— Мы коров с тобой не пасли. Мне больше ничего не нужно.
— Не будь дураком, бери,—мягко сказал Глигор.
— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к...
Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой, и отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.
— Тогда и мне не надо,— решил он.
— Почему? Не валяй дурака,— фыркнул Митру. Глигор упрямо качнул головой.
— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.
— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.
— Пусть покарает вас всемогущий бог,— перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак...
—- Прихватим,— успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.
— Жалко, что убил собаку,— мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был...
Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.
Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.
— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.
— Отнесем,— согласился Митру.
— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию? — снова завел Глигор.
— Заткнись ты, чертова шарманка,— с яростью обо-рвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться ним живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, НОГИ, задницы?
— Все такое же, только более вонючее — кушают ее,— расхохотался Битуша. — Но мне наплевать...
Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.
— Не верится,— усомнился Митру.
— А ты верь...
— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.
— Не одни мы шарили по домам,— пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.
— Может быть,-— вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку.. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой да я печален, ой да я несчастен...»
— Так больше нельзя,— бормотал Митру. — Почему я, почему Флорица должны ходить в лохмотьях?
— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?
— Не хочу баловать, потом труднее будет.
Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала, и ничего не слышала.
Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.
Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девица в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она заплакала и стала рвать на себе волосы.
— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь.
Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.
9
Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Ар-деляну, Мохай и Джсорджс в сопровождении нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.
Убитые были подобраны и сложены в скверике, окружавшем статую Екатерины Теодорою. Семья толстого венгра громко оплакивала погибшего, но рыдания лишь по временам прорывались сквозь общий шум.
Рабочими руководил первый секретарь уездного комитета партии Георге Журка. Он тотчас же узнал Теодореску и сообщил, что его учетная карточка уже выслана. Говорил он медленно, стараясь казаться спокойным, но то и дело невольно поглядывал туда, где растекалось по земле большое бурое пятно крови. Джеордже рассказал о проволочке, допущенной с экспроприацией поместья барона Паппа. В серых глазах Журки сверкнул огонек, он обернулся к Мохаю, стоявшему на шаг -позади, вытянув руки по швам.
— Мне очень жалко, товарищ Мохай, но вам не придется больше быть здесь секретарем... Нет, нет,— улыбнулся он,— не докладывайте мне с покорностью... Вы потеряли попусту время и не сумели понять, что нужно людям. Экспроприация поместья Паппа имеет для нас большое политическое значение.
— Я думаю, мне надо сегодня же поехать в Лунку и организовать там комиссию,— сказал Арделяну.
— Согласен.
— Позвольте доложить, что это неправильно,— робко возразил Мохай. — Почему именно крестьяне Лунки должны получить эту землю?
— Потому что поместье расположено в пределах их полости и его полагалось разделить еще после прошлой войны,— объяснил Джеордже.
— Хорошо, теперь нам совершенно необходимо со-брать здесь на площади крестьян и поговорить с ними,—
сказал Журка.— Это сделаете вы, товарищ Теодореску,— добавил он, заметив, что Джеордже собирается предложить свои услуги. — Будет трудно, но... — улыбнулся он, — это не беда. Потом мы займем волостное управление и при крестьянах выгоним оттуда бандита... А где товарищ Бузилэ?
— Позавчера его сильно избили эти разбойники. Теперь ему лучше.
— Это ничего, мы назначим его заочно.
Журка подозвал нескольких рабочих и приказал им, разделившись на небольшие группы, обойти город и оповестить народ, что на площади состоится митинг, где будут говорить о земле.
Джеордже неожиданно захотелось поговорить с Жур-кой, поговорить о чем угодно, но он постеснялся. «Ничего, познакомимся позднее»,— подумал он. Но лучше было бы не откладывать и откровенно, без всяких недомолвок, поделиться своими мыслями. Какая-то внутренняя дрожь сотрясала его, неведомая до сих пор волнующая радость переполняла до краев.
На улочках, ведущих к площади, стали снова появляться крестьяне. Они шли медленно, с опаской. Но скоро толпа сгустилась и площадь снова зашумела.
