И юная девушка, подчиняясь благородному порыву, преодолела девичью стыдливость при виде обнаженного мужского тела, поборола отвращение, вызванное страшными ранами, и помогала, помогала людям, совсем для нее чужим. Майт Лутс чувствовал: они товарищи — эта девушка, Як и он сам, Майт...
А та, что, завидев несчастных, обратилась в бегство... та, что спросила с гневным изумлением, зачем их привезли сюда... та, о ком Конрад Губер с едкой насмешкой сказал, что в сестры милосердия она не годится... та — кто такая?
Лутц повернулся на другой бок и уткнулся лицом в подушку, пытаясь заснуть. Но это ему удалось лишь за полчаса до того, как люди стали подниматься на работу.
Днем он получил через Лийзу секретную записочку от Берр1ы. Она хотела с ним встретиться вечером. Свидание было назначено в Кадриорге, перед домиком Петра Первого. После обеда мамзель Берта отправлялась делать визиты друзьям и родственникам по поводу своего возвращения, поэтому могла утаить часок и для возлюбленного.
Парочка встретилась в условленном месте и тотчас же начала совещаться, какую тактику избрать для возобновляемой борьбы.
Берта, разумеется, возвратилась из столицы такой же «несчастной», как и уехала. В этом она хотела убедить родителей с перного же дня. Она по-прежнему будет притворяться, причем пустит в ход еще более действенные приемы. Она опять будет голодать, страдать бессонницей, вздыхать, глядя в окошко, бродить по дому с заплаканными глазами. Говоря об этом, Берта смеялась и крепко сжимала руку любимого.
Но любимый был задумчив и лишь молча покачивал головой. Тем не менее и его невеста обязала применять более энергичную, наступательную тактику. Он доля^ен опять напомнить мастеру о своей тяге к скитаниям и в то же время устремиться к цели более прямым путем.
Он ведь часто сидит с папой за кружкой пива. Пусть обронит как-нибудь невзначай несколько словечек. Этак для пробы, обиняком, полушутя. Так, чтобы не заставлять старика сразу высказывать что-либо определенное, а только выведать его мнение.
Матиас, слушая Берту, опять думал о том, какая ему достанется хитрая, поразительно хитрая жена. Он обещал сделать все, что ему велели, но особенно счастливым себя не чувствовал. Слишком уж много фальши. Он не привык разыгрывать такие роли. Если бы ему позволили поступить по-своему, он сейчас же явился бы к мастеру и спросил: «Согласны ли вы отдать мне в жены свою дочь или нет?»
Этой мыслью он поделился и с невестой. Но та сказала:
— Все это было бы хорошо, но вдруг он тебе ответит так же откровенно: «Нет, не согласен!» Тогда ты и себе и ему закроешь все пути. Зачем же, вломившись в дверь, спотыкаться и падать на пороге? Нет, мы должны потихонечку проскользнуть в такую дверь, которую случайно забыли закрыть, ее-то мы и должны искать.
— Мы должны высматривать, выслеживать, подкрадываться,— добавил Матиас не без горечи.
— Тут уж ничего не поделаешь, мой дорогой! Только так мы и сможем достигнуть цели.
Матиас вздохнул, но все же обещал, что пойдет по намеченному пути.
Он действительно хотел сдержать свое слово. Но в деле, которое тебе не по душе, слово сдержать не так-то легко. Матиас находил, что торопиться тут нечего. Не сегодня, так завтра, да и послезавтра еще день есть. Сегодня мастер не в духе, завтра у самого жениха нет настроения, послезавтра за столом оказываются посторонние и так далее. А когда страдалица-невеста с нетерпением спрашивает, чего жених успел за это время добиться, незадачливый делец краснеет и начинает лгать.
Берта же играла свою роль мастерски. Она сумела до основания разрушить все надежды родителей, опровергнуть все предсказания петербургской родственницы* обещавшей, что Берта возвратится из столицы в Таллин либо счастливой невестой человека достойного, либо, по крайней мере, прежней жизнерадостной девушкой, исцеленной от своей злополучной любви. К родителям их дочь вернулась несчастным, разбитым человеком, страждущим душой и телом. Казалось мало вероятным, чтобы она так рьяно предавалась столичным развлечениям, как это описывала кузина. Та, видно, только старалась утешить родителей. И если вправду у Берточки был какой-то поклон-нжк, то, значит, он не сумел тронуть ее сердца. Эта несчастная девочка любит Матиаса, любит его одного. Это и слепому ясно...
