Я поднял свой щит так, что он поймал последние
лучи заходящего солнца и бросил лучи золотистого света в толпу,
собравшуюся по сторонам большой триумфальной дороги. Полгорода вышло на
улицы, чтобы приветствовать меня.
- Гильгамеш! Гильгамеш! Гильгамеш! - кричали они, пока не охрипли. -
Они еще кричали "божественный", что обычно не говорится о царе, пока он
жив.
- Божественный Гильгамеш! Божественный Гильгамеш!
Я растерялся, хотя нелепо было бы отрицать присутствие во мне
божественной природы.
Предостережения Забарди-Бунугги несколько омрачили мое возвращение
домой. Но меня не очень удивило то, что я услышал. Инанна слишком долго
оставалась кроткой и послушной, и я уже давно ожидал от нее каких-то
действий. Ну что ж, посмотрим. Сейчас я решил не думать над этим. Это была
ночь моего возвращения домой. Это была ночь моего триумфа.
Во дворце я вычистил и смазал свое оружие и положил его в хранилище,
произнеся над ним специальные молитвы, которые говорятся, когда оружие
кладут на покой. Потом я пошел в дворцовые бани и распустил свою косу, так
что волосы струились по спине, и прислужницы смыли с них грязь и пот
похода. Я оставил волосы распущенными, завернулся в красивые ткани и
завязал вокруг пояса багряный платок. Я надел царскую тиару, что делал
нечасто. Потом я позвал моих героев, и Энкиду, и мы собрались в большом
зале дворца на пир. Жареные телята и ягнята, пирожные из меда и муки,
пиво, крепкое и мягкое, царское финиковое вино, самое сладкое и вкусное в
наших землях украшало стол. Мы даже пили вино, что делается из винограда,
которое мы привозим из северных земель, - темно-лиловое вино, от которого
душа рвется ввысь. Мы пели и рассказывали истории про древних воителей,
потом разделись и боролись при свете факелов, потом наслаждались девушками
из дворцового гарема, пока не насытились, а потом мы снова совершили
омовение и нарядились в праздничные одежды. Мы вышли в город, ходили по
улицам, играя на флейтах и трубах, хлопая в ладоши, и гордость наполняла
наши сердца. Ах, что за прекрасное время было! Какое великолепное время!
Такого мне уже никогда не доведется пережить.
В серебристо-серые часы рассвета спящие герои валялись по всему дворцу,
храпя от выпитого вина. Мне не хотелось спать, поэтому я пошел к
дворцовому фонтану. Со мной был Энкиду. От его одежд несло вином и мясным
соком, должно быть, и мои были не лучше. Соломинки и обугленные веточки от
костров запутались у нас в волосах. Прохладная, свежая вода фонтана нас
омыла и освежила, словно мы были в божественном источнике. Выходя из
фонтана, я оглянулся, ища глазами какого-нибудь раба, чтобы он принес нам
чистую одежду, и взгляд мой упал на стройную фигурку на противоположном
конце двора, женщину, одетую в пепельного цвета одеяние из поблескивающей
ткани. На голове ее была шаль, и лица было не разглядеть. Казалось, она
направлялась в нашу сторону.
- Эй, ты, - окликнул я. - Подойти и окажи нам услугу!
Она повернулась ко мне, спустив шаль, и я увидел ее лицо. Но не поверил
своим глазам.
- Гильгамеш? - тихо сказала она.
Я ахнул от изумления. Это могло быть только привидение.
- Демон! - прошептал я. - Смотри, Энкиду, у нее лицо Инанны! Должно
быть, это Лилиту пришла сюда преследовать нас, или привидение Утукку.
Ужас и страх ударили меня, словно язык бронзового колокола, я задрожал
и стал искать среди своей сброшенной одежды амулет богини, который юная
жрица Инанны дала мне давно, когда мы оба были юны.
Тем же тихим голосом она сказала:
- Не бойся, Гильгамеш, я действительно Инанна.
- Здесь? Во дворце? Жрица никогда не покидает храма, чтобы увидеть
царя. Она призывает царя, чтобы он служил ей в храме, в ее собственных
владениях.
- Сегодня ночью именно я пришла к тебе, - сказала она.
Теперь она стояла совсем близко от меня, и мне казалось, что она
говорит правду: если это и был демон, в это нельзя было поверить. И какой
демон, к тому же, осмелится перевоплотиться в богиню в стенах города, где
обитает сама богиня? Я никак не понимал причины присутствия Инанны во
дворце. Я чувствовал какой-то подвох. Я похолодел, и завернулся в свою
одежду. Энкиду смотрел на нее, словно на чудовище, изготовившееся к
прыжку.