Джеордже боялся новых стычек и с опаской поглядывал на Журку, занятого разговором с Арделяну. Потом Журка обернулся к Мохаю и попросил его раздобыть где-нибудь стол, с которого можно было бы говорить. Гул голосов нарастал, слышался скрип телег, мычание коров. И все же прошло больше часа, пока все собрались.
Джеордже немного волновался. Он не мог собраться с мыслями, решить, как начать выступление, и, помимо всего, сомневался в своих ораторских способностях. Стараясь найти в толпе односельчан, он часто наталкивался на их окровавленные, угрюмые и пьяные лица. Но преобладали незнакомые, и все они казались ему серыми и удивительно похожими друг на друга. «Может, и души у них похожи,— думал Джеордже. — Знаю ли я их, может быть, они хотят чего-то другого? Ясно одно — правда на их стороне, и я должен... я должен прожить долго, чтобы она стала и моей правдой».
Журка вскарабкался на стол, попрыгал, проверяя, выдержит ли, и соскочил на землю.
— Здесь плохо,— сказал он. — Люди тебя не увидят... Пойдем к памятнику.
Джеордже шел за секретарем, по-прежнему взволнованный. «Через две минуты я буду говорить, я должен найти слова, выражающие их правду»,—думал он.
В скверике, окружавшем статую, две женщины и трое мужчин, стоявшие на коленях вокруг убитого, растерянно посмотрели на вновь пришедших и прекратили свои причитания. Мохай вгляделся в посиневшее лицо убитого.
— Это Саламон, самый богатый человек в Зеринде. Фашист,— довольно громко сказал он Арделяну.
Джеордже попытался забраться на пьедестал, но это ему удалось не сразу. Мешала культя. Тогда Журка нагнулся и подсадил его.
— Покороче и попроще,— прошептал он. — Экспроприация, общие интересы румын и венгров. Потом я тоже скажу.
Джеордже чувствовал спиной мощные и удивительно холодные ноги статуи. При каждом движении голова его ударялась о патронташ героини. Он попытался начать, но голос пропал, последовавшее за этим мгновение показалось ему вечностью, и он совсем растерялся. Вытаращенные глаза убитого, казалось, следили за ним снизу, женщины в страхе молчали. Из-за шеренги рабочих смотрел на него с телеги Урсу, за спиной Гэврилэ плакала, прикрыв платком глаза, Мария, неподалеку сгрудились крестьяне в венгерской одежде.
— Товарищи,— начал Джеордже, и голос показался ему чужим. — Все мы воевали... Все пережили страшные трудности, видели кровь и нищету... Нас не оставляла мысль, что так больше не может продоля^аться, что должна начаться другая жизнь...
Площадь вдруг разом загудела, нарастал глухой ропот, кто-то кричал, размахивая кнутом.
— Полчаса назад здесь пролилась кровь. Здесь, на этой площади, дрались брат с братом, не зная за что, а теперь все вы стоите рядом, сдерживая горечь. Румыны и венгры, трудившиеся на одних полях, поднялись друг на друга. Почему?
Толпа волновалась, какой-то крестьянин, крича и кивая соседей, пробился к подножию статуи.
— Не гневайтесь, господин директор, только не одного слова.
Джеордже улыбнулся, и ему вдруг стало весело. Вот оно что, значит — дело не в словах. Он закричал во весь голос, чуть не потеряв равновесия:
— Дорогие товарищи! Имение барона Паппа будет разделено по закону нашего правительства и в соответствии с программой Румынской коммунистической партии!..
Да, теперь слова его дошли до народа... Через мгновение ничего нельзя было разобрать. Площадь кипела, люди что-то кричали, стараясь вплотную подойти к памятнику. И снова лица их показались Джеордже поразительно похожими друг на друга. Он чувствовал огромное облегчение и не думал слезать с пьедестала. Хотелось есть. Эмилия, должно быть, уже узнала о событиях на площади и беспокоилась. Старуха? О ней он старался не думать. В волнах, пробегавших теперь по этому морю голов, не было ничего угрожающего, они спокойно и плавно прокатывал не I» из конца в конец.
Неожиданно Джеордже заметил в толпе Митру. Он неподвижно стоял у края площади, нагруженный подушками и одеждой, рядом с ним возвышался навьюченный вещами Глигор и еще кто-то. Джеордже хотел было спуститься на землю, но не смог. На пьедестал влез Журка.
