Губернатор подозвал официанта и дал ему понять, что этот стакан никогда не должен быть пустым. Он несет политическую ответственность за предупредительное отношение к потребностям и желаниям знаменитых гостей и, уж конечно, в первую очередь сына великого Мартина Экстельма из Филадельфии.
– Нет, в самом деле, Джордж, – вкрадчиво продолжал разговор губернатор. – Вы весьма разумно отметили, вы не строите канала через Лиссабон! И, если позволите добавить, какое бы решение ни принял Мартин Экстельм… Мне не нужно больше ничего говорить… Панама – не наше дело…
О политике говорили и в другом конце зала. Португальские вельможи, англичане, французы, чьи социальные и финансовые интересы зависели от доброй воли Америки, внимательно наблюдали за Джорджем и Юджинией и соответственно их оценивали. Вердикт определялся степенью потребности в американских и в особенности в экстельмовских долларах. Вельможи-католики и их супруги, как правило, держатся весьма сдержанно, а женщины вообще сухо, но некоторые из мужчин, увидев перед собой цветущую Юджинию, готовы были идти на все больший компромисс и простить все.
Кроме того, семейства и капиталы, обосновавшиеся на крошечном острове, каковым является Мадейра, не хотели показаться неинформированными. Переменчивые альянсы стран, которые намного больше их собственной, обсуждались, как важнейшие для них проблемы. Все и каждый – и отдельный человек, и семья, и группа связанных между собой людей – стремились превзойти своих соседей в обсуждении Манилы, блокады венесуэльских портов или кубинского согласия передать Гуантанамо и Баия-Онда военно-морскому флоту Соединенных Штатов Америки (и «пресиденту Руусе-фель-ту»), или расширения англо-французской Антанты, или просто того, что может иметь в виду имперская Германия (и князь Бернхард фон Бюлов), употребляя термин Weltmacht – или мировая держава.
Но если эти люди с их постоянно неустойчивым положением и отсутствием уверенности в будущем и расходились в своих политических симпатиях и могли испытывать общую антипатию, все они безоговорочно (с должной долей смирения) сходились на том, что нахальные американцы, чье прибытие на остров наделало столько шума, – неизмеримо очаровательная пара.
«Сеньора Экстельм, – говорили они, – сеньора Экстельм – это драгоценное перо на шляпе мужа».
Женщины же, рассевшиеся по дальним углам комнат, прикрывшись разрисованными веерами, шипели: «Совсем не ? la mode».
«Оголенные плечи!» – изумилась одна, и это «Оголенные плечи» стало боевым кличем всей этой группы дам.
Юджиния решила не следовать официальной моде, установленной супругой короля Эдуарда Седьмого королевой Александрой. У королевы был шрам на шее, поэтому она предпочитала платья со стоячим воротником, отделанным тремя нитками бриллиантов или жемчуга, и после невероятных празднеств (закончившихся дурбаром в Дели первого января этого года), которые превратили ее мужа из простого принца Уэльского в «короля-императора» и протектора необъятной Британской империи, предпочтения новой королевы были приняты во всем мире. Аляповатые, домоседские моды времен королевы Виктории, руками и ногами боровшейся с распутным «эдуардовским» стилем, который обожали многочисленные любовницы ее сына, уступили место царственной сдержанности. Оголенные плечи ушли в прошлое.
Но у Юджинии не было шрама на шее, и она решила продемонстрировать шею и грудь, обрамленные обилием атласных рюшей, и этого не могли ей простить и не простили леди из Фуншала. Как не могли простить непонятной и неуместной демонстрации богатства, проявившейся в прибытии огромной яхты («Американские причуды» – продолжали они злословить).
Однако женщины есть женщины, леди есть леди, и это все. Они не решают судьбы мира, им это почти не известно. Измерение силы ветра в политике – прерогатива мужчин, только им доступно ее понимание. Поэтому леди ограничились недовольными взглядами на ворвавшихся в их жизнь чужаков, а их мужья приготовились извлекать для себя нужную информацию.
– Мартин Экстельм… – эхом вторили мужчины.
– Банк…
– Яхта…
– Вы знаете, там золотые…
– Что вы говорите?! Золотые! Во всех туалетах! Не может быть!
Затем мужчины закивали Джорджу, находившемуся в другом конце комнаты, и чувствовали себя польщенными, даже поднятыми в глазах собеседников, когда он обращал на них даже самый мимолетный взгляд.