Я хрипло спросил:
- Что тебе от меня надо?
- Сказать несколько слов, только несколько слов.
Горло у меня пересохло:
- Говори!
- То, что я должна сказать, я бы хотела сказать с глазу на глаз.
Я посмотрел на нахмурившегося Энкиду. Мне не хотелось отсылать его, но
я достаточно хорошо знал Инанну. Я печально сказал:
- Энкиду, оставь нас ненадолго.
- Это обязательно? - спросил он.
- На этот раз - да, - ответил я, и он медленно пошел, несколько раз
оглянувшись, словно боялся за меня.
Инанна сказала:
- Я видела тебя сегодня с террасы храма, когда ты гулял по городу со
своими героями, Гильгамеш. Ты никогда не был таким прекрасным. Ты сиял как
божество.
- Радость победы дала мне это. Мы убили демона, мы добыли древесину, мы
смели с лица земли стену, воздвигнутую эламитами.
- Я слышала об этом. Это замечательная победа. Ты герой, не знающий
себе равных. О тебе будут петь грядущие поколения!
Я заглянул ей в глаза. В этот час, в свете зари, они казались такими
темными, они казались темнее ночи. Я пристально смотрел на ее безупречный
лоб и дуги ее бровей, на ее полные губы. От нее исходил жар, но это был
холодный огонь. Я не мог сказать, стояла передо мной богиня или женщина.
Обе смешались в ней, чего никогда не было раньше. Я вспомнил слова
Забарди-Бунугги, из его слов я понял, что она - мой враг. В это мгновение
она была прекрасна и не могла казаться мне врагом.
- Почему ты здесь, Инанна?
- Не могла удержать себя. Когда я увидела тебя вечером, то сказала
себе: я пойду к нему, когда окончится пир. Я приду к нему, когда настанет
заря, и отдам ему себя.
- Предложишь себя? Что ты такое говоришь?
Глаза ее горели странным огнем. Словно серебристое солнце, что встает в
полночь.
- Гильгамеш, будь мне мужем.
Это меня сразило. Запинаясь, я произнес:
- Но время еще не настало, Инанна... до нового года еще несколько
месяцев, и...
- Я говорю не о Священном Браке, - ответила она быстро. - Я говорю о
браке между мужчиной и женщиной, которые живут под одной крышей, рожают
детей и вместе стареют, как обычно бывает между мужем и женой.
Заговори она на языке жителей Луны, я и тогда не удивился бы сильнее.
- Но ведь это невозможно, - сказал я, когда ко мне вернулся дар речи. -
Царь... жрица... никогда, с самого основания города, никогда, за всю
историю Земли...
- Я говорила с богиней. Она согласна. Это может быть. Я знаю, что это
внове и кажется странным, но это можно, это допускается.
Она шагнула ко мне и схватила меня за руки.
- Выслушай меня, Гильгамеш! Будь моим мужем, подари моему телу свое
семя и не одну ночь в году, а каждую ночь! Будь моим мужем, а я буду твоей
женой. Слушай, я принесу тебе необыкновенные дары! Я запрягу для тебя
украшенную золотом повозку, с золотыми колесами, с бронзовыми рогами. Тебя
будут везти демоны бури. Наше жилище будет пропитано благовониями, словно
храм, а когда ты будешь в него входить, пороги станут целовать тебе ноги.
- Инанна...
Ее невозможно было остановить. Словно в трансе, она певуче продолжала:
- Цари, владыки и князья склонятся перед тобой! Плоды гор и равнин
принесут они тебе в дань! Козы твои будут приносить тройни, овцы будут
котиться двойнями. Осел, что несет твою поклажу, перегонит саму бурю, твои
повозки победят в любой гонке, волам твоим не будет равных. Дай мне
принести тебе свое благословение, Гильгамеш!
- Люди этого не позволят, - тупо сказал я.
- Люди! Люди! - Лицо ее вспыхнуло, глаза потемнели. - Люди не смогут
остановить нас.
Ее рука стиснула мою мертвой хваткой. По-моему, кости у меня хрустнули.
Странным тоном она сказала:
- Боги прогневались на тебя за убийство демона Хувавы, Гильгамеш. Ты
знаешь об этом? Они намерены тебе отомстить.
- Это неправда, Инанна.
