«Да, вот это человек!» Он теперь был убежден, что начальник политотдела поймет его статью и поддержит борьбу за успехи подлинные, против мнимых. «Завтра еще подведение итогов учений... а послезавтра, уж точно, он меня вызовет».
Порядов стоял на палубе «Державного» и задумчиво наблюдал за неяркими бликами света, пробегавшими в зеленоватой воде, тихо струившейся вдоль борта. Свет и тени в воде, их скольжение и трепет как бы отражали его собственное душевное состояние, .в котором ему необходимо было разобраться.
«Державный» малым ходом вошел в гавань Белых Скал и, отдав якорь, стал швартоваться к стенке, на свое постоянное место, неподалеку от «Морской державы».
Сегодня на флагманском корабле предстояло совещание. Пока же Порядов подводил мысленно итоги для себя. Делал он это уже в который раз за последнее время. Но тут уж ничего не попишешь, прошедшие дни были полны событиями...
Возвратившись несколько дней назад из похода на «Дерзновенном», весь под впечатлением слов и дел Светова, Порядов поспешил к Меркулову. Однако начальник политотдела в это время был на крейсере. На своем столе Порядов нашел записку от Меркулова с просьбой немедленно отправиться на приданный соединению отряд тральщиков и быть там до окончания учений. Прочитав записку, Порядов невольно усмехнулся: «Предлагает перевестись в Москву, а пока решил не давать роздыху». Как ни странно, эта мысль доставила ему удовольствие.
Порядов, так и не передохнув, поздним вечером вновь покинул флагманский корабль. На тральщиках он тщательно проверил всю партийно-политическую работу по обеспечению учений. Потом, воспользовавшись свободными часами, попросил одного из командиров поподробней познакомить его с тактико-техническими данными его тральщика. В былые времена Порядов никогда бы на это не решился, побоявшись обнаружить пробелы в знаниях и тем подорвать свой авторитет. Ныне, однако, хотелось удивить Меркулова основательностью познаний. Лейтенант, только три года назад окончивший училище, подозрительно посматривал на Порядова. Он был убежден, что заместитель начальника политотдела решил устроить ему экзамен, и докладывал обо всем подчеркнуто официально, с академической сухостью. Видя, однако, что капитан второго ранга ни к чему не придирается, он постепенно успокоился и, хотя так до конца и не понял цели разговора, повеселел. Порядову лейтенант понравился, и он решил быть на его тральщике во время высадки десанта.
...Тральщики вместе с эскадренным миноносцем «Державный» охраняли караван самоходных барж с десантными войсками. На рассвете открылись Очертания лесистого мыса па западном побережье Скалистого. У основания этого вытянутого в океан мыса находилась небольшая бухта. Там и должен был высадиться второй десантный отряд.
Баржи были замечены с берега. По ним открыли огонь. «Державный» вступил в перестрелку. Под грохот артиллерийской дуэли конвой, рассредоточившись, неуклонно продвигался к земле. И вдруг из морозной мглы вынырнул перископ подводной лодки. Кто знает, как прозевали подводную лодку гидроакустики, но ее появление было совершенно неожиданным. Тотчас на поверхности замелькал золотистый зайчик. Учебная торпеда со световым прибором шла прямо на «Державный». А люди там, увлеченные артиллерийским боем, ее не видели. Через каких-нибудь полминуты она пройдет под днищем эсминца, он будет выведен из строя. И тогда «синие» в два счета разделаются с баржами и тральщиками. Порядов бросил взгляд на командира тральщика. У лейтенанта вытянулось лицо. Он явно не знал, как поступить.
В минуту опасности мысль у человека либо замирает, либо до предела обостряется. Мгновенное решение иногда кажется инстинктивным. Но оно всегда определено характером мысли. Прежде чем оформиться в единственно верное решение, мысль Порядова должна была пройти путь воспоминаний о подвигах в Отечественной войне, сопоставить аналогичные факты, стать выводом. Порядов, взглянув еще раз на лейтенанта и поняв, что тот растерялся и что нельзя терять ни одной секунды, сказал властным голосом: «Командуйте: самый полный вперед! Наш долг спасти эсминец!».
