Говорили они, конечно, о самых обыденных или посторонних вещах, но „в таком тоне, словно было это бог ведает что такое.
Иногда они искоса посматривали друг на друга, старательно избегая встречаться взглядами. Когда девушка овладела собой и внезапный румянец исчез с ее лица, она показалась Матиасу как будто повзрослевшей, более зрелой, по сравнению с тем, какою он ее видел в последний раз. У рта ее иногда появлялась какая-то маленькая трепетная черточка, нарушавшая мягкие, нежные линии губ, а во взгляде сквозила то глубокая задумчивость, то скрытая тревога.
— Вы с охотой пришли сюда, госпожа Паю? — неожиданно спросил Лутц.
— Вполне,— спокойно ответила Лена.— Я ведь все время сижу дома, да еще без дела, а это скучно.
Потом она стала говорить о скором приезде своих хозяев, которых ждали недели через две, и вскоре свела разговор на недавнюю поездку Матиаса в деревню; при этом подробно расспросила, в каких поместьях Матиас побывал, далеко ли они находятся, как туда ехать, кто их владельцы и какие работы Матиас там выполнил.
Эта беседа, несколько принужденная, но все же дававшая им живую радость и наслаждение, продолжалась всю дорогу. Правда, у каждого сердце щемило при мысли о подлинной причине их сегодняшнего свидания, но оба, видимо, старались оттянуть объяснение до более подходящей минуты, утешая себя тем, что время еще терпит. Казалось, им сейчас просто было отрадно побыть вместе, близко друг к другу, и они боялись нарушить эту радость, заговорив о чем-либо серьезном. Не уславливаясь, куда же, собственно, идти, они, пройдя через Кадри-орг, вышли к берегу моря и вскоре очутились у реки Пириты.
— Переправимся на тот берег? — спросил Матиас.
— Я не прочь,— улыбнулась Лена.
— Могу я вам предложить покататься по реке?
— Благодарю вас, с удовольствием.
Когда они переправились па пароме на ту сторону, Лутц с беспокойной суетливостью выбрал одну из стоявших у берега небольших лодок и принес из харчевни закусок и напитков на дорогу. Девушка села у руля, Матиас сделал несколько сильных взмахов веслами — легкий челн быстро заскользил вверх по реке, к рощам Козе.
Был теплый ясный сентябрьский день. Рассеянными, неяркими лучами солнце лениво ласкало зеленоватую мерцающую гладь моря, темное зеркало реки и лес по обеим ее берегам, испещренный багрово-ржавыми пятнами. В воздухе не было ни тумана, ни пыли, он до самого горизонта был чист и прозрачен, и даже наиболее отдаленные предметы вырисовывались резкими контурами; в полуразрушенных стенах монастыря можно было пересчитать чуть ли не каждый камень, а маленькая мыза Козе глядела из-за деревьев в реку точно на картине, до которой, казалось, можно дотронуться рукой. Чем дальше плыла лодка, тем выше и живописнее становились поросшие лесом берега, тем бурливее текла река в своем ложе, окаймленном скалами.
Спутники молчали. Их легкая беседа постепенно замерла, лица стали серьезными. Они глядели вокруг, каждый порой касался взглядом лица другого, по оба были так погружены в свои мысли, что не чувствовали потребности говорить. Их уста сковывало сознание, что неизбежная минута приближается, и они готовились ее встретить.
Чем больше ослабевали путы неловкости, связывавшие их, тем свободнее смотрели они друг на друга, и каждый подолгу задерживался взглядом на лице другого. Матиасом внезапно овладело волнующее чувство, которое он уже испытал, когда в первый раз сидел возле этой девушки и слушал рассказ о ее бегстве. Это чувство, властно переполнявшее все его существо, зажигавшее кровь в его жилах, соединявшее в себе и духовное и физическое влечение, сейчас снова заставило его подумать: «Прекрасная жена вышла бы из этой девушки!» Он и сейчас не отдавал себе отчета — какие именно черты в ее облике породили в нем это радостное и страстное влечение: то ли эти глаза, глядевшие с дотской искренностью, чистые, как вода родника, то ли сияющее свежестью лицо, то ли маленький рот, сулящий полноту жизни и счастья или волнующая чувства высокая девичья грудь. Матиасу вдруг подумалось: за то, чтобы эта девушка отдала свою жизнь ему, ему одному, стоило заплатить ценою собственной жизни, да и этой цены было бы мало...
Он порывистым движением поднял весла в лодку.