Теперь должно было случиться то, что казалось неизбежным при таком положении вещей. Родители вынуждены были волей-неволей решиться на тягостный для них шаг. Они убедились, что иных средств спасти свое дитя у ВЕК. нет. Но со свойственной человеку беспечностью они тоже со дня на день откладывали неприятное, щекотливое дело, оттягивали трудное решение и, как это обычно бывает с людьми, попавшими в беду, казалось, ждали, не поможет ли им в последнюю минуту какой-нибудь счастливый случай, какое-нибудь чудо.
И — подумать только! — им вдруг блеснул в непроглядной тьме слабый луч надежды! Когда, казалось, уже все пути были отрезаны, они внезапно увидели перед собой дорожку, которой до сих пор не знали и не замечали. Ведет ли она к цели, еще не было ясно; по человек, заблудившийся в лесу, вступает и па незнакомую тропинку, лишь бы выбраться из чащи.
Эту тропинку обнаружила мадам Виттельбах своим зорким женским взглядом, своим блуждающим в поисках выхода материнским оком.
— Георг! — сказала она однажды мужу, странно блеснув глазами.— Как ты думаешь — Матиас Лутц любит нашу дочь, серьезно любит?
Мастер удивленно поднял глаза.
— Он ведь хочет к ней свататься, а если хочет свататься...
— Свататься! Как будто нельзя свататься не любя! — воскликнула мадам.— Неужели ты не знаешь, что этот хитрец хочет еще заполучить, кроме нашей дочери?
— Ну еще бы, конечно, знаю: он хочет стать зятем Виттельбаха, стать мастером, да и от приданого он, наверное, тоже не откажется.
— Ну вот! Значит, у нас нет ни малейшей уверенности в том, что он любит Берту. И само по себе это вовсе не плохо.
— Как так?
— Это может нас спасти.
— Я тебя не понимаю.
— Неужели ты ничего не заметил?
— Нет. А что такое?
— У нас уже третью неделю живет эта девушка, эта беглянка...
— Лена, наша швея? При чем тут она?
— Разве ты не видишь, как он, Матиас, на нее посматривает за столом?
Виттельбах расхохотался:
— Ты, Сусанна, не требуй от меня, чтобы я умел читать в глазах или понимал «язык цветов»! Пусть уж эта премудрость остается вам, женщинам. По-моему, все наши подмастерья смотрят на Лену сладкими глазками — девушка очень мила... чертовски мила! — И мастер прищелкнул пальцами и облизнулся, словно и он умел ценить подобные лакомства.
— Георг, я умею различать, какие взоры бросает одни человек и какпе другой,— продолжала супруга.— Для других подмастерьев Лена просто девчонка, на которую стоит поглазеть, а для Матиаса Лутца, если не ошибаюсь, она значит гораздо больше. Другие подмастерья — пустые ловеласы, а Матиас — нет. Он человек слишком серьезный, трезвый, рассудительный, замкнутый...
— Но если он такой, так что же, черт его дери, ты заметила в его взорах?
— А видишь ли, если уж такой серьезный человек полюбит, так полюбит по-настоящему. Он с любовью не шутит. Он не мотылек, порхающий с цветка на цветок.
— Послушай, Сусанна, в каком романе ты вычитала эту поэтическую фразу? — засмеялся мастер, покачиваясь па стуле.
— Она подсказана жизненным опытом,— возразила мадам Виттельбах.— Я вообще не понимаю, как ты можешь отпускать плоские шуточки, когда речь идет о таких серьезных вещах, о счастье твоего ребенка!
— Так объясни же мне наконец, какой вывод ты делаешь из своих наблюдений и предположений! Ты прочла во взгляде Матиаса, что он отнюдь не мотылек...
— Я прочла в его взгляде, что он питает к этой девушке нежные чувства.
— Ладно, допустим, он питает к Лене нежные чувства. Но ты же говоришь, что он не мотылек, что он человек серьезный, трезвый, рассудительный. И этому человеку представляется возможность стать зятем Георга Виттель-баха, мастером, владельцем большого дома, доходного предприятия и кругленькой суммы денег. Если бы он все это променял на какое-то смазливое личико, он не был бы серьезным, трезвым и рассудительным человеком, а самым настоящим мотыльком. А я его мотыльком не считаю. Это мое серьезное и трезвое мнение. Следовательно, дело обстоит точно так же, как и раньше.
— Ты упускаешь из виду любовь, Георг! Любовь творит чудеса, но и заставляет делать глупости.
