Эмилия обрисовала ему Кордиша во всей его неприглядной подлости. Старший брат Кордиша — стрелочник Кула — продал два югэра земли, чтобы дать ему возможность стать «просветителем» в родном селе. Односельчане любили Петре за то, что он пьянствовал вместе с ними, пока не сваливался под стол, подтверждая этим, что господа сделаны из того же теста. Кордиш женился на дочери кулака Марку Сими, прожив с ней до этого тайком чуть не три года. В день свадьбы он заставил жену сжечь среди улицы крестьянскую одежду, чтобы знала, что она за человек. Причиной всех несчастий Кордиша было его страстное желание стать директором школы в Лунке, переехать в большой каменный дом, где она помещалась, и остаться там навсегда. Он смертельно ненавидел Джеордже, поносил его, где только мог, донимал инспекторский отдел жалобами и,доносами, провоцировал расследования, которые кончались обычно лишь тем, что его же переводили в самые заброшенные деревушки уезда. Через несколько месяцев Кордиш возвращался обратно грязный, оборванный и со слезами на глазах молил Джеордже помочь ему вернуться в Лунку. Он был олицетворением и апологетом невежества, считая при этом, что пятнадцатилетняя практика сделала из него второго Песталоцци. Со дня получения диплома Кордиш ничего не читал, кроме «Альманаха православного христианина». Вспыльчивый и нетерпимый, он жестоко избивал детей, а когда к нему для объяснений приходил отец ребенка, Цетре шел с ним в корчму и угощал палинкой.
— Экий ты, право! Уж не решил ли ты вырастить из пего хилого барчука? Тебя, что ли, не бил батька?
— Так-то так... но ребенок говорит, что не пойдет больше в школу.
— А ты не можешь выдернуть из ограды кол, чтобы размять ему кости?
Кроме всего прочего, Кордиш считал себя крупным музыкантом, несмотря на полное отсутствие слуха и неприятный, гнусавый, из-за полипов в носу, голос.
И все же Суслэнеску решил поближе сойтись с ним, якобы из «любопытства и желания понять его», а на самом деле из-за физического страха, который внушал ему Кордиш.
Однажды утром он пришел в учительскую и попросил Кордиша разрешить ему присутствовать на одном из его уроков, поделиться с ним опытом. Кордиш удивленно посмотрел на него и что-то буркнул в ответ. Когда они вышли из учительской, он вдруг остановился, злобно посмотрел на Суслэнеску и резко спросил:
— Что вам понадобилось здесь, в нашем селе? Суслэнеску похолодел, смешался, потом покраснел до
корней волос и решил сказать правду:
— Я бежал сюда, потому что... меня преследуют коммунисты... Господин Кордиш, я понимаю вашу настороженность и даже подозрения. — Голос Суслэнеску стал умоляющим. — Мы переживаем такие тяжелые, такие сложные времена, и нам, румынам, следовало бы... по меньшей мере помогать друг другу.
— Как? Так вы не жид?.. — удивленно воскликнул Кордиш.
— Что вы... Что вы... Я румын. Чистокровный. Из старого боярского рода, о котором упоминалось даже в хрониках.
— Выходит, боярин, — засмеялся учитель с легким оттенком уважения.— Почему же вы раньше не сказали? А Теодореску знает? — снова насупился он.
— Нет, — решительно заявил Суслэнеску. — Нет...
— Так вот, значит, как? Что же вы молчали? Пошли в класс. Мы, сельские учителя, тоже не лыком шиты. Увидите... Через часик пойдем выпьем палинки. Что же вы молчали? Я расскажу вам, в доме кого вы живете, — с таинственным видом продолжал он. — Смотрите, кабы не пронюхал, он способен... Вот оно как!.. Значит, прячетесь? Всякие чужаки нас теперь душат, будь они трижды прокляты. Ну, зайдем.
— Встать. Смирно! — завопил он, переступая порог класса. — Что с тобой, Аннуца Бирэу? Почему чешешься? Грязью обросла? Садитесь все. А ты, Глигор, сходи за стулом для господина учителя. Марш!
После того как Суслэнеску уселся, Кордиш стал расхаживать между партами.
— Михай Ференц!—пронзительно и резко выкрикнул он вдруг.
— Здесь! — бодро вскочил один из мальчиков.
— Отвечай прямо — знаешь или не знаешь урок? Не будем терять дорогого времени.
— Знаю, — робко пролепетал мальчуган, чувствуя, что учитель в плохом настроении.
— Тогда говори, почему молчишь? Или хочешь, чтобы я тебя попросил?