Лейтенант дернул ручку машинного телеграфа. Тральщик помчался к «Державному». В десяти метрах от эскадренного миноносца тральщик пересек путь торпеде и принял удар на себя. Теперь маленький корабль считался уничтоженным. Но «Державный» продолжал бой. В это время катера уже забрасывали подводную лодку глубинными бомбами.
Порядов решил перейти на эсминец. Лейтенант, с уважением глядя на него, прощаясь, сказал: — Спасибо за науку.
...Эти воспоминания были Порядову чрезвычайно приятны. Он сам удивлялся и самому себе, и своему поступку.
К нему подошел Кипарисов.
— Ну, вот мы и дома, Викентий Захарович,— сказал он и, для чего-то поправив и так безукоризненно сидевшую фуражку (шапки Кипарисов принципиально не носил), добавил: — Знаем мы, как вы помогли команде тральщика: по военному времени вам бы орден полагался и особая благодарность от экипажа «Державного».
— В военное время я бы вряд ли уцелел, — засмеялся Порядов.
Кипарисов тоже улыбнулся.
— Но все-таки видно, что вы в Отечественную войну хорошую школу прошли.
Порядов на минуту задумался. Собственно, ведь почти всю войну он провел в отделе кадров.
— Но, знаете, пожалуй, важней сейчас для меня то, что я недавно прошел отличную переподготовку.
— Переподготовку?
— Да, гвардейскую... У Светова.
— Ничего не понимаю, — сказал Кипарисов, — если можно, подробней, Викентий Захарович. Вы меня, право, заинтересовали.
Порядов кивнул. Признаться, ему и самому нетерпе-лось поделиться переживаниями. С кем? В конце концов это не имело большого значения. Важно, чтобы слушали его с интересом. А мог ли настоящий моряк, каким, несомненно, был Кипарисов, не заинтересоваться смелым походом «Дерзновенного»? Порядов не ошибся: старпом «Державного» слушал рассказ о Светове со все возрастающим волнением и, пожалуй, со все большей завистью. Кипарисов всегда немного преклонялся перед Световым, и если четыре года назад, после того как командир «Дерзновенного» был подвергнут резкой критике, Кипарисов счел целесообразным скрывать свое восхищение, то теперь он радовался за него. А зависть к нему тоже была естественной: вот-вот он, Кипарисов, станет командиром «Гордого». Как бы хотелось отметить свое вступление в должность таким же блистательным, как у Светова, походом.
— Да, многому как моряк я научился у Светова, — закончил Порядов, — и, пожалуй, прежде всего решительности.
— Все это более чем интересно, — подтвердил Кипарисов.
— А как вы считаете, имеют ли право гвардия и... скажем, отличные корабли на особое положение? — спросил Порядов.
— Не знаю, — над такими вещами Кипарисову задумываться не приходилось. — Но, наверно, имеют.
— Значит, вы на моем месте поддержали бы Светова, Ипполит Аркадьевич?
— Конечно! Как же можно такое не поддержать?!
— Я рад, что вы так говорите...
— Но... Но погодите, Викентий Захарович, — вдруг перебил Кипарисов, правая бровь поползла у него высоко на лоб. — Погодите, почему же тогда не был осуществлен десант в Безымянной бухте?
— Это и меня удивляет, Ипполит Аркадьевич, — ответил Порядов. — И именно поэтому мне так важно знать мнение опытных моряков.
Наступило молчание.
Кипарисов с удовлетворением отметил про себя уважительный тон, каким разговаривал с ним Порядов, однако подумал: «Может быть, он не разбирается в тонкостях, ведь он политработник!» Кипарисову не хотелось обидеть Порядова. Все же он спросил осторожно:
— Но скажите, Викентий Захарович, не могло ли случиться, что Светов чего-нибудь не учел или о чем-нибудь не поставил вас в известность?..
— Не думаю! — Порядов был убежден как в проницательности, так и в полной искренности Светова. — Ну так как, Ипполит Аркадьевич? — настойчиво переспросил он. — Если все, что я вам рассказал, точно соответствует истине?
Кипарисову не особенно хотелось вмешиваться в дело, его не касающееся. Но он понимал, что, уклонившись от прямого ответа, рискует потерять уважение заместителя начальника политотдела. Да и почитал он долгом офицерской чести высказывать суждение по военным вопросам твердо и беспристрастно.
