причем не всегда по причинам этического порядка.
Хороший тон и установившиеся обычаи требовали усердного посещения церкви. По воскресеньям с утра — в церковь, после обеда — к соседям на кофе, а вечером — это касается, конечно, мужчин — в клуб или кабачок; таков был заведенный порядок. Искусных церковных проповедников женщины боготворили так же, как в театре искусных актеров. В немецких церквах самым знаменитым оратором тогда считался пастор Гун. Этот усердный пастырь поставил себе особой целью как можно более яркими красками рисовать перед своими духовными чадами все ужасы греха и грядущего светопреставления. Кого пастор Гун однажды пробудил от сна греховного — тот уж так и продолжал бодрствовать. Этот пастор пользовался в Таллине огромным влиянием. Его сравнивали с самыми прославленными, вошедшими в историю проповедниками, обращавшими людей на путь истинный, и с различными отцами церкви. Его и почитали и боялись одновременно. Редко кто мог отказаться от тех острых ощущений, какие испытывал человек, после трудовой педели снова наконец оказавшись в церкви св. Олая, под потоками кипящей смолы и горящей серы, которые пастор низвергал с кафедры на свою паству.
О внешнем мире в Таллине мало что слышали и знали. Вести доходили сюда медленно и скупо, местной периодической печати не было. Правда, некий господин Лютер издавал здесь на немецком языке «Еженедельную газету», но это был маленький, плохо отредактированный листок, да и читали его лишь наиболее образованные люди. Знатные господа, жившие в городе и поместьях, выписывали несколько экземпляров «Санкт-Петерсбургер цейтунг». А большинство простых горожан жили совсем без газеты и довольствовались теми случайными крохами известий, которые Задали со стола немногочисленных читателей газет.
Не удивительно, что большая часть таллиицев узнала о начале Крымской войны лишь в 1854 году, когда город уже кишел казаками, уланами, кирасирами и прочими блестящими воинскими мундирами; это подтверждало устрашающие слухи о том, что английская и французская эскадры, соединившись, устремились в Балтийское море, в Финский залив, и здесь, наверное, обрушат на города Российской империи огонь и металл. Война, которая близ Дуная, на турецкой земле, велась уже, собственно, с июля 1853 года, для таллинских жителей была заметна только по тем строительным работам и тем разрушениям, которые приказывал производить в городе генерал Берг1, главнокомандующий русских войск, стоявших в Таллине и его окрестностях.
С лихорадочной поспешностью ремонтировались, перестраивались и укреплялись старинные таллинские крепостные валы, ворота и форты, сооружалось множество береговых батарей, а часть города между Кэйсмяги, Большими морскими воротами, и западной батареей разрушалась и сносилась. Все красивые домики этой слободки, в том числе и «Хромая лягушка», а также большая часть зеленых фруктовых садов и огородов были уничтожены. Все это было вызвано опасениями, что в случае вражеской бомбардировки в предместье возникнут пожары и это может принести гибель всему городу. Жители вынуждены были искать себе крова кто где мог. На второй год войны были безжалостно вырублены и прекрасные ивовые и рябиновые аллеи, широким кругом окаймлявшие валы. Предводителю дворянства барону Унгерну с трудом удалось спасти маленький Детский парк, он пообещал генералу Бергу под свою личную ответственность, что уничтожит маленький парк, как только возникнет угроза обстрела города. Какую опасность для города и крепости мог представлять в случае бомбардировки Детский парк, находившийся за валом, вдали от моря,— это для таллинских жителей так и осталось непонятным.
Началось великое бегство. Кто имел хоть малейшую возможность, искал убежища в сельских местностях или в маленьких городах, расположенных далеко от морского побережья; во всяком случае, жен с детьми и самое ценное имущество отправляли подальше от города. Не хватало ни повозок, ни лошадей, чтобы перевезти в безопасные места охваченных паникой беженцев и их добро. Церковные поместья, кистерские дома, такие городки, как Пайде, Раквере и Хаапсалу, кишмя кишели перепуганными женщинами, детьми, да и мужчинами из тех, кто потрусливее. Тот, кто из-за коммерческих или служебных дел принужден был оставаться в городе, старался защитить свой дом и свое добро от огня и вражеских снарядов тем, что до отказа набивал чердаки и сараи песком. По
1 Впоследствии — генерал-губернатор Польши. (Примеч. автора.)
ночам горожан часто поднимали с постели ложной тревогой: вот-вот должна начаться бомбардировка! Так проходили день за днем, неделя за неделей, храбрые бюргеры «для куражу» пропили уже в кабачках кучу денег, а на город так и не упало ни единого ядра.
Англо-французская эскадра под командованием адмирала лорда Непира действительно появилась в Финском заливе, подавив перед этим крепость Бомарзунд на Аландских островах, и подвергла бомбардировке несколько неукрепленных городов на побережье Финляндии, но Таллин, Кронштадт и Свеаборг обстреливать не решилась: старый лорд Пепир был для этого слишком осторожен и осмотрителен. Он не смог даже полностью забыть эти гавани для торговли. Крупных кораблей, правда, не пропускали, но мелкие парусные суда темными ночами пробирались то в одну, то в другую гавань, особенно часто заходя в Таллин, где в связи с этим необычайно расцвела контрабанда.
