«Что и говорить, хорошо снова оказаться дома, – думал старик, откинувшись на спинку кресла. В комнате стоял сильный землистый запах увитых плющом стен или шерстяных ковров, влажных от летнего дождя. – Приятное место, Пенсильвания, – решил Турок. – Живописное, но основательное».
Голоса за дверью стали громче, иногда сквозь замочную скважину прорывалось отдельное слово или целая фраза. «Это не первые угрозы, которые слышала эта комната, – усмехнулся про себя Турок и потянулся за сигарой. – И не последние. Если бы проделать дырку в столе, то из нее засочились бы бранные слова».
Внезапно хорошего настроения как не бывало.
– Вежливостью никуда не пробиться, – сказал он громко, как будто Карл уже вошел в комнату. – И не видать тебе успеха, если позволишь себе быть добрым. Сколько раз должен я напоминать тебе, мой мальчик? Тебе нужна стратегия, вот что тебе нужно. Учись использовать других людей. Завинчивай гайки. Ты думаешь, что раз мы одна семья, то это другое дело, но поверь мне, нет худшего врага, чем собственная родня.
Засохшие кусочки мяса, шотландский лосось в тающем желе, копченые фазаны, превращающиеся в сморщенную сухую бумагу, уже не тающие во рту, а крепкие, как камень, сандвичи, плавающие кверху желтыми брюшками в сиропе, персики – затянувшийся праздник подошел к концу. Даже забыт и заброшен, оставлен добычей для чаек и морского ветра торт – великолепная копия знаменитой скалы Гибралтара, над которым с любовью трудились повара – кондитер и «соусник», создавая торт из белого бисквита, марципана и белого шоколадного крема.
Юджиния смотрела на стол. Идти было некуда, и не о чем было думать, и нечего переживать вновь – все было думано-передумано много-много раз.
– Уберите все со стола, – приказала она сновавшим вокруг помощникам Хиггинса. – И торт тоже. И стол. Будет больше места для игр, если убрать его толстые ножки.
«Если все валится из рук, займись повседневными делами», – вспомнила она. Очень подходящий афоризм, который достался ей в наследство от бабушки. – «Нужно не забыть его. Впрочем, кажется, я и не забывала».
Юджиния бросила свою салфетку на стол, в самую середину царившего на нем беспорядка, и встала, но осталась подле стола, как будто уборка требовала ее внимательного присмотра.
– Оставьте подарки на шезлонге, Хиггинс, не уносите. Моей дочке нравится любоваться своими сокровищами.
Юджиния стала рассматривать лежавшие среди кипы порванной оберточной бумаги и ленточек подарки: «Ребекка с фермы Саннибрук», «Маленькие баллады», куколка с голубоглазым фарфоровым личиком, оловянный солдатик (это от Поля), дневник с замочком (конечно, это от Лиззи), перламутровый медальончик на булавке (от Огдена Бекмана) и толстый иллюстрированный том с надписью доктора Дюплесси под названием «Чешуекрылые мира». Маленький подарок самой Юджинии совершенно терялся среди прочих подарков.
– Ваши дети послали меня узнать, будете ли вы участвовать в нашей игре.
Юджиния нисколько не удивилась, увидев у стола лейтенанта Брауна. Она не заметила, как он подошел, но посчитала совершенно естественным, что он может здесь появиться. Еще одна проблема.
– Во что вы сейчас играете? – спросила она. Голос прозвучал сдержанно и сухо. «Больше никаких глупостей – означал он. – То, что случилось на Мадейре, было всего лишь помрачение, ошибка. Это не повторится».
– Мы кидаем чайкам еду. Это придумал ваш сын. – Голос Брауна звучал чересчур интимно, и Юджиния на миг испугалась.
– Боюсь, я сегодня не гожусь для игр, – заставила себя рассмеяться Юджиния. – Боюсь, я вам испорчу все веселье.
Но шутка не получилась, слишком много в ней было отчаяния и тоски, как в сопротивлении старой девы.
– Думаю, мне нужно извиниться перед вами, миссис Экстельм… – начал Браун. Юджиния чуть отодвинулась от него, а он сделал движение к ней. Вокруг продолжалась суета: разбирали стол, проносили мимо створки стола, стулья, серебряные канделябры, потащили многоэтажную вазу с розами, что стояла горой посредине стола, но Юджиния и Браун не замечали ничего этого. Для них палуба вокруг была пуста.
– Ерунда, лейтенант. Ерунда.
