Словом, как ни неприятно было Маратову углублять конфликт с начальством, он решил, что совесть офицера и коммуниста обязывает его это сделать. Как же был рад пропагандист, когда Меркулов, дочитав статью, проговорил: «Дельно!» И даже написал в верхнем углу первой страницы одобрительную резолюцию. «Прошу редакцию шире пропагандировать опыт этого корабля».
О Кипарисове Меркулов не спросил, а когда Маратов по собственному почину стал докладывать о нем, Меркулов, в это время бегло просматривавший принесенную вестовым утреннюю почту, кивнул головой и проговорил:
— Видимо, штаб хорошо знает свои кадры, и в этом мы лишний раз убедились...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вечерело, и в каюте начальника эскадры становилось все сумрачней.Большое, удобное помещение, разделенное переборками на спальню, кабинет и салон, казалось необжитым. Ни ковров на палубе, ни картин, ни статуэток, ни веточки зелени в вазочке, ни самой вазочки. В кабинете, отделенном от спальни темной, тяжелой портьерой, стояли письменный стол, два кресла и большой сейф для хранения служебных бумаг; в салоне, вокруг круглого стола, наглухо привинченного к палубе, высились четыре полумягких стула, тоже наглухо привинченных к палубе, и поодаль узкий диван, обтянутый кожей. Только над иллюминаторами, через которые падал сизый свет уходящего дня, висели на металлических прутьях сиреневые шелковые занавески, .нежно выделяющиеся среди остальной обстановки.
Опустив подбородок на ладонь согнутой в локте руки, Панкратов сидел, уставившись на карту, лежащую перед ним на столе. Напротив него командир «Державного» Николаев, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, курил сигарету и рассеянно поглаживал свои пышные закрученные вверх усы, придававшие его слишком благообразному лицу некоторую мужественность.
Ученья начались. Основному ядру соединения, которым командовал Панкратов, предстояло атаковать с моря и, высадив десант,, захватить укрепленную базу
«противника». Панкратов стянул все силы в ударное ядро, укрыл его в замаскированной с берега лесом, а с моря скалами бухте. Отсюда, готовясь к десантной операции, он выслал корабли в дальний дозор на патрулирование побережья и в разведку. Несколько минут назад он определил задания Светову и Николаеву. Командиры внимательно выслушали приказ.
Отпустив Светова, начштаба кивком головы задержал Николаева. С ним он любил потолковать по-дружески, отдохнуть за шахматной доской, его брал с собой в тех редких случаях, когда в свободный день позволял себе отправиться на рыбалку. Николаев был, пожалуй, единственным человеком в соединении, знавшим о человеческих слабостях нелюдимого начштаба. Любой другой офицер, даже настроенный вполне доброжелательно к Панкратову, попроси его дать характеристику начштаба, непременно сказал бы: «Работяга, которого, кроме службы, ничто не интересует, хмур, требователен, придирчив, даже бессердечен, но притом по-уставному справедлив». Что касается Николаева, то он мог бы поправить: «Илья Потапыч в сущности добрейшей души человек. Придирчив только от желания предостеречь своих подчиненных от ошибок. Зато посмотрели бы, с каким удовольствием и с какой доброй улыбкой раздает он мальчишкам конфеты на рыбалке, как сердечен и внимателен со мной, когда я делюсь с ним своими тревогами...»
Впрочем, в противоречии между общественным офицерским .мнением и мнением Николаева о характере начштаба не было ничего удивительного. Известно, что человек часто раскрывается по-разному, в разной обстановке и с разными людьми. Удивительным было, пожалуй, другое: почему именно мягкий и неопределенно-доброжелательный Николаев один на все соединение оказался по сердцу Панкратову. Конечно, все определяли служебные отношения. Стиль начальника штаба пришелся Николаеву вполне по вкусу. Он отнюдь не был любителем излишней самостоятельности и связанной с ней ответственности. И если, скажем, Светов возмущался мелочной, по его мнению, опекой штаба, то Николаев был только рад получить указания как можно более подробные, чтобы чувствовать себя вполне спокойным. В поведении Николаева не было и следа под-
халимства или безразлично тупого повиновения. Выслушивая сколько-нибудь важный приказ, он не торопился ответить: «Есть!». Тот, кто посмотрел бы в эти минуты на его лицо, прочел бы в глазах напряженную работу мысли. Тот, кто услышал бы, как он спокойно, глубоким голосом докладывает о выполнении даже самого незначительного распоряжения, несомненно пришел бы к выводу, что Николаев человек обстоятельный и вдумчивый, что приказы он выполняет не только точно, но весьма разумно и основательно. И, наконец, что не доверять ему хоть в чем-нибудь или проверить то, что он сказал, было бы не только излишне, но и оскорбительно для него.
