И наконец, Майт рассудил вполне справедливо, что судьба его все-таки в руках у барина,— без него Як и Лийзу ничего решать не могут.
К сожалению, предсказание мызного плотника сбылось — у барина Майт «обжег себе нос». Барин, правда, был хорошо настроен в ту минуту, когда Майт явился пред его светлые очи, но настроение это сразу испортилось, едва он узнал, о чем идет речь. Сперва он сделал вид, будто не понимает робкой и несвязной речи Майта или считает, что мальчишка пьян. Потом барин посмотрел на него так, как смотрят па салаку, насаженную на вилку,— с какого конца начинать ее есть. И наконец, разозлился и стал кричать — как, мол, смеют его беспокоить такими глупостями. Майт опомниться тге успел, как его аудиенция у барина кончилась, и парень очутился за дверью. Надо было еще благодарить судьбу, что его не сволокли на конюшню и не отсчитали ему раз тридцать пять красным по белому. В те времена этой грамоте обучали мужика очень усердно.
Итак, первый шаг Майта оказался неудачным. Ему убедительно разъяснили, какую глупость или, вернее, какое преступление совершает крестьянин, если пытается хоть одной ногой оторваться от помещичьей земли! Крестьянин считался свободным, но свобода бывает разная. Кому спелая ягодка, кому чертополох... У Майта в глазах стояли слезы, но он стиснул зубы и сказал себе: «Если так не удалось, значит, по-другому удастся!..» А как? Да вот об этом надо было подумать. Отказаться от своего замысла,— нет, против этого восставала вся его душа. В минуты, когда мужество его покидало, мелькала у него, правда, и такая мысль. Но потом, когда он оглядывался на всю свою безотрадную жизнь, снова испытывал все мучения, и когда ему вспоминался господский резной стол и шкаф, он преодолевал минутную слабость и опять принимался обдумывать свои планы.
Наконец он принял решение. Оно стоило ему многих бессонных ночей и тревожных дней, но зато было твердо, как гранит, каким бы оно ни казалось ему рискованным.
В один прекрасный день Майт исчез из усадьбы Конна.
Никто не видел, когда он ушел и куда.
Это было осенью, в воскресный день. Хозяева, усталые после тяжелой рабочей недели, в церковь не пошли, поэтому спали допоздна. Когда они проснулись, постель Майта около печки была пуста. Юку и Анни не знали, когда их брат встал, когда ушел. Отец спрашивал у матери, мать у детей — никто о Майте ничего рассказать не мог. Батрачка Кадри, молодая девушка, спавшая всегда очень крепко, ночевала на сеновале; она помнила только, что на рассвете или, может быть, попозже скрипнули ворота, но кто вышел со двора, она не знала.
Сначала в доме решили, что Майт один пошел в церковь, хотя накануне он ничего не говорил о таком намерении. Но так как он к вечеру не вернулся, не пришел и на следующее утро, отсутствовал и весь понедельник, то в усадьбе Конна забеспокоились. Стали расспрашивать о нем в деревне. Никто ничего не знал; в церкви и на дороге, ведущей к ней, никто его ие видел. Начали дома искать — нет ли каких-нибудь следов или примет, указывающих, куда он мог деваться. Оказалось, что он надел свою воскресную одежонку, отрезал от ковриги хлеба добрый ломоть и взял с собой коробку для салаки, разумеется, наполнив ее. Как видно, он ушел, что-то задумав. Но куда? Путь, наверное, был дальний; миновал и вторник, а мальчик все не возвращался. На мызе уже на него гневались, присылали за ним...
Наконец Юку обнаружил еще одну пропажу: из амбара исчезла знаменитая ветряная мельница Майта. Эту мельницу мастер не каждый день надевал на шест, чтобы она молола песок,— это делалось лишь в исключительных случаях, иначе завистливые деревенские мальчишки ее утащили бы или поломали. Майт держал ее в амбаре, в укромном углу. И теперь она пропала! Куда она девалась? Взял ли ее хозяин с собой? По-видимому, взял. Но зачем? Все это казалось крайне загадочным.
В то время как Майта дома всюду разыскивали, он с большим узлом под мышкой и толстой палкой в руке шел большими шагами по незнакомым дорогам, направляясь на юго-запад.
В узелке, кроме скудных припасов, было и еще кое-что — его мастерское произведение, его мельница.
Куда он с нею шел? Нес он ее продавать или, может быть, показывать за деньги?
Нет, воображение уносило Майта гораздо дальше, перед глазами его вставала более значительная и высокая цель.
