Слово «ужасный» было новым открытием Поля. Он много раз слышал его этим утром, пока носился с сестрами по кораблю. Его произносили солдаты на папиной яхте, и люди губернатора, и даже мистер Оливер Смайт-Берроуз.
– «Ужасно»? – переспросил меднолицый.
– О да, сэр, – заулыбался Поль, убедившись, что в нем признали человека, умудренного опытом, а не малыша, у которого на губах молоко не обсохло.
– Что ж, мистер «ужасный», думаю, вы будете «ужасно замечательным», если уберетесь к своей мамочке, – прорычал меднолицый.
– Лучше отведи его, Чапман, – недовольно сказал потиравший шею капрал. – Я присмотрю за этой кучей-малой.
– Смотри только, постарайся быть здесь, когда я вернусь, Дэниелс. Очень не хотел бы узнать, что ты уплыл в Брайтон.
– Ну вот еще! – возмутился Дэниелс. – Это ты хочешь курортное кресло в этом курортном Брайтоне! Для меня – только Дели, не забывай об этом.
Поль и его угрюмый телохранитель шли по платформе, лавируя в потоке корзин, коробов и людей. Повсюду стоял ор, и, как казалось Полю, все бессмысленно мотались взад и вперед, как на пожаре, когда никто не знает, где спрятаны ведра. Временами два паровоза выпускали струю пара, и носильщики терялись в них, как путники в снегах, но Полю нравилось это зрелище и в особенности запах огромных машин. Так пахло в их домашней прачечной, и Поль вдруг понял, что скучает по этому большому, уютному дому. И решил держаться поближе к своему провожатому.
Старший сержант Чапман не привык обращаться с детьми. О, когда-то он хотел обзавестись семьей, но большинство англичанок не уживались в местах, где он проходил службу, так что он отменил свадебные колокола раз, потом другой, а теперь, как он любил хвалиться, кому он нужен? Он, седой ветеран, понимал страх ребенка, хотя тот и старался не показывать виду.
– Лучше дай сюда руку. Будь послушным парнем, – хриплым голосом сказал он и, сжав руку Поля, нахмурился, словно побоялся, что его уличат в несоответствующем кадровому военному поведении.
Поль и Чапман проходили сквозь клубы пара.
– Как в снежный буран, – заметил Поль, крепко ухватившись за большую руку и в то же время делая вид, что подобная предосторожность ниже его достоинства. – Прошлой зимой у нас был снежный буран. По-моему, прошлой зимой. Я слышал, папа говорил об этом. Все улицы были в сугробах… По-моему, так сказал папа… В Филадельфии, – добавил Поль для достоверности. – Знаете, мы ведь оттуда.
– Да неужели? – Чапман сделал вид, что слушает, ведя своего маленького подопечного сквозь гущу рукопашного боя. У него было зверское выражение лица, но Поль был слишком мал, чтобы это заметить.
– О да. Вся наша семья, – с гордостью продолжал Поль. – Но, знаете, когда идет снег, мы с сестрами… как я должен говорить: «я» или «мы»? – Не дождавшись ответа, Поль продолжил: – В любом случае, мы с сестрами вышли кататься на санках прямо посередине Честнат-стрит. Прямо там, где обычно ездят экипажи! Не было видно, где кончалась улица и начинался парк!
– Неужели не было видно? – Чапман резко повернул в сторону, чтобы обойти толпу попрошаек, толкавшихся у вагона-ресторана. Но он опоздал: юного принца заметили. Безносые, безрукие, безногие, потерявшие человеческий облик калеки гурьбой бросились к ним. Чапман подхватил Поля на руки и решительно зашагал прочь.
– Вы… Вы любите снег, сэр? – спросил Поль, выглядывая из-за плеча старшего сержанта, чтобы посмотреть, как калеки исчезают в клубах светло-серого дыма. Бесформенные оборванцы выли, скулили и гремели пустыми черепками, что казалось Полю бряцаньем цепей на тощей ноге привидения. Он смотрел и смотрел, пока привидения не утратили очертаний и наконец не угомонились. Лучше поговорить о снеге, решил Поль. – Так как, сэр? – повторил он. – Я имею в виду, любите ли вы снег?
– Ну, не знаю, парень, – небрежно ответил Чапман. – Я давно его не видел. – Старший сержант хотел отпустить малыша, но решил не рисковать. Кругом столько этих чертовых попрошаек. Он не знал, как много Поль успел увидеть, но понимал, что одного взгляда больше, чем достаточно. Африка – не место для белого ребенка.
– А в Англии? – упорствовал Поль.
– Я давно не был в Англии.