— Лена, почему вы не хотите стать моей женой? Он и сам был почти испуган своим резким вопросом.
А Лона застыла, безмолвно глядя па него.
— Я хочу знать, почему вы настроены против меня,— продолжал Лутц, как ему казалось, спокойнее и мягче; но голос его все же звучал так сурово, будто его сердце сжимал затаенный гнев.
— Я... против вас? — повторила девушка, выпустив из рук руль; она хотела еще что-то сказать, но словно внутренняя сила сковала ей язык. Матиас заметил, что она стала такой бледной, какой он еще никогда ее не видел.
— Вы последнее время относитесь ко мне с неприязнью...— Матиас бросал отрывочные фразы, не спуская глаз с лица девушки.— Ведь сначала мы с вами хороню относились друг к другу... Мне казалось — мы лучшие друзья... я считал, что вы ко мне расположены... я и думать не мог, что вы дадите мне такой ответ... что с вами случилось за это время?
— Я и сейчас к вам отношусь хорошо... мы и теперь друзья,— тихо ответила Лена; голос ее был таким же мягким, умоляющим, как и взгляд.
— Но такая дружба мне совсем не по душе! Я надеялся на большее, я желал большего. Для меня эта дружба все равно что голод... Лена, вы кого-то полюбили? С кем вы познакомились за это время? Молодая девушка отрицательно покачала головой.
— Я ни с кем не познакомилась, вернее — ни с кем таким, кого могла бы полюбить.
— Это правда?
— Да, правда.
Это «да» Лена произнесла так уверенно и искренно, что Матиас с облегчением вздохнул.
— Тогда объясните мне, почему вам кажется, что вы не будете со мною счастливы. Мне думается, я далеко не самый дрянной человек на свете. Руки у меня сильные, здоровье крепкое. Злым меня тоже назвать нельзя, насколько мне известно...
— Но ведь вы обручены, господин Лутц, вы не свободны!
При этих словах по лицу Матиаса словно скользнул яркий луч.
— И ото единственная причина? — спросил он с радостным нетерпением.— Вы еще не знаете, что я порвал со своей невестой?.. Нет, Лена, я свободен, я совсем свободен. Там все давно покончено.
Лена покачала головой.
— Мне трудно этому поверить. Жених с невестой иной раз и поссорятся, но не расстаются же они из-за этого насовсем. Кто из них решится причинить другому горе? Барышня Виттельбах любит вас, господин Лутц, любит всей душой — я это знаю... я сама видела...
— Теперь уже не любит... теперь она меня ненавидит — этого вы видеть не могли,— ответил Матиас.
— И вы думаете, что она счастлива в этой своей ненависти? Она ненавидит вас за то, что вы от нее отказались. Но стоит вам к ней вернуться — и ненависть обратится в любовь... Господин Лутц, я не могу взять на душу такой грех — допустить, чтобы из-за меня человек всю жизнь был несчастен. Это первая причина.
— А вторая? — спросил Матиас, глядя себе под ноги.
— Вторая та, что я и вас не хочу лишать счастья. Я ничего не могу вам принести с собой, решительно ничего. А подумайте, что вы потеряли бы из-за меня? Все свое блестящее будущее! Этот грех % тоже не в силах совершить. Я не смогу вынести тех сожалений, которые потом неизбежно проснутся в вашем сердце. Я буду всю жизнь себя упрекать: смотри, вот что ты наделала! Подумай, кем бы мог стать этот человек, если не женился бы на тебе, если бы ты оказалась достаточно правдивой и благоразумной, чтобы отвергнуть его предложение!.. Человек под влиянием порыва и сам не знает, что делает. Но тем горше ему потом,..
Казалось, девушка говорила сейчас слова, которые дома заучила наизусть,— так плавно они лились, несмотря на все ее волнение. Поэтому они и не производили на Матиаса сильного впечатления, они звучали в его ушах как-то холодно, бесстрастно, неискренно. Или же, может быть, собственные переживания настолько захватили его, что он перестал понимать все остальное и ничто не казалось ему убедительным?
— Сожалеть я пи о чем не буду, этого вам не надо опасаться, душой своей клянусь,— ответил Матиас.— Я никогда ничего не делаю под влиянием порыва; и с Бертой Виттельбах я расстался и с вами стараюсь сблизиться совсем не потоку, что повинуюсь минутному увлечению. Все это плод долгой борьбы и трезвого размышления. Женившись на вас, я был бы во сто крат вознагражден за то, что я теряю, отказываясь от Берты Виттельбах. И если я добровольно иду на такую потерю, то это только показывает, как много я надеюсь выиграть. Вы говорите о счастье всей моей жизни; так знайте же, что счастье это зависит не от девицы Виттельбах,— оно в ваших руках, только в ваших руках. Л вы хотите меня лишить его.