— Товарищи,— закричал он таким мощным голосом, что у Джеордже зазвенело в ушах.— Земля не была поделена по вине бандита, который занимает до сих пор место коменданта. Долой его! Долой прихвостня барона!
— Долой! — загремела толпа.
— Пойдем выбросим его оттуда!..
— Пошли!..
Джеордже снова оказался в скверике рядом с убитым. К нему быстро подошел Арделяну.
— Кажется, крестьяне из Лунки забрались в некоторые дома и учинили грабеж,— шепотом сообщил он.
Джеордже посмотрел ему прямо в глаза.
— И все-таки с этими людьми мы должны...
— Знаю. С ними!
10
Перед желтым уродливым зданием волостного управления вытянулась тонкая цепочка жандармов с направленными на толпу дулами винтовок, которые подозрительно вздрагивали, словно их дергали за веревочки. Когда к зданию медленно, угрожающе размеренным шагом стала приближаться рабочая колонна, а за ней толпа возбужденно кричавших крестьян, жандармы отошли к стене и встали к ней спиной.
— Долой коменданта-фашиста!
— Долой коменданта-фашиста! Долой!
Рабочие остановились метрах в пяти от здания. Толпа натолкнулась на них сзади, вздрогнула раз-другой и тоже замерла. Колонна по-воешюму четко разделилась на две части, оставив в середине широкий коридор. Несколько молодых людей прошли по нему и попросили крестьян также оставить свободный проход.
— Никтб не должен прикасаться к нему! — крикнул Журка.
Обернувшись к жандармам, он предложил им убраться и пропустить демонстрантов.
— У нас нет приказа,— пролепетал толстый фельдфебель. От страха у него выступил холодный пот, и он беспрерывно шмыгал носом. —- У нас нет приказа. Никто не отдавал нам приказ.
— А это кто? — спросил Джеордже, показав па толпу крестьян.
— Не могу знать! Не знаю,— ответил фельдфебель. В эту секунду распахнулось одно из окон, и в нем
показался плотный, краснолицый полковник Иоиашку при всех орденах и медалях, с револьвером в руке.
— Со мной захотели иметь дело? — закричал он неожиданно тонко и визгливо.
В толпе раздался хохот, который разросся до огромных размеров, хотя задние и не знали, над чем смеются.
— Господин полковник,— заявил Журка,—- примите к сведению, что вы больше не волостной комендант. Любое сопротивление может привести к неприятным для вас последствиям.
— Стреляйте! — крикнул Ионашку жандармам, но те только щелкнули затворами карабинов и опустили их к ноге.
Фельдфебель тяжело переминался с ноги на ногу и дергал белые шнурки, украшавшие его грудь.
—- Слушай мою команду! — наконец решился он. — Смирно! Налево! В направлении жандармского поста шагом марш! Отставить! Бегом марш!
Жандармы мгновенно исчезли за углом здания. Наступила такая тишина, словно люди прислушивались к отзвуку их шагов. Ионашку, растерявшись, застыл в окне, потом с шумом захлопнул его.
— Пойду выгоню его оттуда,— сказал Арделяну. — Пошли со мной,— обратился он к группе молодых рабочих, которые, смеясь, двинулись за ним.
Джеордже решил к ним присоединиться. С Ионашку его три года назад познакомил директор школы из Тыр-нэуци. Джеордже даже не мог бы объяснить, почему ему захотелось пойти вместе с Арделяну, но он испытывал почти детское любопытство ко всему, что происходило сейчас. Жалко было пропустить и это событие.
Во дворе управления находилось несколько человек, среди них почтальон и барабанщик — высокий, очень смуглый крестьянин, опиравшийся на железные вилы„ Приветствуя вошедших, он снял шляпу. Арделяну в сопровождении остальных быстро взбежал по ступеням, прошел сначала в одну комнату, в которой царил большой беспорядок, затем в другую, выбежал в коридор, откуда несло мочой и сыростью, и, наконец, остановился перед дверями кабинета волостного коменданта. Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
Ионашку сидел согнувшись за письменным столом и, казалось, был погружен в чтение какой-то бумаги. Он с удивлением посмотрел па вошедших, словно спрашивая, что они хотят. Но, встретившись глазами с Джеордже, потерял самообладание и вскочил из-за стола.
