Оттуда, где я стоял, невозможно было сразу увидеть, что произошло. Вот
Думузи, в сияющей короне и царском одеянии богатого синего цвета. Вот
подле него Инанна. И тут до меня дошло, что женщина в священных украшениях
из слоновой кости, золота, граната и ляписа - не Инанна, не та Инанна,
которая выходила на порог все предыдущие годы моей жизни. Та женщина была
невысока и полнотела, а эта казалась сделанной из более тонкой материи:
стройная, почти хрупкая, и высокая - ее плечи были почти вровень с плечами
Думузи. Секундой позже я понял, кем она может быть. До меня дошло, что я
вот-вот потеряю то, что никогда мне не принадлежало, и я ничего не могу
сделать, чтобы этому помешать.
Я должен был увидеть ее лицо. Я протолкался вперед, раскидывая локтями
людей, словно сухой тростник.
С расстояния в двадцать шагов я посмотрел прямо ей в глаза, и увидел
злорадство, сиявшее в них. Да, конечно, это была она, вырванная из своей
подземной комнатки и вознесенная на вершину священной власти в Уруке.
Больше не прислужница богини, а сама богиня, неожиданно, внезапно
вознесенная. Я не мог шевельнуться. Тяжесть залила мои ноги, приковав их к
земле. В горле у меня стал ком, который ни проглотить, ни выплюнуть.
Она смотрела на меня, но казалось, не видела, хотя я и был на голову
выше самого высокого человека. Церемония полностью захватила ее. Я видел,
как она подала Думузи священную чашу меда и взяла у него священный сосуд
ячменя. Я слышал, как они обменивались ритуальными словами:
- Моя священная драгоценность, моя пресветлая Инанна, - говорил он ей.
А она отвечала ему:
- О, мой муж Думузи, ты воистину любовь моя.
Хриплым голосом я сказал какому-то вельможе, стоявшему рядом со мной:
- Что случилось? Где Инанна?
- Вот Инанна.
- Но эта девушка не верховная жрица.
- С этой ночи она - Инанна, - ответил кто-то. А другой, стоявший
неподалеку от меня, добавил:
- Говорят, что старая Инанна болела, и весь день ей становилось все
хуже, а на закате она умерла. Но у них уже была наготове другая, и они
посвятили ее в Инанну. Они так торопились, чтобы омыть и одеть ее. Она
сочетается сегодня с Думузи.
Я слышал, как слова эхом отдавались в глубине моей души: СЕГОДНЯ ОНА
СОЧЕТАЕТСЯ С ДУМУЗИ, и мне казалось, что я без чувств упаду на землю.
Царь отпил меду из чаши и вернул его богине, чтобы она сделала то же
самое. Они соединили руки, опрокинули сосуд с ячменем, рассыпав зерна по
земле и вылив на них мед. Храмовые музыканты ударили по струнам и запели
гимн появившимся богу и богине. Сейчас олицетворявшие бога и богиню уйдут
внутрь. В божественной опочивальне прислужницы снимут с нее кольца, бусы,
нагрудные пластины, сияющий треугольник золота, прикрывающий ее лоно, а
потом он будет ласкать ее и произносить слова Священного Брака. А потом...
потом...
Я не мог больше стоять и смотреть.
Я повернулся и помчался прочь от Помоста, словно бешеный бык, сбивая с
ног тех, кто был недостаточно проворен, чтобы уступить мне дорогу. За мной
неслись звуки флейт и кимвалов. Я не мог выносить эту музыку. Они теперь в
опочивальне, думал я, он касается ее, гладит ее тело, прижимается губами к
ее губам, накрывает ее тело своим, войдет в нее...
Я метался то в ту, то в другую сторону во тьме, не зная, куда бегу.
Мука, которую я слишком хорошо знал, снова была во мне. Я чувствовал себя
одиноким, отверженным, чужаком в своем родном городе. У меня не было ни
отца, ни брата, ни жены, ни даже кого-то, кого я мог бы искренне назвать
другом. Мое одиночество окружало меня стеной огня. Я тосковал по кому-то,
кто протянул бы мне руку, но не было со мной никого. Все, что мне
оставалось - это бежать, и я бежал до тех пор, пока мне не стало казаться,
что сердце разрывается у меня в груди. Наконец я понял, что бреду
спотыкаясь по пустынным улицам той части города, где находились казармы.
