Я буду вкусно есть и сладко
пить, наслаждаться многими женщинами, буду воином, жрецом и царевичем, а в
один прекрасный день Думузи умрет, а меня назовут царем Урука. Я не
сомневался в этом. Было ясно, что это и есть моя судьба. Хотя я хорошо
понимал, что боги капризны, глупцами я их не считал: кто мог бы лучше
управлять городом, если не сын Лугальбанды? Мне казалось неизбежным, что
совет города назовет меня, когда дни Думузи окончатся.
Но пока царем был Думузи. И Думузи, хотя юношей его и не назовешь - ему
тогда было не меньше двадцати четырех, - легко мог прожить еще лет
двадцать, если ему повезет на бранном поле. Долго же мне придется ждать
трона! Во мне кипели досада и нетерпение. Я пытался сдерживать их, как
мог.
5
Однажды, когда я упражнялся в метании дротика, пришел ко мне раб,
носящий знак Инанны, и сказал:
- Сейчас ты пойдешь в храм богини.
Он повел меня по извилистым переходам, которых я никогда не видел
прежде, может быть мы спускались с ним в глубокие туннели под Белым
Помостом. В неверном свете наших масляных светильников я видел переходы с
высокими сводами, богато украшенными мозаикой красных и желтых оттенков,
что было странно в этом обиталище вечной ночи. В воздухе витал запах
курений, сырости, словно сами стены источали влагу. Это явно была какая-то
святыня, возможно, святая святых самой Инанны. Мне стало не по себе, как
всегда бывало при встрече с ЧЕМ-ТО, слишком близко связанным с богиней.
Я чувствовал в полутьме присутствие маленьких существ, слышал звук
хриплого, затрудненного дыхания. Время от времени наш проход пересекался с
другими, и я видел вдали зажженные светильники. Дважды натыкались мы на
демонов и колдунов, занятых своим делом. Скорчившись на мозаичном полу,
они разбрасывали вокруг себя ячменную муку и резко пахнущие ветви
тамариска. На нас они не обращали внимания. В боковом проходе, я мельком
увидел трех приземистых, двуногих демонов с бочкообразной волосатой грудью
и козлиными копытами. Они сразу же потрусили прочь от нас. Я уверен, что я
их видел на самом деле. Я не сомневаюсь, что это были демоны. Я знал, что
нахожусь в месте, полном опасностей, где один мир граничит с другим, и то,
что должно быть невидимо, переходит границы, которые ему не должно
переходить.
Мы держались нашей тропы, слегка наклонной. В конце концов мы оказались
возле огромной окованной бронзой двери, которая вращалась на большом
круглом камне, утопленном в плиты пола.
- Иди туда, - сказал раб.
Я вошел в длинную узкую комнату, темную и бесконечную. Ее грубые
кирпичные стены были украшены черной слюдой и красным песчаником,
вделанным в битум, а светильники, укрепленные в стенах, давали неверный
колеблющийся свет. На полу два наложенных друг на друга треугольника из
белого металла составляли шестиконечную звезду.
В центре звезды стояла женщина, абсолютно неподвижная.
Я ожидал, что окажусь перед самой Инанной, а отнюдь не перед этой
жрицей, одной из младших. Она была выше, моложе, тоньше и стройней Инанны.
Я был уверен, что видел ее раньше на церемониях в честь богини, рядом с
Инанной по правую руку, - она одевала и раздевала богиню, как того
требовал ритуал. Прислужница богини - одна из внутреннего круга храма. Мы
молча смотрели друг на друга. Красота ее была необыкновенна. Она словно
обхватила меня так крепко, что не мог ускользнуть. Я почувствовал, как ее
сила сжала и обожгла мою душу, как жаркий летний ветер. Она была изысканно
убрана: щеки накрашены желтой охрой, верхние веки зачернены сурьмой,
нижние подкрашены малахитовой зеленой пудрой, а густые блестящие волосы
выкрашены красной хной. На ней были богатые одежды, а связка тростника -
эмблема Инанны - была вышита на груди. В курильнице, стоявшей на
серебряной треноге, тлели благовония. Глаза ее, темные и блестящие,
смерили меня от плеча к плечу и с головы до пят. Она словно снимала с меня
мерку.
Наконец она назвала меня по имени, нареченным при рождении именем. Я же
не мог назвать ее никак. Я просто стоял на месте, тупо глядя на нее.
