Потом тёмная и плотная масса выделилась на краснова
том небе. Огоньки походили на маленькие звёздочки, поднимавшиеся и спуск
авшиеся на горизонте, и все над чёрными низкими облаками. Минуту спустя з
ападный ветерок донёс до леди Годы гармоничное пение и удержал в её ушах
нежные высокие ноты молодых голосов, опиравшиеся на богатом басе мужски
х голосов.
Леди Года взволновалась и, задержав дыхание, слегка вздрогнула. Она так с
хватилась за розовый куст, наводившийся вблизи неё, что иглы проникли чр
ез мягкий зелёный суконный наручник и укололи её до крови, хотя она ничег
о не почувствовала. Смерть носилась в воздухе, смерть была в движущихся о
гоньках, смерть в минорных рыданиях хора монахов. В первый момент, плохо с
ознавая, леди Года подумала, что несут сэра Арнольда, убитого в сражении е
ё собственным мужем или сыном. Это ей несли Арнольда, подумала она, к ней, к
оторая его любила, чтобы она омыла его раны своими слезами и осушила его в
лажный лик своими прекрасными волосами. С широко раскрытыми глазами и мо
лчаливая, пока приближалась процессия, она двинулась ей навстречу вдоль
рва к подъёмному мосту. Она ещё не понимала, но ни одно движение людей, ни о
дно колебание света, ни одна нота заупокойного пения не ускользнули от е
ё ослабевших чувств.
Вдруг она заметила, что впереди гроба шёл Жильберт с обнажённой головой,
наполовину завёрнутый в чёрный плащ, который волочился по траве. Когда о
на обогнула последний бастион, прежде чем достичь подъёмного моста, погр
ебальное шествие подвигалось по внешнему берегу рва; и между ней и проце
ссией было только водяное пространство, отражавшее пламя восковых свеч
ей, тёмные капюшоны монахов и белые стихари певчих детей. Они подвигалис
ь медленно, и леди Года, как бы во сне, следовала за ними тихими шагами по др
угой стороне, поражённая, опасавшаяся и дрожавшая. Она то испытывала стр
анное чувство освобождения, то сдерживала рыдание, наполовину нервное, н
аполовину искусственное, сжимавшее ей горло при мысли о покойнике, наход
ившемся столь близко от неё.
Она жила с ним и разыгрывала долгую комедию любви, ненавидя его в сердце, о
на улыбалась ему глазами двойственности и лжи: теперь же она была свобод
на выбирать и любить, Ц свободна сделаться женой сэра Арнольда. Однако, о
на все-таки жила с покойным, и в далёком прошедшем леди Года отыскала мале
нькие просветы счастливой нежности, наполовину действительные, наполо
вину разыгранные, но никогда не забываемые, на которых она научилась ост
анавливать свои мысли с нежностью и печалью. Она любила покойника в перв
ые дни их брака, насколько её холодная натура, ещё не проснувшаяся, была сп
особна любить, если не лично ради него, то, по крайней мере, из-за тщеславны
х надежд, построенных на его имени. Тайно она ненавидела его; она не питала
бы к нему столь искренней ненависти, если бы в её сердце не было зёрна люб
ви, чтобы так страшно ожесточиться против него. Она не могла бы решиться з
аставить свои глаза улыбаться так нежно если бы когда-то она не улыбалас
ь, чтобы нравиться ему. Таким образом, когда принесли мёртвого к дверям ег
о дома, его жена имела ещё в запасе несколько крошек воспоминания, чтобы в
ыказать хоть тень огорчения.
Она вошла, следуя чрез подземный выход, в маленькую, круглую башню, помеща
вшуюся около ворот. Леди Года знала, что если бы она вышла из-за опускной р
ешётки, то погребальное шествие было бы как раз на другой стороне моста. Ш
ирина маленькой сводчатой комнаты нижнего этажа башни была только в чет
ыре шага. В ней было почти темно, и леди Года остановилась в ней на минуту, п
режде чем выйти навстречу погребальному шествию. Стоя в темноте, она изо
всей силы прижимала к глазам свои руки в перчатках, как бы для того, чтобы
собраться с мыслями.
Затем она снова опустила их, посмотрела в темноту и почти засмеялась; что-
то в глубине её сердца душило её, как бы большая радость. Почти тотчас же о
на сделалась спокойна и ещё раз прижала к глазам свои руки в перчатках, но
уже нежнее, как бы приготовляя их к тому, что они вскоре увидят.
