В
какой-то момент мне казалось, что Инанна могла бы лучше присматривать за
своим деревом и оставить меня в покое.
Во вторую стражу утра я отправился в храмовый сад в обществе целой
компании молодых людей из дворца. Дождь на время прекратился, небо было
ясное и чистое, в воздухе витал свежий запах - залах ранней зимы. Дерево
хулуппу - огромное, раскидистое - стояло в северо-восточном углу за
садовой оградой, возвышаясь над всеми остальными. Причитающие жрицы стояли
возле него, а несколько городских старух медленно кружили, шаркая ногами,
вокруг дерева, заупокойно причитая.
Не надо было быть записным садовником, чтобы понять, что с деревом
непорядок. Дождь смыл с него почти все листья, длинные и узкие, и они
лежали вокруг. Те, что еще не опали, увяли и пожелтели, а сами ветви
казались вялыми и безжизненными. Я подошел к нему и положил ладони на его
толстую морщинистую кору, словно желая почувствовать, какой демон
поселился в дереве.
Я привел с собой Лугал-амарку, малорослого горбуна, черноглазого и
чернобрового, его брови сходились над переносицей. Он знал чары и
заклинания против демонов. Он тоже положил ладони на кору дерева и тотчас
же их отдернул, словно обжегся.
- Ну? - спросил я. - Что ты обнаружил?
- Не один демон, о мой господин! Три!
Ничего хорошего. Я подумал об иле, забивающем каналы, и о дождях,
которые через несколько дней наверняка вернутся. И тут еще целых три
демона.
За моей спиной зашептались жрицы и старухи. Я обернулся и увидел, что
ко мне шагает Инанна, не обращая внимания на то, что грязь забрызгивает ее
подол при каждом шаге. Я видел ее всего несколько раз после Священного
Брака. В моем воображении немедленно возникла та ночь: Инанна, ее
разгоряченное, раскрасневшееся лицо, вздымающаяся грудь. Но видение
пропало. Она небрежно сделала жест, каким жрица приветствует царя, и я
ответил ей знаком богини.
- Ты должен спасти дерево, - сказала она.
- Как мне сказали, в нем поселились три демона.
- Ты это тоже знаешь?
Я указал кивком головы на Лугал-амарку.
- Не я. Это он увидел и сказал мне.
Горбун сказал, разведя руками:
- Это очевидно, госпожа моя.
- Конечно, - сказала она и подошла к дереву. Она бросила на меня
взгляд.
- Вот, смотри. Змея, на которую не действует никакое колдовство,
поселилась здесь. В коре дерева птица Имдугуд свила себе гнездо и растит
тут своих птенцов. А здесь, в стволе дерева, теперь живет Лилиту, дева
одиночества и отчаяния, пожирательница душ.
Я смотрел на нее. Слова Инанны падали мне в душу, словно звон
колоколов. Что значит быть царем в Уруке? Я должен каждый день выполнять
какой-то ритуал, а по особым дням даже три? Змея, неподвластная никакому
колдовству. Птица Имдугуд? Вампир Лилиту? В земле, у основания ствола,
действительно была нора. Я заглянул туда, но ничего не увидел. Не увидел я
и гнезда в ветвях, и дупла в стволе, где мог бы поселиться демон. Я
перевел взгляд с Инанны на Лугал-амарку, потом снова на Инанну. Три
демона, и я должен их выгнать! Если бы только я мог пожать плечами и уйти,
вернуться в свой дворец к делам, которые осязаемы и ощутимы для смертного.
Но я должен был выполнить волю Инанны, иначе через час весь Урук будет
знать, что Гильгамеш уклонился от своего долга и боится невидимого мира. Я
почувствовал отчаяние, которое невозможно передать словами. Я стоял и
думал только одно: каналы, каналы, каналы!
Я сказал:
- Мы расправимся с этими существами!
Я приказал Луга-амарке сварить зелье, да такое мерзкое, такое вонючее,
чтобы ни одно существо не могло выдержать, даже змея, которая неподвластна
никакому колдовству. Я велел приготовить зелье как можно скорее. Я
отправил воина Бир-Хуртурре - моего мучителя в детстве, а теперь одного из
моих ближайших советников - во дворец за моим топором. Я велел жрицам
принести толстую и прочную веревку из храма Энмеркара. Мы расправимся с
этим демонами здесь и сейчас. Еще первые дни своего правления я понял, что
главное в управлении людьми - внушить уверенность и показать свою
решимость.