— Я уже слышал о тебе, сволочь... Мне рассказывали честные люди. Надо было арестовать тебя...
Арделяну вытащил из кармана огромные, величиной с луковицу часы.
— В вашем распоряжении еще три минуты, две мы затратили па то, чтобы добраться сюда. Прошу вас немедленно убираться,— сказал он спокойно.
— Хорошо!
Полковник встал, одернул мундир, поправил ремни и, ни на кого не глядя, направился к дверям. Однако когда он вышел на улицу и увидел открывшийся перед ним живой коридор, то с испугом обернулся к Джеордже, — Ради бога... но... это...
— Прошу не волноваться,— успокоил его тот. — Я провожу вас.
Полковник испуганно озирался по сторонам, и Джеордже было приятно видеть его страх и замешательство — все это было так ново, неповторимо и главное — справедливо. Толпа зашумела, и тотчас же несколько рабочих окружили полковника, приняв его под свою охрану.
— Это начало власти трудящихся! — услышали все спокойный голос Журки.
Когда группа приближалась к краю толпы, Джеордже увидел Митру. Он смотрел неестественно вытаращенными глазами на их группу, на бледного как мел полковника, то и дело бросавшего испуганные взоры назад, чтобы убедиться, что никто не покушается на его жизнь. Даже шпоры Ионашку дребезжали как-то испуганно и жалобно. Джеордже вплотную подошел к Митру и как следует встряхнул его. Тот словно проснулся, посмотрел на директора и выдержал его взгляд, будто говоря: «Знаю, что ты думаешь, но теперь мне все равно».
Митру был похож на перегруженную вешалку, но не это вывело Джеордже из себя, а его пустой и тупой взгляд. Джеордже рванул к себе Митру изо всех сил, потащил сквозь шеренгу людей, прижал к стене и отвесил звонкую пощечину. Митру качнулся, мышцы его напряглись.
— Это не мое,— сказал он тихо, дохнув на Джеордже цуйкой.
— А чье же? Чье, Митру? Что ты наделал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Не будь дураком, бери,—мягко сказал Глигор.
— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к...
Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой, и отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.
— Тогда и мне не надо,— решил он.
— Почему? Не валяй дурака,— фыркнул Митру. Глигор упрямо качнул головой.
— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.
— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.
— Пусть покарает вас всемогущий бог,— перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак...
—- Прихватим,— успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.
— Жалко, что убил собаку,— мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был...
Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.
Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.
— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.
— Отнесем,— согласился Митру.
— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию? — снова завел Глигор.
— Заткнись ты, чертова шарманка,— с яростью обо-рвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться ним живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, НОГИ, задницы?
— Все такое же, только более вонючее — кушают ее,— расхохотался Битуша. — Но мне наплевать...
Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.
— Не верится,— усомнился Митру.
— А ты верь...
— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.
— Не одни мы шарили по домам,— пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.
— Может быть,-— вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку.. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой да я печален, ой да я несчастен...»
— Так больше нельзя,— бормотал Митру. — Почему я, почему Флорица должны ходить в лохмотьях?
— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?
— Не хочу баловать, потом труднее будет.
Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала, и ничего не слышала.
Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.
Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девица в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она заплакала и стала рвать на себе волосы.
— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь.
Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.
9
Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Ар-деляну, Мохай и Джсорджс в сопровождении нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.
Убитые были подобраны и сложены в скверике, окружавшем статую Екатерины Теодорою. Семья толстого венгра громко оплакивала погибшего, но рыдания лишь по временам прорывались сквозь общий шум.
Рабочими руководил первый секретарь уездного комитета партии Георге Журка. Он тотчас же узнал Теодореску и сообщил, что его учетная карточка уже выслана. Говорил он медленно, стараясь казаться спокойным, но то и дело невольно поглядывал туда, где растекалось по земле большое бурое пятно крови. Джеордже рассказал о проволочке, допущенной с экспроприацией поместья барона Паппа. В серых глазах Журки сверкнул огонек, он обернулся к Мохаю, стоявшему на шаг -позади, вытянув руки по швам.
