«Черт возьми, приятель, – думал он, – твоя проклятая лошадь чуть не отдавила ноги твоей жене». Он дернул поводья и направился в сторону Джорджа.
В одно и то же время Юджиния перебирала в уме казавшиеся бесчисленными варианты: «Я плачу? – недоумевала она. – Или кричу? Наверное, я могла бы закричать. Уверена, что смогла бы; это не так уж и трудно. Или я могла бы умолять». Юджиния рассматривала каждую эмоцию, словно это был предмет туалета: сделаешь правильный выбор – твой сын спасен; ошибешься – лишишься всего.
– Возможно, сэр, будет лучше, если я останусь. – Голос лейтенанта Брауна заставил вздрогнуть и Джорджа, и Юджинию. – С миссис Экстельм и девочками, сэр.
– В чем дело, Браун? – грубо спросил Джордж, не склонный прекращать выяснения отношений с Юджинией.
– Если миссис Экстельм беспокоится, что останется здесь одна с девочками, доктором и миссис Дюплесси, то я не буду возражать, если тоже останусь в лагере… – Ничего лучшего Браун придумать не смог.
«Нет, – глазами молила Юджиния. – Речь идет не об этом. Неужели ты не понимаешь, Джеймс? Я же боюсь за Поля, а не за себя».
Джордж захихикал:
– Совершенно верно, лейтенант. Именно это беспокоит мою жену… Эти вечные женские причуды…
Здесь, в лагере, они как за каменной стеной, но она и слышать не хочет… ну, вы же знаете женщин… – Встретив в лице Брауна неожиданного союзника, Джордж еще пуще распетушился. – …Вообще не слушает, так ведь, Джини? – Джордж кротко улыбнулся. – Не может видеть, как все мужчины уезжают. За каждым поворотом ей чудятся львы и тигры… вы же понимаете, лейтенант…
«Дело не во мне, Джеймс, – молили глаза Юджинии. – Пожалуйста, останься с Полем. Ты должен остаться с Полем». – Но Браун не осмеливался взглянуть на ее лицо, а Юджиния не могла позволить себе высказать вслух свои мысли, и они довольно просто попались в ловушку.
Джордж внезапно развернул лошадь.
– Прекрасно, Браун, – заявил он. – Вы остаетесь. – Приняв решение, он почувствовал себя на удивление счастливым. Ему не нравился Браун, это ясно. Он постоянно напоминал ему об истинной задаче, стоящей перед «Альседо». Было бы совсем неплохо на время избавиться от него. На самом деле он был бы рад избавиться от всех от них разом, решил Джордж. От Бекмана, Брауна и Юджинии. Нет необходимости при походе на буш лишний раз демонстрировать собственную некомпетентность.
– Вы так любезно вызвались быть добровольцем, – крикнул Джордж через плечо. – Уверен, вы будете большим утешением слабому полу, оставшемуся здесь, дома. – Если бы Джордж объяснил свой поступок как-то иначе, то никогда бы в этом не признался.
Итак, все разрешилось: Поль отправился с отцом, а Браун остался. Караван всадников, носильщиков, повозок, проводников и воинов племени эспари тронулся в путь в облаке шума и пыли. Лошади тыкались друг в друга и негромко ржали, вычищенные кожаные седла, стремена и подпруги поскрипывали, а погонщики щелкали хлыстами, и всевозможные птицы, ошалело хлопая крыльями, выпархивали из своих зеленых гнезд. Мод ногами людей, лошадей, толстыми брюхами мулов и спицами колес шуршала ломкая трава, и эти звуки вызывали прилив сил и энергии. Поль обернулся помахать рукой матери, сестрам, Дюплесси и лейтенанту Брауну, но их уже не было видно за отправившимся в путь караваном и поднимающимися с выжженной земли полчищами сверчков, кузнечиков и летающих насекомых.
– Ты не можешь?..
«Остановить его», – хотела сказать Юджиния, но знала, что не могла. Она сдержалась, уставившись в темноту своей спальни. «Вот и закончился этот длинный день. Я не должна волноваться. Я должна научиться верить в лучшее. Это не последний раз, когда моему сыну будет грозить опасность. Я должна довериться здравому смыслу, по крайней мере, верить в доброту и гуманность».
– Нет, – ответил Браун на незаконченный вопрос, затем молча сел на складной стул, а комната продолжала погружаться в темноту. Лучи заходящего солнца скользнули по ножкам стола и умывальника; спрятались в кретоновых складках легкого стула и незаметно перескочили на кровать, на занавешенный туалетный столик и незаженную лампу. В Африке темнеет быстро; скоро в комнате воцарился мрак.