Горбун вернулся быстро, неся бронзовый кувшин, наполненный какой-то
пузырящейся желтой мерзостью, отливавшей то красным, то зеленым, и такой
едкой и зловонной, что я удивился, как она не проделала дыр в бронзе.
Горбун был горд.
- Клянусь Энлилем, отлично! Ничего лучше не придумаешь!
Давясь от омерзения и затыкая нос я вылил из кувшина зелье в нору возле
корней дерева. Земля зашипела там, где жидкость пролилась на нее. Я готов
поклясться, что даже края дыры отшатнулись от омерзения. Мы ждали. Через
некоторое время в норе послышалось шуршание, и в темноте заблестели
злобные желтые глаза, и показался черный раздвоенный язык. Змея, что не
знает колдовства, не слушает ни Ана, ни Энлиля, ни даже Инанну, владычицу
всех змей.
- Дай мне топор, - тихо приказал я Бир-Хуртурре.
Медленно-медленно выползала змея из своей норы. Кожа ее была темнее
ночи, в желтых кольцах, а гибкое тело было толщиной чуть не с мою руку. За
моей спиной жрицы пели священные гимны, и кто-то из моих воинов бормотал
заклинания. Я не чувствовал никакого страха: змея выглядела такой
несчастной и жалкой, такой больной и очумелой от жуткого зелья. Я
замахнулся топором и разом разрубил змею надвое. Рассеченные половинки
свивались и закручивались, из змеиной пасти неслось шипение, она, кажется,
собиралась плюнуть в меня ядом. Я слышал за своей спиной всхлипывания и
молитвы.
Еще несколько мгновений - и змея замерла навеки.
- Один, - сказал я.
Потом я взял толстую веревку, принесенную из храма, обернул ее вокруг
ствола и завязал у себя за спиной, чтобы упираясь ногами в ствол и держась
за веревку, я смог бы подтягивать себя вверх, словно бы шагая по стволу,
поднимаясь все выше и выше. Кора была морщинистая и старая, и там, где я
сдирал ее своими подошвами, она источала аромат миндаля или тонкого вина.
Я добрался до середины ствола, где, по словам, обитала женщина-демон
Лилиту, темная дева, живущая в разрушенных местах и приносящая скорбь
путешествующим. Если бы я остановился подумать, я насмерть перепугался бы.
Бывают времена, когда не размышляешь. Я схватил конец веревки в одну руку,
а другой крепко хлопнул по стволу:
- Лилиту! Лилиту! Ты меня слышишь? Я Гильгамеш, царь Урука. - Я
засмеялся, чтобы показать, что не боюсь ее. - Услышь меня, Лилиту! Я
запрещаю тебе жить в этом дереве, оно принадлежит Инанне! Я запрещаю тебе!
Я запрещаю тебе! Прочь, прочь, изыди!
Послушается ли она? Я в это верил. Имя Инанны обладает огромной силой.
Я еще дважды шлепнул по стволу, не дождался ответа и полез выше.
- Два, - сказал я.
В кроне дерева, по словам Инанны, гнездилась птица Имдугуд с птенцами.
Я всматривался в плотно растущие ветви, но не увидел ничего. Я полез выше,
но уже не шагая по стволу, а хватаясь руками за ветви.
- Имдугуд, - тихо сказал я. - Имдугуд, это я, Гильгамеш, сын
Лугальбанды.
Она самая страшная из птиц, птица бури, носитель ветров и Дождей, у нее
тело орла, а голова льва. Она птица судьбы, она произносит приговор,
которого никому не избегнуть. Она не принадлежит никакому городу, никакому
богу, странствуя, где захочет, одинокая и независимая. Я относился к ней с
большой теплотой и вот почему. Мой отец рассказывал, что однажды когда он
был совсем юн, Энмеркар отправил его как посла в дальние страны, и его
обязанности привели его в страну Забу, что лежит на краю света. Когда
пришло время отправиться обратно в Урук, оказалось, что пути назад нет,
ибо это земля, из которой не возвращаются. Тогда отец нашел гнездо птицы
Имдугуд, подождал когда она улетела, забрался в гнездо и угостил птенцов
медом, хлебом и бараньим жиром. Он надел короны на головы птенцов и
раскрасил их знаками почести и славы. Птица Имдугуд, вернувшись, была
очень довольна тем, что сделал Лугальбанда, и подарила ему свою милость,
благоволение и дружбу, сказав, что он может просить у нее что пожелает.