— А что... говорить, господин учитель? — Отвечай по истории! Сегодня мы начнем с истории.
— Дмитрий Кантемир был господарем Молдовы, он был очень мудрый и еще ребенком мечтал освободить страну от турецкого ига. Он подружился для этого с русским царем, но турки побили их под Стэнилештью, а его величество Кантемир бежал к русским...
— Хватит! — улыбнулся Кордиш, довольный, что ученик сумел ответить. И тут же нахмурился. — Молодец Кантемир, что не стал ждать, пока на кол посадят. Садись! Флоаря Трифон. Говори дальше.
— Нам задано про греков, — сказала девочка и вдруг вся покраснела, словно ее заставили сказать неприличное слово.
Кордиш склонился к Суслэнеску.
— Нам пришлось соединить четвертый и пятый классы, из-за недостатка помещения, зато директор с супругой расположились как помещики. Эх, знали бы вы... сколько у меня на сердце... а молчу, потому что человек деликатный, не хочу лезть в драку на виду у всех, чтобы эти остолопы смеялись над нами.
— ...и греки устраивали игры и бега несколько раз в год, а тому, кто побеждал, оказывали большие почести, разбивали перед ним ворота города и надевали ему на голову венок из листьев.
— Конечно, не на зад, — вмешался Кордиш. — Мелете, мелете, как испорченные мельницы, а не думаете. «Надевали на голову»... Куда же еще?
— А как же еще сказать, господин учитель? — стояла на своем девочка.
— Как? Венок из листьев! На лоб, телка! Садись!.. Теперь я буду диктовать! Достаньте тетради! Тихо. Готовы? Все пишут. Раз, два, три. «Не хочет косой косить косой, говорит, что коса коса». Попробуйте только что-нибудь напутать! Дальше пишите: «Вам не мячом играть, а мечом махать... Ворота вора вымазали варом... Среди роз шиповник рос... Пиши не спеши...»
Примеры такого рода в изобилии можно было обнаружить на последних страницах «Альманаха православного христианина». Дети написали и в страхе ждали, что будет дальше. Обычно Кордиш заставлял писать эти фразы на доске самых слабых, и, заранее уверенный в их провале, приказывал Зинкэ Пуцу, очень способному цыганенку, бить учеников прутьями по ладоням.
— Что, не нравится, когда тебя бьет цыганенок? Учись! Цыган, а умнее вас всех! Дай ему, Зинкэ, дай еще!
Кордиш как раз собирался показать Суслэнеску, как он умеет развивать дух соревнования у детей, когда дверь бесшумно отворилась и на пороге появился Джеордже. Ученики встали, зашаркав ногами, и гнусаво протянули:
— Добрый день!
Джеордже улыбнулся, встретившись глазами с Суслэнеску, и молча прошел в глубину класса, где стояла свободная парта, махнув Кордишу рукой, чтобы тот продолжал. Впервые после возвращения он почувствовал сегодня потребность зайти в класс. Как сквозь туман до него доносились звонкие голоса учеников. Солнечные лучи врывались в окна и золотистыми бликами перебегали по партам и стенам. Один из мальчиков, высунув от усердия язык, старался накрыть ладонью солнечного зайчика, но тот не давался, прорываясь между пальцами. Возмущенный молчанием Джеордже, который, по правилам вежливости, должен был бы прервать урок и поговорить с учителями, Кордиш решил отплатить ему за это.
— Георге Трифан! Вставай! Заснул, что ли? А ну, отвечай. Если кто-нибудь явится к тебе и скажет: «Георге, я дам тебе целый воз денег, если покажешь дорогу на Бухарест, я хочу пробраться туда, чтобы убить его величество короля румын Михая Первого»? Как ты тогда поступишь? Отвечай быстро, не раздумывай. Покажи, какой ты смышленый.
Смущенный необычным вопросом, мальчик растерянно таращил глаза, решив, что учитель хочет знать лишь одно — сколько денег потребует он, Георге, с просителя.
— Говори, или я отделаю тебя так, что твои бараньи глаза выскочат из головы! — заорал Кордиш, взбешенный его замешательством.
— Я... я покажу дорогу без денег... кому угодно, если знаю ее...
— Садись, к черту! Только напрасно мучаюсь с вами. Волы и кобылы! Марш по домам! Долой с глаз моих, меня тошнит от вашего вида.
Дети поспешно убрались в полном молчании, боясь, как бы Кордиш снова не рассвирепел и не надавал им пощечин. Когда класс опустел, смущенный Кордиш принялся сворачивать цигарку, избегая смотреть в сторону Джеордже и Суслэнеску. Он услышал, как последний отодвинул стул и направился к двери.