Она открыла маленькую дверь и очутилась среди испуганной и возбуждённо
й толпы мужчин и слуг, в то время, как последняя нота похоронного пения про
звучала под глубокими сводами. В это время воздух пересёк другой звук… з
вонкий лай большого дога, находившегося во дворе, на цепи, от восхода до за
ката солнца; лай перешёл в визг, визг в вой, в зловещий вой, раздражавший уш
и. Прежде, чем он затих, одна из саксонских рабынь громко вскрикнула, за не
й повторила другая, затем другая и ещё другая, подобно погребальному пен
ию. Все камни тёмного замка, казалось, имели голос, и каждый из этих голосо
в оплакивал своего господина. Многие женщины падали на колени, а равно и м
ужчины, тогда как другие, подняв свои капюшоны, стояли, прислонившись в то
лстой стене, склонив голову и скрестив руки.
Медленно и торжественно внесли гроб под средний свод и поставили там. То
гда Жильберт Вард, подняв голову, очутился лицом к лицу с матерью, но он по
сторонился, чтобы она могла видеть своего мужа. Монахи и дети хора тоже ра
сступились со своими восковыми свечами, которые бросали колеблющийся с
вет сквозь тёмные сумерки. Лицо Жильберта было строго и бледно. Леди Года
тоже была бледна, и её сердце билось, так как ей предстояло разыграть посл
едний акт своей супружеской жизни перед толпой слуг, внимательно наблюд
авших за ней. В продолжение момента она раздумала про себя, колеблясь: вск
рикнуть или упасть в обморок в честь умершего мужа.
Затем с инстинктом природной, безукоризненной актрисы, её глаза с безумн
ым видом переходили с сына на прямую, длинную массу, скрытую под покровом.
Она поднесла руку ко лбу, откинула свои золотистые волосы назад наполови
ну безумным, наполовину помрачённым шестом, сделала два шага, как бы шата
ясь, и упала на труп с громкими криками и рыданиями. Затем она более не дви
галась.
Жильберт приблизился к гробу и схватил руку, одетую в перчатку, которой е
го мать закрыла своё лицо, которая неподвижно упала. Он приподнял чёрный
суконный покров и как можно более откинул его, не тревожа распростёртой
вдовы. Владелец Стока лежал в кольчуге, так как он пал в минуту сражения, с
о своим стальным шлемом и тонким забралом кольчуги, надвинутым на его ли
цо и подбородок. Чёрные шелковистые волосы, лежавшие вокруг лица мертвец
а, имели страшно живой вид. Но на глазах и лбу, под шлемом, была надета чёрна
я повязка; на его груди большие руки, закрытые кольчугой, сжимали шпагу с к
рестообразной рукояткой. С обнажённой головой и без оружия Жильберт соз
ерцал с минуту лицо отца, затем вдруг подняв глаза, он обратился к толпе, т
еснившейся под сводами со следующими словами:
Ц Люди Стока, вот тело сэра Раймунда Варда, вашего господина и моего отца
. Он пал в сражении перед Фарингдонским замком. Вот третий день, как он уби
т, но дорога была долгая, и нам не позволили пройти без препятствий. Замок
был построен лишь наполовину, и мы расположились вокруг него лагерем с г
рафом Глостером, когда внезапно явился король с большой армией. Они неож
иданно бросились на нас рано утром, когда мы только что отправлялись к ме
ссе, и большая часть из нас была лишь отчасти вооружена или совсем не воор
ужена, так что мы сражались, как могли. Многие из нас были убиты, но немало п
ало от нашей руки. И я со шлемом на голове и с кирасой, на половину застёгну
той на моем теле, и с голыми руками сражался с одним французом, вполне воор
ужённым, который меня очень теснил. Но я ударил его в шею, так что он пошатн
улся и упал на колено. В этот самый момент я увидел нечто ужасное, в двадца
ти шагах предо мной встретились лицом к лицу сэр Арнольд и мой отец. Внеза
пно и без предупреждений их шпаги поднялись для удара. Когда уже мой отец
узнал своего друга, он опустил шпагу, улыбаясь, и хотел удалиться, чтобы ср
ажаться с другим. Но сэр Арнольд тоже улыбнулся и не опустил своей руки. Он
ударил отца остриём, когда тот не принял предосторожностей, и одним удар
ом изменнически вонзил лезвие сквозь забрало. Вот как мой отец, а ваш госп
один, пал мёртвым, без исповеди, от руки друга, и пусть проклятие человека
и осуждение всемогущего Бога падёт на голову убийцы теперь и потом, когд
а я убью его. В момент, когда я на него бросился, француз, бывший только в обм
ороке, поднялся на ноги и поспешил снова со мной сражаться. Таким образом,
в момент, когда ему не хватало дыхания и свет угас в его глазах, сэр Арноль
д удалился с поля сражения и был потерян для нас. Тогда мы сделали перемир
ие, чтобы похоронить наших мертвецов или унести их.