— Мне очень жалко, товарищ Мохай, но вам не придется больше быть здесь секретарем... Нет, нет,— улыбнулся он,— не докладывайте мне с покорностью... Вы потеряли попусту время и не сумели понять, что нужно людям. Экспроприация поместья Паппа имеет для нас большое политическое значение.
— Я думаю, мне надо сегодня же поехать в Лунку и организовать там комиссию,— сказал Арделяну.
— Согласен.
— Позвольте доложить, что это неправильно,— робко возразил Мохай. — Почему именно крестьяне Лунки должны получить эту землю?
— Потому что поместье расположено в пределах их полости и его полагалось разделить еще после прошлой войны,— объяснил Джеордже.
— Хорошо, теперь нам совершенно необходимо со-брать здесь на площади крестьян и поговорить с ними,—
сказал Журка.— Это сделаете вы, товарищ Теодореску,— добавил он, заметив, что Джеордже собирается предложить свои услуги. — Будет трудно, но... — улыбнулся он, — это не беда. Потом мы займем волостное управление и при крестьянах выгоним оттуда бандита... А где товарищ Бузилэ?
— Позавчера его сильно избили эти разбойники. Теперь ему лучше.
— Это ничего, мы назначим его заочно.
Журка подозвал нескольких рабочих и приказал им, разделившись на небольшие группы, обойти город и оповестить народ, что на площади состоится митинг, где будут говорить о земле.
Джеордже неожиданно захотелось поговорить с Жур-кой, поговорить о чем угодно, но он постеснялся. «Ничего, познакомимся позднее»,— подумал он. Но лучше было бы не откладывать и откровенно, без всяких недомолвок, поделиться своими мыслями. Какая-то внутренняя дрожь сотрясала его, неведомая до сих пор волнующая радость переполняла до краев.
На улочках, ведущих к площади, стали снова появляться крестьяне. Они шли медленно, с опаской. Но скоро толпа сгустилась и площадь снова зашумела.
Джеордже боялся новых стычек и с опаской поглядывал на Журку, занятого разговором с Арделяну. Потом Журка обернулся к Мохаю и попросил его раздобыть где-нибудь стол, с которого можно было бы говорить. Гул голосов нарастал, слышался скрип телег, мычание коров. И все же прошло больше часа, пока все собрались.
Джеордже немного волновался. Он не мог собраться с мыслями, решить, как начать выступление, и, помимо всего, сомневался в своих ораторских способностях. Стараясь найти в толпе односельчан, он часто наталкивался на их окровавленные, угрюмые и пьяные лица. Но преобладали незнакомые, и все они казались ему серыми и удивительно похожими друг на друга. «Может, и души у них похожи,— думал Джеордже. — Знаю ли я их, может быть, они хотят чего-то другого? Ясно одно — правда на их стороне, и я должен... я должен прожить долго, чтобы она стала и моей правдой».
Журка вскарабкался на стол, попрыгал, проверяя, выдержит ли, и соскочил на землю.
— Здесь плохо,— сказал он. — Люди тебя не увидят... Пойдем к памятнику.
Джеордже шел за секретарем, по-прежнему взволнованный. «Через две минуты я буду говорить, я должен найти слова, выражающие их правду»,—думал он.
В скверике, окружавшем статую, две женщины и трое мужчин, стоявшие на коленях вокруг убитого, растерянно посмотрели на вновь пришедших и прекратили свои причитания. Мохай вгляделся в посиневшее лицо убитого.
— Это Саламон, самый богатый человек в Зеринде. Фашист,— довольно громко сказал он Арделяну.
Джеордже попытался забраться на пьедестал, но это ему удалось не сразу. Мешала культя. Тогда Журка нагнулся и подсадил его.
— Покороче и попроще,— прошептал он. — Экспроприация, общие интересы румын и венгров. Потом я тоже скажу.
Джеордже чувствовал спиной мощные и удивительно холодные ноги статуи. При каждом движении голова его ударялась о патронташ героини. Он попытался начать, но голос пропал, последовавшее за этим мгновение показалось ему вечностью, и он совсем растерялся. Вытаращенные глаза убитого, казалось, следили за ним снизу, женщины в страхе молчали. Из-за шеренги рабочих смотрел на него с телеги Урсу, за спиной Гэврилэ плакала, прикрыв платком глаза, Мария, неподалеку сгрудились крестьяне в венгерской одежде.
