– нараспев стал выкрикивать Поль. – Мы едем в Эдем. Мы будем есть дюгоней и капуцинов. И будем танцевать, пока ночь не позеленеет…
Это были новые для него слова, и ему нравилось их звучание. Дюгонь, как объяснил доктор Дюплесси, – это что-то вроде моржа, а капуцин – обезьяна.
– Ах, Поль! Каким же ты бываешь надоедливым!
Лиззи отвернулась, демонстрируя нежелание смотреть на выходки брата, доктор с женой обменялись счастливыми, понимающими взглядами, а Джинкс вздохнула и, ни к кому определенно не обращаясь, промолвила:
– Когда же мы, наконец, уедем из Африки?
Юджинии не хотелось даже притрагиваться к книге, которую принес ей Джордж. «Рассказ об африканской ферме» Ральфа Айрона. Юджиния смотрела на золото страуса на переплете: перья были взбиты кругами, как рюши на детском праздничном платье, а клюв походил на широкую улыбку.
Юджиния отвела глаза от подарка, подтянула простыню под подбородок и поплотнее завернулась в одеяло. Страусовые перья, отделка из марабу, веера из павлиньих перьев и шляпки из кончиков коричневых крыльев китайских фазанов – на мгновение Юджиния почувствовала тошноту и испугалась, что ее может вырвать. Желудок выворачивало, руки сделались влажными, по шее потек пот. Она облизнула губы – они пересохли, как папиросная бумага.
«Я не хочу этого, – подумала Юджиния, и она вдруг устыдилась слез. – Нужно прекращать все эти сантименты. Я сама сделала это с собой. Мне некого винить.
Но что значит подарок Джорджа? «Рассказ об африканской ферме». И эта робость. Он как-то странно пробурчал имя героини, как будто это кто-то, с кем мы оба знакомы. Будто эта Линдел – тот идеал, та женщина, какой он хочет видеть меня. И Ральф Айрон, ну что это за имя? Нет ли у этого «Айрона» скрытого значения?»
– Ненавижу все книжки и стремление усовершенствовать себя, – громко произнесла Юджиния. – Ненавижу лекции и кичливость знаниями. Ненавижу думать.
«Но чего же я хочу? – задумалась она. – Вернуться домой? Нет, не то. Дом ничем не отличается от моей каюты на корабле. Свои горести носишь с собой, как черепаха – панцирь».
Юджиния решила встать с постели. Опуская ноги на пол и нащупывая комнатные туфли, она не спускала глаз с подарка Джорджа, как будто он может вдруг подпрыгнуть и встать ей поперек дороги.
«Африканская ферма», – повторила Юджиния, – что это значит? Значит ли это, что Джордж хочет в чем-то признаться? Или это значит, что мы с ним делаемся другими людьми? Начинаем вести простой, пасторальный образ жизни? И почему это должно быть в Африке? Или же книжка – это предупреждение?»
Юджинии не хотелось думать о днях, проведенных в кетито, когда они с Джеймсом и девочками жили, как она считает, настоящей счастливой семейной жизнью, но что было, то было. Юджиния гнала прочь эти воспоминания.
«С глаз долой, из сердца вон, – сказала она себе. – Задержка в прошлом только затрудняет настоящее. Кроме того, я не должна забывать, что я очень счастливая женщина, нужно считаться с тем, в чем мне повезло. Я сидела в кетито, сходила с ума по Полю, а он вернулся без единой царапины. Только подумать, сколько ненужной суеты я создала! Сколько ненужных хлопот причинила людям!
А девочки, – продолжала она считать свои удачи, – как они расцвели. Да у меня совершенно замечательная жизнь. «Если бы желания были лошадьми, нищие не ходили бы пешком». Помни, что говорила бабушка».
Юджиния надела пеньюар и принялась расчесывать волосы. Сто движений, приказала она себе, и подняла повыше руку. После падения ею было больно двигать. «Хорошенькая вышла бы из меня сейчас партнерша на танцах», – подумалось ей, но она тут же поругала себя за легкомыслие.
«Когда плавание завершится, я отправлюсь в Филадельфию. Буду тем, кем и должна быть, – женой, матерью, женщиной, занимающей известное место в мире, и от всего этого не откажусь. Ни за что на свете. Дети для меня на первом месте. Если я это забуду, то превращусь в пыль на улице».