– Ну вот, – сказала Юджиния, – наконец мы одни. Добились того, чего хотели.
Они ждали, из собственных соображений или по взаимному согласию, пока закончился казавшийся бесконечным ужин, когда доктор Дюплесси развивал (за двумя сигарами) теорию о поведении слонов, а миссис Дюплесси чуть не заснула за медовым бисквитом. Потом, наконец, Прю пошла укладывать девочек, и Юджиния зашла к ним послушать, как они читают молитвы, а лейтенант Браун сидел на веранде с доктором. И как раз в тот момент, когда казалось, что это уже никогда не произойдет, супружеская чета сухо и учтиво откланялась, и Юджиния с Брауном остались вдвоем.
Все не так, как было в отеле «Бельвиль», думала Юджиния, медленно раздеваясь и складывая одежду на кресло у туалетного столика и умывальника. Несмотря на все ожидания, ей было неловко и стыдно, но казалось, что не остается ничего другого, как лечь в постель. Она откинула простыню и быстро скользнула под нее.
Они занимались любовью так поспешно, словно куда-то торопились. Их тела нашли друг друга, руки получили то, к чему стремились, но каждый думал о своем, словно прислушиваясь к разным звукам. «В следующий раз все будет лучше, – обещали и тот, и другой. – Сегодня необычный день… и это место… и комната. Когда мы лучше узнаем друг друга, – говорили они себе. – Когда почувствуем себя в полной безопасности».
Юджиния погладила Брауна по спине и изгибу плеча; она повернулась к нему лицом и прошептала: «Мой самый любимый». И Браун поцеловал ее в шею, лаская ее трепещущую грудь, и пробормотал: «Юджиния». Но их мысли витали как козодои и кукушки, как скрипучие жуки и напуганные лягушки, поднявшие гам во мраке ночи.
Бекман… ружья… патроны… Борнео. Мысли Брауна повторялись в четкой последовательности, в то время как мысли Юджинии возникали и отдалялись с жалобным, тоскующим или надрывным криком: Поль, Джеймс, Лиззи, Джинкс… Джеймс и Поль и… только Джеймс.
«Мы осаждали Ратисбон…» – записала Юджиния в своем дневнике на следующее утро. Солнце уже поднялось высоко, а она все еще была в халате, склонившись над столом, ломая голову над словами неожиданно вспомнившегося стихотворения. Или не вспомнившегося.
…За милю или две
Тот жаркий бой Наполеон
Зрил, стоя на холме,
Упершись в землю сапогом,
Вперив в пространство взгляд.
Юджиния отложила перо. Не просто так это стихотворение пришло на ум, на то была какая-то причина, но она ускользала от нее.
– «Мы осаждали Ратисбон…» – громко повторила она.
– Мама, ты все еще в постели? – в комнату ворвалась Джинкс.
– Барышня, разве вы не знаете, что прежде надо постучать? – небрежно заметила Юджиния и добавила: – Доброе утро, мой ангел. Я не в постели. Пытаюсь вспомнить стихотворение. По-моему, это Роберт Браунинг, оно пришло мне на ум посреди ночи. Не могу вспомнить последнюю строчку, и это сводит меня с ума. – Юджиния убедила себя в том, что жизнь должна вернуться в обычное русло, что внешне ее поведение не должно измениться и все волнения следует свести на нет. Она решила создать счастливый и замкнутый мирок.
– Может быть, доктор Дюплесси знает, – бросила Джинкс через плечо, совершенно не заинтересовавшись проблемой матери.
– «Тая за горделивым лбом», – негромко пробормотала Юджиния, – «Дерзаний грозный клад».
– Мама! – взмолилась Джинкс.
– «Он думал, что весь дерзкий план, – декламировала Юджиния, – Вдруг канет в прах и тлен. (Коль дрогнет полководец Ланн.) У этих древних стен…» – Потом взглянула на дочь. – Нет, вряд ли доктор Дюплесси знает. Не думаю, что его голова полна романтической поэзии.
– Тогда, может быть, миссис Ди. У нее богатое воображение. Спорим, она запоем читает эту ерунду. Может быть, даже больше, чем ты. – Джинкс надела материнскую шляпку с вуалью, и Юджиния ощутила, как ее захлестнуло счастье. «Все будет хорошо, – сказала она себе. – Важно не создавать трудности на пустом месте. Здесь моя семья. Это моя дочь».
– О, я уверена! Миссис Дюплесси точно знает! – Юджиния подхватила шутку, и мать с дочерью расхохотались. «Не хандри, – сказала себе Юджиния, – и не размусоливайся, как говорила старая няня Катерина.
