Ходоки из Ания
Роман
1
ДЕРЕВЕНСКИЙ БАРОН
Майду, ты чей сын?
— Материи.
— А еще чей?
— Отца.
— А еще чей?
— Барона.
Все смеялись, смеялся и Майду1. Они сами научили его так отвечать. Еще в ту пору, когда малыш вместо «барон» говорил «балон». Маленький Майт не понимал, что говорит, но замечал, что слова его их забавляют. А он и сам был не прочь посмеяться и поэтому отвечал именно так, как им хотелось. Каждому, кто бы его ни спросил, Майт заявлял, что он сын барона, и все хохотали до слез и хвалили Майду, называя его бойким мальчиком.
— А где твоя мыза? — затем спрашивал кто-нибудь, и, когда Майт своей грязной ручонкой показывал в сторону курной избы Конна2 Яка, веселье достигало высшей точки.
А выдавалось свободное время — они потешались над мальчуганом и дольше. Тогда Майт слышал слова и замечания еще менее ему понятные, чем то, что он «баронский сын». Он только догадывался, что речь идет о нем, а также о его матери и отце. Плохое о них говорили или хорошее — пятилетний человечек определить не мог. Вернее, он колебался. Что-нибудь особенно злое о Лийзу и Яке люди болтать не могли — они ведь при этом смеялись. И все же по временам в маленькую душу Майта закрадывалась смутная догадка, что не все тут ладно, не все тут благополучно.
1 Майду — имя, производное от Майт.
2 В эстонской деревне каждая крестьянская усадьба имела свое название, которое обычно прибавлялось к имени ее хозяина или арендатора.
Иногда ему не нравилось выражение глаз или рта кого-нибудь из насмешников, иногда что-то в голосе обижало Майта. Иногда непонятное слово задевало его и кололо.
В таких случаях мальчуган стремглав пускался бежать по дороге к своему дому. Его грязные йоги так и мелькали под замаранной посконной рубашонкой. Он тогда бросал и свои слепленные из земли домики возле дождевой лужи, и мосты из щепок, и кораблики из сосновой коры. Лишь у своих ворот он оглядывался, ручонкой утирал нос, стоял задумчивый, серьезный... Л те, батраки и девушки, смотрели ему вслед, посмеиваясь, пока он не скрывался из виду.
Но не всегда маленький Майт удирал. Если люди ему правились, он долго смеялся вместе с ними. А они ему нравились, когда хвалили его.
Один хвалил его красивый «баронский» нос, другой — его большие «господские» глаза, третьи — его бойкие ответы. И они гладили его по рыжеватой «барской головке» и говорили:
— Ничего, Майду, из тебя еще большой человек выйдет! Яблоко от яблони недалеко падает!
И тогда Майду, смеясь, пускался с ними в длинные разговоры. Он в конце концов так привык к вопросу, чей он сын, что уже и не называл отца и мать, а прямо выпаливал: «Барона!»
— А когда же ты к папаше в гости поедешь?
— Когда вырасту большой.
— Что ж ты ему скажешь?
— Скажу «здравствуй» и подам руку.
— А еще что?
— Скажу — отец с матерью кланяться велели. Вокруг улыбаются. Кто-то фыркает.
— А что ты у папаши попросишь?
На это мальчик отвечает не сразу. То ли у пего слишком много желаний, то ли он не вполне понял вопрос.
— Ну, папаша ведь богатый человек, он тебе должен что-нибудь подарить,— подзадоривает его кто-то.— Попроси у него подмызок.
— Нет, Майду попросит мельницу,— отвечает мальчик задумчиво.
— Л еще что?
Майт глядит на свои голые исцарапанные икры.
— И штаны.
Все хохочут. Майду тоже. Какой-то шутник гладит его по голове и говорит наставительно:
— А теперь ступай домой и скажи отцу с матерью, чтобы они отвезли тебя к папаше. Папаша даст тебе мельницу и новые штаны, а в придачу сапоги с высокими голенищами. Ну живо, беги, сынок!
Мальчик стремглав мчится домой. Деревенские парни держатся за животы. Ох, и хотелось же им всем поглядеть, какие лица будут у Яка и Лийзу, когда Майт скажет им: «Отец и мать, везите меня к папаше, он мне подарит мельницу и штаны!»
И вот шутка становится действительностью.
—- Мама, а мама! Где отец?
— Что тебе от него надо?
— Чтоб он запряг лошадь.
— Зачем?
— Майду к папаше поедет.
— К какому папаше?
— К своему папаше, на мызу. Майду ведь баронский сын.