— Попрошу вас задержаться, — приковал его к порогу сухой голос Джеордже.
«Ага, начинается, — подумал Кордиш. — Не понравилось, что я заговорил о короле!..»
Повернувшись к Джеордже, он постарался придать своему землистому лицу невинное выражение.
— Вот что, Петре, — сказал. Теодореску, приближаясь к нему из глубины класса. — Ты не раз приходил ко мне — может, припомнишь — и со слезами умолял вернуть тебя в Лунку...
— Ну и что же?
Джеордже широко улыбнулся и нагнулся к сигарете Кордиша, чтобы прикурить.
— Если не изменишься, я тебя выгоню. Понял? Выброшу вон из этой школы!
Спокойная улыбка Джеордже и его тон показались Кордишу крайне оскорбительными, и он растерялся. Он привык нападать первым, брать голосом, а как только начинал остывать, сразу же трусливо отступал, ругая все на свете.
— То есть как? — пролепетал он. — Что тебе не понравилось?
— Сам прекрасно понимаешь. Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле... — продолжал Джеордже и сделал движение, словно хотел похлопать Кордиша по плечу. — Для твоей же пользы советую тебе измениться. Попытайся стать человеком. Это будет полезно и тебе и другим.
Кордиш ничего не понял, но ясно различил в голосе Джеордже презрение и оскорбительное сочувствие.
— Так ты говоришь, что я должен измениться? — хрипло закричал он. — Может быть, стать коммунистом?
— Нет... человеком...
— А я кто такой? Осел? А? Вот вам, пожалуйста, — обернулся он к Суслэнеску, — он выставляет меня ослом и идиотом перед школьниками и посторонними людьми! Меня, который... Ты, гадина, думаешь, все село не знает, что ты принес нам «оттуда»? Подожди, подстерегут тебя вечером мои люди, оторвут и вторую руку! Калека! Безрукий! Большевик! — крикнул он, задыхаясь от ярости, и выбежал из класса.
После его ухода в классе стало тихо и пусто. Джеордже все еще усмехался. Суслэнеску осторожно подошел к нему.
— Как он противен,— грустно прошептал он, удрученный скандалом.
— Вы думаете? —- с любопытством посмотрел на него Джеордже. — Возможно. Хотя здесь вопрос более глубокий и сложный. Это застарелая болезнь. Вы ошибаетесь, если думаете, что он один виноват. Кордиш — это лишь маленький винтик целой социальной системы. Всего лишь отдельный член целого большого тела.
Суслэнеску вздохнул, сам не зная отчего. По правде говоря, все это совсем его не интересовало, и он знал, что Джеордже ответит ему в случае спора: общество несовершенно, его надо изменить. Неужели он в самом деле верит в это? Это слишком просто — взять да и изменить общество. Но как? Какими средствами? И в конце концов, ради чего? Ради какой-то неопределенности? Мечты., Стоит ли стараться? И вместе с тем сколько раз человечество обличалось кровью ради этих утопий!
— Выйдем во двор. Я хочу посмотреть ульи, — предложил Джеордже.
Обширный двор был теперь пуст. Дети ушли. В воздухе, казалось, еще звучал их веселый гомон. Большой пришкольный двор зарос высокими мясистыми сорняками. Неухоженные деревья кишели белыми бабочками, а ниже, среди бесчисленных ракит, поблескивала недобрым зеленым глазом протока.
Суслэнеску со всей остротой почувствовал вдруг, как чуждо ему это окружение, и тоска по прежним спокойным временам — хорошим или плохим — пронизала его. Теодореску, с сигаретой во рту, приподнял крышку одного из ульев и смотрел на сердито жужжавших пчел.
«Что это за человек? — снова подумал Суслэнеску. —> Он не из таких людей, характер которых стесался от однообразных занятий. Простой и упрямый человек, скучный и обыденный, от такого ничего не возьмешь и ничем не поделишься».
Ему казалось глупым стоять вот так и следить, как Джеордже осматривает ульи, и он вздрогнул, когда тот, опустив на место крышку, неожиданно спросил:
— В конце концов, зачем вы приехали сюда? Вопрос смутил, но не обидел Суслэнеску.
— Если у вас есть немного терпения, я расскажу вам все.