Неприятель стоял под Таллином. Каждый трепещущий от страха горожанин мог его видеть и в подзорную трубу и простым глазом. Вокруг острова Найссаар временами скапливалось до ста английских и французских кораблей; постреливали из пушек, но только ради забавы и для упражнения. К берегу, где на вражеские суда угрожающе глядели русские батареи, лишь однажды приблизились на расстояние пушечного выстрела две английские канонерки.
В эту тревожную весну мадам Виттельбах со своими двумя дочерьми тоже устремилась в деревню искать себе надежного пристанища. Недалеко от Пайде, в доме знакомого управляющего мызой, жила она в треволненьях жизнью беженки, а папаша Виттельбах, мужественно оставшийся защищать город, уверял знакомых в клубе, что сейчас, когда для других настало грозное военное время, для него наступил самый глубокий мир.
Осенью все беглецы вернулись в город, так как ноябрьские штормы заставили осторожного противника покинуть Финский залив: подводные скалы и мели, которыми усеяно дно залива, могли оказаться для кораблей опаснее, чем залпы крепостных пушек. Зима прошла спокойно. Таллинские девицы танцевали и флиртовали с блестящими гвардейскими офицерами, в клубах и частных домах устраивались торжественные банкеты, возглашались тосты во славу отечества. Но за мирной, веселой зимой последовала весна, снова принесшая с собой страх и волнение.
С подлинного театра военных действий, из Крыма, стали приходить дурные вести. Несмотря на то, что военная цензура была очень строга, а «Еженедельная газета» Лютера мала, горожане узнавали если и не из других источников, то из частных писем, что царским войскам противостоит сильный противник, который хоть и терпит иногда поражения, но и сам умеет дать отпор. Военная мощь России при императоре Николае и слабость западных держав породили у всех твердую уверенность в том, что перед русскими войсками никому не устоять, даже коалиции более чем трех государств. Но, как свидетельствовали военные сообщения из Крыма, дело оборачивалось иначе, и уверенность в победе сменилась тревогой.
Севастополь был осажден с самой осени, под ним уже разыгралось несколько битв, с переменным успехом для русских. Так как осада длилась уже да ми о, о доблести русских войск рассказывали прямо чудеса, а главное — так как во время суровой зимы болезни проделали страшную опустошительную работу в стане англичан, французов и турок,— все твердо надеялись, что неприятель еще до весны с позором отступит и поднимет белый флаг. Надежда эта не сбылась. Упорный враг выдержал все беды и напасти, получил к весне большие подкрепления и добыл себе еще одного союзника: к нему присоединилась Сардиния и к маю тоже направила в Крым пятнадцать тысяч солдат. После зимнего затишья, уже в феврале, начались тяжелые бои. Русские атаковали турок Евпаторией, однако потерпели поражение. Затем внезапно распространилась весть о смерти Николая 1, могущественнейшего из государей Европы, и повергла малодушных в еще больший трепет. А вскоре за этим последовали сообщения из Севастополя о страшных штурмах и кровавых битвах, в которых блестящие победы русских чередовались с их тяжкими поражениями.
Весной 1855 года из Таллина началось еще более паническое бегство, чем в предыдущем году. Англо-французский флот появился снова. Теперь им командовал более молодой и энергичный англичанин, адмирал Дэндас. Стоящие в Таллине и его окрестностях русские войска, численностью до тридцати тысяч, также имели теперь нового главнокомандующего: генерала фон Берга сменил фон Граббе. Но и этой весной и летом опасения таллинцев оказались напрасными. По временам, правда, со стороны финского берега доносился глухой пушечный гром: это стреляли по Свеаборгской крепости. Но к таллинским батареям ни один неприятельский корабль не приближался. Настроение постепенно менялось, люди смелели, и уже в конце лета женщины и дети снова стали возвращаться в город. В их числе была и мадам Виттельбах с дочерьми — обстоятельство, по поводу которого доблестный мастер высказал пожелание, чтобы война продолжалась и в течение будущего лета столь же приятным образом.
Мечта его, однако, не исполнилась. В начале сентября в Таллин дошли вести о падении Севастополя, а вскоре и сообщение о том, что император Александр II выразил желание заключить мир. Это диктовалось, главным образом, экономическими причинами: длительная война истощила финансы государства, а неприятельская блокада подорвала торговлю. Эпидемия и голод усугубляли бедствия народа. Союзники, за исключением англичан, тоже были утомлены войной. При содействии Австрии в начале следующего года был созван в Париже мирный конгресс, п 30 марта ангел мира простер над Европой пальмовую ветвь: договор был подписан.