– Но это же ваш дом! – ужаснулся Поль. – Как это, не бывать дома! Об этом даже подумать страшно.
– Мой дом здесь, – ответил Чапман. Он говорил тихо, и Поль не был уверен, что правильно его расслышал.
– Здесь? – переспросил малыш, взглянув на привокзальный хаос – шум, жара, вонь – и на нищих, плетущихся в клубах пара, подобно сказочным духам. Он ждал, что вот-вот появится великан. Гигант с семидесятифутовой булавой, который расколотит железную крышу и крикнет: «Фи-фью-фо-фам. Нюхом чую англичан».
– Не на вокзале, парень, – фыркнул Чапман, неправильно поняв смятение Поля. – Я не говорил, что живу на вокзале. Я говорил об Африке. Сейчас мой дом – Африка.
– Она? – промолвил Поль, – и внезапно весь континент представился ему таким же ужасным, как железнодорожный вокзал. Даже еще ужаснее, поскольку это был огромный и более уродливый великан. На его искривленной спине пузырились горы, руки безжизненно болтались под океаном, а на месте носа и глаз покоились глубокие ледяные озера.
* * *
– Ну, ты мог бы, по крайней мере, сказать им, чтобы выключили пар! – раздраженно сказала Юджиния, никогда не позволявшая себе такой тон в присутствии детей. – В этом бедламе ничего не видно дальше двух футов!
Юджиния старалась сдерживаться, уговаривала себя, что, создавая панику, сына не найдешь, что нужно действовать хладнокровно, что с Полем не случится никакой беды; но материнский страх противоречит здравому смыслу, и Юджиния видела демонов, почти таких же огромных, каких видел ее сын, и не было рядом большой и сильной руки, за которую можно было уцепиться.
– Не могу понять, Юджиния, как вы втроем могли его потерять. – Джордж, сам в страхе и раздражении, прибег к испытанному оружию: снисходительному сарказму.
– Что ты без конца повторяешь одно и то же! – снова повысила голос Юджиния. – Если бы это помогло нам найти Поля! Дальше, полагаю, ты скажешь, что это испытание придаст ему «стойкости». Как то замечательное маленькое «испытание», когда ты учил его стрелять. – Юджиния яростно атаковала своего противника; ей было все равно, кто ее видит и что подумает. – Безусловно, это была похвальная попытка.
Все остальные – доктор и миссис Дюплесси, Лиззи, Джинкс, Уитни, Браун и Смайт-Берроуз – метались между вагоном и платформой, призывая всех помочь найти малыша. У них не было времени сделать паузу. Так что словесная перепалка между Юджинией и Джорджем прошла незамеченной.
– Если бы ты с ним все время не цацкалась, ему бы не пришло в голову от нас убежать. Он бы знал, что ты просто не…
– Боже мой, Джордж! – взорвалась Юджиния. – Ты слышишь себя?
* * *
– Извините, сэр… мэм, – кашлянул старший сержант Чапман и зашел в вагон, держа на руках Поля. Он попытался снять фуражку, но руки были заняты, и он остался стоять, уставившись на мужа с женой, словно ошибся комнатой и застал их в постели.
– Поль! – вскрикнули Юджиния и Джордж одновременно, и Юджиния бросилась к сыну.
– Малыш просто… – Чапман почувствовал, как Поль крепче обнял его за шею, – просто немного поболтал с капралом Дэниелсом и мной. Он был в достойной компании, – добавил он, опуская ребенка так бережно, словно это была хрустальная статуэтка, найденная в пустой хижине. – Так что… вот он здесь. В полном порядке! А, парень?
– Да, сэр, – ответил Поль. Он чувствовал себя оскорбленным внимательным отношением старшего сержанта. Ему очень не хотелось, чтобы кто-то слышал, как спорят мама и папа, к тому же он сожалел, что папа видел, как его несли на руках, словно маленького ребенка.
– Поль! – завопила миссис Дюплесси, возвещая о своем появлении. – Мне только что сказали, что тебя спасли от язычников!
– Поль, мальчик! – в унисон загалдели подошедшие Уитни и доктор Дюплесси, а Лиззи, вбежав в вагон, громко расплакалась.
«Ну, началось», – подумал Поль, заерзав в своих высоких ботинках на застежках, и в этот момент его отец совершил непростительный поступок: вынул из кармана бумажник.
– Позвольте мне отблагодарить вас, сержант…
– Чапман, сэр… Старший сержант. – У Чапмана округлились глаза, когда он увидел банкноты. – Но я не могу… это моя работа… Я не могу принять… Я же из полка его величества… – Он отдал честь и резко повернулся на каблуках.