– Так в каком же году вы окончили военно-морскую академию? – спросила Юджиния, когда они прошлись вальсом вдоль длинной стены с зеркалами. – Я знаю, вы говорили об этом как-то за обедом… но я совершенно не запоминаю даты…
Юджиния думала, что разговор в этом направлении будет вести легко, но язык все еще плохо ее слушался, и слова не шли на ум.
– …Ну ладно, хорошо, что наш флот отпустил вас сопровождать нас.
Ей хотелось, чтобы ее партнер ответил. Она чувствовала лежащую на талии его руку и ладонь, которой он направлял их движение, и она пыталась, пыталась безуспешно, снова и снова, освободиться от этого давления. «Всегда смотри на джентльмена, с которым танцуешь, Юджиния», – предупреждала бабушка, но лейтенант Браун прижимал ее слишком близко к себе. Ей же не хотелось отстраняться.
– Надеюсь… надеюсь, вы хорошо чувствуете себя с нами. – Юджиния откинулась назад ровно настолько, чтобы посмотреть ему в лицо. – На нашем корабле. Яхте, так я ее должна назвать, ли есть другой… термин?
– Нет… яхта годится, – сказал лейтенант Браун. – «И да, мне хорошо», – хотелось ему добавить, но сделать этого он не мог. Вместо этого он крепче прижал руку к ее талии и закружил через толпу.
Марина Джеффрис танцевала с Уитни. Она бросала на него быстрые невинные взгляды, он то и дело тушевался, чувствуя себя неуклюжим телком. И вот, черт, не мог придумать ни одной умной вещи для разговора. Он наступил на собственную ногу, потом чуть не отдавил ей пальцы, а в один ужасный момент всем своим весом припечатал уголок ее шлейфа, и они чуть было оба не полетели на пол. Но она была мила, и Уитни чувствовал, невзирая на всю свою скованность, неспособность сказать нужное слово и медвежью неуклюжесть, что держится мужчиной и не кажется слабаком.
Пока леди Марина танцевала с молодым мистером Колдуелом – «…таким хорошо воспитанным молодым джентльменом», как специально подчеркнула леди Джеффрис мужу, – миссис Дюплесси, тяжело ворочалась в кресле, потчевала посла с супругой мрачными историями, на сбор которых они с сестрой потратили всю жизнь.
Все до одной истории, начиная с рассказа о школьнике, которого запороли до смерти за украденное пенни, и отвратительных подробностей о том, как у ее сестры случилась гангрена большого пальца на ноге, и до нынешних болезней и страданий, выпадающих на долю женщин, были разложены по полочкам. Каждая имела свою каталогизированную мораль из области мрачных предположений:
«Из чего мы должны сделать вывод, мои дорогие…». «Из чего следует, чем это нам грозит…»
Теперь миссис Дюплесси намеревалась погрузиться в свою любимую тему:
– …Каннибалы южных морей. Совершенно потрясающий рассказ! Написано человеком по имени Рани, или Ренни, или что-то в этом роде. Шотландцем, сами понимаете…
При этом она понижала голос и многозначительно подчеркивала происхождение бедняги-автора, всем своим видом предавая анафеме и его самого, и его страну.
– Но, несмотря на то, что, очевидно, он человек недостаточно образованный, моя дорогая леди Джеффрис, это такое волнующее описание, что не могу вам передать! Вы понимаете, они же отрезают своей несчастной жертве голову и водружают, как она есть, вся в крови и вообще, на носу каноэ! А это была женщина, моя дорогая! Женской кровью освящали боевое каноэ!
И тут же миссис Дюплесси вскочила со своего кресла, и притом с такой поразительной быстротой, что оно чуть было не перевернулось. Сэр Рэндал и леди Джеффрис инстинктивно в испуге отпрянули от нее.
– Боже мой! – с раздражением выдохнула миссис Дюплесси. – Густав опять попался в лапы какого-то ужасного книгочея! Теперь просидит с ним весь вечер, обсуждая научно обоснованный план разведения кур. А очки, вы только посмотрите! – простонала миссис Дюплесси. – На этом же типе очки, он даже не надел пенсне. На такой официальный прием, как этот! Я должна немедленно высвободить Густава. Вы меня, конечно, извините.
Миссис Дюплесси не потрудилась даже обернуться на собеседников.
– Очень приятно было побеседовать с вами и послушать все ваши восхитительные истории, – бросила она, устремившись выручать своего непутевого мужа.