— Серьезного, толкового человека она едва ли заставит делать глупости. Матиас Лутц, помимо всего прочего, еще и честолюбив, крайне честолюбив. Если уж он себе наметил какую-то цель, то честолюбие не позволит ему ни отклониться в сторону, ни остановиться на полпути. Я его знаю как свои пять пальцев.
— Любовь изменяет людей до неузнаваемости,— с чисто женским упрямством стояла на своем госпожа Виттельбах.— Мы ведь воочию убеждаемся, куда она может завести человека. Разве наше родное дитя не есть тому живой пример? Разве дочь мастера Виттельбаха не мечтает пойти к алтарю с бывшим мужиком Н-ской волости? Или ты, может быть, скажешь, что Берта какая-нибудь пустая, ветреная девчонка? Разве она не получила тщательного воспитания, хорошего образования? Разве она не вполне взрослая девушка, разве не знает, что принято и что не принято в нашем кругу? Разве нельзя ее тоже назвать серьезной, трезвой, разумной? Л куда теперь все это девалось?
Мастер Впттельбах чунствовал, что его разбили по всем пунктам, так, по крайней мере, казалось. И все же он недоверчиво покачал головой. М>атиас Лутц?.. Нет, этот человек сделан из твердого, сухого дерева. Такое дерево не коробится, не боится сырости, не дает трещин.
— Ты, значит, думаешь... короче говоря... что Лутц оставит Берту и женится на Лене... откажется от наследницы мастера Виттельбаха и посватается к бедной служанке? — сказал мастер уже более серьезным тоном.— Или ты, может быть, считаешь, что он просто негодяй — сватается к одной, а любит другую, женится па одной, а с другой будет изменять жене?
— Я ни того, ни другого не могу утверждать определенно,— отвечала мамаша.— Откуда мне знать, какие у Матиаса намерения насчет Берты или Лены. Возможно, он и сам еще этого хорошенько не знает. Я говорю только об ОДРЮМ простом факте: он смотрит на нашу швею такими глазами... такими глазами, в которых, по-моему, заметно нечто большее, чем легкая симпатия или обычная дружба. И дай бог, чтобы я не ошиблась! Пусть бы Лутц и эта девушка поскорее стали счастливой парой — это положило бы конец злополучной страсти Берты, и мы вернули бы себе свое дитя. Я нисколько не сомневаюсь, что на первых порах Берта будет лить горькие слезы, но время излечивает все, даже самые тяжкие; и я уверена — настанет день, когда она, оглядываясь назад, будет с улыбкой вспоминать свой дурной сои, свое нелепое увлечение.
— Ты придала всей этой истории такой гладенький конец, будто бы отполировала его,— задумчиво ответил мастер,— я против такого конца не возражал бы. Но боюсь, что твое здание построено на слишком шатком основании и скоро рухнет. Твои зоркие глаза увидели на сей раз то, чего и в помине нет.
— Но ведь мы можем это проверить, Георг. Чтобы поскорее все выяснить, предлагаю тебе такой плап. Попытайся заставить Лутца проговориться. Сделай так, чтобы он как-нибудь выдал свои чувства. Это ведь можно проделать между прочим, когда выдастся подходящая минутка и настроение, легко и непринужденно. И сам ты увидишь, что он в нерешительности, колеблется, смущается, дай ему понять, что он не должен питать какие-либо надежды насчет Берты, и в то же время постарайся направить его мысли к этой миленькой и сладенькой швее: такому, как Матиас, она как раз пара — и по рождению, и по сословию, и по воспитанию, и по образованию. А потом я примусь обрабатывать Берту новым способом.
— Но вот что меня удивляет,— сказал мастер,— как это Берта не заметила за Лутцем того, что заметила ты. Ведь, говорят, ревнивый глаз — самый зоркий, он видит сквозь доску в несколько дюймов толщиной, видит и то, чего вообще не существует.
— Ты ошибаешься, думая, что Берта ничего не замечает. Она глаз не спускает с Лутца и все время следит за ними обоими. Я несколько раз видела, как она хмурится и сжимает губы от досады, когда Матиас разговаривает или переглядывается со швеей. Но наша дочь горда. Она знает себе цену. Поэтому она и не опасается какой-либо угрозы со стороны этой деревенской девчонки. «У той ведь ничего нет за душой, кроме розовых щек,— чем же она может привлечь Лутца?» — так думает Берта. А кроме того, она твердо верит в честность и верность Лутца.