Юджиния подошла к палубному креслу, сняла шляпку и платок, обернулась к Брауну и громко проговорила:
– Сегодня немного прохладнее, вам не кажется? Это потому, что мы приближаемся к Атласским горам. Впрочем, Средиземноморье должно быть теплее Атлантики. Во всяком случае, так я думала до сих пор. Мне никогда не приходилось уезжать так далеко от дома. Мой отец, конечно же, много путешествовал, но это было задолго до меня. Джордж тоже, он тоже путешествовал. Вы, думаю, много путешествовали, если только истории, которые Поль узнает от вас, не выдумка.
Юджиния решительно надела на голову соломенную шляпку и подвязала ее под подбородком лентами. Все это она проделала сосредоточенно, как будто для нее в данный момент не было более важного дела.
– Что касается меня, то я самая настоящая домоседка, мне и дома очень хорошо.
Справившись с лентами, Юджиния повернулась к Брауну.
«Не подходи ко мне близко, – говорили ее глаза, – не заговаривай со мной. Ты пугаешь меня. Заставляешь забыть, кто я, что я. Но у меня есть все, о чем я мечтала: счастливая семья, приятный дом, красивые вещи. Не заставляй меня ставить все это под угрозу. Потому что я не сделаю этого. Нет, не сделаю».
Браун взглянул на лицо Юджинии и увидел на нем упрямое и вместе с тем испуганно выражение. Она изо всех сил старалась побороть чувства. Браун очень хорошо понял это, потому что нередко сам усилием воли заставлял свои эмоции молчать. «Сначала посмотри, что за проблема перед тобой, – говорил он себе, – и увидишь, откуда идет угроза. Затем оцени опасность, упрости, пусть она выглядит небольшой. Иди своим путем и никогда не оглядывайся. Таковы правила любой игры. Именно поэтому я здесь, человек без прошлого и с будущим в своих собственных руках».
– Тогда тем более вы должны присоединиться к играм детей, – вот все, что сказал Браун.
Джордж не выпускал молодого лейтенанта из виду. Его увлечение Юджинией не оставляло сомнений, и Джорджу это не нравилось. Очень не нравилось. Впрочем, он это понимал. «Джини чертовски привлекательная женщина, – говорил он себе, – порой слишком эмоциональная, но разве есть иные женщины?»
Наблюдая за женой и лейтенантом Брауном, Джордж совсем забыл про игру детей.
– Твоя очередь, папа, – объявила Лиззи. В ее голосе прозвучала гордость вместе с радостью. Она так радовалась тому, что ей удалось заставить его принять участие в игре. Она побежала принести еще фруктов и хлеба, чтобы он мог бросать чайкам побольше еды. Она так заботилась о нем и так улыбалась, что у него чуть не разорвалось сердце.
– Бросай вместо меня. Будь умницей.
Джордж не смотрел на свою старшую дочь, но почувствовал, как она сжалась от обиды, испуга и сразу же насторожилась. «Где только они набираются всего этого? – задумался Джордж. – Мужчины так себя не ведут. Он вновь обратил все свое внимание на Брауна. – Лучше этому проклятому типу не пытаться сделать что-нибудь неприличное, – решил Джордж, увидев очень знакомое выражение лица жены, напряженные скулы и чересчур сияющие глаза. – Если только он посмеет, я подойду и снесу ему башку. И вообще ему нечего делать на нашем маленьком семейном торжестве. Это все Джинкс придумала, и ведь нужно же, она хотела пригласить на день рождения еще и этого юнгу, Неда. Какими же наивными могут быть дети! Им кажется, что у всех людей одинаковые ценности и что все ждут от жизни одного и того же. – Джордж почувствовал на своей спине солнце, но это его не успокоило. – Нужно быть пожестче в воспитании детей. Нельзя допускать, чтобы они путали сочувствие с дружбой. Если уж на то пошло, то люди не рождаются равными».
Джордж смотрел на Брауна злыми глазами. Ему очень хотелось подойти к ним и поставить все на свои места. «Черт бы побрал этого Бекмана, – молча ворчал он на своего вечного врага, – это все он. Этот лейтенант, или кто он там, находится здесь, чтобы выполнять какую-то конкретную работу, он никакой не гость. Мне следовало обратить на это внимание много раньше. Я отвечаю перед отцом. Это небольшое дельце сугубо наше, и никого больше. Какое дело до этого Бекману? Он здесь для того, чтобы помогать мне, когда это понадобится, и не больше».