"Даруй мне благополучное возвращение домой", - попросил Лугальбанда, и она
выполнила его просьбу. Вот так добрался он домой живым и невредимым.
Я тихо сказал, вглядываясь в ветви дерева:
- Я сын Лугальбанды, о Имдугуд. Слушай меня. Это дерево принадлежит
богине Инанне. И во имя Лугальбанды я прошу тебя найти себе пристанище в
другом месте. Во имя Лугальбанды, искренне любившего тебя, прошу тебя.
Ответа я не услышал. В ветвях не раздавалось ни шороха. Я напряженно
прислушивался, едва смея дышать. Мне показалось, что Имдугуд, если гнездо
действительно было тут, послушалась меня и выполнила мою просьбу. Я
поблагодарил ее.
- Три! - крикнул я тем, кто ждал меня внизу.
Прежде чем покинуть дерево, я тщательно обследовал крону, внимательно
осматривая каждую ветку. Одна показалась мне странной - в ней как будто
таилась смерть. Она была сухая, а на ощупь очень горячая. Она была
громадной, как дерево. Я крикнул вниз, чтобы побереглись, поднял топор и
рубил, пока она не упала на землю. Потом я спустился вниз. Инанна, бледная
и тихая, смотрела на меня: в ее глазах застыли ужас и почтение.
- Демоны ушли с твоего дерева, госпожа, - сказал я.
Я чувствовал радость от хорошо выполненной работы. Змея убита. А
отправил ли я прочь Лилиту и Имдугуд? Да были ли они там, кто может
сказать?
Зимой дерево хулуппу, дерево Инанны стало выпускать новые зеленые
листочки - оно выздоровело.
Из той сухой ветви, которую я срубил, Инанна приказала изготовить для
себя трон и ложе. Из оставшегося дерева она приказала изготовить подарок
для меня - изящный барабан и палочки, вырезанные искусным мастером
Ур-нангаром, чьей рукой, должно быть, водил сам Энки. Барабанные палочки
были так хорошо сделаны, что, казалось, сами прыгнули мне в руки, когда я
к ним прикоснулся. Барабан был отполирован, поверхность его на ощупь была
гладкой и нежной, как кожа девичьих ягодиц. Для самой поверхности барабана
Ур-нангар взял выпороток газели. Он крепко натянул шкурку и закрепил
жилами матери-газели. Во всем мире не было такого барабана, ничто не могло
сравниться с тем, что сделал для меня Ур-нангар по просьбе Инанны. Теперь
барабан для меня потерян, и дня не проходит, чтобы я не тосковал по нему и
не мечтал снова взять его в свои руки.
В те годы, когда он был у меня, он служил двум целям. Одна из них была
хорошо знакома жителям Урука, так как это был военный призыв. Я выходил на
площадь перед дворцом, когда наступало время собирать войска, и выбивал
мужественную, быструю дробь. Все знали, что она значит. "Слушайте, -
восклицали они. - Гильгамеш призывает нас на войну!" При этих звуках весь
город начинал шуметь, все знали, что скоро появятся новые герои и новые
вдовы.
Был еще один способ применения этому барабану, - для меня он открывал
двери в мир богов. В нем была и сила богини и частичка волшебства птицы
Имдугуд.
Когда я уходил в самые дальние покои и тихо начинал бить в барабан, он
уносил мою душу в те пределы, где блуждает душа Лугальбанды. С помощью
этого барабана я мог вызывать к жизни все то, что бывало со мной, когда во
мне было божественное присутствие, а вокруг меня - аура божества. Сквозь
гул барабана я начинал все громче и громче слышать жужжание и гудение,
перед глазами плыли волны золотого, багряного и синего цвета. Я
преодолевал преграду в иной мир, за которым была лестница, поднимающаяся в
небо, или колодец черной воды, в котором я тонул, или туннель, который,
плавно изгибаясь, по спирали уходил вниз, словно приглашая спуститься. Это
было царство богов. Когда я там бывал, я менял свой облик, взлетал под
облака, парил. Я был орел, я был лев. Я пировал с богами и полубогами. Я
говорил на языке снов. Я становился спутником Птицы Грома, я видел все,
мудрость открывалась передо мной. Мне думается, у Этаны, царя Киша, был
такой же барабан, и он пользовался им, чтобы парить в небе, а не летал
туда на орлиных крыльях, как гласит старая легенда.