— От тебя, мама, ничего не скроется в этом мире! — воскликнул веселый мастер, снова обретая свое шутливое настроение.— Твое око пронизывает ближних твоих до самых печенок, проникает в самые сокровенные уголки человеческих сердец — прямо хоть трепещи от страха перед тобой... Твое поручение, Сусанна, я выполню при первом же удобном случае. Уж я заставлю парня признаться, можешь быть уверена!
Он хотел уйти, но жена его задержала.
— Еще несколько слов. Мы про Лену так и не заявляем квартальному. Не будет ли у тебя в конце концов неприятностей из-за того, что мы ее у себя прячем?
— Э, пустое! — Виттельбах махнул рукой.— Во-первых, никому не придет в голову искать ее у пас, а во-вторых, я, как тебе известно, хорошо знаком с квартальным надзирателем и даже с самим полицмейстером. Жаль, что секретарь Рутов сейчас в отпуске и я до сих пор не смог через него довести это дело до сведения губернатора. Как только Рутов вернется, мы добьемся для Лены законной защиты. По-моему, об этом деле мы можем не беспокоиться.
Через несколько дней мастер Виттельбах с изумлением убедился, насколько проницательна его достойная половина. Выполняя поручение супруги, он заманил Матиаса Лутца на скользкий ледок и... Матиас Лутц поскользнулся, хотя и удержался на ногах.
Однажды вечером они сидели у Гартмута, дружески беседуя. Мастер, как он это часто делал, пригласил сюда подмастерья. Поговорили о том о сем, и наконец Виттель-баху удалось смлзать ниточку бесе/мл в нужном месте. Они с Матиасом тол копали об одном молодом мастере, о его пробной работе, о повой, недавно открытой мастерской, и тут-то Виттельбах, словно мимоходом, полушутя спросил, а как, мол, Матиас — подумывает ли уже о том, чтобы стать мастером, снятся ли ему такие планы?
— Стоит ли нашему брату ломать себе голову над подобными вещами! — ответил Лутц с чуть-чуть принужденной усмешкой, пытаясь увильнуть от прямого ответа.
— Ну, ну, а почему бы и нет? Такому дельному, предприимчивому, искусному ремесленнику, как вы? Если уж Матиасу Лутцу не думать о знании мастера, так кому же тогда?
— А что одни эти мысли помогут, если всего остального нет.
— Денег, что ли? — спросил Виттельбах.— В деньгах у вас большой нехватки быть не должно — вы ведь бережливый малый. Но если даже у вас самого не хватает денег, то они есть у других. Надежному человеку всякий охотно одолжит этого добра.
— С деньгами бы еще куда ни шло, но вы же помните, мастер, меня на самом деле зовут Майт Лутс... Лутс, без немецкого хвостика,— сказал подмастерье смеясь.
~ Ну, тут горю помочь недолго,— ответил Виттельбах, как бы рассеянно глядя в свой стакан.— Посватайтесь к дочке какого-нибудь мастера — вот и хвостик у вашей фамилии появится!
Матиас беспокойно заерзал на стуле и бросил на мастера испытующий взгляд. Он, видимо, не понимал, к чему тот клонит. Чтобы поддержать легкий шутливый тон разговора, Матиас с улыбкой ответил:
— Легко сказать — посватайтесь! Какой же мастер отдаст свою дочку за Лутса, лишенного этой важной закорючки?
— А почему бы?
Вот Лутц и оказался на опасном месте! Эти несколько невинных словечек увлекли его на скользкий лед. Естественно было бы сейчас услышать его вопрос: «А вы, например, мастер Виттельбах, выдали бы за меня свою дочку?..» Мастер Виттельбах ждал этого вопроса, у него был даже готов подходящий шутливый ответ — ответ уклончивый, не содержавший ни «да», ни «нет». Но Матиас Лутц ни о чем не спросил. Он только махнул рукой и поспешил перевести речь на другое.
Это, по мнению мастера, было подозрительно, очень подозрительно. Виттельбаху даже стало стыдно — настолько подозрительным ему все это казалось. Ведь что он сейчас сделал? Он предложил этому мужчине свою дочь — прямо-таки предложил. Во всяком случае, тот, наверное, понял его слова именно так. И этот мужчина отказался от его дочери! Махнул рукой и переменил разговор...