Пока Джордж сосредоточенно размышлял об «исправлении ошибок», «подведении итогов», «переоценке ценностей» и о том, как «подхватить падующую с плеч мантию власти», его дети, Уитни и доктор Дюплесси во всю разыгрались в «кормление чаек».
Привлекаемые нескончаемым дождем сластей, готовьте бороться за них, птицы пикировали к самому борту корабля и становились все шумнее и нахальнее, подхватывая на лету хлеб, землянику, малину, кусочки дыни или персиков; хлопая крыльями, они кидались головой вниз, стараясь оттеснить соперниц. Крики чаек становились все пронзительнее, все требовательнее, и в воздухе стоял неимоверный гам.
Подзадориваемые этим криком, играющие кидали свое угощение и во все горло вопили:
– Вот здорово! Ты видела, как она схватила? Такая маленькая, а такая бойкая!
Все громко ободряли друг друга, подначивали и детей и взрослых, стараясь бросать выше и дальше других, безудержно смеялись, когда еда падала в море. Они визжали, пищали, шутили, стараясь перекричать других и привлечь к себе внимание.
Джордж ничего этого не видел, позабыл про игру, день рождения Джинкс, улыбки Лиззи. Он мог думать только о Бекмане и Брауне, и ни о чем другом. «Они мне не друзья, – убеждал он себя. – Они здесь только попутчики, и только потому, что отец посчитал «разумным» иметь их на корабле, потому что отец любит расставлять «на всякий случай сети» и «подстраховываться». Но я не позволю всяким проходимцам помыкать мною. Это мой корабль, это моя семья, и я наведу здесь порядок».
– Это связано с русскими в Маньчжурии, отец. – Карлу в конце концов удалось проникнуть внутрь святилища. Он устал от этой дурацкой борьбы, словно на одном дыхании взбежал на верхний этаж. – Это стало известно буквально только что. Но думаю, что этот дипломатический конфликт произошел дней пять тому назад, двенадцатого августа.
Турок не шевельнулся, не двинул рукой и даже не моргнул. Всем своим видом он показывал: конечно же, я этого ждал.
– Так что же это за новость, Карл? – поинтересовался он, и его голос прозвучал мягко, с обманчивой дружелюбностью. – Но прежде чем ты расскажешь мне, закрыл бы ты дверь. По-моему, здесь немного дует.
«В августе? – подумал Карл. – Да здесь жарче, чем в преисподней». – Потом он вспомнил, с кем имеет дело, и понял, что заслужил упрек. Покраснев, он подошел к двери и притворил ее, как было велено.
– Так-то лучше, – проворковал Турок.
«Нет, ты меня, старая ящерица, не проведешь, – подумал Карл, – у тебя во рту масло не растает. Да и лед тоже».
– Ну, так что ты там говорил, Карл?
Как и следовало ожидать, тон Турка переменился, не оставалось и следа теплоты, он заговорил с самодовольной грубостью и прямолинейностью. Нетрудно было догадаться, что этим тоном Турок хотел сказать: «Я знаю все твои слабости, не пытайся обойти меня».
– Русские в Маньчжурии… – начал Карл с того же, не поддавшись на уловку отца, и произнес эти слова ровным, деловым тоном. – Двенадцатого августа японский посланник, действуя по инструкции из Токио…
– Мне показалось, ты сказал «русские», Карл, – прервал его Турок, снисходительно рассмеявшись. – Л теперь ты говоришь, что японский посланник… Ты уж как-нибудь определись, мой мальчик. Так кто это был?
Карл продолжил, как ни в чем не бывало:
– Двенадцатого августа японский посланник в Санкт-Петербурге по инструкции своего правительства передал царю ноту протеста против продолжающейся русской оккупации китайской провинции Маньчжурия.
– Ну? – заметил Турок. – А какое это имеет отношение к нам?
– Дай договорить, отец, – неожиданно резко произнес Карл. Турок не сказал ничего, но это ему явно понравилось. – За этим, на первый взгляд, чисто альтруистическим жестом, отец, будто одна восточная страна заступается за другую перед более сильным противником, стоит завуалированное предложение закрыть глаза на политику царя в Маньчжурии в обмен на свободу рук для Японии в Корее. – Карл на мгновение замолчал, чтобы подчеркнуть трагичность создавшейся ситуации. – Россия и Япония собираются поделить между собой Восток.
– Как я тебе говорил, Карл, какое отношение это имеет к нашим интересам? У американцев есть Филиппины, у англичан – Сингапур, остальное пусть достанется дьяволу.