— Не знаю, почему световское предложение не было использовано, — сказал он. — Но лично я стал бы отстаивать его, где угодно.
Порядов был вполне удовлетворен. Перед встречей с Меркуловым ему важно было подтвердить свою уверенность мнением беспристрастного и безусловно знающего человека.
Они поговорили еще немного, Потом Кипарисов извинился и ушел. Порядов же, едва были положены сходни, отправился на «Морскую державу».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Морская держава» стояла у стенки, вмерзшая в зеленоватый лед. Ледяное, покрытое торосами поле обрывалось у выхода из гавани. Океанские волны набегали на пего и, постепенно расплываясь, докатывались с тихим шорохом до корабля.
Вечерело. В салоне командующего электрический свет смешивался с дневным. От этого у начальника штаба побаливали глаза, красноватые от длительного недосыпания. Панкратов, сидевший за столом все еще больного Серова,бвел взглядом находившихся в салоне офицеров, посмотрел на часы. Оставалось еще две минуты до назначенного времени. И хотя все уже собрались, не в правилах Панкратова было хоть в мелочах нарушать установленный порядок. Откинув голову на спинку кресла, положив большую жилистую руку на лежавшую перед ним толстую пачку листов доклада, он задумался. Разгладились морщины, в позе было что-то величественно-спокойное, в глазах можно было прочесть удовлетворение и даже гордость.
Панкратов никогда не обладал выдающимися способностями. Как говорят, не хватал звезд с неба. Зато был завидно упорен. В школе, в училище и в академии имени Ворошилова он брал кропотливым трудом то, что иным доставалось легко. Из уважения к его трудолюбию и идеальной дисциплинированности преподаватели ставили ему хорошие и отличные оценки.
Всю войну Панкратов прослужил на рядовой должности в большом штабе. В огромном и сложном по своей организации учреждении, где служило много офицеров и адмиралов, Панкратов был человеком незаметным, но неизменно пользовавшимся расположением начальства. Он обладал исключительной работоспособностью. Любое поручение выполнял именно так, как ему было приказано. Исполнительность и точность Панкратова вошли в пословицу. В этом смысле его часто ставили в пример другим. Постепенно Панкратов приобрел тот служебный опыт, из которого (в чем убеждены многие) можно было почерпнуть решение на любой случай жизни. Завоевывая все большее уважение сослуживцев, он неуклонно продвигался по служебной лестнице, оставаясь в то же время не слишком заметным винтиком в машине большого военного учреждения. Но вот однажды, при обсуждении кандидатуры на пост начальника штаба соединения в Белых Скалах, кто-то из доброжелателей Панкратова предложил отделу кадров его кандидатуру: «Пусть развернется на самостоятельной работе».
Назначение несколько удивило Панкратова, но не испугало. Прибыв в Белые Скалы и осмотревшись, он принялся за наведение железного порядка в штабе. Адмирал Серов, как и прежние начальники Панкратова, по заслугам ценил служебное рвение начштаба. Правда, командующий бывало говаривал, что начальник штаба у меня «ученый малый, но педант», однако случавшиеся расхождения во мнениях между ними пока не выходили за рамки частных недоразумений.
Панкратов не был честолюбив в обычном смысле этого слова. Он никогда и не думал, и не мечтал о том, чтобы совершить какие-нибудь открытия в военном деле. Только бы не происходило никаких чрезвычайных происшествий, только бы все соответствовало тем правилам, которые он считал непреложными. Не то, чтобы Панкратов не понимал, что флот не может жить всегда по издавна заведенным правилам, что время неизбежно выдвигает новые требования, но он просто привык к тому, что это новое приходит откуда-то «сверху» в виде директив, приказов, инструкций. Все же, что не было .подтверждено директивами, приказами, инструкциями, наконец, опытом, казалось ему ненадежным, зыбким и сомнительным. Лучшей похвалой для него прозвучали
бы слова: «У Панкратова все в порядке». Большего он и не желал. Заменив заболевшего командующего в сложный период учений, Панкратов был в высшей степени горд тем, что он этот порядок не только сохранил, но и укрепил.