Благополучно вернувшись к приятному обществу Дэниелса, старший сержант Чапман стал наблюдать за носильщиками, начавшими разбредаться по вокзалу, как сонные мухи, которым нечем больше поживиться. «Здесь не место для белой семьи, – подумал Чапман, уставившись в пол. – Не место для чистокровок, особенно для таких, как эта женщина. А чем эта миссис Экстельм лучше племенной кобылки? Только и умеет, что взбрыкивать. А ее муженек! Я бы с ним на льва не пошел. Таким людям следует сидеть дома, среди таких же, как они. Этот континент – не место для пикников. Его должны оставить людям, которые знают, что им нужно. Людям со здравым смыслом и светлым умом трудяг».
Старший сержант пошевелил ботинками пыль и понаблюдал, как она закружилась и ее понесло по настилу вокзала. «Вот что получаешь, когда женишься, – напомнил сам себе Чапман. – В результате остаешься с молодой бабенкой, больше понимающей в шляпках, чем в воспитании детей. Да и верить им нельзя. Ни одной. Подмигнет любому младшему офицеру в парадной форме, и глазом не моргнешь, как приедешь в отпуск к разбитому корыту».
Чапман снова поворошил ногами пыль, и она поднялась выше и слоем покрыла его брюки до колен. Обычно старший сержант Чапман считал подобные оплошности серьезным проступком, сейчас это его не трогало; он чуть ли не наслаждался угольной пылью, жарой и вонючим запахом немытых тел и кухонных помоев. «Правильно сделал, что не женился, – повторил он про себя. – Брачные узы не для серьезного мужчины; это удел слабых, безвольных, доморощенных молокососов». Он почти сумел себя убедить.
Капрал Дэниелс переступал с ноги на ногу, раздумывая, не стряхнуть ли ему пыль с брюк, потом подумал, что его старший сержант наверняка снова ее поднимет. И пришел к выводу, что осторожность – лучшая часть доблести.
– Доставил мальца целым и невредимым? – спросил он, чтобы было о чем поговорить.
Чапман пробормотал что-то невнятное, потом ни с того ни с сего добавил, притом так свирепо, что Дэниелс повернулся, чтобы убедиться, что правильно расслышал:
– Этому малышу придется нелегко. Очень нелегко.
Когда поезд, наконец, с шипеньем и свистом выпуская в воздух клубы пара, отошел от вокзала, Поль оказался в центре всеобщего внимания, как какая-нибудь знаменитость. Ему подмигивали, сердечно улыбаясь, проводники и повара, а сестры улыбались с благоговением. Его наградили лучшим местом у самого лучшего окна, а если этого было бы недостаточно, то Джинкс пообещала поменяться с ним или Лиззи. Все, что только захочет братик!
С кряхтением и хрипами поезд проехал мимо стоящих группками носильщиков, мимо блокпостов, платформ и депо и перескочил на мост, соединяющий остров Момбасу с материком. Сначала он ехал медленно, потом набрал скорость, когда в топку подбросили угля, и двигатели убедили товарные и пассажирские вагоны выехать на прогулку. Мимо вагона Экстельмов пронеслась целая гамма красок: поначалу синий, океан менял цвета и оттенки с каждым перестуком колес, вот он ярко-синий, как сапфир, затем голубой, бледно-голубой и почти белый; потом белый цвет мелководья сменился желтым, желтовато-коричневым, затем коричневым, темно-шоколадным цветом прибрежной грязи и мутного ила.
Поезд ускорил ход. Пустынная гавань, рыбацкие хижины и прибрежные склады остались позади. Глина сменилась серовато-коричневой пылью, потом изрытыми колеями дорогами. По извилистым проселкам тащились запряженные волами повозки; лачуги туземцев вытеснились имитированными под европейский стиль домами, с позолоченной крышей и каретой с кучером перед фасадом. Некоторые дома были выложены оранжевым кирпичом! А некоторые построены из камня! Поезд с грохотом промчался мимо них. Мелькнули и тут же остались позади лица зевак, чья-то улыбка, яркая фуражка, блестящие медные пуговицы в большой витрине магазинчика, а потом смотреть в окно стало неинтересно, так как поезд еще больше увеличил скорость. «Пока! Пока! – пели рельсы и набирающие скорость колеса. – Вы никогда не отгадаете, куда мы едем. Мы увидим такие места, что вам и не снились. Ни за миллион, ни за миллиард лет!»
Потом красивые домики и обсаженные деревьями улицы Момбасы закончились, мимо окон ненадолго мелькнул большой, пышный и явно английский сад.