Такое отношение к его указаниям, конечно же, было весьма приятно Панкратову. Командир корабля, который подчиняется не только по непреложным законам воинской дисциплины и субординации, но как бы по голосу собственного рассудка, вызывал симпатию. У самого сурового и замкнутого человека в глубине души есть тепло, которым хочется поделиться с другими. Симпатия, возникшая между Панкратовым и Николаевым, постепенно перешла в дружбу, правда, несколько странную, не вполне оформившуюся, но все-таки дружбу.
— Я думаю, Илья Потапыч, в разведке, которую поведет «Державный», нужна, прежде всего, осторожность,сказал Николаев. —Главное, чтобы «противник» не догадался, что именно на этом участке мы собираемся высадить десант.
- Да. Такова была моя мысль, — подтвердил Панкратов, не отрывая глаз от карты.
— А Светов должен пошуметь. У него по существу демонстрация.
— Угу! — Панкратов очертил какую-то букву, бросил карандаш и подошел к иллюминатору.
Николаев поднялся, погасил сигарету и стал рядом с начальником штаба. Вдалеке, как бы прильнув к лесистому берегу, едва виднелся «Державный», гораздо ближе, направо, у выхода из бухты, на черной, ходуном ходящей воде качался «Дерзновенный». Было видно, как его толстая якорная цепь то прогибалась, то натягивалась, как струна, под порывами ветра, готового, казалось, выбросить корабль на скалы.
— Все этому Светову нипочем. Вот сорви-голова. И на случай шторма, наверно, никаких мер не принял,— с досадой сказал Панкратов.
Николаев подумал, что Светову, который через час должен уйти в море, пожалуй, и нет необходимости принимать какие-либо особые меры на стоянке. Однако понимая, что это известно и начштаба, и не желая с ним спорить, промолчал.
— Вы молчите?.. А как вы вообще относитесь к Светову, Олег Леонидович? — спросил вдруг Панкратов.
Николаеву трудно было ответить на такой прямой вопрос. Он сам, признаться, недолюбливал Светова. Однажды (слухи дошли до Николаева) Светов заметил в дружеской беседе в офицерском клубе: «Остается только удивляться, как такой барин-сибарит, как наш достопочтеннейший Олег Леонидович, ухитряется поддерживать славу отличного корабля». Конечно, это могла быть только милая шутка (все зависело от интонации), но Николаев затаил обиду. Все же обида обидой, а офицерская этика — офицерской этикой.
— При всех своих недостатках Светов; по-моему, талантливый моряк, — сказал Николаев.
Этот ответ неожиданно вызвал длинную тираду Панкратова.
— Талант, милейший Олег Леонидович, это понятие весьма расплывчатое. Частенько за этим словцом стоит не что иное, как раздутое самолюбование. Для среднего военного человека — дисциплина, воля, упорство, знания — вот и весь талант. — Панкратов стиснул зубы, и челюсть его выдвинулась вперед. Заметив в глазах Николаева протест, начштаба продолжал с непоколебимым упорством: — Представьте себе, скажем, такой рядовой случай. Вот,— он на секунду задумался,— высажен десант, и командиру приказано взять с ходу укрепленную высоту. Что делает человек с воинским характером? А просто выполняет приказ, берет высоту, не считаясь ни с чем. И вся недолга! Это и есть воинский характер. — Панкратов сделал энергичный жест, как бы подтверждая свои слова. — Что же делает человек без воинского характера, который вообразил себя талантом? Он, конечно, начинает сомневаться, правильно ли наносить удар «в лоб», не лучше ли, например, по-
пытаться высоту окружить, или еще как, вырабатывает свой особый хитроумный план и гордится им. Ну, а потом выясняется, что, исходя из высших оперативных соображений, прямой удар был нужней и выгодней, что, скажем, выполняя свой маленький планчик, командир не отвлек на себя тех сил противника, что требовалось! Согласны, Олег Леонидович?