Молодая женщина смотрит на мальчика пустым и тусклым взглядом. Испуга нет в ее глазах, только оторопь, растерянность, беспомощность. Словно туман застилает душу. Мать не знает, что и ответить ребенку,— в этом ее самая большая беда. Она и раньше слышала, как эти «деревенские псы» тявкают на ее сына, знала, что они научили мальчика звать себя баронским сыном. Но мать надеялась, что Майду скоро забудет эту болтовню, а тем пустобрехам в конце концов надоест — они замолчат и отстанут. Но нет. Они продолжают дразнить его, подстрекать. Они не дают ребенку покоя, они гложут его, где ни поймают, то и дело щелкают зубами...
Порыв гнева охватывает молодую женщину, она вскакивает и грозит кулаком в сторону улицы — молча, но так красноречиво...
Майт не понимает этой странной вспышки. Он смотрит на мать, вытаращив глаза, потом спрашивает:
— Так мы поедем сегодня к папаше? Он даст Майду мельницу, штаны и красивые сапоги.
Гнев Лийзу утихает так же внезапно, как и вспыхнул. Она медленно опускается на скамью, ее свежее и еще красивое лицо снова спокойно, равнодушно, почти бессмысленно.
— Не будь дурачком,— говорит она, беря мальчика за руку,— у тебя нет папаши, у тебя есть отец, не барон, а крестьянин. Если еще кто-нибудь спросит, чей ты сын, ты скажи: «Сын Конна Яка». Никогда больше не говори — баронский. Не то отведаешь розог. Слышишь?
На лице у мальчугана уныние — а как же мельница, сапоги и штаны?
— А Матси Прийду, и Сильму Микк, и Уэтоа Мари...— начинает он, плаксиво надувшись, но мать обрывает его:
— Мало ли что они тебе врут, свиньи этакие! В другой раз крикни на них: «Цыц, собаки!» —- и беги домой! Врут они все. Нет никакого папаши, и барона нет! Будешь еще такой вздор молоть — орясиной поколочу! — И мать показывает на кучу хвороста.
Но маленький Майт, в душе которого проснулась страсть к земным благам, на этом не успокаивается. Он идет к отцу.
— Отец, Майду чей сын — баронский?
— А что?
Таким глубокомысленным вопросом лениво отвечает Майту высокий человек, который сейчас, лежа ничком на траве за избой, предается воскресному отдыху. У него лицо в оспинах, большой толстый нос и серые глаза. Рот у него всегда приоткрыт, за толстыми бледными губами видны белые зубы.
Маленький Майт садится подле него на корточки и говорит шепотом, боязливо косясь в сторону лачуги:
— Мать говорит, что Майду не баронский сын, а Матси Прийду, и Сильму Микк, и Уэтоа Мари, и пурика-ский мальчишка — все говорят, что у Майду есть папаша.
— Нашел кого слушать — мало ли на деревне языком треплют!
— А мельница...— запинаясь, лепечет мальчик, и губы его дрожат от волнения.— А мельница и сапоги... и...
— Какая мельница, какие сапоги?
— Барон сказал — подарит Майду...
Конна Як соображает туго, медленно. Он пытается понять, что означают слова мальчика. Но сообразить, понять — для Яка дело нелегкое. Сонными глазами смотрит он на Майта, потом куда-то в пространство и молчит. Но смышленый мальчуган придумывает за это время маленькую дипломатическую ложь.
— Барон сказал, чтобы Майду приехал,— говорит он,— сейчас же приехал к нему, и он подарит Майду мельницу — мельница крутится и мелет муку... и новые штаны, красивые... с красными полосками, и сапоги... большие сапоги... И ты должен сейчас же запрягать...
— Кому он это говорил?
— Матси Прийду,— уверенно отвечает мальчик.
— Прийду врет.
— И Мари из Уэтоа он тоже говорил.
— Они тебя обманывают.
— И денег тоже даст, сказал. Барон богатый.
Як, по-прежнему лежа на животе, подпирает голову обеими руками Он сейчас похож на большого ленивого тюленя. Услышав о деньгах, Як настораживается, но вскоре на его лице снова появляется выражение обычного равнодушия. Он что-то бормочет, потом привлекает мальчика к себе, на траву.
— Не будь ты дурнем, не верь им — они над тобой смеются,— поучает он ласково.— Барон, правда, человек богатый, но чтоб он тебе что-нибудь...— тут Як спохватывается и добавляет: — Да барона никакого и нет вовсе... Ты разве не знаешь, что ты мой сын? Двух отцов ни у кого не бывает. У каждого ребенка только один отец, и у тебя тоже... В другой раз покажи Прийду и Мари язык, а не то стань к ним задом и подними рубашку! Экие брехуны! Плюнь ты на них!