— А счастье Берты Виттельбах? — тихо воскликнула Лена; грудь ее волновалась, губы дрожали, выдавая сильную внутреннюю борьбу.
Матиас Лутц погрузил весла в воду и несколькими сильными гребками снова направил лодку на середину реки.
— Счастье Берты Виттельбах? Неужели вы думаете, что ей может дать счастье человек, который не любит ее?
— Но она его любит.
— Разве вы назовете счастливой женщину, которая, любя мужа, всю жизнь должна мириться с тем, что он ее не терпит, да к тому же еще любит другую? А вам, Лена, это разве казалось бы счастьем?
Девушка ничего не ответила. У Матиаса появилась твердая уверенность в том, что он одержал победу, если только у Лены не окажется никаких других доводов. Он хотел дать ей время подумать, собраться с мыслями, прийти к какому-нибудь решению. Поэтому он и сам умолк и стал быстро грести. Он так разогнал лодку, что вода по обеим ее сторонам запенилась.
Лена молчала. Руки ее снова лежали на руле, широко раскрытые глаза смотрели вдаль каким-то пустым взглядом. Матиасу опять бросилась в глаза ее странная бледность и эта складка горечи и безнадежности у рта.
— Я жду вашего ответа,— сказал он наконец, отирая платком пот с лица.
Лена подняла на него глаза. Ее взгляд выражал страдание, муку и вместе с тем горячую мольбу: «Жестокий, сжалься надо мной, оставь меня!»
Но этот человек не знал жалости, как не знает жалости утопающий, которого вот-вот поглотят волны. Он продолжал спрашивать, он требовал ответа, он упорно бил в одну точку. Ему нужен был такой ответ, которому он мог бы поверить, который он принял бы без спора.
И Матиас наконец услышал его из уст измученной девушки:
— Господин Лутц, я не люблю вас...
Хотя Матиас мог ожидать такого ответа и был готов к нему, все же слова Лены, сказанные почти шепотом, подействовали на него, как внезапный удар молота по голове. Весла выскользнули у него из рук, сильное тело согнулось, взгляд потускневших глаз был устремлен поверх борта лодки, на воду, которая казалась ему покрытой зыбким багровым туманом.
Оба долго молчали. Да если бы девушка и сказала что-нибудь, Матиас едва ли ее услышал бы; он даже не видел и не слышал, как Лена, оставив руль, вдруг пересела на скамью против пего и притронулась к его руке.
— Господин Лутц, простите меня!
Ей пришлось повторить свои слова и крепко сжать руку Матиаса.
Лутц перевел на нее взгляд, словно блуждавший далеко в тумане, кивнул головой и попытался улыбнуться; по это была улыбка умирающего — бледная, усталая.
И вдруг шею его охватили трепещущие руки, горячая щека коснулась его щеки, к груди его прижалась нежная грудь, волнуемая глубокими вздохами, и он услышал рыдания и слова, вырывавшиеся у девушки:
— Это все неправда... все, что я говорила... я и сама этому не верила... Неужели я не могу тебя... тебя одного...
Голос перешел в шепот, слов уже нельзя было разобрать, да едва ли и сама Лена их понимала. Матиас почувствовал, как на его руки упали крупные горячие слезы. Эти слезы и жаркое дыхание, коснувшееся его лица, заставили его очнуться. У него вырвалось восклицание -= скорее крик испуга, чем радости,— потом он обхватил обеими руками эту головку, это сокровище, только что ему дарованное, прижал ее к груди, к своей щеке и прошептал, улыбаясь от счастья, точно спасенный от гибели утопающий:
— Так и должно быть, Лена, так хорошо...
Их лодку тихо несло кормой назад вниз по течению, пока она не остановилась в изгибе реки, между берегом и деревом, упавшим в воду. Отсюда лодка как бы попыталась сама высвободиться — нос ее стал поворачиваться к середине реки. Но уплыть ей не удалось. Чья-то сильная рука, протянувшаяся с берега, ухватилась за борт и чуть ли по вытащила суденышко па песок.
— Кто же так плавает по реке! Или вы думаете — мне очень приятно выуживать вас потом из холодной воды! Сейчас же поднимите весла, не то их унесет!