«А как же Джеймс?» – внутренний голос прозвучал пугающе, как стон из соседней комнаты. Юджиния положила щетку. Она расставляла и перекладывала с места на место щетку, гребень, зеркало, крючки для ботинок, рожок для обуви и коробочку с булавками, пока не заболели глаза и пока не перестала видеть все эти предметы, а увидела вместо этого свою спальню в гостинице в Порт-Саиде, лазурно-голубые стены, бьющее сквозь жалюзи солнце. Оно перемешивает голубое с полосками света, и кажется, что отливает слитки чистого золота. Она не одна в постели, ничто в мире ее не тревожит.
«Альседо» вышел из порта Килиндини и взял курс на северо-восток, двигаясь по прямой линии через Индийский океан – последнее большое водное пространство – до тех пор, пока Селатс-Кунда и Каримата не откроют ему проход в Южно-Китайское море и корабль не проследует на Борнео и в лежащие за ним страны.
Для Джорджа «лежащие за ним страны» были Корея, Япония, Россия и Китай. Он серьезно подумывал сделать остановку в Порт-Артуре, принять у себя на «Альседо» царя Николая, затем посетить Шанхай и обнесенный стенами императорский город в Пекине. По слухам, самая старая в мире сосна найдена на острове вблизи Японии, и говорят, что все еще можно увидеть, как кули путешествуют через весь Китай, как скот, набитые в товарные вагоны.
Такие вот туристские наблюдения, события, сценки очень оживляют рассказы за стаканом виски у домашнего огонька, придают им весомости и аромат реальности, и Джордж занес их в свой блокнот как «возможные экскурсии», присовокупив к ним выписки из разных авторов и натуралистов, как перед этим предварительно составил подробнейший и глубоко продуманный список всех тех африканских животных, которых ему нужно будет «взять». «Путешествие, – говорил он себе, – это есть непременно достижение определенных целей и решение определенных задач».
На Борнео водится орангутанг, или майа, как зовут его туземцы; два вида носорогов; медовый медведь, но никаких тигров, свинья бабируса и пландок – такой маленький олень, что кажется маленьким по сравнению с зайцем. Там встречается рыба, которая ходит по земле, и обезьяна с длинным красным человеческим носом, которую местные жители прозвали «голландцем». Все эти существа были описаны у Джорджа под заголовком «Виды, которые нельзя пропустить». После того как завершится этот обязательный эпизодик с Брауном, Махометом Сехом и Айвардами, Джордж намеревался устроить себе грандиозный праздник.
Он уже все продумал: флотилия сампанов растекается по многочисленным протокам в джунглях, между деревьями просматриваются прячущиеся за ними охотники за черепами, пронзительно скрипят попугаи ара, на верхних этажах джунглей благородным синим кобальтом мелькнет зимородок. Он закажет местным мастерам сделать большую бамбуковую клетку, а потом туземцы наловят столько зимородков, сколько поместится в клетке.
И тогда по возвращении домой Джордж сможет блеснуть в Филадельфийском клубе или «Юнион-Лиг», лениво бросив: «Ах да, альседы. Я их немного наловил на Борнео. Редкая штука, намучились с ними, только четыре выжили, трудно переносят путешествие, но, должен нам сказать, красоты необыкновенной, синие-синие, как небо над Биллитоном. Просто не мог допустить, чтобы мой корабль вернулся без этих красоток».
Джордж уже продумал эту сцену. Конечно, сначала придется заниматься не совсем приятным делом – подавить мятеж в Сараваке. Потом разобраться, что к чему, и расставить все по местам. Не всегда получается, как планируешь. Даже когда у тебя за спиной сам великий Турок.
Но репетировать все эти сцены он не удосужился, «Все будет проделано молниеносно, – уверил он себя, – а потом, как после вырванного зуба, боль пройдет, и жизнь пойдет своим чередом. Можно будет заняться приятными, важными делами: собирать анекдоты и коллекционировать призы».
Поднявшись в рулевую рубку, когда Момбаса и остальная, почти уже забытая, Африка превратились в темную полоску на горизонте, потом в пятнышко и, наконец, в дымку, Джордж приказал капитану Косби поднять дополнительные паруса.
– Пойдем эти девятьсот миль до Сейшелов под паром и парусами. Там возьмем уголь на военно-морской базе перед переходом до Борнео.
«А потом уже почти все», – подумал Джордж. – Мы почти дома».
ГЛАВА 20
Сколько голов ты добыл?
Сколько мужчин переспали с тобой?