И видя, что мальчик совсем опечален, Як тянет свою огромную пятерню к ею рыжей головке и гладит ее раз-другой по-медвежьи неуклюже.
— Ничего, я тебе сам сделаю мельницу. А мать сошьет штаны, когда подрастешь.
Маленького Майта уговорить недолго. Он взбирается к отцу на спину. Сидя верхом на этой широкой костлявой спине и держась обеими руками за длинные волосы отца, он воображает, будто скачет на лошади. И Як, посадив себе на хребет маленького «барона», чмокает губами, подражая звуку конских копыт, подбрасывает в такт свое сильное тело и несет высокородного юного всадника далеко-далеко, через пни и кочки, в чудесные сказочные страны... Забыта мельница, забыты новые штаны и сапоги, забыт сейчас и таинственный папаша, от которого должны последовать богатые дары...
Дурная молва на крыльях летит.
Пять с лишним лет тому назад, когда Як Лутс со своей пригожей молодой женой поселился в Н-ской волости как арендатор маленькой усадьбы Конна, никто из здешних жителей не знал ни его, ни его молодуху, ни их семейных дел. От них самих люди узнали только, что родом они из Ляыемаа, из дальней волости, и что их барин-помещик разрешил им переселиться сюда, на север Харьюмаа, в чужую волость, владелец которой был не то родственником, не то приятелем их прежнего господина. В те времена переселение крестьянина из одного прихода в другой было явлением редким, почти неслыханным. Мужички из Н-ской волости покачали, правда, головами, дивясь появлению нового арендатора, но этим дело и кончилось,— им волей-неволей пришлось поверить словам Яка и его жены: барон Ризенталь, их прежний барин, потому, мол, и отправил их на новые места, что у него в волости народу чересчур много. В Лянемаа люди, мол, живут так густо, что поля прокормить их не могут...
Но не успел Як Лутс прожить в усадьбе Конна и несколько месяцев — причем его пригожая хозяйка родила за это время здоровенького мальчика,— как неведомым ветром занесло в волость странную молву. Кто первым занес сюда и распустил этот слух — неизвестно. У сплетни ведь не найдешь ни отца, ни матери. А как она летит, такая молва! Шестьдесят с лишним верст пробежала она за короткий срок. Для того времени, когда крестьянин не имел свободы передвижения, успех, право, не малый!
Из этих толков жители Н-ской волости узнали, говоря вкратце, следующее.
Здоровенький сынок, которым небо благословило супружество Конна Яка, появился, мол, в этот грешный мир на несколько месяцев раньше, чем разрешают добрые правы и попы. Между свадьбой и крестинами прошло слишком мало времени. Но в этом, дескать, старина Як вовсе неповинен. Невелика вина и молодухи Лийзу. Смеет ли крестьянская девушка противиться, если барину она приглянулась? Лийзу понравилась помещику, он взял ее на свою мызу в услужение и оказал ей честь своей благосклонностью. Рабыня выполняет волю господина — на т(? она и рабыня. Однако милостивое расположение барина не осталось без последствий. Это бы еще не беда, но дело в том, что барон Ризенталь женат, а болтунам рот не завяжешь. Легко может статься, что иное словцо дойдет до ушей, которым его слышать не следует. К чему такие неприятности!
Однажды Яка Лутса, батрака из шестидневной усадьбы1, зовут к барину
1 Шестидневной называлась крестьянская усадьба, за которую арендатор должен был отрабатывать на помещичьем поле шесть дней в неделю.
— Як, хочешь стать хозяином?
— Ох, милостивый барин, как не хотеть!
— Ты можешь стать хозяином. Но сперва ты должен жениться.
— За этим дело не станет!
— Ты должен жениться на мызной служанке Лийзу.
— Женюсь охотно.
— Но я не могу тебе дать усадьбу в своей волости, дам в другой волости. Понял?
— Благодарствую, барии.
— Ты пойдешь в следующее воскресенье с Лийзу к пастору. На свадьбу получишь от меня пятьдесят рублей.
Як чуть на колени не падает, чтобы погладить баронские ляжки.
— Но помни, Як: ребенок, который родится у Лийзу,— это твой ребенок. Понимаешь?
— Ясное дело — мой ребенок,— повторяет Як, низко кланяясь.— А чей же еще, милостивый барин!
— Это твой ребенок, хотя он... хотя он... ну, словом, хотя он и не твой. Это ты должен понять. Даром, что ли, я тебя, дерьмо этакое, хозяином делаю и такую кучу денег тебе дарю!..