Стрелки хронометра остановились на 20.00. Панкратов поднялся и ровным голосом стал читать первую страницу. С этой секунды он уже не отрывал глаз от текста. В салоне стояла тишина, а за выражением лиц своих слушателей начальник штаба никогда не следил.
Ближе всего к столу начштаба, вполоборота к остальным, сидели Меркулов, Николаев, Порядов и Вы-сотин. Затем другие офицеры соединения, участвовавшие в учениях, и среди них Маратов, Кипарисов, Све-тов и где-то в дальнем углу салона Донцов и Кристаллов.
Меркулову текст доклада был знаком. Один из его разделов, посвященный партийно-политической работе, он писал сам. Поэтому слушал он сейчас, собственно, больше из вежливости, но зато внимательно наблюдал за присутствующими, обжигая то одного, то другого взглядом. Светов, откинувшись па спинку стула, сощурил глаза и поглядывал вокруг с едва заметной усмешкой. Николаев глубокомысленно морщил лоб, выпячивая губы, и время от времени одобрительно кивал головой. Кипарисов смотрел прямо перед собой подчеркнуто бесстрастно. Маратов явно скучал. Были здесь офицеры, которые ждали, что их похвалят, были и другие офицеры, нервничавшие в предвидении того, что их распекут за ошибки... Лишь Высотин ничего для себя не ждал. Лицо его было совершенно спокойно. Он с интересом слушал суховатый доклад начальника штаба.
Ведь сам он принимал участие в разработке плана овладения Скалистым. Точнее, именно он, заместитель начальника штаба, воплощал идеи своего начальника. И как бы то ни было, нес ответственность вместе с ним.
Осью доклада была мысль о методически последовательном выполнении плана учений. Все, что происходило на маневрах, пунктуально соответствовало задуманному в штабе: корабли точно приходили в назначенные квадраты, затрачивали определенное, предусмотренное нормами количество снарядов на уничтожение тех или
иных объектов, авиация и десантные части безукоризненно взаимодействовали с кораблями при высадке и форсировании береговой обороны «противника». Высотин испытывал двойственное чувство. Его невольно захватывала великолепная архитектурная точность в осуществлении плана боев. В то же время было такое ощущение, будто он слушает не живую, а мертвую, механически записанную на старую грамофонную пластинку речь. «Ну, это от манеры Панкратова говорить», — попытался успокоить он себя. И вдруг Высотин услышал позади себя шепот Светова.
«Первая колонна марширует, вторая колонна марширует», — так Лев Толстой в «Войне и мире» высмеивал кабинетных стратегов, у которых в планах все получалось безукоризненно точно, а в бою первая же неожиданность смешивала все карты. Словом, по русской пословице: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» Высотин нахмурил брови. Светов будто сразу нашел формулу, в которой воплотились потаенные сомнения самого Высотина. Тут же он попытался опровергнуть ее. Однако ведь оврагов никаких не оказалось. Гладко было и на деле. Правда, общий план учений не блистал новизной. Но ведь в нем был учтен опыт минувшей войны, который надо было изучить. И атака с с моря укрепленной базы прошла успешно... Цифры предположительных потерь, хотя и были велики, но могли быть признаны нормальными... Все это панкра-товские мысли. Но ведь именно Панкратов учил Высотина штабному делу. «Да, да, он больше меня знает, что нужно», — повторял про себя Высотин. Но этот довод, до сих пор помогавший молодому штабисту держать себя в руках и служить под начальством Панкратова, сегодня не подействовал. Продолжая слушать начштаба, он невольно ставил под сомнение каждое положение доклада. А что если бы у «противника» оказалось термоядерное оружие? Ведь это не было учтено планом. А если бы у «синих» на суше оказались большие резервы и их бы подтянули к месту высадки?.. Значит, то, что выглядело гармонической стройностью, могло оказаться шаблоном... Значит, успех объяснялся лишь тем, что по условиям учений соединение было поставлено в
более выгодное по сравнению с «противником» положение? Этот вывод становился уже неотвратимым.
...Закончив доклад, Панкратов тяжело сел и сразу будто врос в кресло. На настольном стекле каменели его жилистые руки.
— Прошу высказываться, товарищи офицеры, — проговорил Панкратов.