– Наши истории? – лаконично среагировал сэр Рэндал. – Я бы сказал, что все было наоборот.
Леди Джеффрис тихо улыбнулась.
– Вы, наверное, не привыкли к таким маленьким судам, как наше, – пустилась Юджиния, развивать новое направление беседы.
«Яхта – совершенно безопасный предмет для разговора!» Наконец-то это пришло ей в голову! Ее плечи и шея разогрелись, и порозовели от танца. За полонезом последовала полька-мазурка, и только потом зал отдался более спокойному ритму вальса. Она снова и снова говорила себе, что нужно найти еще одного партнера, но почему-то не было сил оторваться и уйти в сторону. Она думала, что они могли бы протанцевать вдвоем всю ночь.
– Вы считаете, что у нее, как это называется, хороший руль? Это правильно по-морскому?
Юджиния рассмеялась, и ее нервный смех почти выдал ее.
– Отличный, миссис Экстельм, – улыбнулся лейтенант Браун. «И о чем это мы говорим? – подумалось ему. – О кораблях? О жизни на море? О том, что нас обоих меньше всего интересует?»
– А, да, впрочем, скорее нет. Нет, оно совсем не то, к чему я привык, – произнес Браун. – Ваш «Альседо», я хотел сказать. Я никогда…
Добавить было нечего. Юджиния была, как птичка в его руке: момент, и она выпорхнула, еще миг, и вот она снова устроилась на его пальцах.
– Знаете, лейтенант, мне кажется, – сказала Юджиния, – нам с вами следует остаться навсегда партнерами в танцах. Мы безусловно затмили всех в зале.
Эти слова показались ей такими смелыми, что даже не поверилось, что она могла их произнести. «Ой, я буду навеки проклята, – подумала Юджиния, – определенно гореть мне в геенне огненной».
Она посмотрела на жесткую синеву его сюртука и вдруг ей представилось, что она прислоняется к ней щекой. Каким колючим и каким теплым должен быть сюртук! Он пах табаком, и одеколоном, и еще чем-то острым, но необычайно приятным.
– Давайте танцевать всю ночь, – сказала она. – Пройдемся по лунной дорожке и потом через лужайку! Знаете, лейтенант, больше всего на свете я люблю танцевать!
– Я не уверена, что это правильно, Густав. Три танца – слишком много. Особенно в таком платье. – Миссис Дюплесси проговорила эти слова вполголоса, но вложила в них солидную порцию страсти. – Оголенные плечи, надо же!
– Ну что же, милая, – начал доктор Дюплесси, стараясь протиснуться среди танцующих пар. Танцевать с женой никогда не было для него легким делом – даже пустая комната представляла слишком много препятствий. – Разве это не последняя…
– Скажешь тоже, мода! – огрызнулась миссис Дюплесси. По привычке она закончила фразу за мужа. – Ничего подобного! Я же не расхаживаю полуголой, а я очень модно одета.
Доктор Дюплесси улыбнулся неистовым притязаниям супруги. Единственным ее тщеславным увлечением все еще оставалась ее фигура. Она педантично следовала указаниям «Книги леди», написанной миссис Годи, или ее перевоплощению в данный момент, и отыскивала портных, воспринявших самый последний крик моды. Миссис Дюплесси ни за что на свете (даже не вздумайте об этом говорить!) не призналась бы, что она толстая. Для таких, как миссис Дюплесси, придуманы корсеты.
– Несомненно, моя дорогая. Ты всегда на волне моды.
Доктор Дюплесси лавировал между тесно спрессованными телами. Он всегда защищал тщеславие супруги, несмотря на то, что порой ее портновские искусы приводили его в замешательство. Но какое значение имеют несколько дополнительных оборок или тугой корсаж, когда намерения были самые прекрасные?
– Чудесный… – начал он в надежде отвлечь жену от заботы о достойном поведении Юджинии.
– У меня нет желания говорить об этом вечере, Густав, ты прекрасно знаешь, что это так. Теперь ты знаешь, что должен сделать. Ты немедленно идешь и вмешиваешься, приглашаешь ее. Мне совершенно невыносимо думать о бедном мистере Э…
– Но, моя дорогая, не думаю, чтобы это было мое…
– Какой разговор! Конечно же, это твое дело, Густав. Как бы то ни было, я просто настаиваю на этом.
– Но, моя дорогая Джейн, если бы мистер Экстельм считал…
– Нет, Густав, он не станет. Он будет вести себя так, как ведет сейчас. Делая вид, будто ничего не замечает. Держась, как джентльмен. Продолжая беседу.