Чего только не выдумает живой юношеский ум! Какие только фантазии в нем не родятся! И какой отвагой наполняет сердце человека сознание, что он молод, здоров, силен!
Майт шел разыскивать своего «папашу». Своего знатного, богатого, могущественного настоящего отца.
Отец должен был помочь сыну в беде, должен был осуществить его золотую мечту, должен был сделать так, чтобы крестьянский парень, не пожелавший ходить за плугом, мог стать мастером и делать красивые резные шкафы; чтобы барон X. открепил от своей земли здорового молодого крестьянина и отпустил его на все четыре стороны как вольного человека.
Вот к какой цели стремился «деревенский барон», отправляясь в путь!
Когда Майт, уже взрослым человеком, вспоминал об этом своем путешествии, он невольно смеялся, покачивая головой. Через несколько лет ему показалось бы сумасшедшей выходкой то, что сейчас четырнадцатилетний парнишка считал вполне разумным и естественным.
Майт рассуждал так:
Хоть твой отец и барон, он все-таки твой отец. А отцы любят своих детей. Это дело обычное. Даже твой теперешний отец, Конна Як, который, в сущности, и не отец тебе,— и тот тебя любит. По крайней мере, он не делает никакого различия между тобой и Юку и Аяпи, он так же точно растил, кормил, одевал тебя, как и их.
Баре, конечно, тоже любят своих детей» Ведь и это дело обычное. И вот, если ты явишься к этому барину, своему отцу, скажешь ему, что ты его сын, и кое о чем его попросишь, неужели барин не выполнит просьбу своего родного сына? А он может ее выполнить, это несомненно, ибо кто же могущественнее барина? Барину принадлежит все, что ты видишь вокруг, все, к чему ты прикасаешься; барину принадлежат все люди на земле. С барином сам царь здоровается за руку, барин ходит в гости к губернатору. Как барин захотел — так и будет, что он сказал — то закон. И такой всесильный человек — твой отец. Ты был бы глупым мальчишкой, если бы не пошел к нему со своей просьбой. Ты ведь не требуешь многого. Ты же не просишь у него ни мызы, ни хутора, ни мельницы, даже пи копейки денег. Ты просишь только, чтобы он снял тебя с земли господина X. и отправил в город, к мастеру. У господина X. народу достаточно — не все ли равно, одним Майтом меньше или больше! Не останутся же из-за этого его поля не вспаханными, сепо не скошенным, навоз не вывезенным.
А если барон спросит — годишься ли ты в столярные мастера? Ты ведь всего-навсего темный деревенский парень, пальцы у тебя огрубелые, руки неловкие. Что ты тогда ответишь?
Тогда ты вынешь из мешка мельницу, поставишь перед бароном и скажешь: «Я, правда, резных шкафов с львиными головами и рыбьими хвостами никогда еще не делал, но вот, глядите, мельница: в ней есть все, до единого колесика, а мельник и батрак двигают руками, как живые».
Пусть посмотрит на мою мельницу! До господского шкафа ей, конечно, далеко, но пусть-ка попробуют другие мальчишки такую сделать! Мастера ведь с неба не падают! Поучусь несколько лет — всю мызу изукрашу резными фигурками! Пусть мне только дадут выучиться!
Если в сердце барона есть хоть капля отцовской любви, если у него в жилах течет кровь христианина, то он мне ответит: «Майт, сынок, я помогу тебе! Я вижу, ты годишься в ученики мастера. Я напишу твоему барину, чтобы он тебя отпустил в город». И дело в шляпе! Можно вприпрыжку бежать домой...
С такими радужными надеждами «баронский сын» пустился в дорогу. Но человеку, который страстно стремится к чему-то самому для него желанному и дорогому, порой невольно становится страшно, несмотря на то, что он твердо надеется на успех. Майт не знал, откуда и какие могут угрожать опасности его начинанию, и все же у него по временам щемило сердце.
Одну только опасность он представлял себе яспо: барон может оказаться уж слишком злым человеком. Таким же заносчивым, и резким, и жестоким, как их барин и многие другие господа, о которых Майту доводилось слышать. Если барон действительно таков, то он может и не признать неизвестного ему деревенского мальчишку своим сыном. Вышвырнет за дверь — проваливай ко всем чертям! Может, еще велит связать и отвести к агрехту. Ты ведь беглый. А у агрехта тебе как всыплют...