Первые выступления не принесли ничего нового. Николаев, явно наслаждаясь звучанием своего бархатного баритона, докладывал о том, что на «Державном» была обеспечена четкость в решении всех задач;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Порядов стоял на палубе «Державного» и задумчиво наблюдал за неяркими бликами света, пробегавшими в зеленоватой воде, тихо струившейся вдоль борта. Свет и тени в воде, их скольжение и трепет как бы отражали его собственное душевное состояние, .в котором ему необходимо было разобраться.
«Державный» малым ходом вошел в гавань Белых Скал и, отдав якорь, стал швартоваться к стенке, на свое постоянное место, неподалеку от «Морской державы».
Сегодня на флагманском корабле предстояло совещание. Пока же Порядов подводил мысленно итоги для себя. Делал он это уже в который раз за последнее время. Но тут уж ничего не попишешь, прошедшие дни были полны событиями...
Возвратившись несколько дней назад из похода на «Дерзновенном», весь под впечатлением слов и дел Светова, Порядов поспешил к Меркулову. Однако начальник политотдела в это время был на крейсере. На своем столе Порядов нашел записку от Меркулова с просьбой немедленно отправиться на приданный соединению отряд тральщиков и быть там до окончания учений. Прочитав записку, Порядов невольно усмехнулся: «Предлагает перевестись в Москву, а пока решил не давать роздыху». Как ни странно, эта мысль доставила ему удовольствие.
Порядов, так и не передохнув, поздним вечером вновь покинул флагманский корабль. На тральщиках он тщательно проверил всю партийно-политическую работу по обеспечению учений. Потом, воспользовавшись свободными часами, попросил одного из командиров поподробней познакомить его с тактико-техническими данными его тральщика. В былые времена Порядов никогда бы на это не решился, побоявшись обнаружить пробелы в знаниях и тем подорвать свой авторитет. Ныне, однако, хотелось удивить Меркулова основательностью познаний. Лейтенант, только три года назад окончивший училище, подозрительно посматривал на Порядова. Он был убежден, что заместитель начальника политотдела решил устроить ему экзамен, и докладывал обо всем подчеркнуто официально, с академической сухостью. Видя, однако, что капитан второго ранга ни к чему не придирается, он постепенно успокоился и, хотя так до конца и не понял цели разговора, повеселел. Порядову лейтенант понравился, и он решил быть на его тральщике во время высадки десанта.
...Тральщики вместе с эскадренным миноносцем «Державный» охраняли караван самоходных барж с десантными войсками. На рассвете открылись Очертания лесистого мыса па западном побережье Скалистого. У основания этого вытянутого в океан мыса находилась небольшая бухта. Там и должен был высадиться второй десантный отряд.
Баржи были замечены с берега. По ним открыли огонь. «Державный» вступил в перестрелку. Под грохот артиллерийской дуэли конвой, рассредоточившись, неуклонно продвигался к земле. И вдруг из морозной мглы вынырнул перископ подводной лодки. Кто знает, как прозевали подводную лодку гидроакустики, но ее появление было совершенно неожиданным. Тотчас на поверхности замелькал золотистый зайчик. Учебная торпеда со световым прибором шла прямо на «Державный». А люди там, увлеченные артиллерийским боем, ее не видели. Через каких-нибудь полминуты она пройдет под днищем эсминца, он будет выведен из строя. И тогда «синие» в два счета разделаются с баржами и тральщиками. Порядов бросил взгляд на командира тральщика. У лейтенанта вытянулось лицо. Он явно не знал, как поступить.
В минуту опасности мысль у человека либо замирает, либо до предела обостряется. Мгновенное решение иногда кажется инстинктивным. Но оно всегда определено характером мысли. Прежде чем оформиться в единственно верное решение, мысль Порядова должна была пройти путь воспоминаний о подвигах в Отечественной войне, сопоставить аналогичные факты, стать выводом. Порядов, взглянув еще раз на лейтенанта и поняв, что тот растерялся и что нельзя терять ни одной секунды, сказал властным голосом: «Командуйте: самый полный вперед! Наш долг спасти эсминец!».
Лейтенант дернул ручку машинного телеграфа. Тральщик помчался к «Державному». В десяти метрах от эскадренного миноносца тральщик пересек путь торпеде и принял удар на себя. Теперь маленький корабль считался уничтоженным. Но «Державный» продолжал бой. В это время катера уже забрасывали подводную лодку глубинными бомбами.