– О, мама… – выпалила Джинкс, вдруг вспомнив про свою миссию. – …Меня послали сказать тебе, что доктор и миссис Дюплесси через час уезжают в деревню. И хотят знать, поедешь ли ты.
– А ты и Лиз? – Юджиния вспомнила про план миссис Дюплесси, но не могла заставить себя отправиться с ними одна.
– Нет, мы поедем кататься верхом с лейтенантом Брауном.
– О! – вздохнула Юджиния, и представшая ее воображению картина была такой же светлой, как день: они втроем скачут верхом вдоль ручья через небольшую рощицу, где солнечный свет пробивается тусклыми желтыми полосками, создавая видимость мощной садовой стены, взобравшись по которой, можно достать до верхушек деревьев, неба и в конце концов до самого солнца.
– Как бы мне хотелось отправиться с вами, – вырвалось у Юджинии, и ее голос напомнил Джинкс старую печальную собаку.
– А что тебе мешает, мама? Только скажи доктору…
– Нет, дорогая, – осеклась Юджиния и заставила себя улыбнуться. Пока что она не могла пойти на то, чтобы их видели вдвоем. Они бы выдали себя. Вряд ли возможно пройти мимо, не прикоснувшись друг к другу.
– Вы с Лиз идите. Я должна остаться. – Юджиния скорчила недовольную мину, копируя миссис Дюплесси, и начала одеваться.
Когда Джинкс выходила из комнаты, мать спросила ее как бы невзначай, словно лишь в эту минуту подумала об этом:
– От папы нет никаких вестей?
– По-моему, нет, – ответила Джинкс, закрывая за собой дверь.
– «Мы осаждали Ратисбон…»– повторила Юджиния, оставшись наедине с собой. – «За милю или две…»
Сбылась заветная мечта миссис Дюплесси – «визит в деревню». В конце концов ей пришлось сыграть роль доброй леди; ее муж окажет медицинскую помощь «бедным, несчастным, жалким ванкикуйю», так она называла туземцев, в то время как она, благороднейшая, добрейшая леди из Филадельфии, обойдет их лачуги, читая проповеди и раздавая лимонные леденцы.
Миссис Дюплесси уже описала эту экскурсию в подробностях в письме своей сестре. Но она не упомянула тот факт, что Джозеф, начальник над слугами в кетито, пытался отговорить ее, и то, что слуги суахили, убиравшие дом, и посыльные-сомалийцы пялились на нее каждый раз, когда она пыталась обсудить с ними свои планы. Визит в деревню был ее заветной мечтой, и она туда попадет!
Миссис Дюплесси закончила свое письмо к сестре пылкими словами:
Скоро мы увидим, моя дорогая Маргарет, как же несчастны эти люди. Надеюсь, Господь дарует нам силы увидеть их страдания, хотя должна признаться, мы уже наслышаны про страшнейшую ситуацию среди язычников в бельгийской колонии Конго. Мне тяжело говорить о царящих там ужасах, упомяну только о корзинах с расчлененными телами!
Благодарю всех, кто обитает на небесах, за создание Общества в защиту аборигенов. (Ты ведь помнишь мистера Ричарда Фокс Боурна, не так ли, дорогая?) Мой долг – тоже внести свой вклад.
Твоя любящая сестра.
Окрыленная этой мыслью, миссис Дюплесси поспешила на поиски миссис Экстельм и дорогого доктора, чтобы скорее взяться за дело.
* * *
– Моя двоюродная бабушка называла их негритятами, – щебетала миссис Дюплесси, пока повозка тряслась по изрытой колеями дороге. – Конечно, – прошептала она, словно эта информация могла заинтересовать возницу, – это происходило на Юге и очень-очень давно. До войны и до обманутого мистера Линкольна.
Южные штаты – небезызвестная родина предков миссис Дюплесси. Юг заключает в себе Ричмонд, Атланту, Чарлстон, Западную Виргинию, Делавар и даже часть Пенсильвании; куда бы «когда бы ни переезжали» многочисленные двоюродные и троюродные братья миссис Дюплесси или как бы ни преуспели в жизни ее тети и племянницы, все было связано с «Югом». Юджиния нисколько не удивилась бы, если бы к нему отнесли и штат Мэн.
– Эти чудесные довоенные особняки в Вискэссете и Кеннебанке, – она представила себе, как леди при этом вздохнула. Безусловно, война положила конец «Югу». Несмотря на заявление миссис Дюплесси, что рабство – грех, любой слушавший ее рассказ о «былых временах» задумался бы над тем, в чем же состоит истинный грех: в рабстве или его отмене.