Лэнир Айвард считал эту даякскую поговорку нелепой. Это у них в голове шумит туак, считал он, домашнее вино, которое они дуют из бамбуковых чашек. За все годы, проведенные на Борнео, он так и не понял, что означают эти слова, – одобрение или осуждение. Число голов, развешанных на стропилах дома, свидетельствует о храбрости и подвигах, совершенных живущими в нем. С этим все ясно. Но превозносить девицу за похотливость казалось ему, по меньшей мере, неразумным.
Это, а также поощрение девушек на выданье спать с любым мужчиной по своему выбору. Священный образ должен очень мало значить, решил Лэнир, наблюдая за тем, как нос его большой лодки прау резал вспухающие прибрежные воды. Корни мангровых деревьев высовывались из болотной тины и казались неуклюжими, с вывернутыми внутрь коленками цапли или длинными жилистыми ногами со вздувшимися икрами учителя танцев, который мучился с Лэниром в английской частной школе. У этого человека дурно пахло изо рта и к тому же были серовато-зеленые зубы. Лэниру вовек не забыть его.
Лэнир Айвард смотрел на мутные воды и думал, как бы заставить гребца шевелиться, чтобы лодка шла побыстрее. Конечно, ему дали самую медленную прау, подумал он. И это вполне понятно, его, наследного принца, хотели унизить и заставить проглотить унижение, как и все остальное. Не взяв свою официальную яхту, он дал людям в Пангалонг-Джетти, пристани в Кучинге, свежий повод посудачить и вместе с тем предоставил им случай выразить ему свое презрение. Лэниру хотелось заорать на гребцов, затопать ногами, но это очень утомительно. Пусть лучше все будет так, как есть, решил он, лучше посижу в тенечке, а эти недочеловеки пусть гребут себе, как могут.
Был бы здесь Синен, другое дело, пытался успокоить себя Лэнир, он бы мог приказать им двигаться быстрее. Он мог бы пригрозить, что его высочество снесет им головы, если они не поторопятся. Но Синена не было, он остался дома в Айвартауне и, наверное, крепко спал.
Лэнир Айвард вернулся к своим размышлениям о браке. Браке в Англии, браке между малайцами, китайцами, даяками. Здесь девушки в длинных домах, по крайней мере, имели право сказать «нет». Достаточно сослаться на плохой сон – это считалось предзнаменованием грядущей беды. Накрахмаленные, затянутые в корсеты женщины в Лондоне не имели возможности так легко выйти из положения.
«Но ведь то же самое происходит и в отношении мужчин, – подумал Лэнир, возвращаясь к своей любимой теме. – Вообразите, только на минуту вообразите себе, что вы обнаруживаете, как женщина, с которой вы связали свою жизнь на веки вечные, стаскивает с головы золотисто-каштановые волосы и бросает их небрежно на стул, что талия ее далека от осиной, наконец, что на теле у нее больше волос, чем на пошедшей кругом голове обманутого мужа.
Нет, Синен не мог поехать со мной сегодня, – решил Лэнир, заставив мысли вернуться к своим сегодняшним тревогам. – Я не могу рисковать, чтобы его увидел Махомет Сех. Я не могу рисковать, чтобы он узнал, куда я отправляюсь. Эти пираты, эти баджуйя, эти перемпаки – настоящие сорвиголовы. И все мятежники такие. Когда они совершают набег на города Кудат или Маруда-бей, они оставляют всех китайских лавочников изуродованными, если не забитыми до смерти. Я не могу допустить, чтобы такие люди видели моего Синена».
* * *
– Махомет Салех. Мат Салех. Мохаммед Сех. Как я тебя называю? В этих малайских именах никак не разберешься, – брюзгливо пробормотал Лэнир Айвард, поворочав шеей и протерев ее носовым платком, от которого еще пахло одеколоном. – Ну и жара же сегодня! И какого только черта согласился я встретиться с Махометом Сехом? На берегу настоящий ад. Я уже буквально сварился заживо.
Мятежник только хмыкнул в ответ. Он внимательно вглядывался в густые листья саговых пальм, чтобы убедиться, что его люди хорошо спрятали прау, на которой приплыл раджа-мада. Эта бухточка хорошо закрыта от остального побережья Саравака, но все-таки осторожность не помешает. И нужно же, такое большое прау для одного человека. Если раджа-мада так беспокоится о сохранении тайны, он должен был бы выбрать лодку поменьше, а не самую большую, какая есть на пристани Пангалонг-Джетти.