Порядов решил перейти на эсминец. Лейтенант, с уважением глядя на него, прощаясь, сказал: — Спасибо за науку.
...Эти воспоминания были Порядову чрезвычайно приятны. Он сам удивлялся и самому себе, и своему поступку.
К нему подошел Кипарисов.
— Ну, вот мы и дома, Викентий Захарович,— сказал он и, для чего-то поправив и так безукоризненно сидевшую фуражку (шапки Кипарисов принципиально не носил), добавил: — Знаем мы, как вы помогли команде тральщика: по военному времени вам бы орден полагался и особая благодарность от экипажа «Державного».
— В военное время я бы вряд ли уцелел, — засмеялся Порядов.
Кипарисов тоже улыбнулся.
— Но все-таки видно, что вы в Отечественную войну хорошую школу прошли.
Порядов на минуту задумался. Собственно, ведь почти всю войну он провел в отделе кадров.
— Но, знаете, пожалуй, важней сейчас для меня то, что я недавно прошел отличную переподготовку.
— Переподготовку?
— Да, гвардейскую... У Светова.
— Ничего не понимаю, — сказал Кипарисов, — если можно, подробней, Викентий Захарович. Вы меня, право, заинтересовали.
Порядов кивнул. Признаться, ему и самому нетерпе-лось поделиться переживаниями. С кем? В конце концов это не имело большого значения. Важно, чтобы слушали его с интересом. А мог ли настоящий моряк, каким, несомненно, был Кипарисов, не заинтересоваться смелым походом «Дерзновенного»? Порядов не ошибся: старпом «Державного» слушал рассказ о Светове со все возрастающим волнением и, пожалуй, со все большей завистью. Кипарисов всегда немного преклонялся перед Световым, и если четыре года назад, после того как командир «Дерзновенного» был подвергнут резкой критике, Кипарисов счел целесообразным скрывать свое восхищение, то теперь он радовался за него. А зависть к нему тоже была естественной: вот-вот он, Кипарисов, станет командиром «Гордого». Как бы хотелось отметить свое вступление в должность таким же блистательным, как у Светова, походом.
— Да, многому как моряк я научился у Светова, — закончил Порядов, — и, пожалуй, прежде всего решительности.
— Все это более чем интересно, — подтвердил Кипарисов.
— А как вы считаете, имеют ли право гвардия и... скажем, отличные корабли на особое положение? — спросил Порядов.
— Не знаю, — над такими вещами Кипарисову задумываться не приходилось. — Но, наверно, имеют.
— Значит, вы на моем месте поддержали бы Светова, Ипполит Аркадьевич?
— Конечно! Как же можно такое не поддержать?!
— Я рад, что вы так говорите...
— Но... Но погодите, Викентий Захарович, — вдруг перебил Кипарисов, правая бровь поползла у него высоко на лоб. — Погодите, почему же тогда не был осуществлен десант в Безымянной бухте?
— Это и меня удивляет, Ипполит Аркадьевич, — ответил Порядов. — И именно поэтому мне так важно знать мнение опытных моряков.
Наступило молчание.
Кипарисов с удовлетворением отметил про себя уважительный тон, каким разговаривал с ним Порядов, однако подумал: «Может быть, он не разбирается в тонкостях, ведь он политработник!» Кипарисову не хотелось обидеть Порядова. Все же он спросил осторожно:
— Но скажите, Викентий Захарович, не могло ли случиться, что Светов чего-нибудь не учел или о чем-нибудь не поставил вас в известность?..
— Не думаю! — Порядов был убежден как в проницательности, так и в полной искренности Светова. — Ну так как, Ипполит Аркадьевич? — настойчиво переспросил он. — Если все, что я вам рассказал, точно соответствует истине?
Кипарисову не особенно хотелось вмешиваться в дело, его не касающееся. Но он понимал, что, уклонившись от прямого ответа, рискует потерять уважение заместителя начальника политотдела. Да и почитал он долгом офицерской чести высказывать суждение по военным вопросам твердо и беспристрастно.
— Не знаю, почему световское предложение не было использовано, — сказал он. — Но лично я стал бы отстаивать его, где угодно.