Суслэнеску глубоко вздохнул и раскрыл было рот, но Джеордже взял его за локоть, повел вниз к протоке и почти насильно усадил на пыльную, буйно разросшуюся траву. Суслэнеску начал рассказывать о своей жизни, но, по мере того как говорил, пыл его остывал, все становилось безразличным. В самом деле, что он совершил? Написал несколько статеек для Выслана, мучительно страдал, замечая все более явные признаки разрушения своего мира, и, наконец, самое главное —- преувеличил свою ответственность и впал в чрезмерный страх. В действительности же ни коммунисты, ни фашисты, ни царанисты ни в чем его не могут упрекнуть. Успокоительный, но ложный вывод, решил Суслэнеску, продолжая этот двойственный диалог и стремясь как можно скорей освободиться от груза собственной жизни, о которой он с отвращением рассказывал Джеордже.
— Честно говоря, я убежал, как уже говорил вам, от самого себя. Я объясню. Назревают крупные столкновения, всем это ясно. Теперь не важно, кто прав, кто виноват, это выяснится, когда мы будем уже давно в могиле или, в лучшем случае, дряхлыми старцами... Борьба, свержения, насилия, особенно насилия! Вне зависимости от социального детерминизма марксистов, жизнь человека зависит от значительно более простых фактов и событий. Например, какая-нибудь несправедливость или подлость, совершенная одним из лагерей, может бросить тебя в другой лагерь, не менее подлый и низкий. Не знаю, понятно ли я изъясняюсь. Вообще я люблю слушать самого себя и поэтому перескакиваю с одного на другое. К себе я отношусь с жалостью и пренебрежением. Но при всем этом я обязан беречь себя и стремиться отдать свои силы и знания настоящему делу. Я приехал сюда, боясь ошибиться, сделать ставку на
карту, — искренне признался Суслэнеску. Он снял очки и долго протирал их полой поношенного пиджака.
Теперь мир предстал перед ним в другом — туманном виде, краски смешались, и окружающее словно ото- двинулось назад.
— Все это значительно проще, — неуверенно возразил Джеордже.
— Все это так, как представляется мне, — поправил Суслэнеску, ощущая странное удовольствие созерцать все в каком-то тумане.— Вы верите в революцию?— продолжал он с неожиданной смелостью. — Не надо отрицать,— предупредил он, хотя Джеордже продолжал молчать. — Это величественно. Но неужели вы думаете, что, сменив правительство и осуществив несколько реформ, вы сможете жить счастливо?
Джеордже обернулся, в глазах его вдруг сверкнула беспричинная злоба.
— Но речь идет не обо мне! И не о замене каких-нибудь «форм» другими. Речь идет о высвобождении человеческой энергии, которая растрачивается впустую, о разрушении отношений, которые держат ее в узде!
«Дидактично и наивно», — подумал Суслэнеску, но не стал прерывать Джеордже.
— Что мы сделали для этого народа... вы, я, другие? Ни черта! «Мы выполняли свой долг!» Идиотство! То же самое делали и они — министры, король, полиция, — все выполняли свой долг... И вот мы оказались на войне — ненужной и бессмысленной... где снова «выполняли свой долг». О единственном настоящем долге мы забыли: думать. Вместо этого — безделие, страх, все что хотите! Вы говорили о столкновениях... Да, они неизбежны. Они даже начались! Между теми, кто не понимает действительности и хочет по-прежнему «выполнять долг», и другими — их много, они пробудились или пробуждаются и хотят быть свободными!
«Аминь», — иронически подумал Суслэнеску.
— А что вы понимаете под словом «свобода»? — спросил он, стараясь не улыбаться.
Он был уверен в ответе Теодореску.
— Прежде всего сознательность и правду. Это написал на своем знамени коммунизм, и он победит. Правильное понимание мира. Конец предрассудкам, лжи, фальшивым отношениям между людьми.
— Дай-то бог, — слащаво протянул Суслэнеску. — В таком случае я и жизнь отдал бы за коммунизм. Это означало бы рай на земле.
Джеордже строго посмотрел на Суслэнеску. Ему вдруг показалось, что тот смеется над ним.
— Джеордже! — послышался голос Эмилии. — Иди сюда. Тебя ищет Митру Моц... Иди скорей! И не задерживайся с ним, обед уже готов.
Джеордже быстро встал, чтобы прекратить этот взволновавший его разговор. Суслэнеску говорил хорошо, но думал плохо, путано и бесполезно. При виде хмурого лица мужа у Эмилии сжалось сердце. Она выбежала из кухни, и подставила лицо яркому солнцу, чтобы хоть на мгновение увидеть Джеордже, услышать от него что-нибудь приятное. Но он встретил ее по-прежнему отчужденно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64