К малайцу-мятежнику подошел воин-бугис. У него было квадратно-круглое тело, как у орангутанга, и такое же сильное. Бугис смотрел на своего господина. На его неподвижном бесстрастном лице было написано: «Прау спрятана, как ты приказал. Как и ты, хотел бы знать, сколько еще людей знают об этой встрече. Его высочеству может не понравиться, что от него что-то скрывают».
– Послушай, дайте мне хотя бы чаю, – жалобно заговорил Лэнир, с ужасом оглядывая место, где его приняли мятежники. Он причалил к маленькой, вырубленной в джунглях площадке, которая кишела насекомыми. Казалось, земля под его ногами шевелилась, в бамбуковых зарослях оглушительно трещали жуки.
– Если, конечно, вы вообще можете приготовить чай в таких примитивных условиях. Я-то думал увидеть настоящий лагерь, когда соглашался на эту маленькую встречу. Какие-нибудь укрепления.
«Это же пираты, – пытался успокоить себя Лэнир, – это же так интересно! Наконец-то я увижу, что они собой представляют! Может быть, Сех сейчас мятежник, но жизнь свою начинал, как и все его предки, терроризируя жителей островов Южно-Китайского моря. Пираты с ножами в зубах, с измазанными кровью лицами! Страшные перемпаки».
Мысль показалась ему даже несколько интригующей. Лэнир немного воспрянул духом, хотя ни встать, ни сесть тут было негде. «Если бы увидели меня сейчас мой дядюшка Джеймс со своим приятелем Сэнфордом Раффлзом, – со злорадством подумал он. – Очистить Борнео от пиратов – тоже мне! Они только и сумели, что загнать разбойников в глубь острова, и там они попрятались так, что нечего было и думать их разыскивать. Да и то только с помощью военных кораблей! А что вообще-то было от них толку?! Только порох пожгли, так я думаю. А сколько английских солдат потеряли!»
«Посмотри-ка на меня, дядя Джим, – хотелось крикнуть Лэниру, – на своего наследника, последнего из славной династии Айвардов! Сейчас он будет пить чай с врагом, болтать о погоде и водных путях с человеком, который мог бы повесить мою голову сушиться на верхушке мангрового дерева».
Малаец не обращал никакого внимания на причитания Лэнира. Они с бугисом перекинулись несколькими короткими фразами, и он решил, что настало время уходить в джунгли. Неожиданный уход с берега огорошил Лэнира, но он двинулся с ними, тяжело отдуваясь, изо всех сил стараясь не отстать.
– Насколько я понимаю, у нас не получается цивилизованной встречи, – проговорил он. – Ну там, преломить хлеб… выпить по чашке чая… Или у вас есть другой лагерь? Эта полянка кажется мне маленькой и совсем не приспособленной для войска, которое, как утверждают, у вас есть.
К ним присоединились три воина ибана. Лэнир определил, к какому племени они принадлежат, – они были выше бугисов и потоньше, но все равно обладали огромной силой.
– Наверное, то место недостаточно уединенное, мистер Сех? – окликнул он малайца на бегу. – Только помните, пока мы не забрались слишком далеко в джунгли, что я должен вернуться в Айвартаун к вечеру. Что скажут, если я не окажусь там ночью! Подумать только! – громко рассмеялся Лэнир. – Султан отдал бы свой глаз, только бы узнать, где я сейчас. По всему дворцу только и разговоров, что о вашем лагере…
От его смеха по зелени пробежал легкий шорох. Мгновение не слышно было никакого другого звука, и Лэнир уловил только собственный голос, эхом отдавшийся в пустоте, как падает в пустоту не к месту и слишком громко сказанное слово во время званого обеда.
Малаец ничего не ответил, бугис еще крепче сжал копье, воины ибаны продолжали врубаться в джунгли, расчищая дорогу в бамбуке кинжалами-крисами.
– Я же говорю, нельзя ли потише, – заскулил Лэнир. – Я не привык так бегать, да еще через кусты. Тут же растут ипо, наверное, есть еще какие-нибудь ядовитые деревья! Я даже не вижу тропы… Если только она есть, черт бы ее побрал!
Густая листва быстро смыкалась за ними, делая группу невидимой, но и они не видели друг друга.
– Тише же, говорю вам! – закричал Лэнир. – Я не понимаю, куда мы идем! Мистер Сех! Говорю же вам, идите помедленнее. Вы что, не понимаете?