Чей-то громкий голос произнес эти слова так сурово и повелительно, что молодые люди, вздрогнув, отшатнулись друг от друга и испуганно огляделись.
На берегу стоял Конрад Губер. Лицо его расплылось в широкую насмешливую улыбку.
— Ох, какое умилительное зрелище! — сказал он, делая вид, будто утирает слезы.— Прямо сердце в груди тает, а изо рта слюнки текут.,. Ну, Мати, молодец! В этой сцене была жизнь, поэзия, мощь! Точь-в-точь как в театре!.. Мати, я тебя тут же объявляю мастером. Из учеников сразу произвожу тебя в мастера! Теперь я ничуть не жалею, что все время крался вслед за вами по берегу, точно шпион, подсматривая и выслеживая, причем два раза споткнулся о пень и полетел носом в землю. Да здравствует мастер Мати, трижды ему «ура!».
И Губер стал подбрасывать свою шляпу в воздух. Взлетая в последний раз, шляпа чуть не угодила в реку.
— А теперь — живо на берег, праздновать помолвку! — воскликнул он.— В таком радостном настроении я в эту скорлупу сесть не рискую. Напитки для пиршества я уже припас, Мати. Я ведь знаю, чем закапчиваются такие истории, поэтому зашел в харчевню и сунул себе кое-что за пазуху... УваЖКемая фрейлейн, очаровательная невеста, смею ли я своими грубыми руками коснуться вашего стройного стана и помочь вам выйти на берег?
И, не дожидаясь ответа, он схватил девушку за талию, высоко поднял ее в воздух и при этом исполнил длинную руладу на манер «йодлей», какие выводят в горах немецкие пастухи; лес и берега отозвались ему звонким эхом.
А Матиаса этот сумасшедший парень три раза так сжал в своих объятиях, что у того кости затрещали.
Лодку привязали к берегу, захватили с собой привезенные припасы, и в лесу на лужайке, покрытой мягким зеленым мохом, начался веселый пир. Бутылки вина, принесенной Губером, хватило ненадолго, за ней последовало пиво и мед Матиаса, а проворные ручки Лены тем временем делали бутерброды и очищали крутые яйца.
— Ты, значит, от самого города тайком шел за нами следом? — спросил приятеля Матиас; щеки его пылали, глаза блестели.
— Я вас, подозрительные личности, и на пять минут не выпускал из виду,— засмеялся Конрад.— А в том, что вы меня не видели, ничего удивительного нет,— вы же вообще не замечали, что кругом происходит, прямо тетерева весной па току — те во время любовных игр не видят ни охотника, пи других врагов. Чес гное слово, я еще не встречал подобных лунатиков! Я порази лог, что, дойдя до Пириты, вы не ступили прямо в воду.
— Нам надо было поговорить о многих серьезных вещах,— заметил Матиас, с безграничной нежностью глядя на Лену.— Еще немного — и я завтра утром, разбитый, уехал бы из Таллина. Эта жестокая девица сперва бросила меня в огонь преисподней и потом только открыла передо мной райские врата. Как можно так терзать человека — не понимаю!
— Это ведь обычные женские уловки,— ответил Губер.— Они, женщины, сначала дают тебе отведать перцу, чтобы потом сахар еще слаще показался. Знаем мы их! Но от вас, мадмуазель Лена, я этого все-таки не ожидал! Вы можете рассчитывать на более мягкое наказание только благодаря тому, что сегодня мучили свою жертву недолго. Но за ваше злодейское письмо... да, да, милое дитя, я тоже его читал, ведь у нас с Мати нет тайн друг от друга... за свое письмо вы заслуживаете кары. Выбирайте: смертная казнь через повешение или сто поцелуев.
Лена ничего не ответила, только улыбнулась. Ее глаза глядели так, точно она жила и двигалась во сне. Почти такое же чувство владело и Матиасом — он тоже был словно зачарован. Разница была лишь в том, что ликующая радость, переполнявшая Матиаса, часто прорывалась наружу — он громко говорил и смеялся,— невеста же, казалось, была погружена в сладостную усталую дремоту.
На закате вдоль берега моря к городу шагало трое счастливых людей. Море таинственно шумело, а Конрад Губер насвистывал. Да и как ему было не насвистывать: он ведь сегодня отвоевал свою отданную про заклад голову, и теперь уже никто не мог назвать его лжепророком...