После войны в Таллине произошли большие изменения. В 1857 году императором был издан указ, по которому Таллин был исключен из списка крепостей. Это известие было встречено с большой радостью. Старый ганзейский город мог сменить тесный военный мундир на просторный сюртук. Все городские ворота, за исключением одних, были снесены, часть крепостных рвов засыпана, большинство валов срыто. На их месте с течением времени появились красивые аллеи, а на сохранившихся крепостных холмах — на горке у Больших морских ворот — возникли нынешние великолепные парки; отсюда в более поздние годы таллинский житель мог с гордостью охватывать свободно простирающимся вдаль взглядом свой растущий и развивающийся город.
После войны жизнь в Таллине вошла в прежнюю колею и снова потекла медленно и спокойно. Многочисленные войска со своими богатыми офицерами оставили в городе немало денег. Торговец потирал руки, выпивал по вечерам одним стаканом вина больше и благодушно обсуждал за клубным столом минувшие события.
Спустя два года, когда без конца повторяемые воспоминания о военном времени уже успели порядком приесться, у почтенных таллинских обывателей неожиданно появилась новая необычайная тема для разговоров. Снова разыгрались события, взволновавшие горожан, хотя и не всех и не так сильно, как это было во время войны.
В ряде сельских местностей весной 1858 года начались крестьянские волнения, направленные против помещиков. После долгих оттяжек и проволочек долгожданное новое «Положение о крестьянах Эстляндской губернии» было наконец подготовлено настолько, что его смогли обнародовать и в эстонском переводе сделать доступным для крестьянства. Этот новый закон должен был принести изнывавшему под тяжким помещичьим гнетом коренному населению страны, помимо новых, улучшенных порядков в волостных общинах, также и облегчение отработочных и податных тягот. И действительно, в новом законе, по крайней мере если следовать его букве, имелись пункты, говорившие о таких облегчениях, а именно — так называемые дополнительные отработки были снижены по сравнению с существовавшими доселе. Но как испугались крестьяне, когда помещики им заявили, что облегчения, предусмотренные новым законом, только тогда войдут в силу, когда по всей губернии земля будет перемерена, а поместные и крестьянские земли размежеваны. А работа эта якобы займет по меньшей мере лет десять! Крестьяне не поверили этому разъяснению. Они не могли себе представить — почему в законе, который, согласно официальным сообщениям, должен был после 23 апреля полностью вступить и действительно вступил в силу, не вошли в действие именно те статьи, которые сулили порабощенному народу облегчение его участи. Так как крестьяне по своей неграмотности или малограмотности сами не могли хорошенько разобраться в содержании закона, а помещики, пасторы и чиновники им достаточно основательно его не разъяснили, то народ стал думать, что господа ради своей выгоды, нарушая царскую волю, не хотят вводить в действие новый закон в полном его объеме. Это убеждение распространилось среди крестьянства по всей стране, порождая озлобление против помещиков, так что в ряде местностей крестьяне стали отказываться от выполнения дополнительных отработок. Помещики вызывали к себе на подмогу военные отряды, чтобы решительно подавить сопротивление крестьян и наказать непокорных.
Если в других местностях сопротивление помещикам выражалось лишь в форме отказа от дополнительных отработок и прекращалось тотчас же, как только гакенрихтер подвергал виновных телесным наказаниям или как только появлялся военный отряд, то в одной из волостей Харьюмаа, в приходе Юру, выступления крестьян против дополнительных отработок вылились в серьезные волнения. Крестьяне поместья Махтра услышали о том, что некий не в меру ретивый и свирепый гакенрихтер из прихода Козе велел беспощадно выпороть мужиков за их строптивость. И когда мужики из Махтра за непокорность были вызваны к тому же самому гекенрихтеру, они решили к нему не являться и скрылись в лесах и болотах. Но, зная, что против них непременно будут высланы войска, они позвали к себе на помощь крестьян из других волостей.
Призыв их был услышан. На мызу Махтра действительно явился отряд солдат, чтобы розгами и палками учинить экзекуцию над бунтовщиками; в то же время и из своей, и из соседних волостей сюда стали толпами стекаться крестьяне, решившие воспрепятствовать порке. Между крестьянами и солдатами произошло настоящее сражение, стоившее многих жертв. Перевес был на стороне крестьян, солдаты были обращены в бегство и махтраская мыза попала в руки победителей. Пьяные люди долго громили и разрушали все вокруг; наконец строения мызы по невыясненным причинам загорелись и большая часть их превратилась в груды пепла.
Это событие породило среди окрестных помещиков опасения, что крестьяне замышляют поднять еще более крупный мятеж, сжечь и другие имения в этом приходе. В величайшем смятении помещичьи семьи устремились в город. Если три-четыре года тому назад городское дворянство, страшась призраков войны, искало убежища в сельских местностях, то теперь поместная знать стала искать защиты за городскими стенами. Но как тогда война не коснулась Таллина, так теперь и крестьянское восстание не разразилось. В деревни прибыло много войск, и движение было всюду подавлено. Крестьян, принимавших участие в так называемой «войне в Махтра», всех разыскали, под конвоем привезли в Таллин, заключили в тюрьму и предали военному суду. После долгого разбирательства суд приговорил обвиняемых к смертной казни, которая была впоследствии заменена тяжким телесным наказанием и ссылкой в Сибирь на каторжные работы или на поселение 1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37