Эта часть города называлась Лев. Не случайно ноги привели меня сюда: когда
на вас находит подобное, боги ведут нас, куда следует вести. В центре Льва
находилась святыня, воздвигнутая в честь божественного Лугальбанды. Думузи
построил ее в первые годы своего правления. Статуя моего отца была чуть
больше его настоящего роста, перед которой день и ночь горели три
небольших светильника. Невелика дань царю, великому царю, ставшему ныне
богом. Я бросился перед статуей ниц и вцепился пальцами в ее основание. Я
вдруг почувствовал, как нечто знакомое и странное входит в мой разум.
Это было то самое ощущение, которое впервые обрушилось на меня в день
похорон отца и позже возвращалось ко мне два или три раза. Ощущение,
словно кто-то давит мне на лоб, будто огромные невидимые крылья бьются над
моей головой. На этот раз все было куда сильнее, чем раньше. Невозможно
было сопротивляться этой силе. Я чувствовал покалывание по всей коже,
члены мои онемели. Я слышал слабое жужжание, словно далекая стая саранчи
поднимается в полуденном небе и летит через поле. Потом жужжание сделалось
громче, словно саранча приближалась, и огромные черные тучи ее закрыли
солнце. Я чувствовал резкий запах горящих свечей, хотя нигде поблизости
свечей не было. От улиц и зданий вокруг поднялось холодное голубое пламя и
окутало меня, не обжигая.
Я поднялся, а вернее, взлетел. Перед собой я увидел туннель, совершенно
круглый, с сияющими гладкими стенами, от которых шел яркий голубой свет.
Он тянул меня к себе. Я покорился зову. Я услышал медленное, спокойное
биение барабана, с каждым ударом оно становилось все громче. Я был во
власти богов, и это напугало меня так сильно, как никогда в жизни. Я
чувствовал, что погибаю, что меня влекут к гибели, туда, где все личности
сливаются в одну во всепоглощающем синем огне.
Тихий голос сказал мне: "Ничего не бойся, я, Лугальбанда, с тобой. Мы
связаны магической связью навеки."
С этими словами весь ужас и скорбь оставили меня, и я познал
безграничную радость, нескончаемый восторг, чувство глубокого умиления.
Никакой опасности не было - со мной был бог, и я был спасен. Я ничему
не сопротивлялся, потому что со мной был бог. С каждым вдохом моя душа
успокаивалась. Я являл собой великое покорство. Наконец-то я позволил
божеству проникнуть в свою душу и полностью овладеть мною.
НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ. Я, ЛУГАЛЬБАНДА, С ТОБОЙ.
Я выплясывал какой-то дикий танец, ревя и топая ногами от восторга.
Лугальбанда дал мне в руки барабан, я стучал в него и пел псалмы в его
есть. Меня охватывало ощущение своей силы и могущества. Бесстрашно я
рванулся в голубой туннель следом за шаром, переливающимся пурпурным
сиянием, который был похож на маленькое солнце. Всю ночь я метался без
устали по всем частям города: Лев, Тростник, Улье, через Куллаб и Эанну
мимо царского дворца, по ступенькам Белого Помоста вверх и вниз, из храма
в храм, мимо пивоварен, трактиров, притонов, мимо рынка пряностей, речных
пристаней, хлевов, боен, кожевенных мастерских, по улице писцов и по улице
гадальщиков. Я заглянул в сердце земли и увидел демонов и призраков,
колдующих в огненных пещерах. Я уселся на плечо Лугальбанды и пролетел по
небесам, увидев великих богов в их хрустальных шарах и поклонившись им. Я
снова спустился в мир и путешествовал по разным землям из края в край;
побывал в благословенном Дильмуне, в Мелуххе и Макане, в Кедровых горах,
где на страже стоят дьяволы, и во многих, многих далеких краях, полных
чудес, в которые невозможно поверить бучи в здравом уме.
Что было потом, я не помню. Было утро, я лежал распластавшись на улице
перед статуей Лугальбанды.
Я чувствовал онемение и боль в мышцах. Я понятия не имел, как оказался
здесь, что произошло накануне вечером. Очевидно я провел ночь под открытым
небом, должно быть, творил странные вещи. Челюсти у меня болели, а язык
распух, потому что я его прикусил. На подбородке и одежде засохла слюна.
Двое молодых солдат склонились надо мной.
- По-моему, он жив, - сказал один из них.
- Жив ли? У него глаза остекленели. Эй, ты жив? Эй, ты!
- Говори-ка повежливее. Это сын Лугальбанды.
- А какая разница, если он помер?
- Да живой он. Смотри, он дышит. И глазами заморгал.
- Точно! - Он обратился ко мне. - Ты действительно сын Лугальбанды? На
тебе кольцо царевича. Дай-ка я тебе помогу.
Я отвел его руку.
- Спасибо, я справлюсь, - сказал я голосом, похожим на скрип двери. -
Отойдите!