18 МАТИЛС ЛУТЦ СТРОИТ СВОЕ ГНЕЗДО
Мастер Георг Виттельбах не выказал никакого удивления, когда Матиас Лутц однажды вечером сообщил ему, что собирается смениться. Мастер даже не спросил, кто его невеста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Иногда они искоса посматривали друг на друга, старательно избегая встречаться взглядами. Когда девушка овладела собой и внезапный румянец исчез с ее лица, она показалась Матиасу как будто повзрослевшей, более зрелой, по сравнению с тем, какою он ее видел в последний раз. У рта ее иногда появлялась какая-то маленькая трепетная черточка, нарушавшая мягкие, нежные линии губ, а во взгляде сквозила то глубокая задумчивость, то скрытая тревога.
— Вы с охотой пришли сюда, госпожа Паю? — неожиданно спросил Лутц.
— Вполне,— спокойно ответила Лена.— Я ведь все время сижу дома, да еще без дела, а это скучно.
Потом она стала говорить о скором приезде своих хозяев, которых ждали недели через две, и вскоре свела разговор на недавнюю поездку Матиаса в деревню; при этом подробно расспросила, в каких поместьях Матиас побывал, далеко ли они находятся, как туда ехать, кто их владельцы и какие работы Матиас там выполнил.
Эта беседа, несколько принужденная, но все же дававшая им живую радость и наслаждение, продолжалась всю дорогу. Правда, у каждого сердце щемило при мысли о подлинной причине их сегодняшнего свидания, но оба, видимо, старались оттянуть объяснение до более подходящей минуты, утешая себя тем, что время еще терпит. Казалось, им сейчас просто было отрадно побыть вместе, близко друг к другу, и они боялись нарушить эту радость, заговорив о чем-либо серьезном. Не уславливаясь, куда же, собственно, идти, они, пройдя через Кадри-орг, вышли к берегу моря и вскоре очутились у реки Пириты.
— Переправимся на тот берег? — спросил Матиас.
— Я не прочь,— улыбнулась Лена.
— Могу я вам предложить покататься по реке?
— Благодарю вас, с удовольствием.
Когда они переправились па пароме на ту сторону, Лутц с беспокойной суетливостью выбрал одну из стоявших у берега небольших лодок и принес из харчевни закусок и напитков на дорогу. Девушка села у руля, Матиас сделал несколько сильных взмахов веслами — легкий челн быстро заскользил вверх по реке, к рощам Козе.
Был теплый ясный сентябрьский день. Рассеянными, неяркими лучами солнце лениво ласкало зеленоватую мерцающую гладь моря, темное зеркало реки и лес по обеим ее берегам, испещренный багрово-ржавыми пятнами. В воздухе не было ни тумана, ни пыли, он до самого горизонта был чист и прозрачен, и даже наиболее отдаленные предметы вырисовывались резкими контурами; в полуразрушенных стенах монастыря можно было пересчитать чуть ли не каждый камень, а маленькая мыза Козе глядела из-за деревьев в реку точно на картине, до которой, казалось, можно дотронуться рукой. Чем дальше плыла лодка, тем выше и живописнее становились поросшие лесом берега, тем бурливее текла река в своем ложе, окаймленном скалами.
Спутники молчали. Их легкая беседа постепенно замерла, лица стали серьезными. Они глядели вокруг, каждый порой касался взглядом лица другого, по оба были так погружены в свои мысли, что не чувствовали потребности говорить. Их уста сковывало сознание, что неизбежная минута приближается, и они готовились ее встретить.
Чем больше ослабевали путы неловкости, связывавшие их, тем свободнее смотрели они друг на друга, и каждый подолгу задерживался взглядом на лице другого. Матиасом внезапно овладело волнующее чувство, которое он уже испытал, когда в первый раз сидел возле этой девушки и слушал рассказ о ее бегстве. Это чувство, властно переполнявшее все его существо, зажигавшее кровь в его жилах, соединявшее в себе и духовное и физическое влечение, сейчас снова заставило его подумать: «Прекрасная жена вышла бы из этой девушки!» Он и сейчас не отдавал себе отчета — какие именно черты в ее облике породили в нем это радостное и страстное влечение: то ли эти глаза, глядевшие с дотской искренностью, чистые, как вода родника, то ли сияющее свежестью лицо, то ли маленький рот, сулящий полноту жизни и счастья или волнующая чувства высокая девичья грудь. Матиасу вдруг подумалось: за то, чтобы эта девушка отдала свою жизнь ему, ему одному, стоило заплатить ценою собственной жизни, да и этой цены было бы мало...
Он порывистым движением поднял весла в лодку.
— Лена, почему вы не хотите стать моей женой? Он и сам был почти испуган своим резким вопросом.