– Но он, кажется…
– Ну разве ты не видишь, что он недоволен. Я уверена, он чувствует себя ущемленным.
– Но я бы не осмелился…
– Густав! Ты же знаешь, что я в этих вопросах никогда не ошибаюсь. Ты же помнишь, я уверена, что моя сестра – известный психолог. И я сама не раз получала благодарности от людей за умение заглядывать в глубь человеческой души.
Доктор Дюплесси вздохнул. Семейное пристрастие супруги к предсказанию будущего и раскрытию страданий в душах других людей было ее любимым аргументом. И это означало, что Джейн Дюплесси приняла решение.
– Ну, так что же ты хочешь, чтобы я сделал? – робко проговорил он.
– Вот что, вмешайся, вмешайся, что же еще. Боже мой, Густав, какие же вы тупицы, мужчины!
Огден Бекман также строил свои планы и все видел. «Это именно то, что мне нужно, – пытался он убедить себя, – именно так я и задумал. Какое мне дело? Это же ничего не значит. Пусть немного порезвится. В конце концов, она никуда от меня не уйдет. Один сегодняшний вечер ничего не меняет».
Бекман вновь прислушался к разговорам вокруг него. Заставил себя сосредоточиться, заставил себя не думать о Юджинии, забыть про Брауна. «Они все у меня в руках, – уговаривал он себя. – Командую парадом я». Эта фраза вызвала у него улыбку. Он любил остроумные слова, особенно когда они получались экспромтом. Он расплылся в улыбке и повернулся к маленькому человечку, стоявшему рядом с ним и тараторившему по-французски:
– …la compagnie de Monsieur Ford en Deerborn… Monsieur Morgan et la compagnie Mercantile Marine Internationale?..
Фамилии Форда и Моргана были ему знакомы, как и названия «Диборн» и «Меркантиль Марин», и он почувствовал, как у него, словно у кота, начинает выгибаться спина. Он рефлекторно среагировал на ситуацию, не переставая гадать, то ли из него хотят вытащить информацию, то ли это просто островная болтовня.
Упомянутые фамилии заставили его насторожиться. Они напомнили ему об эфемерности его независимого автономного существования в плывущем по океану царстве. Форд и Морган напомнили ему о вездесущем присутствии Турка, и Турок моментально вернул Бекмана на его место.
– Я не вправе сказать что-нибудь, джентльмены, – резко обрезал Бекман. – Мистер Экстельм, возможно, имел какие-то сделки с мистером Морганом касательно «Меркантиль Марин», но я не располагаю информацией. Что же касается автомобильного завода в Диборне, вы знаете столько же, сколько и я. Могу только сказать, что, по моему представлению, первоначальные инвестиции составили всего три тысячи долларов – американских.
Бекман решил переменить тактику. «Зуб за зуб, – сказал он себе. – Бери то, что тебе нужно. Остальное пусть достанется дьяволу. И кто знает, этим идиотам может быть известно что-то такое, что не известно мне».
– Впрочем, джентльмены, – начал он, – вы сможете просветить меня относительно нового бизнеса Круппа в Германии.
Бекман подождал, пока по собравшейся около него группе прожурчал перевод с пятого на десятое. Француз сказал шведу, тот спросил у русского, а этот в свою очередь повернулся к итальянцу, который наконец задал вопрос венгру. Всех объединял французский, язык дипломатии, а потому бизнеса, но разнообразие акцентов сделало слова такими же непонятными, как перекличка строителей Вавилонской башни.
– Германия! Фон Бюлов! Адмирал Типиц! – закричал Бекман, очень жалея, что не может добавить: «Крупп. Эссен. Военные заводы…»
Бекман разговаривал очень громко, и у него перехватывало горло. Он бросил взгляд на зеркальную стену, увидел в ней отражение Юджинии и Брауна и отвел глаза в сторону. «Турок не вел бы себя так, – где-то в подсознании подсказывал ему голос, – он умеет держать себя в руках, он выше и сильнее меня». Но Бекман терпеть не мог замечаний, и ему был неприятен голос, нашептывающий ему слова. Он заглушил его, заговорив еще громче:
– Фридрих Альфред Крупп! – рявкнул он. – В Эссене… сорок тысяч чертовых рабочих, живущих в «образцовых пролетарских условиях»… Только не говорите мне, что можно построить город рабочих и заставить весь мир делать вид, будто его не существует!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71