Тогда она сказала, чуть ли не свирепо:
- Ну? Ты меня помнишь?
- Я видел, как ты прислуживала Инанне на церемониях.
Глаза ее сверкнули.
- Разумеется. Там-то меня все видели. Но ты и я, мы встречались. И
говорили.
- Когда?
- Давным-давно. Ты был совсем молод. Должно быть, это вылетело у тебя
из головы.
- Как тебя зовут? Скажи мне свое имя, и я вспомню, встречал ли я тебя.
- Ах, значит, ты меня все-таки не забыл?
- Я мало что забываю. Скажи мне свое имя, - сказал я.
Она хитро улыбнулась и назвала свое имя, которое я не могу записать
здесь, ибо, как и мое нареченное имя, его сменило имя более священное и
первоначальное имя должно быть оставлено навеки. Звук ее имени оживил мою
память, и из кладовой воспоминаний хлынул поток впечатлений: нити голубых
бусин, амулеты из розовых раковин, нагое гибкое девичье тело, с
нарисованными на нем змеями, юная грудь, резкие благовония. Стало быть,
эта женщина была той самой хитрой девчонкой? Да. Сейчас ее грудь была не
холмиком, а проказливый блеск глаз скрыла краска, которой она так
раскрасила себя. Но я знал, что разглядел девчонку внутри женщины.
- Да, теперь припоминаю, - сказал я. - День, когда объявляли нового
царя, я потерялся в лабиринте храма. Ты пришла за мной, утешила меня и
отвела назад на церемонию. Но как ты переменилась...
- По-моему, не так уж сильно. Я тогда начинала быть женщиной. К тому
времени я трижды изливала из себя кровь богини. По-моему, я не очень
изменилась. Но ты совсем другой. Тогда ты был маленьким ребенком.
- Это было шесть лет назад, может, чуть больше.
- Неужели? Каким ты был хорошеньким! - она бросила на меня быстрый
дерзкий взгляд. - Но ты больше не ребенок. Абисимти говорит мне, то ты
настоящий мужчина.
Смутившись, я в испуге воскликнул:
- А я-то считал, что деяния жриц - священная тайна!
- Абисимти мне все рассказала." Мы с ней как сестры.
Я смущенно переминался с ноги на ногу. Как и раньше, давным-давно, я
чувствовал гнев и неуверенность, потому что мне трудно было понять,
смеется она надо мной или нет. Перед ее хитростью я был странно
беспомощен. Да, я стал старше, но и она тоже. И если мне было немногим
более двенадцати, то ей было, по меньшей мере, шестнадцать. Она далеко
ушла вперед на дороге познания мира. В ней словно сидело какое-то острие,
которое больно ранило меня всякий раз, когда я пытался поймать ее.
Я сказал чуть резче, чем надо было:
- Зачем я здесь?
- Мне казалось, нам надо снова встретиться. Сперва я видела тебя
однажды во время празднества, когда ты приносил жертвы в храме. Мой взгляд
упал на тебя, и я подумала, кто это? Я спросила о тебе свою подругу,
кажется. Она ответила: это мальчик, сын Лугальбанды. Меня удивило, что ты
так быстро вырос. А через несколько дней Абисимти сказала, что к ней
приходил царевич, и она посвятила его в мужчины. Я спросила у нее, какой
царевич, и она сказала, то это был сын Лугальбанды. Выслушав Абисимти, я
решила, что мне надо снова поговорить с тобой. Слова Абисимти пробудили
мое любопытство.
Как же меня взбесило то, что я не мог понимать значений, спрятанных в
словах!
Может быть, она говорила, что хотела сама посвятить меня в мужчины? Так
мне показалось, иначе зачем ей было звать меня, зачем ее глаза столько
дерзко и с неприкрытым желанием смотрели на меня? Ее красота доводила меня
до безумия. Но я не был уверен, что она хотела именно этого. Я не смел
проверить свою догадку, боясь, что меня отвергнут. Нельзя заполучить на
ложе жрицу самой Инанны, просто попросив об этом. Только те, кто
прислуживают в храме, став священными продажными жрицами, могут отдаваться
любому. Недостойно приставать к остальным, которых называют невестами бога
и держат отдельно от прочих. Они - невесты бога, или царя, в котором он
воплощен. Я не знал, к каким жрицам она относится. А может быть, для нее
это была просто игра, а я был всего-навсего ее игрушкой?