Порядов был вполне удовлетворен. Перед встречей с Меркуловым ему важно было подтвердить свою уверенность мнением беспристрастного и безусловно знающего человека.
Они поговорили еще немного, Потом Кипарисов извинился и ушел. Порядов же, едва были положены сходни, отправился на «Морскую державу».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Морская держава» стояла у стенки, вмерзшая в зеленоватый лед. Ледяное, покрытое торосами поле обрывалось у выхода из гавани. Океанские волны набегали на пего и, постепенно расплываясь, докатывались с тихим шорохом до корабля.
Вечерело. В салоне командующего электрический свет смешивался с дневным. От этого у начальника штаба побаливали глаза, красноватые от длительного недосыпания. Панкратов, сидевший за столом все еще больного Серова,бвел взглядом находившихся в салоне офицеров, посмотрел на часы. Оставалось еще две минуты до назначенного времени. И хотя все уже собрались, не в правилах Панкратова было хоть в мелочах нарушать установленный порядок. Откинув голову на спинку кресла, положив большую жилистую руку на лежавшую перед ним толстую пачку листов доклада, он задумался. Разгладились морщины, в позе было что-то величественно-спокойное, в глазах можно было прочесть удовлетворение и даже гордость.
Панкратов никогда не обладал выдающимися способностями. Как говорят, не хватал звезд с неба. Зато был завидно упорен. В школе, в училище и в академии имени Ворошилова он брал кропотливым трудом то, что иным доставалось легко. Из уважения к его трудолюбию и идеальной дисциплинированности преподаватели ставили ему хорошие и отличные оценки.
Всю войну Панкратов прослужил на рядовой должности в большом штабе. В огромном и сложном по своей организации учреждении, где служило много офицеров и адмиралов, Панкратов был человеком незаметным, но неизменно пользовавшимся расположением начальства. Он обладал исключительной работоспособностью. Любое поручение выполнял именно так, как ему было приказано. Исполнительность и точность Панкратова вошли в пословицу. В этом смысле его часто ставили в пример другим. Постепенно Панкратов приобрел тот служебный опыт, из которого (в чем убеждены многие) можно было почерпнуть решение на любой случай жизни. Завоевывая все большее уважение сослуживцев, он неуклонно продвигался по служебной лестнице, оставаясь в то же время не слишком заметным винтиком в машине большого военного учреждения. Но вот однажды, при обсуждении кандидатуры на пост начальника штаба соединения в Белых Скалах, кто-то из доброжелателей Панкратова предложил отделу кадров его кандидатуру: «Пусть развернется на самостоятельной работе».
Назначение несколько удивило Панкратова, но не испугало. Прибыв в Белые Скалы и осмотревшись, он принялся за наведение железного порядка в штабе. Адмирал Серов, как и прежние начальники Панкратова, по заслугам ценил служебное рвение начштаба. Правда, командующий бывало говаривал, что начальник штаба у меня «ученый малый, но педант», однако случавшиеся расхождения во мнениях между ними пока не выходили за рамки частных недоразумений.
Панкратов не был честолюбив в обычном смысле этого слова. Он никогда и не думал, и не мечтал о том, чтобы совершить какие-нибудь открытия в военном деле. Только бы не происходило никаких чрезвычайных происшествий, только бы все соответствовало тем правилам, которые он считал непреложными. Не то, чтобы Панкратов не понимал, что флот не может жить всегда по издавна заведенным правилам, что время неизбежно выдвигает новые требования, но он просто привык к тому, что это новое приходит откуда-то «сверху» в виде директив, приказов, инструкций. Все же, что не было .подтверждено директивами, приказами, инструкциями, наконец, опытом, казалось ему ненадежным, зыбким и сомнительным. Лучшей похвалой для него прозвучали
бы слова: «У Панкратова все в порядке». Большего он и не желал. Заменив заболевшего командующего в сложный период учений, Панкратов был в высшей степени горд тем, что он этот порядок не только сохранил, но и укрепил.
Стрелки хронометра остановились на 20.00. Панкратов поднялся и ровным голосом стал читать первую страницу. С этой секунды он уже не отрывал глаз от текста. В салоне стояла тишина, а за выражением лиц своих слушателей начальник штаба никогда не следил.