А Матиас Лутц думал: «Как странно! Мне велено при подходящем случае обиняком выведать у мастера, согласен ли он отдать мне в жены свою дочь. А получается, что мастер выведывает у меня, хочу ли я жениться на его дочери! А я, дурак, машу рукой и перевожу разговор на другое! Если бы Берта это знала! О-о, если бы Берта знала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
А та, что, завидев несчастных, обратилась в бегство... та, что спросила с гневным изумлением, зачем их привезли сюда... та, о ком Конрад Губер с едкой насмешкой сказал, что в сестры милосердия она не годится... та — кто такая?
Лутц повернулся на другой бок и уткнулся лицом в подушку, пытаясь заснуть. Но это ему удалось лишь за полчаса до того, как люди стали подниматься на работу.
Днем он получил через Лийзу секретную записочку от Берр1ы. Она хотела с ним встретиться вечером. Свидание было назначено в Кадриорге, перед домиком Петра Первого. После обеда мамзель Берта отправлялась делать визиты друзьям и родственникам по поводу своего возвращения, поэтому могла утаить часок и для возлюбленного.
Парочка встретилась в условленном месте и тотчас же начала совещаться, какую тактику избрать для возобновляемой борьбы.
Берта, разумеется, возвратилась из столицы такой же «несчастной», как и уехала. В этом она хотела убедить родителей с перного же дня. Она по-прежнему будет притворяться, причем пустит в ход еще более действенные приемы. Она опять будет голодать, страдать бессонницей, вздыхать, глядя в окошко, бродить по дому с заплаканными глазами. Говоря об этом, Берта смеялась и крепко сжимала руку любимого.
Но любимый был задумчив и лишь молча покачивал головой. Тем не менее и его невеста обязала применять более энергичную, наступательную тактику. Он доля^ен опять напомнить мастеру о своей тяге к скитаниям и в то же время устремиться к цели более прямым путем.
Он ведь часто сидит с папой за кружкой пива. Пусть обронит как-нибудь невзначай несколько словечек. Этак для пробы, обиняком, полушутя. Так, чтобы не заставлять старика сразу высказывать что-либо определенное, а только выведать его мнение.
Матиас, слушая Берту, опять думал о том, какая ему достанется хитрая, поразительно хитрая жена. Он обещал сделать все, что ему велели, но особенно счастливым себя не чувствовал. Слишком уж много фальши. Он не привык разыгрывать такие роли. Если бы ему позволили поступить по-своему, он сейчас же явился бы к мастеру и спросил: «Согласны ли вы отдать мне в жены свою дочь или нет?»
Этой мыслью он поделился и с невестой. Но та сказала:
— Все это было бы хорошо, но вдруг он тебе ответит так же откровенно: «Нет, не согласен!» Тогда ты и себе и ему закроешь все пути. Зачем же, вломившись в дверь, спотыкаться и падать на пороге? Нет, мы должны потихонечку проскользнуть в такую дверь, которую случайно забыли закрыть, ее-то мы и должны искать.
— Мы должны высматривать, выслеживать, подкрадываться,— добавил Матиас не без горечи.
— Тут уж ничего не поделаешь, мой дорогой! Только так мы и сможем достигнуть цели.
Матиас вздохнул, но все же обещал, что пойдет по намеченному пути.
Он действительно хотел сдержать свое слово. Но в деле, которое тебе не по душе, слово сдержать не так-то легко. Матиас находил, что торопиться тут нечего. Не сегодня, так завтра, да и послезавтра еще день есть. Сегодня мастер не в духе, завтра у самого жениха нет настроения, послезавтра за столом оказываются посторонние и так далее. А когда страдалица-невеста с нетерпением спрашивает, чего жених успел за это время добиться, незадачливый делец краснеет и начинает лгать.
Берта же играла свою роль мастерски. Она сумела до основания разрушить все надежды родителей, опровергнуть все предсказания петербургской родственницы* обещавшей, что Берта возвратится из столицы в Таллин либо счастливой невестой человека достойного, либо, по крайней мере, прежней жизнерадостной девушкой, исцеленной от своей злополучной любви. К родителям их дочь вернулась несчастным, разбитым человеком, страждущим душой и телом. Казалось мало вероятным, чтобы она так рьяно предавалась столичным развлечениям, как это описывала кузина. Та, видно, только старалась утешить родителей. И если вправду у Берточки был какой-то поклон-нжк, то, значит, он не сумел тронуть ее сердца. Эта несчастная девочка любит Матиаса, любит его одного. Это и слепому ясно...