Мужчиной-игрушкой, как был некогда игрушкой-ребенком. Я чувствовал, как
она плетет вокруг меня паутину, и я потерялся в ней.
Она спросила:
- Как тебе жилось? Чем ты сейчас занимаешься? Я никогда не покидаю
храма. Я не знаю, что происходит в городе. До меня доходят только слухи,
которые мне приносят служанки, жадные до них.
- Моя мать стала жрицей Ана. Я иногда прислуживаю в его храме. Изучаю
всякие вещи, которые надлежит изучать молодому человеку. Жду, когда
наступит вся полнота моей зрелости.
- И что тогда?
- Буду выполнять волю богов.
- Какой-нибудь бог уже выбрал тебя своим рабом?
- Нет, - ответил я. - Еще нет.
- Ты этого хотел бы?
Я пожал плечами:
- Это произойдет тогда, когда придет время.
- Инанна выбрала меня, когда мне было семь лет.
- Это случится тогда, когда должно случиться, - сказал я.
- Когда ты будешь знать, ты придешь ко мне, расскажешь, какой это бог?
Она пристально, неотрывно глядела на меня. Казалось, она утверждает на
меня какие-то права, а я не мог понять почему. Это все мне не нравилось.
Но сила ее была могуча. И я услышал, как отвечаю ей кротко:
- Да, я тебе обязательно расскажу. Если ты этого пожелаешь.
- Да, я этого хочу, - ответила она.
В ней словно бы что-то смягчилось: ехидное острие спряталось куда-то,
пропало то, что я называл чувственностью. Из мешочка на поясе она вынула
амулет и сунула его мне в руку: статуэтка Инанны, с огромной грудью,
полными бедрами, вырезанная из какого-то гладкого зеленого камня, которого
я никогда раньше не видывал. Казалось, камень сияет собственным внутренним
светом.
- Всегда держи его при себе, - сказала она.
Мне неловко было брать у нее амулет. Мне казалось, что цена за эту
статуэтку - моя собственная душа.
- Как же я могу принять это? - сказал я.
- Не смей отказываться. Это страшный грех - отвергнуть дар богини.
- Вернее, дар жрицы.
- Богиня гласит устами своих жриц. Эта вещь твоя, и пока она с тобой,
ты под защитой богини.
Может быть, так оно и есть. Но мне от этого было не по себе. Все мы в
Уруке под защитой богини, но Инанна - богиня опасная, и неразумно быть к
ней слишком близко. Мой отец служил Инанне, как подобает царю Урука, но
всякий раз, когда он шел в храм по личным делам, он обращался к небесному
отцу Ану. Да и мне самому спокойнее было с отцом бурь Энлилем, чем с
богиней. Но у меня не было другого выбора: я взял амулет. Опасно
поклоняться Инанне, но еще опаснее навлечь на себя ее гнев.
Когда я покинул храм, у меня было странное чувство, словно меня
заставили силой отдать что-то бесконечно дорогое. Но я понятия не имел,
что именно.
За последние несколько месяцев меня много раз вызывали в комнатку для
встреч в конце того самого перехода демонов и колдунов глубоко под храмом
Энмеркара. Все было точно таким же: бессвязная беседа, грозное и пугающее
кокетство, никуда не ведущее, ощущение, что она обыграла меня в игре,
правил которой я не понимал. Часто она дарила мне какую-нибудь мелочь, но
когда я что-нибудь ей приносил, она ничего не брала. Она хотела знать
многое: новости дворца, совета. Что я слышал? Что говорят во дворце? Она
была ненасытна. Я стал с ней осторожнее, говорил мало, старался отвечать
на вопросы так коротко и расплывчато, как только смел. Я не понимал, что
ей от меня нужно. Я страшился силы ее красоты, ибо понимал, что она может
ввергнуть меня в пучину разрушения и гибели. Любой другой женщины я мог бы
по молодости сказать: "Пойдем со мною". Но как я посмел бы сказать
подобные слова ЕЙ? Защищенная аурой богини, она была недоступна, пока сама
не выразила бы согласия. Одно ее слово, одно движение мизинца - и я пал бы
перед ней на колени. Но она не делала этого. Я молил богов послать ее в
мои объятия всякий раз, когда она посылала за мной. Хотя тепло ее улыбки
говорило одно, ледяной блеск глаз означал совсем другое, и это отдаляло
меня от нее, как будто я был евнухом. Она, казалось, была вообще за
пределами моей досягаемости. Но я не забыл те поразительные слова, какие
она произнесла, встретив меня в детстве: "Когда ты будешь царем, я буду
лежать в твоих объятиях!"