Но малаец не сбавлял темпа. Он проскальзывал мимо лиан и между стволами деревьев, как охотящаяся за крысами змея. И проделывал это, не проронив ни звука. Он, бугис и ибаны скользили между деревьями все быстрее, они еще прибавили шагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Это были новые для него слова, и ему нравилось их звучание. Дюгонь, как объяснил доктор Дюплесси, – это что-то вроде моржа, а капуцин – обезьяна.
– Ах, Поль! Каким же ты бываешь надоедливым!
Лиззи отвернулась, демонстрируя нежелание смотреть на выходки брата, доктор с женой обменялись счастливыми, понимающими взглядами, а Джинкс вздохнула и, ни к кому определенно не обращаясь, промолвила:
– Когда же мы, наконец, уедем из Африки?
Юджинии не хотелось даже притрагиваться к книге, которую принес ей Джордж. «Рассказ об африканской ферме» Ральфа Айрона. Юджиния смотрела на золото страуса на переплете: перья были взбиты кругами, как рюши на детском праздничном платье, а клюв походил на широкую улыбку.
Юджиния отвела глаза от подарка, подтянула простыню под подбородок и поплотнее завернулась в одеяло. Страусовые перья, отделка из марабу, веера из павлиньих перьев и шляпки из кончиков коричневых крыльев китайских фазанов – на мгновение Юджиния почувствовала тошноту и испугалась, что ее может вырвать. Желудок выворачивало, руки сделались влажными, по шее потек пот. Она облизнула губы – они пересохли, как папиросная бумага.
«Я не хочу этого, – подумала Юджиния, и она вдруг устыдилась слез. – Нужно прекращать все эти сантименты. Я сама сделала это с собой. Мне некого винить.
Но что значит подарок Джорджа? «Рассказ об африканской ферме». И эта робость. Он как-то странно пробурчал имя героини, как будто это кто-то, с кем мы оба знакомы. Будто эта Линдел – тот идеал, та женщина, какой он хочет видеть меня. И Ральф Айрон, ну что это за имя? Нет ли у этого «Айрона» скрытого значения?»
– Ненавижу все книжки и стремление усовершенствовать себя, – громко произнесла Юджиния. – Ненавижу лекции и кичливость знаниями. Ненавижу думать.
«Но чего же я хочу? – задумалась она. – Вернуться домой? Нет, не то. Дом ничем не отличается от моей каюты на корабле. Свои горести носишь с собой, как черепаха – панцирь».
Юджиния решила встать с постели. Опуская ноги на пол и нащупывая комнатные туфли, она не спускала глаз с подарка Джорджа, как будто он может вдруг подпрыгнуть и встать ей поперек дороги.
«Африканская ферма», – повторила Юджиния, – что это значит? Значит ли это, что Джордж хочет в чем-то признаться? Или это значит, что мы с ним делаемся другими людьми? Начинаем вести простой, пасторальный образ жизни? И почему это должно быть в Африке? Или же книжка – это предупреждение?»
Юджинии не хотелось думать о днях, проведенных в кетито, когда они с Джеймсом и девочками жили, как она считает, настоящей счастливой семейной жизнью, но что было, то было. Юджиния гнала прочь эти воспоминания.
«С глаз долой, из сердца вон, – сказала она себе. – Задержка в прошлом только затрудняет настоящее. Кроме того, я не должна забывать, что я очень счастливая женщина, нужно считаться с тем, в чем мне повезло. Я сидела в кетито, сходила с ума по Полю, а он вернулся без единой царапины. Только подумать, сколько ненужной суеты я создала! Сколько ненужных хлопот причинила людям!
А девочки, – продолжала она считать свои удачи, – как они расцвели. Да у меня совершенно замечательная жизнь. «Если бы желания были лошадьми, нищие не ходили бы пешком». Помни, что говорила бабушка».
Юджиния надела пеньюар и принялась расчесывать волосы. Сто движений, приказала она себе, и подняла повыше руку. После падения ею было больно двигать. «Хорошенькая вышла бы из меня сейчас партнерша на танцах», – подумалось ей, но она тут же поругала себя за легкомыслие.
«Когда плавание завершится, я отправлюсь в Филадельфию. Буду тем, кем и должна быть, – женой, матерью, женщиной, занимающей известное место в мире, и от всего этого не откажусь. Ни за что на свете. Дети для меня на первом месте. Если я это забуду, то превращусь в пыль на улице».
