Она и Акка составили заговор, и Акка
посылал меня воевать в своих войсках, обучая искусству быть военачальником
и вождем. Теперь я готов. А Думузи, который больше не нужен, сталкивают в
Дом Тьмы и Праха. Я был не героем, а всего лишь куклой, танцующей под их
дудку. Да, я буду царем в Уруке, но власть будет принадлежать ей и Акке,
которому я поклялся в верности. А сын, которого родила моя жена
Ама-суккуль, дочь царя Киша, станет царем в Уруке после меня, если суждено
быть так, как задумал Акки. И семя Акки будет царствовать в обоих великих
городах.
И все же я мог обратить положение в свою пользу, если бы действовал
осторожно. Я спросил:
- Когда нужно отправляться в Урук?
- Через четыре дня, в день праздника Уту, это благоприятный день для
начала великих дел.
Руки Акки все еще сжимали мои плечи.
- Посольство будет обставлено с подобающим величием и ты будешь принят
с радостью. Ты принесешь от моего имени великолепные дары в сокровищницу
Урука в знак дружбы, которая будет между нашими городами, когда ты станешь
царем.
Накануне праздника Уту появившаяся на небе луна была подернута дымкой,
а это верный знак, что царь достигнет высот власти и величия. Луна не
сказала, о каком царе шла речь: об Акке, который что уже был им, или
Гильгамеше, который им станет. Вот в чем загадка с предзнаменованиями и
предсказаниями всякого рода: они всегда говорят правду, только какую
именно правду?

11
Мое путешествие в Урук было похоже на путь уже коронованного царя, а
мой въезд в город напоминал въезд ликующего победителя. Акка отдал в мое
распоряжение три самых лучших парусных корабля, похожих на те, что плавали
по торговым делам в Дильмун. У них были огромные широкие паруса из
багряной и желтой ткани, которые ловили ветер и стремительно гнали корабли
вниз по реке. Со мной было целое сокровище - подарки от царя Киша: рабы,
каменные кувшины с вином, маслом, тончайшие ткани, драгоценные металлы и
камни, статуи богов. В качестве почетного эскорта меня сопровождали три
дюжины воинов, огромное количество придворных Акки - их, пожалуй, было
многовато - и среди них астролог, личный лекарь Акки, его виночерпий,
который прислуживал во время трапезы и старался мне угодить. Моя жена
Ама-суккуль осталась дом, ибо она должна была вот-вот родить мне второго
сына. Больше я никогда ее не увижу. Но я этого тогда не знал.
Каждый город, который мы проплывали выходил и приветствовал нас. Им
неведомо было, кого они приветствовали. Они не подозревали даже, что
бронзовокожий человек, учтиво отвечавший на их приветствия царственным
взмахом руки, был тем мальчишкой-беглецом, что искал их гостеприимства
четыре года назад... Но они знали, что такой флот, как наш, должен
принадлежать важному лицу, поэтому они стояли на берегу, крича и
размахивая флагами, пока мы не скрывались из виду. Таких городишек было
примерно около двадцати в каждом примерно тысяча жителей, северные были
подданными Киша, южные - Урука.
Ночью астролог показал мне звезды. Я знал только яркие звезды утра и
вечера, которые посвящены Инанне. Он показал мне красную звезду войны и
белую звезду истины. Он показал мне звезды северного неба, которые следуют
за Энлилем, звезды небесного экватора и звезды южного неба, что идут путем
Энки, и те, что бегут по пути Ана. Он научил меня находить Звезду
колесничего, Звезду Лука, Звезду Огня. Он показал мне Плуг, Близнецов,
Овна и Льва. Он открыл мне тайные знания об этих звездах и как
распознавать эти тайны, которые они скрывают от нас. Он научил меня
определять путь по звездам, что сослужило мне хорошую службу в моих
скитаниях.
Часто по ночам я стоял в одиночестве в самые темные часы ночи на носу
корабля и разговаривал с богами. Я искал совета Энки Премудрого, Энлиля
Могучего и небесного Отца Ана, что возносится небесной дугой над всем
сущим. Они оказывали мне великую милость, снисходя до меня. У великих
богов немало забот и мир смертных может ждать от них лишь малой толики
внимания точно так же, как смертные правители не могут уделять слишком
много времени нуждам детей или нищих. Но эти великие цари небес снизошли и
приклонили свое ухо ко мне. Я чувствовал их присутствие, и это согревало
меня. По этому знаку я знал, что я воистину Гильгамеш, Тот-Кто-Избран, ибо
боги нечасто посылают смертному утешение, но они послали его мне, пока я
плыл к Уруку.