— Товарищи,— начал Джеордже, и голос показался ему чужим. — Все мы воевали... Все пережили страшные трудности, видели кровь и нищету... Нас не оставляла мысль, что так больше не может продоля^аться, что должна начаться другая жизнь...
Площадь вдруг разом загудела, нарастал глухой ропот, кто-то кричал, размахивая кнутом.
— Полчаса назад здесь пролилась кровь. Здесь, на этой площади, дрались брат с братом, не зная за что, а теперь все вы стоите рядом, сдерживая горечь. Румыны и венгры, трудившиеся на одних полях, поднялись друг на друга. Почему?
Толпа волновалась, какой-то крестьянин, крича и кивая соседей, пробился к подножию статуи.
— Не гневайтесь, господин директор, только не одного слова.
Джеордже улыбнулся, и ему вдруг стало весело. Вот оно что, значит — дело не в словах. Он закричал во весь голос, чуть не потеряв равновесия:
— Дорогие товарищи! Имение барона Паппа будет разделено по закону нашего правительства и в соответствии с программой Румынской коммунистической партии!..
Да, теперь слова его дошли до народа... Через мгновение ничего нельзя было разобрать. Площадь кипела, люди что-то кричали, стараясь вплотную подойти к памятнику. И снова лица их показались Джеордже поразительно похожими друг на друга. Он чувствовал огромное облегчение и не думал слезать с пьедестала. Хотелось есть. Эмилия, должно быть, уже узнала о событиях на площади и беспокоилась. Старуха? О ней он старался не думать. В волнах, пробегавших теперь по этому морю голов, не было ничего угрожающего, они спокойно и плавно прокатывал не I» из конца в конец.
Неожиданно Джеордже заметил в толпе Митру. Он неподвижно стоял у края площади, нагруженный подушками и одеждой, рядом с ним возвышался навьюченный вещами Глигор и еще кто-то. Джеордже хотел было спуститься на землю, но не смог. На пьедестал влез Журка.
— Товарищи,— закричал он таким мощным голосом, что у Джеордже зазвенело в ушах.— Земля не была поделена по вине бандита, который занимает до сих пор место коменданта. Долой его! Долой прихвостня барона!
— Долой! — загремела толпа.
— Пойдем выбросим его оттуда!..
— Пошли!..
Джеордже снова оказался в скверике рядом с убитым. К нему быстро подошел Арделяну.
— Кажется, крестьяне из Лунки забрались в некоторые дома и учинили грабеж,— шепотом сообщил он.
Джеордже посмотрел ему прямо в глаза.
— И все-таки с этими людьми мы должны...
— Знаю. С ними!
10
Перед желтым уродливым зданием волостного управления вытянулась тонкая цепочка жандармов с направленными на толпу дулами винтовок, которые подозрительно вздрагивали, словно их дергали за веревочки. Когда к зданию медленно, угрожающе размеренным шагом стала приближаться рабочая колонна, а за ней толпа возбужденно кричавших крестьян, жандармы отошли к стене и встали к ней спиной.
— Долой коменданта-фашиста!
— Долой коменданта-фашиста! Долой!
Рабочие остановились метрах в пяти от здания. Толпа натолкнулась на них сзади, вздрогнула раз-другой и тоже замерла. Колонна по-воешюму четко разделилась на две части, оставив в середине широкий коридор. Несколько молодых людей прошли по нему и попросили крестьян также оставить свободный проход.
— Никтб не должен прикасаться к нему! — крикнул Журка.
Обернувшись к жандармам, он предложил им убраться и пропустить демонстрантов.
— У нас нет приказа,— пролепетал толстый фельдфебель. От страха у него выступил холодный пот, и он беспрерывно шмыгал носом. —- У нас нет приказа. Никто не отдавал нам приказ.
— А это кто? — спросил Джеордже, показав па толпу крестьян.
— Не могу знать! Не знаю,— ответил фельдфебель. В эту секунду распахнулось одно из окон, и в нем
показался плотный, краснолицый полковник Иоиашку при всех орденах и медалях, с револьвером в руке.