– Но как ты не видишь, отец? Русский флот в Порт-Артуре… – Карлу стали очевидны прорехи в его собственной логике. Исключительное по важности сообщение, которое, как он надеялся, вызовет одобрение отца, начинало выглядеть, как пересказ старой сплетни.
– Порт-Артур находится в стороне, в Маньчжурии, Карл. Это очень далеко, очень далеко от Борнео. Что же касается готтентотов, то пусть они сожрут друг друга полностью и без остатка. Япония, Корея, Сеул – ну кому какое дело?
– Но, отец, я думаю об оружии. Там теперь будет его в избытке. Это может поставить под удар наши…
– Сомневаюсь. – Турку стал надоедать этот урок истории. – Единственное, что нас должно заботить, – это стабильность наших позиций в Маниле, Уильям Генри Тафт и другие. Наше господство на Филиппинах – вот ключевая проблема. Впрочем, в конечном итоге и это может оказаться не столь значительным, как мне представлялось поначалу.
Турок заговорил как бы задумчиво. Казалось, он размышляет над недавно ставшими ему известными фактами и, разговаривая с сыном, прокручивает их в голове.
– Сделки совершаются как между друзьями, так и врагами… – продолжил он свою мысль, – … и, случается, проще довериться врагам.
– Согласен, но все равно думаю, что Джордж не годится для такого рода международных…
– А кого мне было посылать вместо него, Карл? Тебя?
Карл не сумел понять, что значит отцовский тон и его смешок, и неправильно его истолковал, подумав, что услышанное им – предложение откровенно обменяться мнениями относительно позиции фирмы «Экстельм и компания» на Востоке.
– Но, отец, этот вопрос с винтовками… вот что внушает мне беспокойство. Я никогда не считал, что Джордж обладает…
– Сядь, Карл, – приказал Турок, и тот немедленно опустился в кресло. – Нет необходимости обсуждать причины, по которым твоему брату поручили это небольшое задание. Я так решил, и поскольку это мое решение, оно не подлежит обсуждению. Если ты до настоящего времени не понял методов моей работы, то уже никогда не поймешь.
Незаметно голос Турка потеплел.
– Есть одно выражение, Карл, которым пользуется с недавнего времени имперская Германия. Это слово «Weltm?cht», что означает «мировая держава». Неотвратимая, как закон природы, говорят немцы… Так что выбрось из головы Маньчжурию и всех этих желтокожих чертей… Пусть дерутся за камни, скалы… А мы будем ловить рыбку покрупнее… Кроме того, мой мальчик, как ты любишь напоминать, с Джорджем находится Бекман, а Бекман не совершает ошибок.
Юджинии хотелось присоединиться к мужу и детям. Стоя у борта позади них, она наблюдала за игрой, представляя себе, что веселится вместе с ними, – Джинкс и Поль толкались совсем рядом с ней, Лиззи гордо посматривала на родителей. Юджиния рисовала себе, как она крикнула бы детям: «Браво, Поль!», «Молодец, Джинкс!», «Лиззи, дорогая!» Потом она вообразила, как мог бы посмотреть на них с одобрением Джордж и как их родительские глаза задержались бы друг на друге.
Но каждый раз, как только она делала шаг в сторону веселящихся детей, она замечала что-нибудь такое, что заставляло ее остановиться. То гордо выпрямленную спину Поля и то, как он держал за руку отца, то радостную улыбку Джинкс или смех Лиззи и женственный поворот ее плечей, когда она повернулась к отцу, чтобы сказать ему комплимент.
«Ничего у меня не выходит, – подумала Юджиния. – Я была эгоцентричной, недоброй, и меня все покинули. Я неразумная женщина в бальном платье, и во всем мире у меня нет ни одной достойной цели».
Юджиния стояла, навалившись всем телом на перила, и смотрела на воду. Ей казалось, что она стоит на высоченной горе, и стоит ей перегнуться и глянуть вниз, как она полетит в тартарары.
«Хватит хандрить, – сказала она себе и вытянула перед собой руки. Деревянный поручень был гладкий, как стекло, и теплый, как песок летом, она слышала океан и чаек, чувствовала запах соленой пены. – Все будет хорошо, – уговаривала она себя. – Просто я немного переутомилась, к тому же момент сам по себе такой эмоциональный – моей дочери исполнилось десять лет. А это наводит на воспоминания, о которых мне не хотелось бы думать: неизвестно, где шатается Джордж… Лиззи прислали какую-то жуткую няню-прусачку… и акушерка с рыбьими глазами…»
– Все этот жуткий сон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71