Утром девятого дня месяца Улулу я приплыл в Урук под чистыми небесами и
огромным пылающим солнцем. Глашатаи побежали вперед, чтобы возвестить о
моем прибытии, полгорода, как мне казалось, высыпало на Белую пристань,
когда мои корабли причаливали. Я услышал барабаны и трубы, а потом, как
пели мое имя - мое старое имя, нареченное, которое так скоро слетело с
меня. Тысячи человек столпились у подножия Ковчега Ана и оттуда стекали
потоком к огромным, обитым металлическими гвоздями, дверям Царских Ворот.
Я легко спрыгнул с корабля, упал на колени и поцеловал древние кирпичи
старого мола. Когда я поднялся, моя мать, Нинсун, стояла передо мной. Она
была поразительно прекрасна в ослепительном свете, словно богиня. Ее
одежды были багряного цвета с серебряными нитями, а длинная изогнутая
золотая булавка скрепляла ее плащ на плече. В волосах была серебряная
корона жрицы Ана, украшенная гранатами, ляпис-лазурью и золотом. Она,
казалось, не постарела ни на один день с тех пор, как я последний раз ее
видел. Глаза ее сияли. Я видел в них тепло и ласку, которые исходят не от
матери, а от самой Нинхурсаг - матери всех нас, источника покоя.
Она пристально изучала меня, и я знал, что она смотрит на меня и как
мать, и как жрица. Я видел, что она поняла: со зрелостью вошел в меня
божественный дух. Не могло быть большего подтверждения божественности
Лугальбанды, чем божественное тело сына Лугальбанды.
Потом она протянула ко мне руки, назвала меня моим нареченным именем и
сказала:
- Пойдем со мной в храм Божественного Отца, чтобы я могла вознести
благодарственные молитвы за твое возвращение.
Мы шли во главе процессии через Царские ворота по Тропе Богов. В каждом
священном месте полагалось остановиться и исполнить определенный ритуал. В
маленьком храме, известном как Кизалагга, жрец, одетый в багряную
набедренную повязку, зажег благовония, побрызгал золотистым маслом и
исполнил ритуал омовения рта. В священном месте, называемом Убшуккинакку,
били глиняные горшки. Возле Святилища Судеб в жертву был принесен буйвол,
а его окорок и кожа были положены в жертвенник. Затем мы поднялись в храм
Ана, где старый верховный жрец Гунгунум смешал вино и масло и окропил ими
ступени и двери. Когда мы оказались внутри, принесли в жертву быка и
барана, и я наполнил золотые курильницы благовониями и вознес молитвы
Небесному Отцу и всем богам.
Я не задал ни одного вопроса и не произнес ни одного слова, не
предписанного ритуалом. Это было похоже на сон. Вдали я слышал размеренный
бой барабана-лилиссу, который означал, что луна убывает. Я знал, что царь
Думузи уже мертв, и мне собираются предложить царство.
До сих пор не чувствовал присутствия богини. Не видел я и жрицы Инанны.
Урук утаивал от меня богиню, и я пребывал только во владениях Небесного
Отца, которому служила моя мать. Но я знал, что вскоре Инанна даст о себе
знать.
- Пойдем, - сказала Нинсун, и мы прошли из владений Ана во владения
Инанны, по ступеням Белого Помоста вверх, к храму Энмеркара.
Там меня ждала Инанна.
Ее вид исторг у меня вздох изумления. За четыре года моего отсутствия
время выжгло из нее все девичье. Передо мной предстала зрелая ошеломляющая
женская красота. В ее темных глазах горел прежний огонек бесстыдства, но в
них была еще и странная сила. Она казалась стройней и выше, чем раньше.
Овал лица был совершенен. Грудь была полнее, чем я помнил, смуглая кожа
лоснилась от масел. На ней было только одеяние богини: серьги и бусы,
украшения для бедер, живота, носа, золотой треугольник прикрывал лоно.