«А как же Джеймс?» – внутренний голос прозвучал пугающе, как стон из соседней комнаты. Юджиния положила щетку. Она расставляла и перекладывала с места на место щетку, гребень, зеркало, крючки для ботинок, рожок для обуви и коробочку с булавками, пока не заболели глаза и пока не перестала видеть все эти предметы, а увидела вместо этого свою спальню в гостинице в Порт-Саиде, лазурно-голубые стены, бьющее сквозь жалюзи солнце. Оно перемешивает голубое с полосками света, и кажется, что отливает слитки чистого золота. Она не одна в постели, ничто в мире ее не тревожит.
«Альседо» вышел из порта Килиндини и взял курс на северо-восток, двигаясь по прямой линии через Индийский океан – последнее большое водное пространство – до тех пор, пока Селатс-Кунда и Каримата не откроют ему проход в Южно-Китайское море и корабль не проследует на Борнео и в лежащие за ним страны.
Для Джорджа «лежащие за ним страны» были Корея, Япония, Россия и Китай. Он серьезно подумывал сделать остановку в Порт-Артуре, принять у себя на «Альседо» царя Николая, затем посетить Шанхай и обнесенный стенами императорский город в Пекине. По слухам, самая старая в мире сосна найдена на острове вблизи Японии, и говорят, что все еще можно увидеть, как кули путешествуют через весь Китай, как скот, набитые в товарные вагоны.
Такие вот туристские наблюдения, события, сценки очень оживляют рассказы за стаканом виски у домашнего огонька, придают им весомости и аромат реальности, и Джордж занес их в свой блокнот как «возможные экскурсии», присовокупив к ним выписки из разных авторов и натуралистов, как перед этим предварительно составил подробнейший и глубоко продуманный список всех тех африканских животных, которых ему нужно будет «взять». «Путешествие, – говорил он себе, – это есть непременно достижение определенных целей и решение определенных задач».
На Борнео водится орангутанг, или майа, как зовут его туземцы; два вида носорогов; медовый медведь, но никаких тигров, свинья бабируса и пландок – такой маленький олень, что кажется маленьким по сравнению с зайцем. Там встречается рыба, которая ходит по земле, и обезьяна с длинным красным человеческим носом, которую местные жители прозвали «голландцем». Все эти существа были описаны у Джорджа под заголовком «Виды, которые нельзя пропустить». После того как завершится этот обязательный эпизодик с Брауном, Махометом Сехом и Айвардами, Джордж намеревался устроить себе грандиозный праздник.
Он уже все продумал: флотилия сампанов растекается по многочисленным протокам в джунглях, между деревьями просматриваются прячущиеся за ними охотники за черепами, пронзительно скрипят попугаи ара, на верхних этажах джунглей благородным синим кобальтом мелькнет зимородок. Он закажет местным мастерам сделать большую бамбуковую клетку, а потом туземцы наловят столько зимородков, сколько поместится в клетке.
И тогда по возвращении домой Джордж сможет блеснуть в Филадельфийском клубе или «Юнион-Лиг», лениво бросив: «Ах да, альседы. Я их немного наловил на Борнео. Редкая штука, намучились с ними, только четыре выжили, трудно переносят путешествие, но, должен нам сказать, красоты необыкновенной, синие-синие, как небо над Биллитоном. Просто не мог допустить, чтобы мой корабль вернулся без этих красоток».
Джордж уже продумал эту сцену. Конечно, сначала придется заниматься не совсем приятным делом – подавить мятеж в Сараваке. Потом разобраться, что к чему, и расставить все по местам. Не всегда получается, как планируешь. Даже когда у тебя за спиной сам великий Турок.
Но репетировать все эти сцены он не удосужился, «Все будет проделано молниеносно, – уверил он себя, – а потом, как после вырванного зуба, боль пройдет, и жизнь пойдет своим чередом. Можно будет заняться приятными, важными делами: собирать анекдоты и коллекционировать призы».
Поднявшись в рулевую рубку, когда Момбаса и остальная, почти уже забытая, Африка превратились в темную полоску на горизонте, потом в пятнышко и, наконец, в дымку, Джордж приказал капитану Косби поднять дополнительные паруса.
– Пойдем эти девятьсот миль до Сейшелов под паром и парусами. Там возьмем уголь на военно-морской базе перед переходом до Борнео.
«А потом уже почти все», – подумал Джордж. – Мы почти дома».
ГЛАВА 20
Сколько голов ты добыл?
Сколько мужчин переспали с тобой?