Я редко брал барабан для таких целей. Это было слишком необычно и
пугающе, и отнимало у меня слишком много сил. Когда я возвращался из
такого полета, мышцы у меня болели, язык распухал, словно я в своих
полетах прикусывал его, я чувствовал головокружение и слабость. Это было
моей тайной, я делал это только тогда, когда моя тоска была слишком
велика, будь то голод моей души или опасность для города, предотвратить
которую мог только я. Тогда я садился в одиночестве и бил в барабан до тех
пор, пока не приближался к богам.

15
Вернулись дожди, еще более сильные, чем раньше, и вопрос о каналах стал
на первое место.
В те дни, когда мой народ еще не жил здесь, когда здесь были люди
Древнего пути, которые пользовались каменными серпами и жили в глинобитных
хижинах, каналов не было. Каждую весну, когда в горах таяли снега, Две
Реки вздымались и вырывались из берегов, а воды заливали поля и жилища. В
иные годы разливы рек были настолько велики, что разрушали работу многих
лет. Случались годы, когда горячее солнце заставляло воду быстро уходить,
и не оставалось влаги, чтобы вырастить урожай. В те годы, когда вода
покрывала долины все лето, большая часть земель оставалась пустыней,
негодной для использования, потому что не знали способа проводить воду от
залитых мест к иссушенным.
Когда мы победили и отняли землю у людей Древнего Пути, Нинурта, сын
Энлиля, показал нам, как делать каналы. Нинурта был бог войны, бог бурного
южного ветра.
Случилось так, что он поссорился с демоном Асагом, который обитал в
подземном мире. Нинурта отправился в подземный мир и убил демона. Убийство
Асага вызвало на Земле страшные бедствия, ибо именно Асаг держал во власти
дракона Кура - реку, которая течет через подземный мир. Кур вырвался из
заточения и пролился на землю, и все было залито.
Кур залил Землю, урожай погиб, и голод был свиреп и страшен. Ничто не
росло, кроме сорной травы. В это страшное время Нинурта нашел выход. Он
собрал пригоршню камней и послал их с гор дождем на землю. Потом сложил их
в кучу в том месте, где Кур вырвался из подземного мира, и запер его,
чтобы река не могла более вырваться наружу. Потом он построил
водохранилища, каналы и соединил их протоками с руслами Двух Рек. Теперь
поля рожали зерно в изобилии, а виноградники и сады щедро одаривали своими
прекрасными плодами.
С тех пор мы свято выполняли наказ содержать каналы в порядке и
расширять их сеть. Это наша главная задача, великий долг, которому
подчинено все, ибо наше процветание зависит от каналов. Во время сильного
разлива рек они позволяют отвести лишнюю воду в хранилища. Когда реки
начинают входить в берега, мы закрываем шлюзы и сохраняем воду на то
время, когда наступит засуха. Каналы несут эту воду из хранилищ на
распаханные и засеянные поля и даже в те земли, что некогда были пустыней.
Реки, что когда-то были нашими врагами, сегодня нам служат. Пристани и
дамбы возвышаются по берегам рек и там, где некогда были только грязные
болота. По всей стране простирается сеть каналов, соединяя поле с полем,
деревню с деревней, город с городом.
Почва в нашей стране мягкая и рыхлая, и легко уносится с водой,
особенно весной, поэтому каналы забиваются и ил заполняет их устья. На
каждом крестьянине лежит ответственность за поддержание в порядке его
маленького протока, каждый староста в деревне смотрит за тем, чтобы канал
был в порядке, а чиновники правительства следят за тем, чтобы ничего не
случилось в главных каналах. Но самая большая ответственность лежит на
царе: он должен понимать главный принцип работы каналов, знать, где он
дает слабину, держать армии рабочих для ремонта оросительной системы.
Думузи позволил себе вообще не выполнять этот долг. За одно это он не
заслуживает никакого прощения.
В разгар сезона дождей я мог сделать весьма немногое, разве что
просмотреть отчеты надзирателей за каналами, и решить, где нужно начать
починку. Я весь был окружен громоздящимися вокруг меня табличками, их
накапливались целые корзины, и все они описывали бедствия Урука. Писцы
стояли слева и справа от меня, чтобы читать мне эти таблички, но я редко
обращался к их услугам. Когда я читал сам, я получал лучшее представление
о том, что же на самом деле нужно делать.
К середине зимы дожди поутихли, и мы начали нашу работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37