6
Наступил месяц Ташриту, сезон нового года, когда царь вступает в
Священный Брак с Инанной, и все живое возрождается. Это время, когда бог
переступает через порог храма, словно вихрь, и роняет свое семя в богиню.
Приходят дожди после долгой-долгой смерти-при-жизни, что зовется летом.
Это величайший и самый священный праздник в Уруке, от которого зависит
все остальное. Приготовлениями заняты все жители города на протяжении
многих недель по мере умирания лета. То, что было осквернено за прошедший
год, должно быть очищено жертвами. Те, кто нечисты от рождения - члены
нечистых каст, - должны уйти за стены города и построить себе там
временное жилище. Слабых и уродливых животных надо убить. Все дома и
общественные здания, требующие обновления, должны быть приведены в
порядок, а праздничные украшения развешены по местам. Наконец начинаются
парады. Впереди идут музыканты, продажные женщины надевают яркие шали и
плащи, мужчины на левую сторону тела навешивают женскую одежду. Жрецы и
жрицы проносят по улицам окровавленные мечи, и двуострые топоры, которыми
умерщвлялись жертвы. Танцоры скачут сквозь обручи и прыгают через веревку.
В своем храме Инанна совершает омовение, ее натирают благовониями и
надевают священные украшения: большое гранатовое кольцо, бусины
ляпис-лазури, блистающая золотая набедренная пластина, украшения для
пупка, для бедер, для носа, для глаз, золотые и бронзовые серьги,
нагрудные украшения из слоновой кости. А бог Думузи, податель плодородия,
входит в царя, который едет на лодке в храм, и входит через ворота в
святилища Инанны, ведя овцу и держа в руках козленка. Они вместе стоят на
пороге храма, жрица и царь, богиня и бог, пока весь город приветствует их
в великой радости. А потом они входят внутрь храма, в специально
приготовленную спальню. Он ласкает ее, и входит в нее, и вспахивает ее, и
изливает свое семя в ее чрево. Так было от начала начал, когда
существовали только боги, и царская власть еще не была ниспослана с небес.
В день новой луны, который означает начало нового года, я отправился с
остальными к Белому помосту, чтобы дождаться появления Инанны и Думузи.
Легкий ветерок, влажный и ароматный, дул с юга. Это ветер, который мы
называем обманщиком, ибо он обещает весну, но на самом деле возвращает
зиму.
На западной стороне Помоста появился царь с козленком и овцой. Толпа
расступилась, давая ему дорогу, когда он медленно поднимался по ступеням к
храму. Он выглядел величественно и великолепно. На нем был свет божества,
тело его словно светилось изнутри.
По-моему, во свершении Великого Священного Брака есть нечто, что
вызывает восторг любого человека. С тех пор как Думузи стал царем, он в
шестов раз совершал этот ритуал, и каждый год, глядят как он пересекает
помост, я был поражен почтением и благоговением, которые он во мне
вызывал, он, человек столь обычный в прочие дни, с такой дряблой душонкой.
Но когда в царе бог, сам царь - бог. Я никогда не забуду, как выглядел в
ночь священного ритуала мой отец - мощный, величественный, огромный. Не
оглядываясь по сторонам, он проходил мимо того места, где стояли мы с
матерью и смотрели...
Он входил в храм, возвращался вместе с Инанной, протягивал руки к
горожанам и снова уходил в храм, ведя богиню в опочивальню. Лугальбанда
всегда выглядел величественным. Я и не ожидал от Думузи, что он будет
способен соперничать с моим отцом, но в эту ночь так получилось.
В эту ночь, казалось, происходило что-то необычное. Царь и жрица обычно
показывались народу в тот момент, когда полумесяц луны появлялся над
храмом. Но в эту ночь этот миг наступил и прошел, а храмовая дверь
оставалась закрытой. Мы вопросительно переглядывались, но никто не смел
заговорить.