Я почувствовал тяжелый мускусный запах - ауру присутствия богини, -
тело наполнило звучание божественной силы. Монотонный ритм барабана проник
в мою душу и целиком овладел ею. Барабан стал частью меня. Я был напряжен
до предела. Мои глаза встретились со взглядом Инанны, и я был втянут в эти
темные бездны, как тогда, много лет назад, меня тянуло к темным глазам
Лугальбанды, моего отца, и я дал себе волю уплыть в моря тьмы.
Она улыбнулась, и это была страшная улыбка - улыбка Инанны-змеи.
Низким, хрипловатым голосом она сказала:
- Царь Думузи стал богом. Город остался без царя. Богиня требует от
тебя этой службы.
- Я готов, - спокойно ответил я, так как всю жизнь знал, что мне
придется когда-нибудь сказать эти слова.
Своими интригами Акка и Инанна вместе дали мне этот трон. Пусть так.
Когда я стану царем, я буду царем. Я поклялся себе в этом. Никто не
посмеет управлять мною, никто не будет моим хозяином. Пусть трепещут те,
кто думает, что может быть иначе!
Все было готово. По знаку, данному Инанной, меня увели в маленькую
пристройку к храму, где совершаются приготовления к службам. Юные жрицы
раздели и омыли меня. Тело умастили сладко пахнущими маслами, волосы
расчесали, заплели в косы и собрали на затылке. Потом надели сборчатую
юбку, прикрывающую меня от бедер до щиколоток. В конце я взял в охапку те
дары, которые каждый новый царь обязан преподнести Инанне, и медленно
вышел под палящее летнее солнце. Потом я ступил под сень колоннады храма
Энмеркара и вошел в храм, чтобы взять свое царство.
Внутри стояло три трона: один - со знаком Энлиля, другой - со знаком
Ана, третий был с двух сторон окружен тростниковыми снопами Инанны. Вот
скипетр. Вот корона. Посередине сидела Инанна, жрица и богиня, во всей
своей ошеломляющей красоте и величии.
Мы встретились глазами. Она внимательно посмотрела на меня, словно
говоря: "Ты мой, ты будешь принадлежать мне". Я ответил ей ровным и
спокойным взором. Плохо же ты меня знала госпожа!
Началась пышная церемония. Вокруг стояли чиновники, занимавшие свои
посты при Думузи. Управляющие и кладовщики, надсмотрщики и сборщики
налогов, наместники и правители - все будут зависеть от моей милости.
Играли флейты, ревели трубы. Я зажег благовония и возложил дары перед
каждым из тронов. Я коснулся лбом земли перед троном Инанны, поцеловал
землю и поднес ей дары. Мне казалось, что я все это уже тысячу раз делал.
Я чувствовал, что во мне пребывает великая сила, сила гигантов.
Инанна поднялась с трона. Я увидел красоту ее длинных рук и изящной
шеи, увидел, как колышется ее грудь под нитями голубых бус.
- Я - Нинпа, владычица Скипетра, - сказала она, взяла скипетр с трона
Энлиля и подала мне. - Я - Нинменна, владычица Короны, - сказала она,
подняла корону с трона Ана и возложила ее мне на голову. Глаза ее
встретились с моими. Ах, как они горели!
Она произнесла мое нареченное имя, которое никогда больше не прозвучит
в мире смертных.
Потом она сказала:
- Ты - Гильгамеш, великий человек Урука. Такова воля Богов.
И я услышал это имя из сотен уст сразу, словно рев разлившейся реки:
- Гильгамеш! Гильгамеш! Гильгамеш!

12
В ту ночь я спал в царском дворце, на огромном ложе черного дерева,
отделанным золотом, которое служило моему отцу, а до него Энмеркару. Семья
Думузи уже ушла из дворца - все его жены, его пухлые белотелые дочери.
Боги не дали ему сыновей. Прежде чем лечь спать, я утвердил прежних
чиновников в их постах. Так наказывала традиция, хотя я знал, что скоро
заменю большинство из них. Я пировал с ними самым что ни на есть царским
образом, пока пролитое пиво не полилось пенистым потоком по канавкам пола
пиршественного зала.