Пошатываясь мне удалось встать на ноги. Солдаты стояли наготове, чтобы
подхватить меня, глядя на меня с опаской и восхищением. Я держался на
ногах. Один из них подмигнул и сказал:
- Отмечали Священный Брак и перебрали малость, ваша светлость? Ну,
греха тут нет. Счастья вам и радости, ваша светлость! Счастливого нового
года!
Брак. Священный Брак! Воспоминания потоком нахлынули на меня, а с ними
боль и мука. Инанна, Думузи. Думузи, Инанна.
Я отвернулся поморщившись, вспомнив все. И ужасное чувство одиночества,
знание того, что я один под равнодушными звездами, вернулось ко мне. По
мне прошла волна такой душевной муки, что в сравнении с ней боль в теле
казалась ничтожной.
Солдаты нахмурились.
- С вами все в порядке? Вам помочь?
- Оставьте меня, - холодно сказал я.
- Как вашей милости угодно будет, - они пожали плечами и пошли прочь по
улице. - Да пребудет с вами милость Инанны! - откликнулся один из них,
уходя. А другой рассмеялся и сказал ему:
- Ох, и сладко-пресладко должно было быть в этом году! Ты ее видел?
Новую, молоденькую!
- Еще бы! Сколько же наслаждения досталось царю!
- Хватит! - прорычал я.
Они откликнулись, уже издалека:
- Богиня умерла! Да здравствует богиня!
Потом они ушли, а я остался один со своей мукой и скорбью, болью и
недоумением, хотя я был не совсем одинок. Я все еще чувствовал
божественное присутствие, теплое и согревающее, все там же, в глубине. Оно
говорило: "Успокойся!".
Ибо теперь Лугальбанда со мной, во мне и всегда будет со мной.

7
В начале нового года, когда праздник Священного Брака завершился, и
похоронные обряды были исполнены над старой жрицей, меня призвали пред очи
той, кто ныне была Инанной. Этому приказу я едва ли мог противиться. Но
все же мне не хотелось ее видеть, ибо тень Думузи была между нами, словно
меч.
Три маленьких храмовых раба, глядя на меня вытаращенными глазами, будто
я был каким-то гигантским демоном, провели меня в комнату богини в самой
святой части Эанны. Более мы с ней не будем встречаться в безвестных
часовенках, в неприглядных туннелях под храмом. Помещение, где она меня
приняла, было огромным величественным залом, отделанным белыми кирпичами.
Сквозь отверстия в стенах проникали огненные копья солнца. По стенам под
потолком шла полоса странных украшений - раздутых красных полушарий,
которые очень напоминали женскую грудь. Возможно, так и должно было быть:
в одной из своих ипостасей богиня - великая распутница, царица желания.
Я долго ждал, прежде чем она появилась. Она величественно вплыла в
комнату, сопровождаемая четырьмя пажами, которые несли огромные снопы
тростника, перевязанные сверху, высотой вполовину человеческого роста.
Снопы тростника повсюду сопровождают Инанну. Нетерпеливым жестом она
отослала пажей, и мы остались одни.
Она стояла передо мной. Выглядела она величественно, победно и пугающе.
Я видел, что в ней еще осталось что-то девичье. С тех пор, как я видел ее
в последний раз, она превратилось во что-то совершенно непонятное и
недоступное мне.
Я подумал, как она лежала нагая в объятиях царя-бога, в ночь Священного
Брака, которая была первой ночью ее жизни в облике верховной жрицы, и
сердце мое наполнилось скорбью.
Она была одета в простую накидку, украшенную пучками шерсти,
покрывавшую ее с ног до головы и оставлявшую обнаженным только ее плечо.
Темные волосы были разделены на пробор и заплетены в толстую косу,
обвившую голову. Щеки были чуть подкрашены желтой охрой, а веки подведены
сурьмой. Знаком ее нового положения была золотая корона, искусно сделанная
из звеньев, сплетенных в змеиный узор - знак богини. Корона охватывала ее
лоб, и от всего ее облика исходило сияние силы, словно свет небес снизошел
на нее.
Я смотрел на нее, не в силах заглянуть ей в глаза. Я только и думал о
том, как ее тело извивалось под телом Думузи, как ее губы прижимались к
его губам, а его ладонь касалась ее бедер. Я весь горел от стыда и скорби.
Я понимал, что женщина, стоящая передо мной, не та девушка, которую я
когда-то желал. Она была воплощением высочайшей власти в мире - сама
богиня. Пропасть между нами была огромной. Подле нее я и все мои желания
были ничто.