Ближе всего к столу начштаба, вполоборота к остальным, сидели Меркулов, Николаев, Порядов и Вы-сотин. Затем другие офицеры соединения, участвовавшие в учениях, и среди них Маратов, Кипарисов, Све-тов и где-то в дальнем углу салона Донцов и Кристаллов.
Меркулову текст доклада был знаком. Один из его разделов, посвященный партийно-политической работе, он писал сам. Поэтому слушал он сейчас, собственно, больше из вежливости, но зато внимательно наблюдал за присутствующими, обжигая то одного, то другого взглядом. Светов, откинувшись па спинку стула, сощурил глаза и поглядывал вокруг с едва заметной усмешкой. Николаев глубокомысленно морщил лоб, выпячивая губы, и время от времени одобрительно кивал головой. Кипарисов смотрел прямо перед собой подчеркнуто бесстрастно. Маратов явно скучал. Были здесь офицеры, которые ждали, что их похвалят, были и другие офицеры, нервничавшие в предвидении того, что их распекут за ошибки... Лишь Высотин ничего для себя не ждал. Лицо его было совершенно спокойно. Он с интересом слушал суховатый доклад начальника штаба.
Ведь сам он принимал участие в разработке плана овладения Скалистым. Точнее, именно он, заместитель начальника штаба, воплощал идеи своего начальника. И как бы то ни было, нес ответственность вместе с ним.
Осью доклада была мысль о методически последовательном выполнении плана учений. Все, что происходило на маневрах, пунктуально соответствовало задуманному в штабе: корабли точно приходили в назначенные квадраты, затрачивали определенное, предусмотренное нормами количество снарядов на уничтожение тех или
иных объектов, авиация и десантные части безукоризненно взаимодействовали с кораблями при высадке и форсировании береговой обороны «противника». Высотин испытывал двойственное чувство. Его невольно захватывала великолепная архитектурная точность в осуществлении плана боев. В то же время было такое ощущение, будто он слушает не живую, а мертвую, механически записанную на старую грамофонную пластинку речь. «Ну, это от манеры Панкратова говорить», — попытался успокоить он себя. И вдруг Высотин услышал позади себя шепот Светова.
«Первая колонна марширует, вторая колонна марширует», — так Лев Толстой в «Войне и мире» высмеивал кабинетных стратегов, у которых в планах все получалось безукоризненно точно, а в бою первая же неожиданность смешивала все карты. Словом, по русской пословице: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» Высотин нахмурил брови. Светов будто сразу нашел формулу, в которой воплотились потаенные сомнения самого Высотина. Тут же он попытался опровергнуть ее. Однако ведь оврагов никаких не оказалось. Гладко было и на деле. Правда, общий план учений не блистал новизной. Но ведь в нем был учтен опыт минувшей войны, который надо было изучить. И атака с с моря укрепленной базы прошла успешно... Цифры предположительных потерь, хотя и были велики, но могли быть признаны нормальными... Все это панкра-товские мысли. Но ведь именно Панкратов учил Высотина штабному делу. «Да, да, он больше меня знает, что нужно», — повторял про себя Высотин. Но этот довод, до сих пор помогавший молодому штабисту держать себя в руках и служить под начальством Панкратова, сегодня не подействовал. Продолжая слушать начштаба, он невольно ставил под сомнение каждое положение доклада. А что если бы у «противника» оказалось термоядерное оружие? Ведь это не было учтено планом. А если бы у «синих» на суше оказались большие резервы и их бы подтянули к месту высадки?.. Значит, то, что выглядело гармонической стройностью, могло оказаться шаблоном... Значит, успех объяснялся лишь тем, что по условиям учений соединение было поставлено в
более выгодное по сравнению с «противником» положение? Этот вывод становился уже неотвратимым.
...Закончив доклад, Панкратов тяжело сел и сразу будто врос в кресло. На настольном стекле каменели его жилистые руки.
— Прошу высказываться, товарищи офицеры, — проговорил Панкратов.
Первые выступления не принесли ничего нового. Николаев, явно наслаждаясь звучанием своего бархатного баритона, докладывал о том, что на «Державном» была обеспечена четкость в решении всех задач;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59