– Но это же не Юг, Джейн, – промямлил доктор Дюплесси, когда повозка со свистом пролетела сквозь высокую траву и возница со всей силы шлепнул вожжами по взмыленной спине лошади.
– Я это понимаю, Густав. Неужели ты в этом сомневаешься? – В голосе миссис Дюплесси зазвучали угрожающие нотки и она еще больше выпрямила спину.
Сидя на узком сиденье рядом с миссис Дюплесси, Юджиния размышляла над тем, что позволяло леди так прямо держать спину: шнуровка корсета или, к примеру, врожденное чувство необходимости показывать пример. Что бы она ни делала, во всем сквозило фарисейство; она была в высшей степени лицемерна.
Потом Юджиния оставила свои мысли по поводу миссис Дюплесси и переключилась на Джеймса и своих дочерей. Она представила себе, как эта троица со слугами и лошадьми пробирается сквозь высокую траву, не думая о том, что нужно совершать хорошие или плохие поступки, и она невольно опустила плечи, словно тоже сидела в седле.
– Вы повредите спину, если будете так сидеть. – Резкие слова миссис Дюплесси вернули Юджинию туда, где она находилась – в повозку, и напомнили о цели поездки. – Я порой удивляюсь, как может ваше поколение быть таким вялым. В мое время леди…
– Их называли негритятами, Джейн? – спросил доктор Дюплесси, пытаясь смягчить задетую за живое супругу и предотвратить неминуемую нотацию.
– Ну, так обычно говорила моя двоюродная бабушка Сейди. – Миссис Дюплесси тут же вернулась к своему коронному занятию – самолюбованию. – Когда мы с моей любимой Маргарет приезжали в Ламберт-холл, за нашим экипажем всегда бежала целая толпа. И – о! – с такими счастливыми лицами! Посмотрели бы вы, как они радовались при виде нашей нарядной одежды «янки»! Только и слышно было «мисси» то, «мисси» это… а эти прелестные улыбающиеся херувимчики… Да как же, помню, моя двоюродная бабушка Сейди говорила мне…
Умиротворенная и довольная собой, уверенная в собственной непогрешимости, миссис Дюплесси предалась воспоминаниям и своими рассказами о запеченных устрицах и мясистых индюшках заполнила весь путь до деревни Ванкикуйю, всю необъятную ширь африканского ландшафта до самого раскаленного добела неба.
«Главный сын вождя племени» и старшая дочь вождя со свитой встречали посланцев доброй воли. Их кожа была цвета начищенного медного котла и разрисована маслом и охристой глиной, и Юджиния подумала, что никогда в жизни не встречала столь гордых людей.
Окружавшие дочь вождя женщины были увешаны блестящими сетками из металлических колец. Металл сверкал на солнце, и они стояли неподвижно, как статуи, наблюдая за «мериканцами», выбирающимися из двуколки. Юджинии показалось, что ее одежда, по сравнению с их нарядом, выглядела убого и эфемерно, и словно в подтверждение этой мысли она зацепилась туфлей за подол платья и чуть не шлепнулась на землю, вылезая из экипажа. «Мы примитивные люди, – подумала она, – нам необходимо скрывать свои изъяны под юбками и пальто, под шляпами и галстуками. И корсетами».
– …До последнего времени они и понятия не имели, что такое помыться… – проскрипела миссис Дюплесси из-за своего носового платка. – …Джозеф говорил мне… какой же он душка… Я просто очарована именами из Ветхого завета, которые они здесь предпочитают… Он говорит, что они моют голову в… о, как сказать поделикатней?.. Эта жидкость служит биологическому…
Юджиния отвернулась, чтобы не слышать последующих замечаний миссис Дюплесси, и стала наблюдать за установкой походного стола и передвижной аптечки. Работа велась с величайшей осторожностью, словно стол и аптечка являлись тотемами колдуна, и к тому времени, когда импровизированная больница была готова, вся деревня высыпала на улицу полюбоваться этим зрелищем.
Доктор Дюплесси подошел к своему стулу, но в толпе никто не шелохнулся.
– Какие-нибудь ушибы? Заболевания? – Доктор откашлялся. – Водянка? Боли в желудке?
Никто не осмелился ступить в магический круг; они продолжали пялиться, как скот, удивленно остановившийся у ручья, приглядываясь к незваному гостю и пытаясь решить, сначала поодиночке, а потом среди сородичей, что же такое замышляет чужестранец. Кто это – волк, барсук, пчела? Надо бежать? Ощетиниться и защищать свою землю? Или же просто вернуться к своим чудодейственным травам и подождать, пока это существо испарится?