Но Мант старался как можно скорее отогнать от себя мрачные думы. Твердая вера в родительскую любовь снова воцарялась в его душе. Дикий зверь — и тот жалеет своих детенышей, как же человеку не любить своего ребенка!
Так, увлекаемый сладкой мечтой, с драгоценным свертком под мышкой Майт шагал по размокшим осенним дорогам в далекую Ляпемаа.
Он уже давно исподволь выведал у людей, в какой стороне лежит Н-ский приход и волость Р. и какие большие дороги туда ведут. И сейчас он тоже, если было нужно, спрашивал дорогу у прохожих.
Все воскресенье, с утра до вечера, он смело шагал мимо деревень и поместий; никто не мог ему помешать или задержать его — день был свободный, по дорогам двигалось много пешеходов. Но в понедельник, когда все крестьянские руки были заняты работой, в этот будний день, принадлежавший помещику,— беглый крестьянский юноша ощутил в груди гложущий страх. Что, если кто-нибудь спросит, кто ты такой и почему шатаешься зря в рабочую пору? Есть ли у тебя бумага от твоего барина о том, что ты отправляешься туда-то и туда-то? И куда ты, собственно говоря, идешь? И что ты там несешь под мышкой?
Из опасения, что его поймают п отправят домой, Майт в понедельник шел окольными дорогами, держась подальше от людей, иногда скрываясь в лесу, чтобы прохожие или те, кто работал на полях у дороги, его не заметили. Особый страх он испытывал перед мызными надсмотрщиками. Тут и там на полях виднелись их фш уры --опманы со свирепыми лицами, кубьясы и кильтеры* с разинутыми ртами, из которых вылетала брань, с мелькающими в воздухе дубинками. От них Майт иногда долго прятался за кустами и деревьями. В страхе провел он и первую ночь, приютившись где-то в трактире.
Кильтер — помощник надсмотрщика, кубьяса.
Прячась, ища обходных путей, сбиваясь с нужного направления, Майт продвигался вперед медленно. Кроме того, в понедельник полил сильный дождь, холодный осенний дождь, местами сделавший совсем непроходимыми и без того уже размытые дороги. Майт вымок до нитки, на ногах у него были огромные комья грязи, зубы стучали.
Но самый жестокий спутник еще только подбирался к нему: это был голод. Взятые из дому хлеб и салака кончились. У Майта было, правда, несколько копеек, завернутых в тряпочку, но их надо было беречь, как свою душу, на случай непредвиденных расходов. К вечеру второго дня беглец так проголодался, что хоть палец грызи.
Но Майт нашел, чем помочь горю. Он подождал, пока стемнело, и пошел что-нибудь украсть.
На осенних полях можно было найти спелый горох, на огородах — брюкву, репу и морковь, в садах — фрукты и ягоды. В каком-то большом мызном саду, где не было ни сторожа, ни собак, юный бродяга наелся досыта и даже взял с собой кое-что про запас.
В эту ночь он не пошел ночевать в трактир, боясь, что его могут задержать. В каком-то леске, подальше от дорог, он устало растянулся на сыром мху, в густых зарослях кустарника. Уснул он быстро, хотя и дрожал от холода в своей мокрой одежде.
Поднялся он на рассвете, весь закоченевший, и снова пустился в путь. Держась и теперь как можно дальше от людей, ища пустынных тропинок и поэтому иногда отклоняясь в сторону от цели, он только на третий день перед вечером, достиг окрестностей большой живописной мызы; судя по сведениям, которые он получил в пути, это могла быть мыза Р. У мальчика, попавшегося ему навстречу, он спросил, так ли это. И действительно оказалось, что он находится во владениях барона Ризенталя и что большое двухэтажное здание, крытое красной черепицей, за которым начинался великолепный парк,— это и есть барский дом.
Сердце Майта сильно забилось.
Еще несколько сот шагов — и он будет у цели своего отчаянно рискованного путешествия, он предстанет перед своим знатным, всесильным, богатым папашей! Развязка приближалась. Какова-то она будет?,
3
МАЙТ ЛУТС ПЕРЕД БАРОНОМ РИЗЕНТАЛЕМ
Войдя во двор мызы Р., Майт вздохнул с облегчением. Здесь он почувствовал себя увереннее и смелее. «Теперь будь что будет,— по крайней мере, ты сюда добрался!» — подумал он. Ведь в пути он вел себя так осторожно только потому, что боялся, как бы ему не помешали достичь цели, как бы ему не пришлось вернуться с полдороги, не добившись ничего определенного. Теперь же он был уверен, что ему удастся попасть к барону и что никаких препятствий больше опасаться не надо.