Когда Жильберт говорил, было полное безмолвие, длившееся много минут и п
рерываемое лишь беспрестанными рыданиями леди Годы, пришедшей в себя. Вн
утри двора и вне его, на мосту, небо сделалось багровое, затем тёмное и пас
мурное, так как солнце исчезло уже давно. Пламя восковых свечей, поднимая
сь, опускаясь и колеблясь от вечернего ветра, становилось сильнее и желт
ее под сводами.
Монахи в тёмном одеянии строго смотрели вокруг себя, ожидая приглашения
войти в часовню. Это были люди всевозможных лет, розовые и бледные, худые и
толстые, темноволосые и белокурые, все они имели на лицах нечто, отличавш
ее людей церкви во все века.
Жильберт стоял молча между ними и мёртвым рыцарем, поникнув головой, с оп
ущенными глазами, бледным лицом и с сжатыми губами. Он глядел на прекрасн
ые волосы своей матери и на её сжатые руки, прислушиваясь к её затруднённ
ому дыханию, беспрестанно прерываемому тяжёлыми рыданиями. Внезапно сн
ова послышался ужасный, звонкий лай собаки, и в то же время громкий, дрожащ
ий голос раздался со двора чрез глубокие своды.
Ц Сожжём убийцу! В Стортфорд и сожжём его!
Жильберт поднял глаза и посмотрел сквозь мглу, отыскивая, кто говорил. Он
не видел, что при этих словах его мать задрожала, откинулась телом, оперши
сь рукой и устремив глаза по тому же направлению, как и сын. Но прежде, чем Ж
ильберт мог ответить, крик был повторён сотней голосов.
Ц Сожжём изменника! Сожжём убийцу! В Стортфорд! Хворосту и смолы!
Слова следовали, то громкие и ясные, то тихие и хриплые, одни за другими, ка
к некое рычание. Тут и там среди этих грубых людей заблестели в темноте гл
аза, как у собак.
Тогда среди сумятицы раздался звук отодвигаемых засовов и скрип дверны
х петель: это конюхи отворяли двери конюшен, чтобы вывести лошадей и осед
лать для экспедиции. Один просил огня, другой предупреждал остерегаться
ударов копыт его лошади. Леди Года поднялась, протянув руки к сыну с умоля
ющим видом, инстинктивно повернувшись к нему в первый раз, как к главе дом
а. Она также ему говорила, но он ничего не видел и не слышал, так как в глубин
е его сердца возник новый ужас, в сравнении с которым все случившееся ран
ьше было ничто. Он подумал о Беатрисе.
Ц Остановитесь! Ц воскликнул он. Ц Чтобы никто не двигался! Никто не вы
йдет отсюда, кто хочет сжечь Стортфорд! Сэр Арнольд Курбойль Ц подданны
й короля, а в Англии царствует король, так что, если мы сожжём Стортфорд се
годня вечером, они сожгут завтра же замок Сток, вместе с моей матерью. Межд
у Арнольдом Курбойлем и мной Ц смерть; завтра я отправлюсь его искать и у
бью в честном бою, чтобы не было ни экспедиции, ни грабежа, ни пожара. Не буд
ем действовать, как действовали бы французские разбойники Стефана, или к
расноволосые шотландцы короля Давида. Подымите гроб, а вы, Ц сказал он, о
борачиваясь к монахам и певчим, Ц продолжайте своё пение, чтобы мы могли
поставить в часовню тело моего отца и спеть молитвы за упокой его Души.
Леди Года сначала прижала свою левую руку к сердцу, как бы испытывая опас
ение и страдание, но пока Жильберт говорил, она опустила её, и её лице сдел
алось спокойно, прежде чем она вспомнила, что оно должно быть печально. До
этого дня в её глазах сын был ребёнком, подчинённым отцу, ей и старому капе
ллану замка, научившему его тому немногому, что он знал. Теперь он достиг в
озмужалости и был силён; более того: он был хозяином в доме отца, и по одном
у его слову воины и вилланы отправились бы моментально убивать любимого
ею человека и сжигать и грабить все принадлежавшее ему. Она была ему благ
одарна, что он не произнёс этого слова, и если Жильберт имел намерение вст
ретить Курбойля в поединке, то она не опасалась за любовника, самого ловк
ого бойца на шпагах в Эссекском и Гартфордском графствах. Она считала се
бя одинаково обеспеченной и относительно его репутации честного рыцар
я, который не пожелает убить противника, на половину моложе его.