– Скажи вождю, что сначала ты хочешь осмотреть детей, – громко подала реплику миссис Дюплесси и удостоила толпу глупой, не к месту улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
В одно и то же время Юджиния перебирала в уме казавшиеся бесчисленными варианты: «Я плачу? – недоумевала она. – Или кричу? Наверное, я могла бы закричать. Уверена, что смогла бы; это не так уж и трудно. Или я могла бы умолять». Юджиния рассматривала каждую эмоцию, словно это был предмет туалета: сделаешь правильный выбор – твой сын спасен; ошибешься – лишишься всего.
– Возможно, сэр, будет лучше, если я останусь. – Голос лейтенанта Брауна заставил вздрогнуть и Джорджа, и Юджинию. – С миссис Экстельм и девочками, сэр.
– В чем дело, Браун? – грубо спросил Джордж, не склонный прекращать выяснения отношений с Юджинией.
– Если миссис Экстельм беспокоится, что останется здесь одна с девочками, доктором и миссис Дюплесси, то я не буду возражать, если тоже останусь в лагере… – Ничего лучшего Браун придумать не смог.
«Нет, – глазами молила Юджиния. – Речь идет не об этом. Неужели ты не понимаешь, Джеймс? Я же боюсь за Поля, а не за себя».
Джордж захихикал:
– Совершенно верно, лейтенант. Именно это беспокоит мою жену… Эти вечные женские причуды…
Здесь, в лагере, они как за каменной стеной, но она и слышать не хочет… ну, вы же знаете женщин… – Встретив в лице Брауна неожиданного союзника, Джордж еще пуще распетушился. – …Вообще не слушает, так ведь, Джини? – Джордж кротко улыбнулся. – Не может видеть, как все мужчины уезжают. За каждым поворотом ей чудятся львы и тигры… вы же понимаете, лейтенант…
«Дело не во мне, Джеймс, – молили глаза Юджинии. – Пожалуйста, останься с Полем. Ты должен остаться с Полем». – Но Браун не осмеливался взглянуть на ее лицо, а Юджиния не могла позволить себе высказать вслух свои мысли, и они довольно просто попались в ловушку.
Джордж внезапно развернул лошадь.
– Прекрасно, Браун, – заявил он. – Вы остаетесь. – Приняв решение, он почувствовал себя на удивление счастливым. Ему не нравился Браун, это ясно. Он постоянно напоминал ему об истинной задаче, стоящей перед «Альседо». Было бы совсем неплохо на время избавиться от него. На самом деле он был бы рад избавиться от всех от них разом, решил Джордж. От Бекмана, Брауна и Юджинии. Нет необходимости при походе на буш лишний раз демонстрировать собственную некомпетентность.
– Вы так любезно вызвались быть добровольцем, – крикнул Джордж через плечо. – Уверен, вы будете большим утешением слабому полу, оставшемуся здесь, дома. – Если бы Джордж объяснил свой поступок как-то иначе, то никогда бы в этом не признался.
Итак, все разрешилось: Поль отправился с отцом, а Браун остался. Караван всадников, носильщиков, повозок, проводников и воинов племени эспари тронулся в путь в облаке шума и пыли. Лошади тыкались друг в друга и негромко ржали, вычищенные кожаные седла, стремена и подпруги поскрипывали, а погонщики щелкали хлыстами, и всевозможные птицы, ошалело хлопая крыльями, выпархивали из своих зеленых гнезд. Мод ногами людей, лошадей, толстыми брюхами мулов и спицами колес шуршала ломкая трава, и эти звуки вызывали прилив сил и энергии. Поль обернулся помахать рукой матери, сестрам, Дюплесси и лейтенанту Брауну, но их уже не было видно за отправившимся в путь караваном и поднимающимися с выжженной земли полчищами сверчков, кузнечиков и летающих насекомых.
– Ты не можешь?..
«Остановить его», – хотела сказать Юджиния, но знала, что не могла. Она сдержалась, уставившись в темноту своей спальни. «Вот и закончился этот длинный день. Я не должна волноваться. Я должна научиться верить в лучшее. Это не последний раз, когда моему сыну будет грозить опасность. Я должна довериться здравому смыслу, по крайней мере, верить в доброту и гуманность».
– Нет, – ответил Браун на незаконченный вопрос, затем молча сел на складной стул, а комната продолжала погружаться в темноту. Лучи заходящего солнца скользнули по ножкам стола и умывальника; спрятались в кретоновых складках легкого стула и незаметно перескочили на кровать, на занавешенный туалетный столик и незаженную лампу. В Африке темнеет быстро; скоро в комнате воцарился мрак.
– Ну вот, – сказала Юджиния, – наконец мы одни. Добились того, чего хотели.