Хоть и проходит немного времени, пока Як уясняет, в чем дело, но главное -— он все же это постигает. А когда он уже все понял, проходит опять некоторое время, пока он наконец решает, как ему благодарить барина за этот новый «подарок». Он говорит:
— Лийзу — девка гордая, строптивая. Может, господин барон скажут ей, чтобы она меня с носом не оставила, когда я приду свататься.
— Об этом не беспокойся!
— Спасибо, спасибо, благодарствую, барин!
Так и поженились Як и Лийзу, так и попали они в чужую волость. Молва о них поползла из одной корчмы в другую, с одного церковного двора на другой, пока в одлн прекрасный день не дошла до отдаленной Н-ской волости, где теперь жила молодая чета; понятно, вести эти вызывали здесь шумные толки и пересуды.
Не успел еще крошечный «наследник» пропищать в усадьбе Конна свое первое уа-уа, как деревенские бабы, собравшись тесной кучкой, принялись досконально обсуждать предысторию появления на свет этого высокородного существа. А парни отпустили свою первую шуточку по адресу маленького крикуна. Они сказали: «У Лийзу из Конна барончик родился. Орет здорово — видать, из него хороший агрехт1 выйдет».
Так с самого рождения и окрестили Майта бароном.
Як и Лийзу, разумеется, знали, что болтают в деревне о них и сыне. Иногда им все это говорили прямо в глаза — то сварливый сосед скажет под злую руку, то какой-нибудь грубый парень с пьяных глаз все выложит. Но ошибается тот, кто думает, будто деревенские болтуны и сплетники считали попавшее им в руки оружие бог знает каким острым. Для того времени случай был не такой уж необычный, и самые злые языки не могли из него раздуть что-либо значительное: у смазливой крестьянской девушки ребенок от барина — эка невидаль!
Насмешники были правы, считая, что их колкости не особенно трогают хозяев усадьбы Конна. Лийзу, правда, иногда сердилась, Яку же все было как с гуся вода. Он чаще всего сам смеялся над собой вместе с шутниками и отвечал им шутками на свой лад; большого остроумия он при этом не выказывал, зато обнаруживал свой покладистый нрав и детское простодушие. А Лийзу если и сердилась, то не потому, что ей стыдно становилось, а потому, что гордость ее была уязвлена. Эта женщина, почти ко всему безучастная, с узким, ограниченным мирком мыслей и чувств, гордилась своей красотой. Лийзу, наверное, была польщена, когда барон удостоил ее запретной дружбы,— ведь такая честь выпадает не каждой девушке. Она видела, что ее ценят — ценят за белую шейку и розовые щечки, и ценит сам милостивый барин. Этими воспоминаниями молодая женщина потом еще долго гордилась и поэтому не очень-то старалась скрывать деликатные тайны. Когда Лийзу повздорила по пустякам с одной из деревенских женщин и та, бранясь, попрекнула Лийзу ее прошлым, хозяйка Конна крикнула ей в лицо: «Меня сам барин обнимал, а на такую, как ты, и нищий не позарится!» Слова эти обошли всю волость, и люди... люди, смеясь, обычно принимали сторону Лийзу.
Но потом из-за ребенка дело осложнилось. Мальчик был проворный, как обезьянка, и болтливый, как попугай.
— Майду, ты чей сын?
— Баронский.
Каждый встречный и поперечный имел право так спросить и посмеяться над забавным ответом. Это злило
1 Агрехт — искаженное немецкое слово «гакенрихтер» —-судья, назначавшийся из помещиков.
Лийзу, аадевало ее самолюбие. И она стала скрывать от сына то, чего не могла скрыть от людей, отрицать то, что сама признавала правдой; она старалась заглушить ростки подозрений, которые посеяла в душе мальчика уличная болтовня. Или, может быть, Лийзу все же в глубине сердца чувствовала стыд, когда на нее глядели ясные, как небо, глаза ребенка? Быть может, она боялась этого невинного взгляда, этого говорливого ротика? Предугадывала ли она своим материнским чутьем какую-то опасность?.. К сожалению, молодая женщина, чтобы завоевать доверие ребенка, не пыталась найти что-нибудь другое, кроме окриков и прутьев. Это был плохой способ. Куда худший, чем у Яка, который гладил мальчика по головке и мчал его на своей костлявой спине в сказочный мир...
Умом и чувством, которых не хватало отцу и матери, природа щедро наделила сына. Майт Лутс, став на несколько лет старше, уже никому не говорил, что он сын барона. Майт Лутс, став еще на несколько лет старше, уже бросался с кулаками на каждого, кто спрашивал у него, чей он сып.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Роман
1
ДЕРЕВЕНСКИЙ БАРОН
Майду, ты чей сын?