В то время, как она думала обо всем этом, монахи снова начали похоронное пе
ние, на дворе прекратилась суматоха, конюхи подняли гроб, и погребальное
шествие медленно направилось по широкому двору к больший двери часовни.

Час спустя тело сэра Раймунда было поставлено перед алтарём, на котором
горели многочисленные восковые свечи. На самой низшей ступени, сложив ру
ки и подняв глаза к небу, стоял на коленях один Жильберт. Он снял длинную ш
пагу с груди покойника, поставил её стоймя, обнажённой против алтаря, кра
я лезвия были зазубрены, и тёмные пятна крови, оставшиеся на ней, служили в
оспоминанием последней кровавой работы её владельца.
В простоте веры того кровавого века, Жильберт Вард перед алтарём Бога, бо
жественным телом Христа и перед чтимым им трупом его отца клялся всем до
рогим для него и его домашних, что прежде чем лезвие будет снова вычищено,
оно почернеет от крови убийцы его отца.
В то время как он стоял там на коленях, его мать, уж одетая вся в чёрное, вошл
а в часовню и медленно стала приближаться к ступеням алтаря. Она намерев
алась опуститься на колени возле сына, но, когда её разделяли от него толь
ко три шага, ужасный страх её собственной лжи снизошёл в её сердце; она упа
ла на колени посреди часовни.

III

Рано утром Жильберт ехал верхом по дороге к Ширингскому аббатству Старт
фордского замка. На нем был кафтан, штаны и коричневые кожаные сапоги. С бо
ку у него висела шпага отца, так как он не имел намерения убить своего враг
а, но драться с ним на смерть в честном равном бою. Жильберт предполагал, ч
то сэр Арнольд должен был возвратиться из Фарингдона, если бы он встрети
л его прогуливающимся по своим владениям, то в это майское утро он, не подо
зревая ничего, был бы без кольчуги. Если они не встретятся, то Жильберт дое
дет до дверей замка, спросит барона и вежливо предложит ему отправиться
вместе в лес. Жильберт надеялся, что могло случиться и так: вступив под сво
ды ворот, он, может быть, увидит на минуту Беатрису.
По дороге он никого не встретил. В долине же перед замком с полдюжины сакс
онских конюхов в открытых грубых и коротких кафтанах учили нескольких б
ольших нормандских лошадей Курбойля. Они сказали Жильберту, что барон до
ма. Переехав подъёмный мост, Жильберт остановился, прежде чем войти в вор
ота, и громко позвал привратника. В тот момент вместо него на дворе появил
ся сам сэр Арнольд. Он пришёл, чтобы дать группе громадных дворовых собак
сырой кровяной говядины, лежавшей в деревянной чашке, принесённой мален
ьким босым конюхом, с густыми, почти бесцветными волосами и с круглым кра
сным лицом. Жильберт снова позвал; рыцарь тотчас обернулся и приблизился
к юноше, отталкивая громадных собак, бросившихся к нему играя и пробовав
ших заставить его отодвинуться.
Сэр Арнольд был спокоен. Он улыбался и был, как всегда, старательно одет. О
н приблизился со сложной улыбкой, в которой гостеприимство смешивалось
ловко с интересом и симпатией, Жильберт, который тоже был настоящим норм
андцем по инстинкту и по мысли, как ни один из получивших земли от завоева
теля, со своей стороны сделал все, чтобы остаться спокойным и учтивым. Он с
ошёл с лошади и сказал, что желает говорить с сэром Арнольдом по важному и
секретному делу. Утро было прекрасное, и он предложил ему отправиться на
прогулку в лес. Сэр Арнольд выказал лишь лёгкое удивление и поспешно сог
ласился. Жильберт, не отступая от своего плана, заметил, что у рыцаря нет п
ри себе шпаги.
Ц Было бы хорошо, если бы вы взяли вашу шпагу, сэр Арнольд, Ц сказал он не
сколько загадочным тоном. Ц Никто не защищён от воров больших дорог в эт
о время.
Рыцарь встретил глаза Жильберта, и оба молча смотрели пристально друг на
друга в продолжение момента. Затем Курбойль послал конюха за шпагой, нах
одившейся в большой зале. Сам же он приблизился к подъёмному мосту и закр
ичал одному из конюхов, чтобы подали лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34