А Лона застыла, безмолвно глядя па него.
— Я хочу знать, почему вы настроены против меня,— продолжал Лутц, как ему казалось, спокойнее и мягче; но голос его все же звучал так сурово, будто его сердце сжимал затаенный гнев.
— Я... против вас? — повторила девушка, выпустив из рук руль; она хотела еще что-то сказать, но словно внутренняя сила сковала ей язык. Матиас заметил, что она стала такой бледной, какой он еще никогда ее не видел.
— Вы последнее время относитесь ко мне с неприязнью...— Матиас бросал отрывочные фразы, не спуская глаз с лица девушки.— Ведь сначала мы с вами хороню относились друг к другу... Мне казалось — мы лучшие друзья... я считал, что вы ко мне расположены... я и думать не мог, что вы дадите мне такой ответ... что с вами случилось за это время?
— Я и сейчас к вам отношусь хорошо... мы и теперь друзья,— тихо ответила Лена; голос ее был таким же мягким, умоляющим, как и взгляд.
— Но такая дружба мне совсем не по душе! Я надеялся на большее, я желал большего. Для меня эта дружба все равно что голод... Лена, вы кого-то полюбили? С кем вы познакомились за это время? Молодая девушка отрицательно покачала головой.
— Я ни с кем не познакомилась, вернее — ни с кем таким, кого могла бы полюбить.
— Это правда?
— Да, правда.
Это «да» Лена произнесла так уверенно и искренно, что Матиас с облегчением вздохнул.
— Тогда объясните мне, почему вам кажется, что вы не будете со мною счастливы. Мне думается, я далеко не самый дрянной человек на свете. Руки у меня сильные, здоровье крепкое. Злым меня тоже назвать нельзя, насколько мне известно...
— Но ведь вы обручены, господин Лутц, вы не свободны!
При этих словах по лицу Матиаса словно скользнул яркий луч.
— И ото единственная причина? — спросил он с радостным нетерпением.— Вы еще не знаете, что я порвал со своей невестой?.. Нет, Лена, я свободен, я совсем свободен. Там все давно покончено.
Лена покачала головой.
— Мне трудно этому поверить. Жених с невестой иной раз и поссорятся, но не расстаются же они из-за этого насовсем. Кто из них решится причинить другому горе? Барышня Виттельбах любит вас, господин Лутц, любит всей душой — я это знаю... я сама видела...
— Теперь уже не любит... теперь она меня ненавидит — этого вы видеть не могли,— ответил Матиас.
— И вы думаете, что она счастлива в этой своей ненависти? Она ненавидит вас за то, что вы от нее отказались. Но стоит вам к ней вернуться — и ненависть обратится в любовь... Господин Лутц, я не могу взять на душу такой грех — допустить, чтобы из-за меня человек всю жизнь был несчастен. Это первая причина.
— А вторая? — спросил Матиас, глядя себе под ноги.
— Вторая та, что я и вас не хочу лишать счастья. Я ничего не могу вам принести с собой, решительно ничего. А подумайте, что вы потеряли бы из-за меня? Все свое блестящее будущее! Этот грех % тоже не в силах совершить. Я не смогу вынести тех сожалений, которые потом неизбежно проснутся в вашем сердце. Я буду всю жизнь себя упрекать: смотри, вот что ты наделала! Подумай, кем бы мог стать этот человек, если не женился бы на тебе, если бы ты оказалась достаточно правдивой и благоразумной, чтобы отвергнуть его предложение!.. Человек под влиянием порыва и сам не знает, что делает. Но тем горше ему потом,..
Казалось, девушка говорила сейчас слова, которые дома заучила наизусть,— так плавно они лились, несмотря на все ее волнение. Поэтому они и не производили на Матиаса сильного впечатления, они звучали в его ушах как-то холодно, бесстрастно, неискренно. Или же, может быть, собственные переживания настолько захватили его, что он перестал понимать все остальное и ничто не казалось ему убедительным?
— Сожалеть я пи о чем не буду, этого вам не надо опасаться, душой своей клянусь,— ответил Матиас.— Я никогда ничего не делаю под влиянием порыва; и с Бертой Виттельбах я расстался и с вами стараюсь сблизиться совсем не потоку, что повинуюсь минутному увлечению. Все это плод долгой борьбы и трезвого размышления. Женившись на вас, я был бы во сто крат вознагражден за то, что я теряю, отказываясь от Берты Виттельбах. И если я добровольно иду на такую потерю, то это только показывает, как много я надеюсь выиграть. Вы говорите о счастье всей моей жизни; так знайте же, что счастье это зависит не от девицы Виттельбах,— оно в ваших руках, только в ваших руках. Л вы хотите меня лишить его.