Наконец, огромная кованая дверь распахнулась, и священная пара
появилась. При виде них толпа благоговейно замолкла. Молчание было словно
пропасть, которая поглотила все звуки мира. Но это продолжалось только
мгновение. Секунду спустя послышался шепот, свист втянутого в грудь
воздуха, когда стоявшие впереди стали ахать и шептать от удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
пить, наслаждаться многими женщинами, буду воином, жрецом и царевичем, а в
один прекрасный день Думузи умрет, а меня назовут царем Урука. Я не
сомневался в этом. Было ясно, что это и есть моя судьба. Хотя я хорошо
понимал, что боги капризны, глупцами я их не считал: кто мог бы лучше
управлять городом, если не сын Лугальбанды? Мне казалось неизбежным, что
совет города назовет меня, когда дни Думузи окончатся.
Но пока царем был Думузи. И Думузи, хотя юношей его и не назовешь - ему
тогда было не меньше двадцати четырех, - легко мог прожить еще лет
двадцать, если ему повезет на бранном поле. Долго же мне придется ждать
трона! Во мне кипели досада и нетерпение. Я пытался сдерживать их, как
мог.
5
Однажды, когда я упражнялся в метании дротика, пришел ко мне раб,
носящий знак Инанны, и сказал:
- Сейчас ты пойдешь в храм богини.
Он повел меня по извилистым переходам, которых я никогда не видел
прежде, может быть мы спускались с ним в глубокие туннели под Белым
Помостом. В неверном свете наших масляных светильников я видел переходы с
высокими сводами, богато украшенными мозаикой красных и желтых оттенков,
что было странно в этом обиталище вечной ночи. В воздухе витал запах
курений, сырости, словно сами стены источали влагу. Это явно была какая-то
святыня, возможно, святая святых самой Инанны. Мне стало не по себе, как
всегда бывало при встрече с ЧЕМ-ТО, слишком близко связанным с богиней.
Я чувствовал в полутьме присутствие маленьких существ, слышал звук
хриплого, затрудненного дыхания. Время от времени наш проход пересекался с
другими, и я видел вдали зажженные светильники. Дважды натыкались мы на
демонов и колдунов, занятых своим делом. Скорчившись на мозаичном полу,
они разбрасывали вокруг себя ячменную муку и резко пахнущие ветви
тамариска. На нас они не обращали внимания. В боковом проходе, я мельком
увидел трех приземистых, двуногих демонов с бочкообразной волосатой грудью
и козлиными копытами. Они сразу же потрусили прочь от нас. Я уверен, что я
их видел на самом деле. Я не сомневаюсь, что это были демоны. Я знал, что
нахожусь в месте, полном опасностей, где один мир граничит с другим, и то,
что должно быть невидимо, переходит границы, которые ему не должно
переходить.
Мы держались нашей тропы, слегка наклонной. В конце концов мы оказались
возле огромной окованной бронзой двери, которая вращалась на большом
круглом камне, утопленном в плиты пола.
- Иди туда, - сказал раб.
Я вошел в длинную узкую комнату, темную и бесконечную. Ее грубые
кирпичные стены были украшены черной слюдой и красным песчаником,
вделанным в битум, а светильники, укрепленные в стенах, давали неверный
колеблющийся свет. На полу два наложенных друг на друга треугольника из
белого металла составляли шестиконечную звезду.
В центре звезды стояла женщина, абсолютно неподвижная.
Я ожидал, что окажусь перед самой Инанной, а отнюдь не перед этой
жрицей, одной из младших. Она была выше, моложе, тоньше и стройней Инанны.
Я был уверен, что видел ее раньше на церемониях в честь богини, рядом с
Инанной по правую руку, - она одевала и раздевала богиню, как того
требовал ритуал. Прислужница богини - одна из внутреннего круга храма. Мы
молча смотрели друг на друга. Красота ее была необыкновенна. Она словно
обхватила меня так крепко, что не мог ускользнуть. Я почувствовал, как ее
сила сжала и обожгла мою душу, как жаркий летний ветер. Она была изысканно
убрана: щеки накрашены желтой охрой, верхние веки зачернены сурьмой,
нижние подкрашены малахитовой зеленой пудрой, а густые блестящие волосы
выкрашены красной хной. На ней были богатые одежды, а связка тростника -
эмблема Инанны - была вышита на груди. В курильнице, стоявшей на
серебряной треноге, тлели благовония. Глаза ее, темные и блестящие,
смерили меня от плеча к плечу и с головы до пят. Она словно снимала с меня
мерку.
Наконец она назвала меня по имени, нареченным при рождении именем. Я же
не мог назвать ее никак. Я просто стоял на месте, тупо глядя на нее.