— Материи.
— А еще чей?
— Отца.
— А еще чей?
— Барона.
Все смеялись, смеялся и Майду1. Они сами научили его так отвечать. Еще в ту пору, когда малыш вместо «барон» говорил «балон». Маленький Майт не понимал, что говорит, но замечал, что слова его их забавляют. А он и сам был не прочь посмеяться и поэтому отвечал именно так, как им хотелось. Каждому, кто бы его ни спросил, Майт заявлял, что он сын барона, и все хохотали до слез и хвалили Майду, называя его бойким мальчиком.
— А где твоя мыза? — затем спрашивал кто-нибудь, и, когда Майт своей грязной ручонкой показывал в сторону курной избы Конна2 Яка, веселье достигало высшей точки.
А выдавалось свободное время — они потешались над мальчуганом и дольше. Тогда Майт слышал слова и замечания еще менее ему понятные, чем то, что он «баронский сын». Он только догадывался, что речь идет о нем, а также о его матери и отце. Плохое о них говорили или хорошее — пятилетний человечек определить не мог. Вернее, он колебался. Что-нибудь особенно злое о Лийзу и Яке люди болтать не могли — они ведь при этом смеялись. И все же по временам в маленькую душу Майта закрадывалась смутная догадка, что не все тут ладно, не все тут благополучно.
1 Майду — имя, производное от Майт.
2 В эстонской деревне каждая крестьянская усадьба имела свое название, которое обычно прибавлялось к имени ее хозяина или арендатора.
Иногда ему не нравилось выражение глаз или рта кого-нибудь из насмешников, иногда что-то в голосе обижало Майта. Иногда непонятное слово задевало его и кололо.
В таких случаях мальчуган стремглав пускался бежать по дороге к своему дому. Его грязные йоги так и мелькали под замаранной посконной рубашонкой. Он тогда бросал и свои слепленные из земли домики возле дождевой лужи, и мосты из щепок, и кораблики из сосновой коры. Лишь у своих ворот он оглядывался, ручонкой утирал нос, стоял задумчивый, серьезный... Л те, батраки и девушки, смотрели ему вслед, посмеиваясь, пока он не скрывался из виду.
Но не всегда маленький Майт удирал. Если люди ему правились, он долго смеялся вместе с ними. А они ему нравились, когда хвалили его.
Один хвалил его красивый «баронский» нос, другой — его большие «господские» глаза, третьи — его бойкие ответы. И они гладили его по рыжеватой «барской головке» и говорили:
— Ничего, Майду, из тебя еще большой человек выйдет! Яблоко от яблони недалеко падает!
И тогда Майду, смеясь, пускался с ними в длинные разговоры. Он в конце концов так привык к вопросу, чей он сын, что уже и не называл отца и мать, а прямо выпаливал: «Барона!»
— А когда же ты к папаше в гости поедешь?
— Когда вырасту большой.
— Что ж ты ему скажешь?
— Скажу «здравствуй» и подам руку.
— А еще что?
— Скажу — отец с матерью кланяться велели. Вокруг улыбаются. Кто-то фыркает.
— А что ты у папаши попросишь?
На это мальчик отвечает не сразу. То ли у пего слишком много желаний, то ли он не вполне понял вопрос.
— Ну, папаша ведь богатый человек, он тебе должен что-нибудь подарить,— подзадоривает его кто-то.— Попроси у него подмызок.
— Нет, Майду попросит мельницу,— отвечает мальчик задумчиво.
— Л еще что?
Майт глядит на свои голые исцарапанные икры.
— И штаны.
Все хохочут. Майду тоже. Какой-то шутник гладит его по голове и говорит наставительно:
— А теперь ступай домой и скажи отцу с матерью, чтобы они отвезли тебя к папаше. Папаша даст тебе мельницу и новые штаны, а в придачу сапоги с высокими голенищами. Ну живо, беги, сынок!
Мальчик стремглав мчится домой. Деревенские парни держатся за животы. Ох, и хотелось же им всем поглядеть, какие лица будут у Яка и Лийзу, когда Майт скажет им: «Отец и мать, везите меня к папаше, он мне подарит мельницу и штаны!»
И вот шутка становится действительностью.
—- Мама, а мама! Где отец?
— Что тебе от него надо?
— Чтоб он запряг лошадь.
— Зачем?
— Майду к папаше поедет.
— К какому папаше?
— К своему папаше, на мызу. Майду ведь баронский сын.