Он быстрыми шагами направился через двор к господскому дому, бережно прижимая к себе узел со своим мастерским изделием. Людям, попадавшимся навстречу, он вежливо кланялся, чтобы расположить их к себе.
Пройдя между мызными службами и миновав домик опмана, Майт оказался в чудесном старом парке, среди пышных лип, вязов и ясеней, над которыми кое-где возвышались, словно гигантские веники, стройные тополи. На опушке парка с вершины невысокого холма горделиво и внушительно глядел господский дом. Площадку перед ним украшал круглый пруд с берегами, одетыми камнем; по зеленоватой поверхности воды, подернутой рябью, плавали два белоснежных лебедя, то и дело погружая головы в глубину. Прудик и подъезд с широкими ступенями были окаймлены цветочными клумбами. На фасаде дома, выделяясь на желтоватой штукатурке, надменно красовался большой пестрый герб.
Майт остановился под деревьями и в раздумье огляделся. С какой стороны лучше подойти к дому и у кого спросить — здесь ли барон и принимает ли? Близ дома не видно было пи души. Подождать, пока кто-нибудь появится, или сразу войти в двери?
— Эй, мальчик, ты чего тут высматриваешь? — вдруг раздался за спиной у Майта высокомерный окрик.
Обернувшись, он увидел высокого стройного подростка приблизительно своих лет; взглянув на костюм, ослепительно белый воротник и нежное, не тронутое загаром лицо мальчика, Майт заключил, что перед ним какой-то барчук с мызы или даже, может быть, господский сын.
Майт поклонился.
— Смотрю вот, через какую бы дверь мне войти в дом,— ответил он почтительно.
— А к кому тебе нужно?
— К господину барону.
— Что тебе от него надо?
— Есть маленькое дельце.
— Какое дельце?
— Этого я никому другому не могу сказать.
— Вот как! — Молодой барин подошел поближе и с любопытством взглянул в лицо неизвестному деревенскому пареньку.— Почему ты никому не можешь сказать? Разве это секрет?
— Да.
— Но я ведь сын господина барона, мне-то ты уж, конечно, можешь сказать.
— Не могу.
Мальчик, назвавший себя сыном барона, широко раскрыл глаза. Его любопытство теперь сменилось изумлением.
— Не можешь?.. А кто ты такой?
— Майт Лутс.
— Ты из нашей волости?
— Нет.
— А откуда?
— Из Н-ской волости.
— Где она находится?
Майт назвал приход Харью-Яни.
— А-а, знаю,— сказал молодой барон.— Но ведь это очень далеко!.. Кто тебя сюда послал?
— Никто не посылал, я сам пришел.
— И ты не скажешь мне, зачем явился?
— Нет, не скажу.
—- А я тебе приказываю! И если я приказал — ты обязан сказать!
— Не скажу.
Молодой барон с возрастающим нетерпением помахал коротким хлыстом с серебряным набалдашником, который все время держал в руке. Он, казалось, раздумывал, что делать с этим противным упрямым мужиком, который осмелился ослушаться барского приказа. Барчук смерил гневным взглядом высокого крепкого парня, румяное правильное лицо которого привлекло его внимание. Но вот глаза молодого барона остановились на узле, который Майт держал под мышкой, как бы стараясь его спрятать.
— Что у тебя в мешке?
— Ничего.
— Как ничего? Там какая-то довольно большая вещь.
— Но она не для молодого барина.
— А для кого?
— Для господина барона.
— Покажи!
— Не покажу.
— Не покажешь?
— Не покажу.
Больше юный господии не в силах был сдерживаться. Его хлыст просвистел в воздухе и обрушился па голову Майта. Б то же время барчук провор!го ухватился за его узелок. Последовала короткая схватка. Вскоре, однако, молодой бароп, ело устояв на йогах, отлетел назад и чуть не свалился навзничь в кусты шиповника. Ему довелось испытать на себе силу крепкой крестьянской руки Майта.
С минуту противники молча стояли лицом к лицу. Они впивались друг в друга взглядом, горящим злобой: каждый из бойцов оценивал силы другого, каждый открыто выказывал свою вражду... Майт знал, кто стоит перед ним, знал, чей хлыст со свистом стегнул его по лицу, чья рука пыталась посягнуть на сокровище, которым Майт так дорожил. Это был его брат, его «высокородный» брат, юноша, в жилах которого текла та же кровь, что и у него, Майта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37