Тогда она сказала, чуть ли не свирепо:
- Ну? Ты меня помнишь?
- Я видел, как ты прислуживала Инанне на церемониях.
Глаза ее сверкнули.
- Разумеется. Там-то меня все видели. Но ты и я, мы встречались. И
говорили.
- Когда?
- Давным-давно. Ты был совсем молод. Должно быть, это вылетело у тебя
из головы.
- Как тебя зовут? Скажи мне свое имя, и я вспомню, встречал ли я тебя.
- Ах, значит, ты меня все-таки не забыл?
- Я мало что забываю. Скажи мне свое имя, - сказал я.
Она хитро улыбнулась и назвала свое имя, которое я не могу записать
здесь, ибо, как и мое нареченное имя, его сменило имя более священное и
первоначальное имя должно быть оставлено навеки. Звук ее имени оживил мою
память, и из кладовой воспоминаний хлынул поток впечатлений: нити голубых
бусин, амулеты из розовых раковин, нагое гибкое девичье тело, с
нарисованными на нем змеями, юная грудь, резкие благовония. Стало быть,
эта женщина была той самой хитрой девчонкой? Да. Сейчас ее грудь была не
холмиком, а проказливый блеск глаз скрыла краска, которой она так
раскрасила себя. Но я знал, что разглядел девчонку внутри женщины.
- Да, теперь припоминаю, - сказал я. - День, когда объявляли нового
царя, я потерялся в лабиринте храма. Ты пришла за мной, утешила меня и
отвела назад на церемонию. Но как ты переменилась...
- По-моему, не так уж сильно. Я тогда начинала быть женщиной. К тому
времени я трижды изливала из себя кровь богини. По-моему, я не очень
изменилась. Но ты совсем другой. Тогда ты был маленьким ребенком.
- Это было шесть лет назад, может, чуть больше.
- Неужели? Каким ты был хорошеньким! - она бросила на меня быстрый
дерзкий взгляд. - Но ты больше не ребенок. Абисимти говорит мне, то ты
настоящий мужчина.
Смутившись, я в испуге воскликнул:
- А я-то считал, что деяния жриц - священная тайна!
- Абисимти мне все рассказала." Мы с ней как сестры.
Я смущенно переминался с ноги на ногу. Как и раньше, давным-давно, я
чувствовал гнев и неуверенность, потому что мне трудно было понять,
смеется она надо мной или нет. Перед ее хитростью я был странно
беспомощен. Да, я стал старше, но и она тоже. И если мне было немногим
более двенадцати, то ей было, по меньшей мере, шестнадцать. Она далеко
ушла вперед на дороге познания мира. В ней словно сидело какое-то острие,
которое больно ранило меня всякий раз, когда я пытался поймать ее.
Я сказал чуть резче, чем надо было:
- Зачем я здесь?
- Мне казалось, нам надо снова встретиться. Сперва я видела тебя
однажды во время празднества, когда ты приносил жертвы в храме. Мой взгляд
упал на тебя, и я подумала, кто это? Я спросила о тебе свою подругу,
кажется. Она ответила: это мальчик, сын Лугальбанды. Меня удивило, что ты
так быстро вырос. А через несколько дней Абисимти сказала, что к ней
приходил царевич, и она посвятила его в мужчины. Я спросила у нее, какой
царевич, и она сказала, то это был сын Лугальбанды. Выслушав Абисимти, я
решила, что мне надо снова поговорить с тобой. Слова Абисимти пробудили
мое любопытство.
Как же меня взбесило то, что я не мог понимать значений, спрятанных в
словах!
Может быть, она говорила, что хотела сама посвятить меня в мужчины? Так
мне показалось, иначе зачем ей было звать меня, зачем ее глаза столько
дерзко и с неприкрытым желанием смотрели на меня? Ее красота доводила меня
до безумия. Но я не был уверен, что она хотела именно этого. Я не смел
проверить свою догадку, боясь, что меня отвергнут. Нельзя заполучить на
ложе жрицу самой Инанны, просто попросив об этом. Только те, кто
прислуживают в храме, став священными продажными жрицами, могут отдаваться
любому. Недостойно приставать к остальным, которых называют невестами бога
и держат отдельно от прочих. Они - невесты бога, или царя, в котором он
воплощен. Я не знал, к каким жрицам она относится. А может быть, для нее
это была просто игра, а я был всего-навсего ее игрушкой?