Молодая женщина смотрит на мальчика пустым и тусклым взглядом. Испуга нет в ее глазах, только оторопь, растерянность, беспомощность. Словно туман застилает душу. Мать не знает, что и ответить ребенку,— в этом ее самая большая беда. Она и раньше слышала, как эти «деревенские псы» тявкают на ее сына, знала, что они научили мальчика звать себя баронским сыном. Но мать надеялась, что Майду скоро забудет эту болтовню, а тем пустобрехам в конце концов надоест — они замолчат и отстанут. Но нет. Они продолжают дразнить его, подстрекать. Они не дают ребенку покоя, они гложут его, где ни поймают, то и дело щелкают зубами...
Порыв гнева охватывает молодую женщину, она вскакивает и грозит кулаком в сторону улицы — молча, но так красноречиво...
Майт не понимает этой странной вспышки. Он смотрит на мать, вытаращив глаза, потом спрашивает:
— Так мы поедем сегодня к папаше? Он даст Майду мельницу, штаны и красивые сапоги.
Гнев Лийзу утихает так же внезапно, как и вспыхнул. Она медленно опускается на скамью, ее свежее и еще красивое лицо снова спокойно, равнодушно, почти бессмысленно.
— Не будь дурачком,— говорит она, беря мальчика за руку,— у тебя нет папаши, у тебя есть отец, не барон, а крестьянин. Если еще кто-нибудь спросит, чей ты сын, ты скажи: «Сын Конна Яка». Никогда больше не говори — баронский. Не то отведаешь розог. Слышишь?
На лице у мальчугана уныние — а как же мельница, сапоги и штаны?
— А Матси Прийду, и Сильму Микк, и Уэтоа Мари...— начинает он, плаксиво надувшись, но мать обрывает его:
— Мало ли что они тебе врут, свиньи этакие! В другой раз крикни на них: «Цыц, собаки!» —- и беги домой! Врут они все. Нет никакого папаши, и барона нет! Будешь еще такой вздор молоть — орясиной поколочу! — И мать показывает на кучу хвороста.
Но маленький Майт, в душе которого проснулась страсть к земным благам, на этом не успокаивается. Он идет к отцу.
— Отец, Майду чей сын — баронский?
— А что?
Таким глубокомысленным вопросом лениво отвечает Майту высокий человек, который сейчас, лежа ничком на траве за избой, предается воскресному отдыху. У него лицо в оспинах, большой толстый нос и серые глаза. Рот у него всегда приоткрыт, за толстыми бледными губами видны белые зубы.
Маленький Майт садится подле него на корточки и говорит шепотом, боязливо косясь в сторону лачуги:
— Мать говорит, что Майду не баронский сын, а Матси Прийду, и Сильму Микк, и Уэтоа Мари, и пурика-ский мальчишка — все говорят, что у Майду есть папаша.
— Нашел кого слушать — мало ли на деревне языком треплют!
— А мельница...— запинаясь, лепечет мальчик, и губы его дрожат от волнения.— А мельница и сапоги... и...
— Какая мельница, какие сапоги?
— Барон сказал — подарит Майду...
Конна Як соображает туго, медленно. Он пытается понять, что означают слова мальчика. Но сообразить, понять — для Яка дело нелегкое. Сонными глазами смотрит он на Майта, потом куда-то в пространство и молчит. Но смышленый мальчуган придумывает за это время маленькую дипломатическую ложь.
— Барон сказал, чтобы Майду приехал,— говорит он,— сейчас же приехал к нему, и он подарит Майду мельницу — мельница крутится и мелет муку... и новые штаны, красивые... с красными полосками, и сапоги... большие сапоги... И ты должен сейчас же запрягать...
— Кому он это говорил?
— Матси Прийду,— уверенно отвечает мальчик.
— Прийду врет.
— И Мари из Уэтоа он тоже говорил.
— Они тебя обманывают.
— И денег тоже даст, сказал. Барон богатый.
Як, по-прежнему лежа на животе, подпирает голову обеими руками Он сейчас похож на большого ленивого тюленя. Услышав о деньгах, Як настораживается, но вскоре на его лице снова появляется выражение обычного равнодушия. Он что-то бормочет, потом привлекает мальчика к себе, на траву.
— Не будь ты дурнем, не верь им — они над тобой смеются,— поучает он ласково.— Барон, правда, человек богатый, но чтоб он тебе что-нибудь...— тут Як спохватывается и добавляет: — Да барона никакого и нет вовсе... Ты разве не знаешь, что ты мой сын? Двух отцов ни у кого не бывает. У каждого ребенка только один отец, и у тебя тоже... В другой раз покажи Прийду и Мари язык, а не то стань к ним задом и подними рубашку! Экие брехуны! Плюнь ты на них!