– Смотрите, сад! – воскликнула миссис Дюплесси, но когда она открыла рот, сад уже остался позади. – Вы видели?.. Роза Шерона и английский плющ!
И вдруг началась трава. Трава росла повсюду, обвивала стены хижин, обрисовывала извилистые проселочные дороги, заполняла каждый не тронутый человеком уголок. Она была зеленой, желтой, красной, серебристой, голубой. Высокой и низкой, редкой и густой, вздымавшейся, как папоротник, и расстилавшейся высоким пуховым ложем. Потом трава и последние хижины Фреретауна («Кисаони! Кисаони!») растаяли вдали, и железная дорога Уганды упорно полезла вверх.
Вагон затрясло, забросало из стороны в сторону, задребезжали чашки, опрокинулась сахарница, посыпались отломанные ветки и сорванные листья, а дети перебегали с одного места на другое.
– Посмотри! Что это такое?
– Где?
– У большого дерева. О, сейчас ушла. Все же это, наверное, пантера.
– Я поймала лист через окно!
– Похож на пихту!
– Это же лист оливы.
Скоро поезд оказался в роще оливковых деревьев и можжевельника, словно мчась сквозь серый блестящий тоннель: казалось, все вокруг окрасилось цветом потускневшего серебра, ртути, стали.
– …Еще чашечку чайку, Джейн? Как говорят на буше…
– Спасибо, Густав, мне кажется, лучше дождаться обеда. Однако, может быть, вы спросите, не осталось ли совсем тонюсенького дивного сандвича с огурцом и помидором. Я бы…
– …Вы идете с нами на охоту, лейтенант? – Уитни спиной подпирал окно поезда, словно стойку бара.
– Не знаю, Уитни. Мистер Экстельм не…
– Но вы-то, два юных смельчака, несомненно пойдете…
По вагону раскатился смех Джорджа.
– …Я всегда говорю, чем больше, тем веселее. Разве не так, доктор Дюплесси?
– Лучше не скажешь. В Бельгии обычно говорят…
– И, конечно же, всех нас поведет Оливер. Так ведь, дружище Олли?..
– Как скажете, мистер Экстельм. Вы – босс, как говорят у вас в Америке… – Смайт-Берроуз держал нос по ветру и быстро сориентировался в обстановке.
– Для вас, старина, я – Джордж! Не будем соблюдать английские формальности на буше…
Джордж прошелся по вагону, встречая почтительные, благодарные улыбки и отпуская саркастические замечания, как генерал, воодушевляющий своих солдат. Вокзал Момбасы остался позади, а что касается неприятных осложнений, связанных с переездом из одного безопасного пристанища в другое, так они отделались легким испугом, по крайней мере, так сказал бы Джордж. Он вышагивал по своему новому доминиону, смягченному европейской панельной обшивкой стен и потолков, обласканному ободряющим запахом плюшевых чехлов на креслах, столов красного дерева и ненавязчивым ковром на полированном полу. Небольшой кусочек Честнат-стрит в далеком царстве.
– В конце концов, – заметил он, – все хорошо, что хорошо кончается… – Инцидент с Полем свелся к избитой фразе. Джордж вернулся в свою стихию.
– Тут вы правы, Джордж. Абсолютно…
– …Я всегда говорю: «чуть-чуть» не считается…
– Ха-ха…
– Ха-ха…
– Ничего себе приключение для малыша… – В вагоне доминировали мужские возгласы, как запах бренди и сигар в оперной ложе.
Юджиния отвернулась к окну. «Все хорошо? – подумала она. – Все хорошо». На глаза навернулись слезы, и она отвернулась, чтобы никто не заметил, что она плачет. Все вокруг радовались и поздравляли друг друга, а Юджиния смотрела в окно, и слезы струились по ее лицу, как дождь, как потоки дождя, хлынувшие из труб, как водопад.
– …Мэккиннон-роудз – первый город, который мы проедем, да, это точное название… – громко рассказывал своим гостям Джордж. – Назван в честь старика Мэккиннона – основателя «Восточно-Африканской компании Британской империи»… судоходный магнат, я слышал… имел яхту и назвал ее «Корнелия»… любил принимать членов королевской семьи… За Мэккиннон-роудз идет Ндэра, потом Вои… – Заученные наизусть названия отскакивали, как орешки. Джордж сел на своего конька. – …Затем мы проедем Нди и Мэняэн и, в конечном счете, пересечем реку Тсэво… Но там держитесь за шляпы! Они не напрасно называют ее «Дорога сумасшедшего»… Думаю, нас ждет хорошая встряска… ха… ха… ха…
По мере того как поезд поднимался в гору, повышал голос и Джордж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71