— Да, конечно... — Николаев, однако, думал не столько о том, прав ли начальник штаба по существу, сколько о том, почему он сейчас об этом говорит с нескрываемым раздражением.
Панкратов меж тем повернулся и указал рукой на иллюминатор, за которым чернел силуэт «Дерзновенного».
— Не верю я в характер Светова, — сказал он, — не верю, и баста!
— Он Герой Советского Союза, — осторожно заметил Николаев.
— Не знаю, каким он раньше был. Видимо, раньше был иным, раз заслужил эту высокую награду. Но знаю — военного человека, в какие рамки не поставь, — они должны быть ему, как мундир от лучшего портного, как раз впору, а у Светова только и заботы, как бы на его мундире побольше пуговиц было расстегнуто...
Николаев задумался. Конечно, с Панкратовым можно было поспорит!.. В случае, им приведенном, все было уж слишком подогнано для подкрепления заранее высказанной мысли. Легко было бы привести случаи, доказывающие как раз обратное. Николаев и самого себя считал мыслящим моряком. Однако сейчас осуждение Светова оборачивалось похвалой ему, Николаеву. Это было, как-никак, приятно. Поэтому он покривил душой.
— Да, в ваших словах есть, как всегда, Илья Пота-пыч, военная мудрость, — сказал он.
Панкратов похлопал Николаева по плечу и наставительно сказал:
— Военная мудрость, Олег Леонидович, в уставах, наставлениях, приказах. Так что нам, солдатам, не так уж трудно стать умниками. — Панкратов рассмеялся, расстегнул верхний крючок на кителе. — Ну что ж, сыграем партию. — Он достал из ящика стола шахматы.
В эту минуту в каюту вошел Меркулов. Панкратов поспешно застегнул крючок и шагнул навстречу начальнику политотдела. Они молча поздоровались.
В цыганских глазах Меркулова Панкратов впервые заметил огонек доброжелательства. Меркулов молча обошел стол, потрогал почему-то шахматную доску и, подойдя к Николаеву, сказал:
— Итак, вашего старпома хотят назначить командиром «Гордого». Не будете тужить о дельном офицере?
— Кипарисов заслужил повышение, — ответил, солидно кашлянув, Николаев.—А мы найдем, кого выдвинуть.
— Правильно, на отличном корабле так и должно быть, — одобрил Меркулов и, словно позабыв о Николаеве, повернулся к Панкратову. — Если свободны, Илья Потапыч, хочу доложить вам о партийных мероприятиях.
— Добро, усаживайтесь. — Панкратов повернулся к Николаеву.
— Вы, Олег Леонидович, свободны, я загляну к вам на «Державный» через часок.
Когда Николаев вышел, Меркулов, усевшись в кресло и набивая трубку, сказал:
— План штаба мы изучили в политотделе. Хотелось бы поговорить главным образом о политической работе.
«Что это сегодня с Меркуловым?—с некоторым удивлением подумал Панкратов. — Поддерживает назначение Кипарисова, похвалил «Державный». Было бы, конечно, весьма приятно, но...» — Панкратов подозрительно взглянул на начальника политотдела.
Меркулов уловил этот взгляд и понял его. Да, еще неделю назад он сказал бы, что, судя по штабному плану, Панкратов мыслит не оригинально, что задачу, поставленную в ученьях перед кораблями, он решает шаблонно, как наверно решал ее и три года и пять лет назад. Меркулов сказал бы так, чтобы подчеркнуть свою неудовлетворенность, хотя и знал, что это было бы бесполезно. Серов предоставил начальнику штаба полную самостоятельность в руководстве ученьем. Да и было поздно что-либо менять.