И видя, что мальчик совсем опечален, Як тянет свою огромную пятерню к ею рыжей головке и гладит ее раз-другой по-медвежьи неуклюже.
— Ничего, я тебе сам сделаю мельницу. А мать сошьет штаны, когда подрастешь.
Маленького Майта уговорить недолго. Он взбирается к отцу на спину. Сидя верхом на этой широкой костлявой спине и держась обеими руками за длинные волосы отца, он воображает, будто скачет на лошади. И Як, посадив себе на хребет маленького «барона», чмокает губами, подражая звуку конских копыт, подбрасывает в такт свое сильное тело и несет высокородного юного всадника далеко-далеко, через пни и кочки, в чудесные сказочные страны... Забыта мельница, забыты новые штаны и сапоги, забыт сейчас и таинственный папаша, от которого должны последовать богатые дары...
Дурная молва на крыльях летит.
Пять с лишним лет тому назад, когда Як Лутс со своей пригожей молодой женой поселился в Н-ской волости как арендатор маленькой усадьбы Конна, никто из здешних жителей не знал ни его, ни его молодуху, ни их семейных дел. От них самих люди узнали только, что родом они из Ляыемаа, из дальней волости, и что их барин-помещик разрешил им переселиться сюда, на север Харьюмаа, в чужую волость, владелец которой был не то родственником, не то приятелем их прежнего господина. В те времена переселение крестьянина из одного прихода в другой было явлением редким, почти неслыханным. Мужички из Н-ской волости покачали, правда, головами, дивясь появлению нового арендатора, но этим дело и кончилось,— им волей-неволей пришлось поверить словам Яка и его жены: барон Ризенталь, их прежний барин, потому, мол, и отправил их на новые места, что у него в волости народу чересчур много. В Лянемаа люди, мол, живут так густо, что поля прокормить их не могут...
Но не успел Як Лутс прожить в усадьбе Конна и несколько месяцев — причем его пригожая хозяйка родила за это время здоровенького мальчика,— как неведомым ветром занесло в волость странную молву. Кто первым занес сюда и распустил этот слух — неизвестно. У сплетни ведь не найдешь ни отца, ни матери. А как она летит, такая молва! Шестьдесят с лишним верст пробежала она за короткий срок. Для того времени, когда крестьянин не имел свободы передвижения, успех, право, не малый!
Из этих толков жители Н-ской волости узнали, говоря вкратце, следующее.
Здоровенький сынок, которым небо благословило супружество Конна Яка, появился, мол, в этот грешный мир на несколько месяцев раньше, чем разрешают добрые правы и попы. Между свадьбой и крестинами прошло слишком мало времени. Но в этом, дескать, старина Як вовсе неповинен. Невелика вина и молодухи Лийзу. Смеет ли крестьянская девушка противиться, если барину она приглянулась? Лийзу понравилась помещику, он взял ее на свою мызу в услужение и оказал ей честь своей благосклонностью. Рабыня выполняет волю господина — на т(? она и рабыня. Однако милостивое расположение барина не осталось без последствий. Это бы еще не беда, но дело в том, что барон Ризенталь женат, а болтунам рот не завяжешь. Легко может статься, что иное словцо дойдет до ушей, которым его слышать не следует. К чему такие неприятности!
Однажды Яка Лутса, батрака из шестидневной усадьбы1, зовут к барину
1 Шестидневной называлась крестьянская усадьба, за которую арендатор должен был отрабатывать на помещичьем поле шесть дней в неделю.
— Як, хочешь стать хозяином?
— Ох, милостивый барин, как не хотеть!
— Ты можешь стать хозяином. Но сперва ты должен жениться.
— За этим дело не станет!
— Ты должен жениться на мызной служанке Лийзу.
— Женюсь охотно.
— Но я не могу тебе дать усадьбу в своей волости, дам в другой волости. Понял?
— Благодарствую, барии.
— Ты пойдешь в следующее воскресенье с Лийзу к пастору. На свадьбу получишь от меня пятьдесят рублей.
Як чуть на колени не падает, чтобы погладить баронские ляжки.
— Но помни, Як: ребенок, который родится у Лийзу,— это твой ребенок. Понимаешь?
— Ясное дело — мой ребенок,— повторяет Як, низко кланяясь.— А чей же еще, милостивый барин!
— Это твой ребенок, хотя он... хотя он... ну, словом, хотя он и не твой. Это ты должен понять. Даром, что ли, я тебя, дерьмо этакое, хозяином делаю и такую кучу денег тебе дарю!..