- Разве ты беседуешь с богами, как беседую я? Ты ходишь их путями, как
хожу я? Говорю тебе, Энлиль оплакивает смерть стража своих лесов. Они
кровью возьмут с тебя цену этой смерти. Они заставят тебя тосковать и
скорбеть, как скорбит Энлиль. Но я могу защитить тебя от этого. Я могу
заступиться. Отдай мне себя, Гильгамеш! Возьми меня в жены! Я - твоя
единственная надежда! Я - единственный залог покоя и мира!
Слова ее обрушивались на меня, словно ливень, не знающий пощады. Мне
хотелось убежать от нее. Мне хотелось зарыться головой во что-то мягкое и
теплое и уснуть. Это какое-то безумие - жениться на ней. Да мыслимое ли
это дело? На какой-то безумный миг я подумал, как бы это было прекрасно:
делить с ней ложе каждую ночь, чувствовать огонь ее дыхания, вкушать
сладость ее уст. Какой мужчина откажется от подобного? Но брак? Со жрицей?
С богиней? Она не имела права выходить замуж. Я не мог жениться на ней.
Даже если бы народ и разрешил это - а он бы не разрешил, он бы скорее
растерзал нас и швырнул наши трупы волкам на съедение, - я не смог бы
вынести этого. Униженно приходить в храм с брачными дарами, становиться на
колени перед собственной женой, потому что она еще и богиня, Царица
Небес... Ну нет, этого я вынести не могу, это будет моя погибель. Я царь.
Царь не может становиться на колени перед женой. Я потряс головой, словно
хотел разогнать сгустившийся в моей душе мрак. Я начал постигать истину.
Ее план начинал проясняться для меня: адская смесь алчности, страсти и
зависти. Ее цель - заманить меня в ловушку и извести. Если она не могла
противостоять власти царя никаким иным способом, она разрушит его силу при
помощи брака. Поскольку она - богиня, она заставит меня становиться перед
ней на колени. Ни один мужчина и уж конечно ни один царь, не становится на
колени перед собственной женой. Люди будут смеяться надо мной на улицах,
псы вонючие будут хватать меня за ноги! Но я не позволю сделать себя ее
рабом! Не пойду в рабство за ее тело! А вся ее болтовня о гневе богов,
который только одна она могла бы отвести от меня? Нет, это дурацкая ложь,
чтобы запугать меня! Я не позволю этого ни в коем случае.
Как только я все это понял, во мне поднялся такой гнев, словно огонь в
душное лето. Может оттого, что я не спал всю ночь, или вино, или демон,
что вселился в меня, или гордость, которая обуяла меня после победы над
Хувавой, или все вместе привело меня в неудержимо свирепое состояние. Я
вырвал у нее свою руку, выпрямился и заорал:
- Ты говоришь, что ты моя единственная надежда? Да какую же надежду ты
мне собираешься предложить, кроме надежды на боль и унижение? Чего же мне
ждать, если я окажусь настолько глуп, что женюсь на тебе? Ты приносишь
только опасность и муку.
Злобные слова потоком лились из меня. Я не мог и не хотел удерживать
их.
- Что ты такое? Жаровня, что гаснет на морозе. Задняя дверь, что
пропускает и ветер, и дождь. Худой мех, льющий воду на спину несущего его,
сандалия, что жмет ногу носящего и заставляет его спотыкаться.
Она ахнула от изумления, так же, как ахнул я, когда она пришла ко мне
со своими разговорами о браке. А я все продолжал:
- Что ты такое? Камень, падающий из окна на голову. Деготь, пятнающий
руки, жилище, что обрушивается на голову живущим в нем, тюрбан, не
покрывающий головы. Жениться на тебе? Жениться на ТЕБЕ? Ах, Инанна,
Инанна, что за безумие, что за глупость!
- Гильгамеш...
- Какая надежда остается человеку, кто попал в сети Инанны? Я знаю этот
рассказ о садовнике Ишуллану. Он пришел и принес тебе корзину фиников, а
ты посмотрела на него, улыбнулась своей змеиной улыбкой и сказала:
"Ишуллану, подойди ко мне, дай мне насладиться тобой, потрогай меня здесь,
и здесь, и здесь..." Он отпрянул от тебя в ужасе, говоря: "Что тебе нужно
от меня? Я ведь всего-навсего садовник! Ты заморозишь меня, как мороз
побивает юный тростник!" А ты, услыхав такие слова, превратила его в крота
и бросила его в земляную нору.
Она в изумлении сказала:
- Гильгамеш, но ведь это всего лишь сказка о богине! Это не мои деяния,
это деяния богини, и к тому же очень давние!