— А счастье Берты Виттельбах? — тихо воскликнула Лена; грудь ее волновалась, губы дрожали, выдавая сильную внутреннюю борьбу.
Матиас Лутц погрузил весла в воду и несколькими сильными гребками снова направил лодку на середину реки.
— Счастье Берты Виттельбах? Неужели вы думаете, что ей может дать счастье человек, который не любит ее?
— Но она его любит.
— Разве вы назовете счастливой женщину, которая, любя мужа, всю жизнь должна мириться с тем, что он ее не терпит, да к тому же еще любит другую? А вам, Лена, это разве казалось бы счастьем?
Девушка ничего не ответила. У Матиаса появилась твердая уверенность в том, что он одержал победу, если только у Лены не окажется никаких других доводов. Он хотел дать ей время подумать, собраться с мыслями, прийти к какому-нибудь решению. Поэтому он и сам умолк и стал быстро грести. Он так разогнал лодку, что вода по обеим ее сторонам запенилась.
Лена молчала. Руки ее снова лежали на руле, широко раскрытые глаза смотрели вдаль каким-то пустым взглядом. Матиасу опять бросилась в глаза ее странная бледность и эта складка горечи и безнадежности у рта.
— Я жду вашего ответа,— сказал он наконец, отирая платком пот с лица.
Лена подняла на него глаза. Ее взгляд выражал страдание, муку и вместе с тем горячую мольбу: «Жестокий, сжалься надо мной, оставь меня!»
Но этот человек не знал жалости, как не знает жалости утопающий, которого вот-вот поглотят волны. Он продолжал спрашивать, он требовал ответа, он упорно бил в одну точку. Ему нужен был такой ответ, которому он мог бы поверить, который он принял бы без спора.
И Матиас наконец услышал его из уст измученной девушки:
— Господин Лутц, я не люблю вас...
Хотя Матиас мог ожидать такого ответа и был готов к нему, все же слова Лены, сказанные почти шепотом, подействовали на него, как внезапный удар молота по голове. Весла выскользнули у него из рук, сильное тело согнулось, взгляд потускневших глаз был устремлен поверх борта лодки, на воду, которая казалась ему покрытой зыбким багровым туманом.
Оба долго молчали. Да если бы девушка и сказала что-нибудь, Матиас едва ли ее услышал бы; он даже не видел и не слышал, как Лена, оставив руль, вдруг пересела на скамью против пего и притронулась к его руке.
— Господин Лутц, простите меня!
Ей пришлось повторить свои слова и крепко сжать руку Матиаса.
Лутц перевел на нее взгляд, словно блуждавший далеко в тумане, кивнул головой и попытался улыбнуться; по это была улыбка умирающего — бледная, усталая.
И вдруг шею его охватили трепещущие руки, горячая щека коснулась его щеки, к груди его прижалась нежная грудь, волнуемая глубокими вздохами, и он услышал рыдания и слова, вырывавшиеся у девушки:
— Это все неправда... все, что я говорила... я и сама этому не верила... Неужели я не могу тебя... тебя одного...
Голос перешел в шепот, слов уже нельзя было разобрать, да едва ли и сама Лена их понимала. Матиас почувствовал, как на его руки упали крупные горячие слезы. Эти слезы и жаркое дыхание, коснувшееся его лица, заставили его очнуться. У него вырвалось восклицание -= скорее крик испуга, чем радости,— потом он обхватил обеими руками эту головку, это сокровище, только что ему дарованное, прижал ее к груди, к своей щеке и прошептал, улыбаясь от счастья, точно спасенный от гибели утопающий:
— Так и должно быть, Лена, так хорошо...
Их лодку тихо несло кормой назад вниз по течению, пока она не остановилась в изгибе реки, между берегом и деревом, упавшим в воду. Отсюда лодка как бы попыталась сама высвободиться — нос ее стал поворачиваться к середине реки. Но уплыть ей не удалось. Чья-то сильная рука, протянувшаяся с берега, ухватилась за борт и чуть ли по вытащила суденышко па песок.
— Кто же так плавает по реке! Или вы думаете — мне очень приятно выуживать вас потом из холодной воды! Сейчас же поднимите весла, не то их унесет!
Чей-то громкий голос произнес эти слова так сурово и повелительно, что молодые люди, вздрогнув, отшатнулись друг от друга и испуганно огляделись.