Теперь должно было случиться то, что казалось неизбежным при таком положении вещей. Родители вынуждены были волей-неволей решиться на тягостный для них шаг. Они убедились, что иных средств спасти свое дитя у ВЕК. нет. Но со свойственной человеку беспечностью они тоже со дня на день откладывали неприятное, щекотливое дело, оттягивали трудное решение и, как это обычно бывает с людьми, попавшими в беду, казалось, ждали, не поможет ли им в последнюю минуту какой-нибудь счастливый случай, какое-нибудь чудо.
И — подумать только! — им вдруг блеснул в непроглядной тьме слабый луч надежды! Когда, казалось, уже все пути были отрезаны, они внезапно увидели перед собой дорожку, которой до сих пор не знали и не замечали. Ведет ли она к цели, еще не было ясно; по человек, заблудившийся в лесу, вступает и па незнакомую тропинку, лишь бы выбраться из чащи.
Эту тропинку обнаружила мадам Виттельбах своим зорким женским взглядом, своим блуждающим в поисках выхода материнским оком.
— Георг! — сказала она однажды мужу, странно блеснув глазами.— Как ты думаешь — Матиас Лутц любит нашу дочь, серьезно любит?
Мастер удивленно поднял глаза.
— Он ведь хочет к ней свататься, а если хочет свататься...
— Свататься! Как будто нельзя свататься не любя! — воскликнула мадам.— Неужели ты не знаешь, что этот хитрец хочет еще заполучить, кроме нашей дочери?
— Ну еще бы, конечно, знаю: он хочет стать зятем Виттельбаха, стать мастером, да и от приданого он, наверное, тоже не откажется.
— Ну вот! Значит, у нас нет ни малейшей уверенности в том, что он любит Берту. И само по себе это вовсе не плохо.
— Как так?
— Это может нас спасти.
— Я тебя не понимаю.
— Неужели ты ничего не заметил?
— Нет. А что такое?
— У нас уже третью неделю живет эта девушка, эта беглянка...
— Лена, наша швея? При чем тут она?
— Разве ты не видишь, как он, Матиас, на нее посматривает за столом?
Виттельбах расхохотался:
— Ты, Сусанна, не требуй от меня, чтобы я умел читать в глазах или понимал «язык цветов»! Пусть уж эта премудрость остается вам, женщинам. По-моему, все наши подмастерья смотрят на Лену сладкими глазками — девушка очень мила... чертовски мила! — И мастер прищелкнул пальцами и облизнулся, словно и он умел ценить подобные лакомства.
— Георг, я умею различать, какие взоры бросает одни человек и какпе другой,— продолжала супруга.— Для других подмастерьев Лена просто девчонка, на которую стоит поглазеть, а для Матиаса Лутца, если не ошибаюсь, она значит гораздо больше. Другие подмастерья — пустые ловеласы, а Матиас — нет. Он человек слишком серьезный, трезвый, рассудительный, замкнутый...
— Но если он такой, так что же, черт его дери, ты заметила в его взорах?
— А видишь ли, если уж такой серьезный человек полюбит, так полюбит по-настоящему. Он с любовью не шутит. Он не мотылек, порхающий с цветка на цветок.
— Послушай, Сусанна, в каком романе ты вычитала эту поэтическую фразу? — засмеялся мастер, покачиваясь па стуле.
— Она подсказана жизненным опытом,— возразила мадам Виттельбах.— Я вообще не понимаю, как ты можешь отпускать плоские шуточки, когда речь идет о таких серьезных вещах, о счастье твоего ребенка!
— Так объясни же мне наконец, какой вывод ты делаешь из своих наблюдений и предположений! Ты прочла во взгляде Матиаса, что он отнюдь не мотылек...
— Я прочла в его взгляде, что он питает к этой девушке нежные чувства.
— Ладно, допустим, он питает к Лене нежные чувства. Но ты же говоришь, что он не мотылек, что он человек серьезный, трезвый, рассудительный. И этому человеку представляется возможность стать зятем Георга Виттель-баха, мастером, владельцем большого дома, доходного предприятия и кругленькой суммы денег. Если бы он все это променял на какое-то смазливое личико, он не был бы серьезным, трезвым и рассудительным человеком, а самым настоящим мотыльком. А я его мотыльком не считаю. Это мое серьезное и трезвое мнение. Следовательно, дело обстоит точно так же, как и раньше.
— Ты упускаешь из виду любовь, Георг! Любовь творит чудеса, но и заставляет делать глупости.