- Мне все равно. Это одно и то же. Ты - богиня, а богиня - ты. Ее грехи
- твои грехи. Что случается с любовниками Инанны? Пастух, который приносил
тебе дары и забивал нежных козлят? Ты от него устала и обратила его в
волка. Теперь его же собственные подпаски прогоняют его прочь и его же
собственные собаки кусают его...
- Сказки, Гильгамеш, предания!!!
- А лев, которого ты любила? Ты выкопала для него семижды семь
ям-ловушек! А птица многоцветная? Ты сломала ей крыло, и теперь она сидит
и рыдает в чаще: "Мое крыло, мое крыло!" А жеребец, столь могучий в битве?
Ты же приказала сделать ему узду, и шпоры, и хлыст и велела ему скакать
семь лиг без передышки и пить грязную воду...
- Ты что, спятил?! Что ты мелешь?! Это же старые сказки о богине,
которые поют арфисты. Сказки и легенды!
Должно быть, я и вправду обезумел. Но я не сдавался.
- Ты была хоть раз верна, хоть одному своему любовнику? Ты ведь
обошлась бы со мной точно так же, как с ними!
Она было открыла рот, но не могла произнести ни слова. Я продолжал:
- А как насчет Думузи? Расскажи-ка мне, как ты отправила его в ад!
- Зачем ты швыряешь мне в лицо древние побасенки? Почему ты упрекаешь и
попрекаешь меня тем, чего я никогда не делала?
Я не обратил на ее слова внимания.
- Да нет, не бог Думузи, - сказал я. - Царь Думузи, что правил в этом
городе и умер раньше своего срока. Да-да, расскажи мне о Думузи! Думузи
царь, Думузи бог, Инанна богиня, Инанна жрица - это все одно и то же. Все
дети знают эту сказку. Она заманивает его в ловушку и потом ликует над
своей победой. Со мной тебе этого не видать.
Я остановился передохнуть, вытер пот со лба и совсем другим тоном
холодно сказал:
- Это царский дворец. Тебе тут делать нечего. Вон отсюда. ВОН!!!
Она искала слова, но только гневные восклицания вырывались из ее уст.
Потом она отшатнулась от меня, глаза горели, лицо пылало. У дверей она
остановилась и послала мне леденящий душу взгляд. Потом она сказала тихим,
спокойным голосом, который, казалось, исходил из преисподней:
- Ты будешь страдать, Гильгамеш. Это я тебе обещаю. Ты почувствуешь
боль, с которой не сравнится никакая мука. Так клянется богиня.
И она ушла.

24
В этот год с наступлением нового года засуха не прекратилась, летняя
жара продолжалась, влажный ветер, прозванный обманщиком, не задул с юга, а
в северном небе не было никаких признаков дождя. Эти признаки наполнили
меня великим страхом, но я держал этот страх при себе, ничего не говоря
даже Энкиду. В конце концов, и раньше случались засушливые периоды, а
дожди рано или поздно все равно приходили. Пусть в этом году они придут
позже, но они все равно придут. Я верил. Но страх мой был велик, потому
что теперь я знал: Инанна мой враг.
В ночь церемонии Священного Брака она и я стояли лицом к лицу в первый
раз после ее прихода ко мне во дворец на утренней заре. Когда я вошел в
длинную комнату в храме, чтобы приветствовать ее, глаза ее казались
полированным камнем, и каменным молчанием она встретила меня, когда я
сказал: "Привет тебе, Инанна!" Она не ответила, как должна была ответить
Инанна, словами: "Привет тебе, царственный супруг, источник жизни!" Тогда
я понял, что проклятие легло на Урук, проклятие, которое она наложила.
Я не знал, что делать. Мы вышли на террасу храма, мы провели обряд с
ячменем и медом, мы ушли в опочивальню и встали у ложа, украшенного
слоновой костью и черным деревом. Все это время она не сказала мне ни
единого слова, но по ее глазам я знал, что ненависть ее ко мне не утихла.
Ее жрицы-прислужницы сняли с нее украшения и нагрудные пластины, сняли с
лона золотой треугольник, открыв ее наготу и открыли ей мою наготу. Она
была так же прекрасна в своей красоте, как и раньше, но теперь не исходило
от нее того сияния, какое делает желание: соски ее были мягкими, в теле не
было божественного огня плоти. Это была не та Инанна, которую я так долго
знал, - женщина неутолимых желаний. Она стояла перед ложем, скрестив на
груди руки. Она сказала:
- Можешь остаться или уйти, как хочешь. Я не буду с тобой сегодня!
- Это ночь Священного Брака. Ты богиня. Я бог.
- Царь Урука не войдет сегодня ночью в мое тело. Гнев Энлиля падет на
Урук и его царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37