На берегу стоял Конрад Губер. Лицо его расплылось в широкую насмешливую улыбку.
— Ох, какое умилительное зрелище! — сказал он, делая вид, будто утирает слезы.— Прямо сердце в груди тает, а изо рта слюнки текут.,. Ну, Мати, молодец! В этой сцене была жизнь, поэзия, мощь! Точь-в-точь как в театре!.. Мати, я тебя тут же объявляю мастером. Из учеников сразу произвожу тебя в мастера! Теперь я ничуть не жалею, что все время крался вслед за вами по берегу, точно шпион, подсматривая и выслеживая, причем два раза споткнулся о пень и полетел носом в землю. Да здравствует мастер Мати, трижды ему «ура!».
И Губер стал подбрасывать свою шляпу в воздух. Взлетая в последний раз, шляпа чуть не угодила в реку.
— А теперь — живо на берег, праздновать помолвку! — воскликнул он.— В таком радостном настроении я в эту скорлупу сесть не рискую. Напитки для пиршества я уже припас, Мати. Я ведь знаю, чем закапчиваются такие истории, поэтому зашел в харчевню и сунул себе кое-что за пазуху... УваЖКемая фрейлейн, очаровательная невеста, смею ли я своими грубыми руками коснуться вашего стройного стана и помочь вам выйти на берег?
И, не дожидаясь ответа, он схватил девушку за талию, высоко поднял ее в воздух и при этом исполнил длинную руладу на манер «йодлей», какие выводят в горах немецкие пастухи; лес и берега отозвались ему звонким эхом.
А Матиаса этот сумасшедший парень три раза так сжал в своих объятиях, что у того кости затрещали.
Лодку привязали к берегу, захватили с собой привезенные припасы, и в лесу на лужайке, покрытой мягким зеленым мохом, начался веселый пир. Бутылки вина, принесенной Губером, хватило ненадолго, за ней последовало пиво и мед Матиаса, а проворные ручки Лены тем временем делали бутерброды и очищали крутые яйца.
— Ты, значит, от самого города тайком шел за нами следом? — спросил приятеля Матиас; щеки его пылали, глаза блестели.
— Я вас, подозрительные личности, и на пять минут не выпускал из виду,— засмеялся Конрад.— А в том, что вы меня не видели, ничего удивительного нет,— вы же вообще не замечали, что кругом происходит, прямо тетерева весной па току — те во время любовных игр не видят ни охотника, пи других врагов. Чес гное слово, я еще не встречал подобных лунатиков! Я порази лог, что, дойдя до Пириты, вы не ступили прямо в воду.
— Нам надо было поговорить о многих серьезных вещах,— заметил Матиас, с безграничной нежностью глядя на Лену.— Еще немного — и я завтра утром, разбитый, уехал бы из Таллина. Эта жестокая девица сперва бросила меня в огонь преисподней и потом только открыла передо мной райские врата. Как можно так терзать человека — не понимаю!
— Это ведь обычные женские уловки,— ответил Губер.— Они, женщины, сначала дают тебе отведать перцу, чтобы потом сахар еще слаще показался. Знаем мы их! Но от вас, мадмуазель Лена, я этого все-таки не ожидал! Вы можете рассчитывать на более мягкое наказание только благодаря тому, что сегодня мучили свою жертву недолго. Но за ваше злодейское письмо... да, да, милое дитя, я тоже его читал, ведь у нас с Мати нет тайн друг от друга... за свое письмо вы заслуживаете кары. Выбирайте: смертная казнь через повешение или сто поцелуев.
Лена ничего не ответила, только улыбнулась. Ее глаза глядели так, точно она жила и двигалась во сне. Почти такое же чувство владело и Матиасом — он тоже был словно зачарован. Разница была лишь в том, что ликующая радость, переполнявшая Матиаса, часто прорывалась наружу — он громко говорил и смеялся,— невеста же, казалось, была погружена в сладостную усталую дремоту.
На закате вдоль берега моря к городу шагало трое счастливых людей. Море таинственно шумело, а Конрад Губер насвистывал. Да и как ему было не насвистывать: он ведь сегодня отвоевал свою отданную про заклад голову, и теперь уже никто не мог назвать его лжепророком...
18 МАТИЛС ЛУТЦ СТРОИТ СВОЕ ГНЕЗДО
Мастер Георг Виттельбах не выказал никакого удивления, когда Матиас Лутц однажды вечером сообщил ему, что собирается смениться. Мастер даже не спросил, кто его невеста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37