К концу вечера управляющий царскими наложницами спросил меня, кого из
них привести мне на ночь. Я ответил, чтобы он привел их как можно больше,
и он приводил их мне всю ночь: семь, восемь, дюжину. По их готовности быть
со мной, я понял, что Думузи почти не пользовался их услугами. Я обнимал
каждую из них, потом отсылал прочь и звал следующую. На какой-то момент в
их объятиях мне казалось, что я смогу заполнить ту пустоту в душе, что
причиняла мне такую муку. Так оно и случалось: на секунду, на полчаса, а
потом мука снова накатывала на меня, словно грозовая туча. Только одна
женщина могла освободить меня от этих страданий, думал я. Но эта женщина -
единственная, которую я выбрал бы, если бы мог выбирать - не придет, пока
не наступит новый год, не придет время Священного брака. Я старался
представить себе, что нахожусь с ней, когда ласкал тело то одной
наложницы, то другой.
На заре я был все еще полон сил. Я поднялся и пошел пешком, презрев все
носилки, к жилищу священных жриц. Там я спросил жрицу Абисимти, что
посвятила меня когда-то в мужчины. Мне показалось, что в глазах ее
мелькнул ужас, может из-за того, что теперь в ее глазах я был гигантом, а
может потому, что теперь я был царем. Я улыбнулся, взял ее руки в свои и
сказал:
- Думай обо мне, что я тот двенадцатилетний мальчик, с которым ты была
столь нежна!
Думается мне, я-то не был с ней особенно нежен в то утро. В меня
вселилась огромная сила, божественная сила была во мне! Трижды я имел ее,
пока она не почувствовала изнеможения, ловя ртом воздух, ошеломленная,
откровенно надеясь, что я удовлетворен. Никто не мог насытить меня в то
утро, и я отпустил ее. Абисимти была такая же красавица, как я ее помнил:
кожа - прохладная вода, щеки как половинки граната, округлая твердая
грудь, но ее красота в сравнении с красотой Инанны была что луна перед
солнцем.
Так прошел мой первый день на царстве. На второй день я принимал
почести от городского совета.
Если бы чужеземец спросил, как выбирают царя в Уруке - о, Боги! - любой
горожанин ответил бы, что его выбирает совет города. Так оно и есть, но не
все.
Совет выбирает, но боги утверждают, направляют и вдохновляют. Богиня
Инанна устами своей жрицы называет того, кто должен стать царем. Трон не
переходит от отца сыну, как это делается во многих других городах. Мы
понимаем эти вещи по-другому. Мы считаем, что в некоторых есть особая
внутренняя сила, некое благословение, которое и делает человека достойным
царской короны. Случается, что трон переходит от отца к сыну, как это было
в нашем роду: от Энмеркара к Лугальбанде, а от Лугальбанды ко мне. Но это
случается не всегда. Не все наши цари были сыновьями царей.
Совет может только предложить царя, но окончательно утвердить его могут
только боги. И если случится в дальнейшем, что между царем и советом
возникают разногласия, то слово царя - последнее. Это не тирания, это
естественное право того, кто избран богами. Ибо - и запомните это как
следует! - во времена смуты и сомнений жизненно важно, чтобы город говорил
единым голосом. Разве боги не указали, чей голос им угоден, когда они
выбирают царя? Совет, обсуждая государственные дела с царем, слушает его
голос, потому что голос царя - это голос города, это голос небес. А если
царь не является глашатаем воли небес, то боги лишат его трона.
Все это очень занимало мой ум, когда государственные мужи наносили мне
церемониальные визиты в зале приемов дворца. Сперва шли свободные горожане
из народной палаты, кто говорит от имени лодочников и рыбаков, крестьян и
скотоводов, писцов, ювелиров, плотников и каменщиков. Они поднесли мне
свои дары, и коснулись моих щиколоток руками, как велит традиция. За ними
шли старшины совета, говорящие от имени больших усадеб, царских семей,
жреческих кланов. Их дары были куда весомее, изучали они меня куда
внимательнее. Я отвечал им взором ровным и уверенным. Я остро чувствовал,
что я - самый молодой в этом зале, моложе старшин, моложе любого из
народной палаты.
Я царь. Я ощущал священную силу, которая есть царская слава, я упивался
ею. Но и тогда мрачная тень лежала на моем ликовании, ибо я вспомнил тот
день, когда Лугальбанда лежал неподвижно на своем алебастровом ложе. Я
вспомнил тот день, когда стоял у городской стены и смотрел на проплывающие
мимо трупы нищих, на погребение которых не было денег. Я всегда помнил о
той безжалостной шутке, что сыграли с нами боги, даже с теми, чье величие
почти равно их собственному. Никогда не забывай, что ты смертей, никогда
не забывай, сколь мимолетен миг твоего величия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37