Они ждали, из собственных соображений или по взаимному согласию, пока закончился казавшийся бесконечным ужин, когда доктор Дюплесси развивал (за двумя сигарами) теорию о поведении слонов, а миссис Дюплесси чуть не заснула за медовым бисквитом. Потом, наконец, Прю пошла укладывать девочек, и Юджиния зашла к ним послушать, как они читают молитвы, а лейтенант Браун сидел на веранде с доктором. И как раз в тот момент, когда казалось, что это уже никогда не произойдет, супружеская чета сухо и учтиво откланялась, и Юджиния с Брауном остались вдвоем.
Все не так, как было в отеле «Бельвиль», думала Юджиния, медленно раздеваясь и складывая одежду на кресло у туалетного столика и умывальника. Несмотря на все ожидания, ей было неловко и стыдно, но казалось, что не остается ничего другого, как лечь в постель. Она откинула простыню и быстро скользнула под нее.
Они занимались любовью так поспешно, словно куда-то торопились. Их тела нашли друг друга, руки получили то, к чему стремились, но каждый думал о своем, словно прислушиваясь к разным звукам. «В следующий раз все будет лучше, – обещали и тот, и другой. – Сегодня необычный день… и это место… и комната. Когда мы лучше узнаем друг друга, – говорили они себе. – Когда почувствуем себя в полной безопасности».
Юджиния погладила Брауна по спине и изгибу плеча; она повернулась к нему лицом и прошептала: «Мой самый любимый». И Браун поцеловал ее в шею, лаская ее трепещущую грудь, и пробормотал: «Юджиния». Но их мысли витали как козодои и кукушки, как скрипучие жуки и напуганные лягушки, поднявшие гам во мраке ночи.
Бекман… ружья… патроны… Борнео. Мысли Брауна повторялись в четкой последовательности, в то время как мысли Юджинии возникали и отдалялись с жалобным, тоскующим или надрывным криком: Поль, Джеймс, Лиззи, Джинкс… Джеймс и Поль и… только Джеймс.
«Мы осаждали Ратисбон…» – записала Юджиния в своем дневнике на следующее утро. Солнце уже поднялось высоко, а она все еще была в халате, склонившись над столом, ломая голову над словами неожиданно вспомнившегося стихотворения. Или не вспомнившегося.
…За милю или две
Тот жаркий бой Наполеон
Зрил, стоя на холме,
Упершись в землю сапогом,
Вперив в пространство взгляд.
Юджиния отложила перо. Не просто так это стихотворение пришло на ум, на то была какая-то причина, но она ускользала от нее.
– «Мы осаждали Ратисбон…» – громко повторила она.
– Мама, ты все еще в постели? – в комнату ворвалась Джинкс.
– Барышня, разве вы не знаете, что прежде надо постучать? – небрежно заметила Юджиния и добавила: – Доброе утро, мой ангел. Я не в постели. Пытаюсь вспомнить стихотворение. По-моему, это Роберт Браунинг, оно пришло мне на ум посреди ночи. Не могу вспомнить последнюю строчку, и это сводит меня с ума. – Юджиния убедила себя в том, что жизнь должна вернуться в обычное русло, что внешне ее поведение не должно измениться и все волнения следует свести на нет. Она решила создать счастливый и замкнутый мирок.
– Может быть, доктор Дюплесси знает, – бросила Джинкс через плечо, совершенно не заинтересовавшись проблемой матери.
– «Тая за горделивым лбом», – негромко пробормотала Юджиния, – «Дерзаний грозный клад».
– Мама! – взмолилась Джинкс.
– «Он думал, что весь дерзкий план, – декламировала Юджиния, – Вдруг канет в прах и тлен. (Коль дрогнет полководец Ланн.) У этих древних стен…» – Потом взглянула на дочь. – Нет, вряд ли доктор Дюплесси знает. Не думаю, что его голова полна романтической поэзии.
– Тогда, может быть, миссис Ди. У нее богатое воображение. Спорим, она запоем читает эту ерунду. Может быть, даже больше, чем ты. – Джинкс надела материнскую шляпку с вуалью, и Юджиния ощутила, как ее захлестнуло счастье. «Все будет хорошо, – сказала она себе. – Важно не создавать трудности на пустом месте. Здесь моя семья. Это моя дочь».
– О, я уверена! Миссис Дюплесси точно знает! – Юджиния подхватила шутку, и мать с дочерью расхохотались. «Не хандри, – сказала себе Юджиния, – и не размусоливайся, как говорила старая няня Катерина.