Лэнир Айвард считал эту даякскую поговорку нелепой. Это у них в голове шумит туак, считал он, домашнее вино, которое они дуют из бамбуковых чашек. За все годы, проведенные на Борнео, он так и не понял, что означают эти слова, – одобрение или осуждение. Число голов, развешанных на стропилах дома, свидетельствует о храбрости и подвигах, совершенных живущими в нем. С этим все ясно. Но превозносить девицу за похотливость казалось ему, по меньшей мере, неразумным.
Это, а также поощрение девушек на выданье спать с любым мужчиной по своему выбору. Священный образ должен очень мало значить, решил Лэнир, наблюдая за тем, как нос его большой лодки прау резал вспухающие прибрежные воды. Корни мангровых деревьев высовывались из болотной тины и казались неуклюжими, с вывернутыми внутрь коленками цапли или длинными жилистыми ногами со вздувшимися икрами учителя танцев, который мучился с Лэниром в английской частной школе. У этого человека дурно пахло изо рта и к тому же были серовато-зеленые зубы. Лэниру вовек не забыть его.
Лэнир Айвард смотрел на мутные воды и думал, как бы заставить гребца шевелиться, чтобы лодка шла побыстрее. Конечно, ему дали самую медленную прау, подумал он. И это вполне понятно, его, наследного принца, хотели унизить и заставить проглотить унижение, как и все остальное. Не взяв свою официальную яхту, он дал людям в Пангалонг-Джетти, пристани в Кучинге, свежий повод посудачить и вместе с тем предоставил им случай выразить ему свое презрение. Лэниру хотелось заорать на гребцов, затопать ногами, но это очень утомительно. Пусть лучше все будет так, как есть, решил он, лучше посижу в тенечке, а эти недочеловеки пусть гребут себе, как могут.
Был бы здесь Синен, другое дело, пытался успокоить себя Лэнир, он бы мог приказать им двигаться быстрее. Он мог бы пригрозить, что его высочество снесет им головы, если они не поторопятся. Но Синена не было, он остался дома в Айвартауне и, наверное, крепко спал.
Лэнир Айвард вернулся к своим размышлениям о браке. Браке в Англии, браке между малайцами, китайцами, даяками. Здесь девушки в длинных домах, по крайней мере, имели право сказать «нет». Достаточно сослаться на плохой сон – это считалось предзнаменованием грядущей беды. Накрахмаленные, затянутые в корсеты женщины в Лондоне не имели возможности так легко выйти из положения.
«Но ведь то же самое происходит и в отношении мужчин, – подумал Лэнир, возвращаясь к своей любимой теме. – Вообразите, только на минуту вообразите себе, что вы обнаруживаете, как женщина, с которой вы связали свою жизнь на веки вечные, стаскивает с головы золотисто-каштановые волосы и бросает их небрежно на стул, что талия ее далека от осиной, наконец, что на теле у нее больше волос, чем на пошедшей кругом голове обманутого мужа.
Нет, Синен не мог поехать со мной сегодня, – решил Лэнир, заставив мысли вернуться к своим сегодняшним тревогам. – Я не могу рисковать, чтобы его увидел Махомет Сех. Я не могу рисковать, чтобы он узнал, куда я отправляюсь. Эти пираты, эти баджуйя, эти перемпаки – настоящие сорвиголовы. И все мятежники такие. Когда они совершают набег на города Кудат или Маруда-бей, они оставляют всех китайских лавочников изуродованными, если не забитыми до смерти. Я не могу допустить, чтобы такие люди видели моего Синена».
* * *
– Махомет Салех. Мат Салех. Мохаммед Сех. Как я тебя называю? В этих малайских именах никак не разберешься, – брюзгливо пробормотал Лэнир Айвард, поворочав шеей и протерев ее носовым платком, от которого еще пахло одеколоном. – Ну и жара же сегодня! И какого только черта согласился я встретиться с Махометом Сехом? На берегу настоящий ад. Я уже буквально сварился заживо.
Мятежник только хмыкнул в ответ. Он внимательно вглядывался в густые листья саговых пальм, чтобы убедиться, что его люди хорошо спрятали прау, на которой приплыл раджа-мада. Эта бухточка хорошо закрыта от остального побережья Саравака, но все-таки осторожность не помешает. И нужно же, такое большое прау для одного человека. Если раджа-мада так беспокоится о сохранении тайны, он должен был бы выбрать лодку поменьше, а не самую большую, какая есть на пристани Пангалонг-Джетти.
К малайцу-мятежнику подошел воин-бугис. У него было квадратно-круглое тело, как у орангутанга, и такое же сильное. Бугис смотрел на своего господина. На его неподвижном бесстрастном лице было написано: «Прау спрятана, как ты приказал. Как и ты, хотел бы знать, сколько еще людей знают об этой встрече. Его высочеству может не понравиться, что от него что-то скрывают».