— Серьезного, толкового человека она едва ли заставит делать глупости. Матиас Лутц, помимо всего прочего, еще и честолюбив, крайне честолюбив. Если уж он себе наметил какую-то цель, то честолюбие не позволит ему ни отклониться в сторону, ни остановиться на полпути. Я его знаю как свои пять пальцев.
— Любовь изменяет людей до неузнаваемости,— с чисто женским упрямством стояла на своем госпожа Виттельбах.— Мы ведь воочию убеждаемся, куда она может завести человека. Разве наше родное дитя не есть тому живой пример? Разве дочь мастера Виттельбаха не мечтает пойти к алтарю с бывшим мужиком Н-ской волости? Или ты, может быть, скажешь, что Берта какая-нибудь пустая, ветреная девчонка? Разве она не получила тщательного воспитания, хорошего образования? Разве она не вполне взрослая девушка, разве не знает, что принято и что не принято в нашем кругу? Разве нельзя ее тоже назвать серьезной, трезвой, разумной? Л куда теперь все это девалось?
Мастер Впттельбах чунствовал, что его разбили по всем пунктам, так, по крайней мере, казалось. И все же он недоверчиво покачал головой. М>атиас Лутц?.. Нет, этот человек сделан из твердого, сухого дерева. Такое дерево не коробится, не боится сырости, не дает трещин.
— Ты, значит, думаешь... короче говоря... что Лутц оставит Берту и женится на Лене... откажется от наследницы мастера Виттельбаха и посватается к бедной служанке? — сказал мастер уже более серьезным тоном.— Или ты, может быть, считаешь, что он просто негодяй — сватается к одной, а любит другую, женится па одной, а с другой будет изменять жене?
— Я ни того, ни другого не могу утверждать определенно,— отвечала мамаша.— Откуда мне знать, какие у Матиаса намерения насчет Берты или Лены. Возможно, он и сам еще этого хорошенько не знает. Я говорю только об ОДРЮМ простом факте: он смотрит на нашу швею такими глазами... такими глазами, в которых, по-моему, заметно нечто большее, чем легкая симпатия или обычная дружба. И дай бог, чтобы я не ошиблась! Пусть бы Лутц и эта девушка поскорее стали счастливой парой — это положило бы конец злополучной страсти Берты, и мы вернули бы себе свое дитя. Я нисколько не сомневаюсь, что на первых порах Берта будет лить горькие слезы, но время излечивает все, даже самые тяжкие; и я уверена — настанет день, когда она, оглядываясь назад, будет с улыбкой вспоминать свой дурной сои, свое нелепое увлечение.
— Ты придала всей этой истории такой гладенький конец, будто бы отполировала его,— задумчиво ответил мастер,— я против такого конца не возражал бы. Но боюсь, что твое здание построено на слишком шатком основании и скоро рухнет. Твои зоркие глаза увидели на сей раз то, чего и в помине нет.
— Но ведь мы можем это проверить, Георг. Чтобы поскорее все выяснить, предлагаю тебе такой плап. Попытайся заставить Лутца проговориться. Сделай так, чтобы он как-нибудь выдал свои чувства. Это ведь можно проделать между прочим, когда выдастся подходящая минутка и настроение, легко и непринужденно. И сам ты увидишь, что он в нерешительности, колеблется, смущается, дай ему понять, что он не должен питать какие-либо надежды насчет Берты, и в то же время постарайся направить его мысли к этой миленькой и сладенькой швее: такому, как Матиас, она как раз пара — и по рождению, и по сословию, и по воспитанию, и по образованию. А потом я примусь обрабатывать Берту новым способом.
— Но вот что меня удивляет,— сказал мастер,— как это Берта не заметила за Лутцем того, что заметила ты. Ведь, говорят, ревнивый глаз — самый зоркий, он видит сквозь доску в несколько дюймов толщиной, видит и то, чего вообще не существует.
— Ты ошибаешься, думая, что Берта ничего не замечает. Она глаз не спускает с Лутца и все время следит за ними обоими. Я несколько раз видела, как она хмурится и сжимает губы от досады, когда Матиас разговаривает или переглядывается со швеей. Но наша дочь горда. Она знает себе цену. Поэтому она и не опасается какой-либо угрозы со стороны этой деревенской девчонки. «У той ведь ничего нет за душой, кроме розовых щек,— чем же она может привлечь Лутца?» — так думает Берта. А кроме того, она твердо верит в честность и верность Лутца.