- Ну? - спросила она после долгого молчания.
Я приветствовал ее знаком богини.
- Царица Небес и Земли, - бормотал я. - Божественная Мать. Первая Дщерь
Луны...
- Посмотри на меня.
Я поднял глаза, но посмотреть на нее все равно не мог.
- Смотри на меня! В глаза! Откуда этот страх? Что случилось? Я
изменилась?
- Да, - прошептал я.
- Ты меня боишься?
- Да. Я боюсь тебя. Ты - Инанна.
- Царица Небес и Земли! Божественная Мать! Первая Дщерь Луны!
Она прикрыла рот рукой, стараясь подавить улыбку, но внезапно
разразилась пронзительным смехом.
Ошеломленный, дрожащий, я сделал отвращающий зло жест - знак богини.
- Боишься меня! - воскликнула она, не в силах сдержать свое нечестивое
веселье.
Она величественно протянула руку:
- На колени! Ползи, дурень!
Наслаждаясь моим замешательством, она, улыбаясь, добавила:
- Ох, какой же ты ребенок! "Царица Неба и Земли! Первая Дщерь Луны!" -
передразнила она.
Я не понимал причины ее смеха, он ужаснул меня. Я снова сделал знак
богини.
Прежде она была для меня нагой девчонкой со сверкающими глазами и юной
грудью, которая смеялась и тискала меня в коридоре, предрекая великие
события. Потом - хитрая молодая жрица, которая играла со мной в непонятные
игры, кокетничая и смущая меня. Сейчас я ничего не понимал. Что это?
Издевательство над богиней, когда она сама была богиней? Я испугался. Я
задрожал от страха. Я воззвал к Лугальбанде с просьбой защитить меня.
Через минуту она успокоилась, и страх мой прошел. Она тихо сказала:
- Да, я теперь другая. Я теперь Инанна. Но я всегда ею была. Неужели ты
думаешь, что богиня не знала от начала времен, что выберет мое тело, когда
покончит с тем, старым? Теперь пришла моя очередь. Ты был здесь в ночь
Священного Брака?
- Да. Я стоял в первом ряду. Ты так и не посмотрела на меня. Вернее, не
увидела, хотя и смотрела.
- Огонь богини ослепил мои глаза в ту ночь.
- Или огонь бога, - сказал я дерзко.
Она взглянула на меня в изумлении и внезапном бешенстве. Щеки ее
побагровели под желтой краской, глаза сверкнули. Но гнев ее прошел так же
быстро, как и появился. Она улыбнулась и сказала:
- Вот оно что. Вот что тебя грызет, Гильгамеш.
Я не мог говорить. Щеки мои горели. Я уставился себе под ноги.
Она подошла ко мне и взяла мою руку. Она мягко сказала:
- Я говорю тебе, перестань о нем думать. Ничего не было! Ритуал,
который я добросовестно исполнила, и больше ничего. Его обнимала богиня, а
не жрица. Ты и я - между нами ничего не переменилось. Понимаешь?
КОГДА ТЫ БУДЕШЬ ЦАРЕМ, Я БУДУ ЛЕЖАТЬ В ТВОИХ ОБЪЯТИЯХ...
Я взглянул на нее, и наши глаза встретились.
- Кажется, понимаю.
- Ну и хорошо.
Я промолчал. Она все еще была слишком могущественна для меня. Ее сила
подавляла.
Помолчав, я сказал:
- Как ты меня назвала только что?
- Гильгамеш.
- Но это не мое имя.
- Оно будет твоим, - ответила она. - Гильгамеш - Тот, Кто Избран. Ты
будешь править под этим именем. Это имя древних, которые населяли землю
давным-давно. Это знание пришло ко мне во сне, когда богиня впервые вошла
в меня. Скажи: Гильгамеш, Гильгамеш.
- Гильгамеш.
- Царь Гильгамеш.
- Это безбожно так говорить, ведь царь - Думузи.
- Царь Гильгамеш! Скажи это! Скажи.
Я поежился.
- Оставь меня, Инанна, я молю тебя. Если боги соблаговолят сделать меня
царем, это случится в свое время. Но троном ныне владеет Думузи. Я не
назову себя царем перед тобой, здесь, в жилище богини.
Гнев возвратился в ее глаза: ей не нравилось, когда ей перечили. Потом
она пожала плечами, и в следующий миг словно выкинула из головы все, о чем
мы говорили. Уже другим голосом, бесцветным и деловым, она спросила:
- Почему ты от меня столько скрываешь?
Это меня поразило.
- Скрываю?
- Ты знаешь что.
Я почувствовал в душе что-то понял - это предупреждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37