Мужчиной-игрушкой, как был некогда игрушкой-ребенком. Я чувствовал, как
она плетет вокруг меня паутину, и я потерялся в ней.
Она спросила:
- Как тебе жилось? Чем ты сейчас занимаешься? Я никогда не покидаю
храма. Я не знаю, что происходит в городе. До меня доходят только слухи,
которые мне приносят служанки, жадные до них.
- Моя мать стала жрицей Ана. Я иногда прислуживаю в его храме. Изучаю
всякие вещи, которые надлежит изучать молодому человеку. Жду, когда
наступит вся полнота моей зрелости.
- И что тогда?
- Буду выполнять волю богов.
- Какой-нибудь бог уже выбрал тебя своим рабом?
- Нет, - ответил я. - Еще нет.
- Ты этого хотел бы?
Я пожал плечами:
- Это произойдет тогда, когда придет время.
- Инанна выбрала меня, когда мне было семь лет.
- Это случится тогда, когда должно случиться, - сказал я.
- Когда ты будешь знать, ты придешь ко мне, расскажешь, какой это бог?
Она пристально, неотрывно глядела на меня. Казалось, она утверждает на
меня какие-то права, а я не мог понять почему. Это все мне не нравилось.
Но сила ее была могуча. И я услышал, как отвечаю ей кротко:
- Да, я тебе обязательно расскажу. Если ты этого пожелаешь.
- Да, я этого хочу, - ответила она.
В ней словно бы что-то смягчилось: ехидное острие спряталось куда-то,
пропало то, что я называл чувственностью. Из мешочка на поясе она вынула
амулет и сунула его мне в руку: статуэтка Инанны, с огромной грудью,
полными бедрами, вырезанная из какого-то гладкого зеленого камня, которого
я никогда раньше не видывал. Казалось, камень сияет собственным внутренним
светом.
- Всегда держи его при себе, - сказала она.
Мне неловко было брать у нее амулет. Мне казалось, что цена за эту
статуэтку - моя собственная душа.
- Как же я могу принять это? - сказал я.
- Не смей отказываться. Это страшный грех - отвергнуть дар богини.
- Вернее, дар жрицы.
- Богиня гласит устами своих жриц. Эта вещь твоя, и пока она с тобой,
ты под защитой богини.
Может быть, так оно и есть. Но мне от этого было не по себе. Все мы в
Уруке под защитой богини, но Инанна - богиня опасная, и неразумно быть к
ней слишком близко. Мой отец служил Инанне, как подобает царю Урука, но
всякий раз, когда он шел в храм по личным делам, он обращался к небесному
отцу Ану. Да и мне самому спокойнее было с отцом бурь Энлилем, чем с
богиней. Но у меня не было другого выбора: я взял амулет. Опасно
поклоняться Инанне, но еще опаснее навлечь на себя ее гнев.
Когда я покинул храм, у меня было странное чувство, словно меня
заставили силой отдать что-то бесконечно дорогое. Но я понятия не имел,
что именно.
За последние несколько месяцев меня много раз вызывали в комнатку для
встреч в конце того самого перехода демонов и колдунов глубоко под храмом
Энмеркара. Все было точно таким же: бессвязная беседа, грозное и пугающее
кокетство, никуда не ведущее, ощущение, что она обыграла меня в игре,
правил которой я не понимал. Часто она дарила мне какую-нибудь мелочь, но
когда я что-нибудь ей приносил, она ничего не брала. Она хотела знать
многое: новости дворца, совета. Что я слышал? Что говорят во дворце? Она
была ненасытна. Я стал с ней осторожнее, говорил мало, старался отвечать
на вопросы так коротко и расплывчато, как только смел. Я не понимал, что
ей от меня нужно. Я страшился силы ее красоты, ибо понимал, что она может
ввергнуть меня в пучину разрушения и гибели. Любой другой женщины я мог бы
по молодости сказать: "Пойдем со мною". Но как я посмел бы сказать
подобные слова ЕЙ? Защищенная аурой богини, она была недоступна, пока сама
не выразила бы согласия. Одно ее слово, одно движение мизинца - и я пал бы
перед ней на колени. Но она не делала этого. Я молил богов послать ее в
мои объятия всякий раз, когда она посылала за мной. Хотя тепло ее улыбки
говорило одно, ледяной блеск глаз означал совсем другое, и это отдаляло
меня от нее, как будто я был евнухом. Она, казалось, была вообще за
пределами моей досягаемости. Но я не забыл те поразительные слова, какие
она произнесла, встретив меня в детстве: "Когда ты будешь царем, я буду
лежать в твоих объятиях!"