Хоть и проходит немного времени, пока Як уясняет, в чем дело, но главное -— он все же это постигает. А когда он уже все понял, проходит опять некоторое время, пока он наконец решает, как ему благодарить барина за этот новый «подарок». Он говорит:
— Лийзу — девка гордая, строптивая. Может, господин барон скажут ей, чтобы она меня с носом не оставила, когда я приду свататься.
— Об этом не беспокойся!
— Спасибо, спасибо, благодарствую, барин!
Так и поженились Як и Лийзу, так и попали они в чужую волость. Молва о них поползла из одной корчмы в другую, с одного церковного двора на другой, пока в одлн прекрасный день не дошла до отдаленной Н-ской волости, где теперь жила молодая чета; понятно, вести эти вызывали здесь шумные толки и пересуды.
Не успел еще крошечный «наследник» пропищать в усадьбе Конна свое первое уа-уа, как деревенские бабы, собравшись тесной кучкой, принялись досконально обсуждать предысторию появления на свет этого высокородного существа. А парни отпустили свою первую шуточку по адресу маленького крикуна. Они сказали: «У Лийзу из Конна барончик родился. Орет здорово — видать, из него хороший агрехт1 выйдет».
Так с самого рождения и окрестили Майта бароном.
Як и Лийзу, разумеется, знали, что болтают в деревне о них и сыне. Иногда им все это говорили прямо в глаза — то сварливый сосед скажет под злую руку, то какой-нибудь грубый парень с пьяных глаз все выложит. Но ошибается тот, кто думает, будто деревенские болтуны и сплетники считали попавшее им в руки оружие бог знает каким острым. Для того времени случай был не такой уж необычный, и самые злые языки не могли из него раздуть что-либо значительное: у смазливой крестьянской девушки ребенок от барина — эка невидаль!
Насмешники были правы, считая, что их колкости не особенно трогают хозяев усадьбы Конна. Лийзу, правда, иногда сердилась, Яку же все было как с гуся вода. Он чаще всего сам смеялся над собой вместе с шутниками и отвечал им шутками на свой лад; большого остроумия он при этом не выказывал, зато обнаруживал свой покладистый нрав и детское простодушие. А Лийзу если и сердилась, то не потому, что ей стыдно становилось, а потому, что гордость ее была уязвлена. Эта женщина, почти ко всему безучастная, с узким, ограниченным мирком мыслей и чувств, гордилась своей красотой. Лийзу, наверное, была польщена, когда барон удостоил ее запретной дружбы,— ведь такая честь выпадает не каждой девушке. Она видела, что ее ценят — ценят за белую шейку и розовые щечки, и ценит сам милостивый барин. Этими воспоминаниями молодая женщина потом еще долго гордилась и поэтому не очень-то старалась скрывать деликатные тайны. Когда Лийзу повздорила по пустякам с одной из деревенских женщин и та, бранясь, попрекнула Лийзу ее прошлым, хозяйка Конна крикнула ей в лицо: «Меня сам барин обнимал, а на такую, как ты, и нищий не позарится!» Слова эти обошли всю волость, и люди... люди, смеясь, обычно принимали сторону Лийзу.
Но потом из-за ребенка дело осложнилось. Мальчик был проворный, как обезьянка, и болтливый, как попугай.
— Майду, ты чей сын?
— Баронский.
Каждый встречный и поперечный имел право так спросить и посмеяться над забавным ответом. Это злило
1 Агрехт — искаженное немецкое слово «гакенрихтер» —-судья, назначавшийся из помещиков.
Лийзу, аадевало ее самолюбие. И она стала скрывать от сына то, чего не могла скрыть от людей, отрицать то, что сама признавала правдой; она старалась заглушить ростки подозрений, которые посеяла в душе мальчика уличная болтовня. Или, может быть, Лийзу все же в глубине сердца чувствовала стыд, когда на нее глядели ясные, как небо, глаза ребенка? Быть может, она боялась этого невинного взгляда, этого говорливого ротика? Предугадывала ли она своим материнским чутьем какую-то опасность?.. К сожалению, молодая женщина, чтобы завоевать доверие ребенка, не пыталась найти что-нибудь другое, кроме окриков и прутьев. Это был плохой способ. Куда худший, чем у Яка, который гладил мальчика по головке и мчал его на своей костлявой спине в сказочный мир...
Умом и чувством, которых не хватало отцу и матери, природа щедро наделила сына. Майт Лутс, став на несколько лет старше, уже никому не говорил, что он сын барона. Майт Лутс, став еще на несколько лет старше, уже бросался с кулаками на каждого, кто спрашивал у него, чей он сып.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37