– О, мама… – выпалила Джинкс, вдруг вспомнив про свою миссию. – …Меня послали сказать тебе, что доктор и миссис Дюплесси через час уезжают в деревню. И хотят знать, поедешь ли ты.
– А ты и Лиз? – Юджиния вспомнила про план миссис Дюплесси, но не могла заставить себя отправиться с ними одна.
– Нет, мы поедем кататься верхом с лейтенантом Брауном.
– О! – вздохнула Юджиния, и представшая ее воображению картина была такой же светлой, как день: они втроем скачут верхом вдоль ручья через небольшую рощицу, где солнечный свет пробивается тусклыми желтыми полосками, создавая видимость мощной садовой стены, взобравшись по которой, можно достать до верхушек деревьев, неба и в конце концов до самого солнца.
– Как бы мне хотелось отправиться с вами, – вырвалось у Юджинии, и ее голос напомнил Джинкс старую печальную собаку.
– А что тебе мешает, мама? Только скажи доктору…
– Нет, дорогая, – осеклась Юджиния и заставила себя улыбнуться. Пока что она не могла пойти на то, чтобы их видели вдвоем. Они бы выдали себя. Вряд ли возможно пройти мимо, не прикоснувшись друг к другу.
– Вы с Лиз идите. Я должна остаться. – Юджиния скорчила недовольную мину, копируя миссис Дюплесси, и начала одеваться.
Когда Джинкс выходила из комнаты, мать спросила ее как бы невзначай, словно лишь в эту минуту подумала об этом:
– От папы нет никаких вестей?
– По-моему, нет, – ответила Джинкс, закрывая за собой дверь.
– «Мы осаждали Ратисбон…»– повторила Юджиния, оставшись наедине с собой. – «За милю или две…»
Сбылась заветная мечта миссис Дюплесси – «визит в деревню». В конце концов ей пришлось сыграть роль доброй леди; ее муж окажет медицинскую помощь «бедным, несчастным, жалким ванкикуйю», так она называла туземцев, в то время как она, благороднейшая, добрейшая леди из Филадельфии, обойдет их лачуги, читая проповеди и раздавая лимонные леденцы.
Миссис Дюплесси уже описала эту экскурсию в подробностях в письме своей сестре. Но она не упомянула тот факт, что Джозеф, начальник над слугами в кетито, пытался отговорить ее, и то, что слуги суахили, убиравшие дом, и посыльные-сомалийцы пялились на нее каждый раз, когда она пыталась обсудить с ними свои планы. Визит в деревню был ее заветной мечтой, и она туда попадет!
Миссис Дюплесси закончила свое письмо к сестре пылкими словами:
Скоро мы увидим, моя дорогая Маргарет, как же несчастны эти люди. Надеюсь, Господь дарует нам силы увидеть их страдания, хотя должна признаться, мы уже наслышаны про страшнейшую ситуацию среди язычников в бельгийской колонии Конго. Мне тяжело говорить о царящих там ужасах, упомяну только о корзинах с расчлененными телами!
Благодарю всех, кто обитает на небесах, за создание Общества в защиту аборигенов. (Ты ведь помнишь мистера Ричарда Фокс Боурна, не так ли, дорогая?) Мой долг – тоже внести свой вклад.
Твоя любящая сестра.
Окрыленная этой мыслью, миссис Дюплесси поспешила на поиски миссис Экстельм и дорогого доктора, чтобы скорее взяться за дело.
* * *
– Моя двоюродная бабушка называла их негритятами, – щебетала миссис Дюплесси, пока повозка тряслась по изрытой колеями дороге. – Конечно, – прошептала она, словно эта информация могла заинтересовать возницу, – это происходило на Юге и очень-очень давно. До войны и до обманутого мистера Линкольна.
Южные штаты – небезызвестная родина предков миссис Дюплесси. Юг заключает в себе Ричмонд, Атланту, Чарлстон, Западную Виргинию, Делавар и даже часть Пенсильвании; куда бы «когда бы ни переезжали» многочисленные двоюродные и троюродные братья миссис Дюплесси или как бы ни преуспели в жизни ее тети и племянницы, все было связано с «Югом». Юджиния нисколько не удивилась бы, если бы к нему отнесли и штат Мэн.
– Эти чудесные довоенные особняки в Вискэссете и Кеннебанке, – она представила себе, как леди при этом вздохнула. Безусловно, война положила конец «Югу». Несмотря на заявление миссис Дюплесси, что рабство – грех, любой слушавший ее рассказ о «былых временах» задумался бы над тем, в чем же состоит истинный грех: в рабстве или его отмене.
– Но это же не Юг, Джейн, – промямлил доктор Дюплесси, когда повозка со свистом пролетела сквозь высокую траву и возница со всей силы шлепнул вожжами по взмыленной спине лошади.