6
Наступил месяц Ташриту, сезон нового года, когда царь вступает в
Священный Брак с Инанной, и все живое возрождается. Это время, когда бог
переступает через порог храма, словно вихрь, и роняет свое семя в богиню.
Приходят дожди после долгой-долгой смерти-при-жизни, что зовется летом.
Это величайший и самый священный праздник в Уруке, от которого зависит
все остальное. Приготовлениями заняты все жители города на протяжении
многих недель по мере умирания лета. То, что было осквернено за прошедший
год, должно быть очищено жертвами. Те, кто нечисты от рождения - члены
нечистых каст, - должны уйти за стены города и построить себе там
временное жилище. Слабых и уродливых животных надо убить. Все дома и
общественные здания, требующие обновления, должны быть приведены в
порядок, а праздничные украшения развешены по местам. Наконец начинаются
парады. Впереди идут музыканты, продажные женщины надевают яркие шали и
плащи, мужчины на левую сторону тела навешивают женскую одежду. Жрецы и
жрицы проносят по улицам окровавленные мечи, и двуострые топоры, которыми
умерщвлялись жертвы. Танцоры скачут сквозь обручи и прыгают через веревку.
В своем храме Инанна совершает омовение, ее натирают благовониями и
надевают священные украшения: большое гранатовое кольцо, бусины
ляпис-лазури, блистающая золотая набедренная пластина, украшения для
пупка, для бедер, для носа, для глаз, золотые и бронзовые серьги,
нагрудные украшения из слоновой кости. А бог Думузи, податель плодородия,
входит в царя, который едет на лодке в храм, и входит через ворота в
святилища Инанны, ведя овцу и держа в руках козленка. Они вместе стоят на
пороге храма, жрица и царь, богиня и бог, пока весь город приветствует их
в великой радости. А потом они входят внутрь храма, в специально
приготовленную спальню. Он ласкает ее, и входит в нее, и вспахивает ее, и
изливает свое семя в ее чрево. Так было от начала начал, когда
существовали только боги, и царская власть еще не была ниспослана с небес.
В день новой луны, который означает начало нового года, я отправился с
остальными к Белому помосту, чтобы дождаться появления Инанны и Думузи.
Легкий ветерок, влажный и ароматный, дул с юга. Это ветер, который мы
называем обманщиком, ибо он обещает весну, но на самом деле возвращает
зиму.
На западной стороне Помоста появился царь с козленком и овцой. Толпа
расступилась, давая ему дорогу, когда он медленно поднимался по ступеням к
храму. Он выглядел величественно и великолепно. На нем был свет божества,
тело его словно светилось изнутри.
По-моему, во свершении Великого Священного Брака есть нечто, что
вызывает восторг любого человека. С тех пор как Думузи стал царем, он в
шестов раз совершал этот ритуал, и каждый год, глядят как он пересекает
помост, я был поражен почтением и благоговением, которые он во мне
вызывал, он, человек столь обычный в прочие дни, с такой дряблой душонкой.
Но когда в царе бог, сам царь - бог. Я никогда не забуду, как выглядел в
ночь священного ритуала мой отец - мощный, величественный, огромный. Не
оглядываясь по сторонам, он проходил мимо того места, где стояли мы с
матерью и смотрели...
Он входил в храм, возвращался вместе с Инанной, протягивал руки к
горожанам и снова уходил в храм, ведя богиню в опочивальню. Лугальбанда
всегда выглядел величественным. Я и не ожидал от Думузи, что он будет
способен соперничать с моим отцом, но в эту ночь так получилось.
В эту ночь, казалось, происходило что-то необычное. Царь и жрица обычно
показывались народу в тот момент, когда полумесяц луны появлялся над
храмом. Но в эту ночь этот миг наступил и прошел, а храмовая дверь
оставалась закрытой. Мы вопросительно переглядывались, но никто не смел
заговорить.
Наконец, огромная кованая дверь распахнулась, и священная пара
появилась. При виде них толпа благоговейно замолкла. Молчание было словно
пропасть, которая поглотила все звуки мира. Но это продолжалось только
мгновение. Секунду спустя послышался шепот, свист втянутого в грудь
воздуха, когда стоявшие впереди стали ахать и шептать от удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37