— Со мной захотели иметь дело? — закричал он неожиданно тонко и визгливо.
В толпе раздался хохот, который разросся до огромных размеров, хотя задние и не знали, над чем смеются.
— Господин полковник,— заявил Журка,—- примите к сведению, что вы больше не волостной комендант. Любое сопротивление может привести к неприятным для вас последствиям.
— Стреляйте! — крикнул Ионашку жандармам, но те только щелкнули затворами карабинов и опустили их к ноге.
Фельдфебель тяжело переминался с ноги на ногу и дергал белые шнурки, украшавшие его грудь.
—- Слушай мою команду! — наконец решился он. — Смирно! Налево! В направлении жандармского поста шагом марш! Отставить! Бегом марш!
Жандармы мгновенно исчезли за углом здания. Наступила такая тишина, словно люди прислушивались к отзвуку их шагов. Ионашку, растерявшись, застыл в окне, потом с шумом захлопнул его.
— Пойду выгоню его оттуда,— сказал Арделяну. — Пошли со мной,— обратился он к группе молодых рабочих, которые, смеясь, двинулись за ним.
Джеордже решил к ним присоединиться. С Ионашку его три года назад познакомил директор школы из Тыр-нэуци. Джеордже даже не мог бы объяснить, почему ему захотелось пойти вместе с Арделяну, но он испытывал почти детское любопытство ко всему, что происходило сейчас. Жалко было пропустить и это событие.
Во дворе управления находилось несколько человек, среди них почтальон и барабанщик — высокий, очень смуглый крестьянин, опиравшийся на железные вилы„ Приветствуя вошедших, он снял шляпу. Арделяну в сопровождении остальных быстро взбежал по ступеням, прошел сначала в одну комнату, в которой царил большой беспорядок, затем в другую, выбежал в коридор, откуда несло мочой и сыростью, и, наконец, остановился перед дверями кабинета волостного коменданта. Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
Ионашку сидел согнувшись за письменным столом и, казалось, был погружен в чтение какой-то бумаги. Он с удивлением посмотрел па вошедших, словно спрашивая, что они хотят. Но, встретившись глазами с Джеордже, потерял самообладание и вскочил из-за стола.
— Я уже слышал о тебе, сволочь... Мне рассказывали честные люди. Надо было арестовать тебя...
Арделяну вытащил из кармана огромные, величиной с луковицу часы.
— В вашем распоряжении еще три минуты, две мы затратили па то, чтобы добраться сюда. Прошу вас немедленно убираться,— сказал он спокойно.
— Хорошо!
Полковник встал, одернул мундир, поправил ремни и, ни на кого не глядя, направился к дверям. Однако когда он вышел на улицу и увидел открывшийся перед ним живой коридор, то с испугом обернулся к Джеордже, — Ради бога... но... это...
— Прошу не волноваться,— успокоил его тот. — Я провожу вас.
Полковник испуганно озирался по сторонам, и Джеордже было приятно видеть его страх и замешательство — все это было так ново, неповторимо и главное — справедливо. Толпа зашумела, и тотчас же несколько рабочих окружили полковника, приняв его под свою охрану.
— Это начало власти трудящихся! — услышали все спокойный голос Журки.
Когда группа приближалась к краю толпы, Джеордже увидел Митру. Он смотрел неестественно вытаращенными глазами на их группу, на бледного как мел полковника, то и дело бросавшего испуганные взоры назад, чтобы убедиться, что никто не покушается на его жизнь. Даже шпоры Ионашку дребезжали как-то испуганно и жалобно. Джеордже вплотную подошел к Митру и как следует встряхнул его. Тот словно проснулся, посмотрел на директора и выдержал его взгляд, будто говоря: «Знаю, что ты думаешь, но теперь мне все равно».
Митру был похож на перегруженную вешалку, но не это вывело Джеордже из себя, а его пустой и тупой взгляд. Джеордже рванул к себе Митру изо всех сил, потащил сквозь шеренгу людей, прижал к стене и отвесил звонкую пощечину. Митру качнулся, мышцы его напряглись.
— Это не мое,— сказал он тихо, дохнув на Джеордже цуйкой.
— А чье же? Чье, Митру? Что ты наделал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64