— От тебя, мама, ничего не скроется в этом мире! — воскликнул веселый мастер, снова обретая свое шутливое настроение.— Твое око пронизывает ближних твоих до самых печенок, проникает в самые сокровенные уголки человеческих сердец — прямо хоть трепещи от страха перед тобой... Твое поручение, Сусанна, я выполню при первом же удобном случае. Уж я заставлю парня признаться, можешь быть уверена!
Он хотел уйти, но жена его задержала.
— Еще несколько слов. Мы про Лену так и не заявляем квартальному. Не будет ли у тебя в конце концов неприятностей из-за того, что мы ее у себя прячем?
— Э, пустое! — Виттельбах махнул рукой.— Во-первых, никому не придет в голову искать ее у пас, а во-вторых, я, как тебе известно, хорошо знаком с квартальным надзирателем и даже с самим полицмейстером. Жаль, что секретарь Рутов сейчас в отпуске и я до сих пор не смог через него довести это дело до сведения губернатора. Как только Рутов вернется, мы добьемся для Лены законной защиты. По-моему, об этом деле мы можем не беспокоиться.
Через несколько дней мастер Виттельбах с изумлением убедился, насколько проницательна его достойная половина. Выполняя поручение супруги, он заманил Матиаса Лутца на скользкий ледок и... Матиас Лутц поскользнулся, хотя и удержался на ногах.
Однажды вечером они сидели у Гартмута, дружески беседуя. Мастер, как он это часто делал, пригласил сюда подмастерья. Поговорили о том о сем, и наконец Виттель-баху удалось смлзать ниточку бесе/мл в нужном месте. Они с Матиасом тол копали об одном молодом мастере, о его пробной работе, о повой, недавно открытой мастерской, и тут-то Виттельбах, словно мимоходом, полушутя спросил, а как, мол, Матиас — подумывает ли уже о том, чтобы стать мастером, снятся ли ему такие планы?
— Стоит ли нашему брату ломать себе голову над подобными вещами! — ответил Лутц с чуть-чуть принужденной усмешкой, пытаясь увильнуть от прямого ответа.
— Ну, ну, а почему бы и нет? Такому дельному, предприимчивому, искусному ремесленнику, как вы? Если уж Матиасу Лутцу не думать о знании мастера, так кому же тогда?
— А что одни эти мысли помогут, если всего остального нет.
— Денег, что ли? — спросил Виттельбах.— В деньгах у вас большой нехватки быть не должно — вы ведь бережливый малый. Но если даже у вас самого не хватает денег, то они есть у других. Надежному человеку всякий охотно одолжит этого добра.
— С деньгами бы еще куда ни шло, но вы же помните, мастер, меня на самом деле зовут Майт Лутс... Лутс, без немецкого хвостика,— сказал подмастерье смеясь.
~ Ну, тут горю помочь недолго,— ответил Виттельбах, как бы рассеянно глядя в свой стакан.— Посватайтесь к дочке какого-нибудь мастера — вот и хвостик у вашей фамилии появится!
Матиас беспокойно заерзал на стуле и бросил на мастера испытующий взгляд. Он, видимо, не понимал, к чему тот клонит. Чтобы поддержать легкий шутливый тон разговора, Матиас с улыбкой ответил:
— Легко сказать — посватайтесь! Какой же мастер отдаст свою дочку за Лутса, лишенного этой важной закорючки?
— А почему бы?
Вот Лутц и оказался на опасном месте! Эти несколько невинных словечек увлекли его на скользкий лед. Естественно было бы сейчас услышать его вопрос: «А вы, например, мастер Виттельбах, выдали бы за меня свою дочку?..» Мастер Виттельбах ждал этого вопроса, у него был даже готов подходящий шутливый ответ — ответ уклончивый, не содержавший ни «да», ни «нет». Но Матиас Лутц ни о чем не спросил. Он только махнул рукой и поспешил перевести речь на другое.
Это, по мнению мастера, было подозрительно, очень подозрительно. Виттельбаху даже стало стыдно — настолько подозрительным ему все это казалось. Ведь что он сейчас сделал? Он предложил этому мужчине свою дочь — прямо-таки предложил. Во всяком случае, тот, наверное, понял его слова именно так. И этот мужчина отказался от его дочери! Махнул рукой и переменил разговор...
А Матиас Лутц думал: «Как странно! Мне велено при подходящем случае обиняком выведать у мастера, согласен ли он отдать мне в жены свою дочь. А получается, что мастер выведывает у меня, хочу ли я жениться на его дочери! А я, дурак, машу рукой и перевожу разговор на другое! Если бы Берта это знала! О-о, если бы Берта знала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37