– Послушай, дайте мне хотя бы чаю, – жалобно заговорил Лэнир, с ужасом оглядывая место, где его приняли мятежники. Он причалил к маленькой, вырубленной в джунглях площадке, которая кишела насекомыми. Казалось, земля под его ногами шевелилась, в бамбуковых зарослях оглушительно трещали жуки.
– Если, конечно, вы вообще можете приготовить чай в таких примитивных условиях. Я-то думал увидеть настоящий лагерь, когда соглашался на эту маленькую встречу. Какие-нибудь укрепления.
«Это же пираты, – пытался успокоить себя Лэнир, – это же так интересно! Наконец-то я увижу, что они собой представляют! Может быть, Сех сейчас мятежник, но жизнь свою начинал, как и все его предки, терроризируя жителей островов Южно-Китайского моря. Пираты с ножами в зубах, с измазанными кровью лицами! Страшные перемпаки».
Мысль показалась ему даже несколько интригующей. Лэнир немного воспрянул духом, хотя ни встать, ни сесть тут было негде. «Если бы увидели меня сейчас мой дядюшка Джеймс со своим приятелем Сэнфордом Раффлзом, – со злорадством подумал он. – Очистить Борнео от пиратов – тоже мне! Они только и сумели, что загнать разбойников в глубь острова, и там они попрятались так, что нечего было и думать их разыскивать. Да и то только с помощью военных кораблей! А что вообще-то было от них толку?! Только порох пожгли, так я думаю. А сколько английских солдат потеряли!»
«Посмотри-ка на меня, дядя Джим, – хотелось крикнуть Лэниру, – на своего наследника, последнего из славной династии Айвардов! Сейчас он будет пить чай с врагом, болтать о погоде и водных путях с человеком, который мог бы повесить мою голову сушиться на верхушке мангрового дерева».
Малаец не обращал никакого внимания на причитания Лэнира. Они с бугисом перекинулись несколькими короткими фразами, и он решил, что настало время уходить в джунгли. Неожиданный уход с берега огорошил Лэнира, но он двинулся с ними, тяжело отдуваясь, изо всех сил стараясь не отстать.
– Насколько я понимаю, у нас не получается цивилизованной встречи, – проговорил он. – Ну там, преломить хлеб… выпить по чашке чая… Или у вас есть другой лагерь? Эта полянка кажется мне маленькой и совсем не приспособленной для войска, которое, как утверждают, у вас есть.
К ним присоединились три воина ибана. Лэнир определил, к какому племени они принадлежат, – они были выше бугисов и потоньше, но все равно обладали огромной силой.
– Наверное, то место недостаточно уединенное, мистер Сех? – окликнул он малайца на бегу. – Только помните, пока мы не забрались слишком далеко в джунгли, что я должен вернуться в Айвартаун к вечеру. Что скажут, если я не окажусь там ночью! Подумать только! – громко рассмеялся Лэнир. – Султан отдал бы свой глаз, только бы узнать, где я сейчас. По всему дворцу только и разговоров, что о вашем лагере…
От его смеха по зелени пробежал легкий шорох. Мгновение не слышно было никакого другого звука, и Лэнир уловил только собственный голос, эхом отдавшийся в пустоте, как падает в пустоту не к месту и слишком громко сказанное слово во время званого обеда.
Малаец ничего не ответил, бугис еще крепче сжал копье, воины ибаны продолжали врубаться в джунгли, расчищая дорогу в бамбуке кинжалами-крисами.
– Я же говорю, нельзя ли потише, – заскулил Лэнир. – Я не привык так бегать, да еще через кусты. Тут же растут ипо, наверное, есть еще какие-нибудь ядовитые деревья! Я даже не вижу тропы… Если только она есть, черт бы ее побрал!
Густая листва быстро смыкалась за ними, делая группу невидимой, но и они не видели друг друга.
– Тише же, говорю вам! – закричал Лэнир. – Я не понимаю, куда мы идем! Мистер Сех! Говорю же вам, идите помедленнее. Вы что, не понимаете?
Но малаец не сбавлял темпа. Он проскальзывал мимо лиан и между стволами деревьев, как охотящаяся за крысами змея. И проделывал это, не проронив ни звука. Он, бугис и ибаны скользили между деревьями все быстрее, они еще прибавили шагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71