– Я это понимаю, Густав. Неужели ты в этом сомневаешься? – В голосе миссис Дюплесси зазвучали угрожающие нотки и она еще больше выпрямила спину.
Сидя на узком сиденье рядом с миссис Дюплесси, Юджиния размышляла над тем, что позволяло леди так прямо держать спину: шнуровка корсета или, к примеру, врожденное чувство необходимости показывать пример. Что бы она ни делала, во всем сквозило фарисейство; она была в высшей степени лицемерна.
Потом Юджиния оставила свои мысли по поводу миссис Дюплесси и переключилась на Джеймса и своих дочерей. Она представила себе, как эта троица со слугами и лошадьми пробирается сквозь высокую траву, не думая о том, что нужно совершать хорошие или плохие поступки, и она невольно опустила плечи, словно тоже сидела в седле.
– Вы повредите спину, если будете так сидеть. – Резкие слова миссис Дюплесси вернули Юджинию туда, где она находилась – в повозку, и напомнили о цели поездки. – Я порой удивляюсь, как может ваше поколение быть таким вялым. В мое время леди…
– Их называли негритятами, Джейн? – спросил доктор Дюплесси, пытаясь смягчить задетую за живое супругу и предотвратить неминуемую нотацию.
– Ну, так обычно говорила моя двоюродная бабушка Сейди. – Миссис Дюплесси тут же вернулась к своему коронному занятию – самолюбованию. – Когда мы с моей любимой Маргарет приезжали в Ламберт-холл, за нашим экипажем всегда бежала целая толпа. И – о! – с такими счастливыми лицами! Посмотрели бы вы, как они радовались при виде нашей нарядной одежды «янки»! Только и слышно было «мисси» то, «мисси» это… а эти прелестные улыбающиеся херувимчики… Да как же, помню, моя двоюродная бабушка Сейди говорила мне…
Умиротворенная и довольная собой, уверенная в собственной непогрешимости, миссис Дюплесси предалась воспоминаниям и своими рассказами о запеченных устрицах и мясистых индюшках заполнила весь путь до деревни Ванкикуйю, всю необъятную ширь африканского ландшафта до самого раскаленного добела неба.
«Главный сын вождя племени» и старшая дочь вождя со свитой встречали посланцев доброй воли. Их кожа была цвета начищенного медного котла и разрисована маслом и охристой глиной, и Юджиния подумала, что никогда в жизни не встречала столь гордых людей.
Окружавшие дочь вождя женщины были увешаны блестящими сетками из металлических колец. Металл сверкал на солнце, и они стояли неподвижно, как статуи, наблюдая за «мериканцами», выбирающимися из двуколки. Юджинии показалось, что ее одежда, по сравнению с их нарядом, выглядела убого и эфемерно, и словно в подтверждение этой мысли она зацепилась туфлей за подол платья и чуть не шлепнулась на землю, вылезая из экипажа. «Мы примитивные люди, – подумала она, – нам необходимо скрывать свои изъяны под юбками и пальто, под шляпами и галстуками. И корсетами».
– …До последнего времени они и понятия не имели, что такое помыться… – проскрипела миссис Дюплесси из-за своего носового платка. – …Джозеф говорил мне… какой же он душка… Я просто очарована именами из Ветхого завета, которые они здесь предпочитают… Он говорит, что они моют голову в… о, как сказать поделикатней?.. Эта жидкость служит биологическому…
Юджиния отвернулась, чтобы не слышать последующих замечаний миссис Дюплесси, и стала наблюдать за установкой походного стола и передвижной аптечки. Работа велась с величайшей осторожностью, словно стол и аптечка являлись тотемами колдуна, и к тому времени, когда импровизированная больница была готова, вся деревня высыпала на улицу полюбоваться этим зрелищем.
Доктор Дюплесси подошел к своему стулу, но в толпе никто не шелохнулся.
– Какие-нибудь ушибы? Заболевания? – Доктор откашлялся. – Водянка? Боли в желудке?
Никто не осмелился ступить в магический круг; они продолжали пялиться, как скот, удивленно остановившийся у ручья, приглядываясь к незваному гостю и пытаясь решить, сначала поодиночке, а потом среди сородичей, что же такое замышляет чужестранец. Кто это – волк, барсук, пчела? Надо бежать? Ощетиниться и защищать свою землю? Или же просто вернуться к своим чудодейственным травам и подождать, пока это существо испарится?
– Скажи вождю, что сначала ты хочешь осмотреть детей, – громко подала реплику миссис Дюплесси и удостоила толпу глупой, не к месту улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71