«Что ж, ничего не поделаешь. Будут и новые планы,
и новые решения. Это не за горами, — подумал Меркулов. — А сейчас...»
— Мы должны быть едины, Илья Потапыч. Этого требует жизнь, — сказал он твердо. — Согласны?
— Я давно этого хотел. Да вы не шли мне навстречу...
— Ну, кто старое помянет... — перебил Меркулов. — Итак, оцените и наш политотдельский вклад. — Он протянул начштаба бумагу с перечнем мероприятий политотдела и задач политработникам кораблей на весь период учений.
Получив от Панкратова задание, Светов задержался на флагманском корабле, хотя до назначенного начальником штаба часа выхода из бухты времени оставалось немного.
Настроение у Светова было не ахти какое. Правда, поначалу он обрадовался. Разведка побережья, если и не была для него, боевого офицера, делом особенно сложным, то, во всяком случае, представляла возможность как-то проявить собственную инициативу. Однако Панкратов тут же, как бы между прочим, заметил, что после выполнения разведывательного задания «Дерзновенному» предстоит конвоировать тихоходный старый транспорт. Светов вспыхнул от обиды, Мало того, что эта задача в период ответственных итоговых учений сама по себе казалась ему мелкой, а потому отчасти унизительной, Светов интуитивно почувствовал (хотя, конечно, прямых доказательств у него не было), что и результаты разведки, которую он проведет, для начальника штаба особого значения не имеют.
Хотелось ему спросить с горечью: «Разве так проверяют мастерство гвардейцев?» Однако он сдержался, выслушал все, ни единым словом не прекословя. «Лбом стену не прошибешь», — думал Светов, стоя по-уставному, навытяжку, перед неизвестно чем раздраженным начальником штаба.
Из иллюминаторов падал сизо-желтый свет. В небе среди серых низких облаков по-зимнему ярко алел закат, отражаясь в холодно блестящем куске стекла, лежащего на письменном столе. В этом стекле было видно
и лицо Панкратова, скуластое, чисто выбритое, усталое, с такими же усталыми, но быстрыми колючими главами. Светов с усмешкой следил, как у Панкратова тяжело двигалась нижняя челюсть, когда он жестким тоном отдавал ему приказания. И как само собой смягчались и тон, и выражение лица, когда начальник штаба обращался к Николаеву.
«Сынки и пасынки... Ну, посмотрим еще, кто во что горазд, — подумал Светов, уходя от Панкратова. — Нет, я рук не опущу, шалишь». Разозлившись, Светов повеселел. Все-таки он-то лучше кого-либо знал, на что способны его гвардейцы. Он остановился в коридоре у каюты Высотина, секунду поколебался, тряхнул голо-, вой и, стукнув пальцами по переборке, приоткрыл дверь.
Что руководило им в эту минуту, он и сам не мог бы дать себе отчета. У него не было никакого дела к Высо-тину. И не таков был Светов, чтобы попусту жаловаться на судьбу или бесцельно негодовать. Не было у него сейчас и охоты продолжать спор с Высотиным, спор, начатый, пожалуй, не в последний раз, когда он был у Высотина дома, а бог весть когда, может быть, еще в пору их совместной учебы в военно-морском училище, спор (чего бы он ни касался), который, видно, им так и не закончить всю жизнь, настолько разными по характеру людьми были они. А все-таки Светов зашел, потому что по-своему любил Высотина, досадуя и злясь иной раз на него, но всегда испытывая необъяснимое тяготение к общению с ним. Поэтому, подходя к столу, за которым сидел Высотин, Светов весело воскликнул:
— Эва, моряк-штабист, все корпит над бумагой? У тебя, Андрей, гляжу, и шевиот па рукавах кителя, как жесть блестеть начал. По одному этому можно определить твое штабное рвение... — Он пожал протянутую Высотиным руку и, бросив шапку на диван, уселся в кресло.
Высотин захлопнул папку со служебными бумагами.
— Очень рад, что ты, Игорь, навестил меня. Я сегодня о тебе думал.
— В каком смысле думал? — живо поинтересовался Светов, покачиваясь в кресле. — Что, опять какой-нибудь умнейший разговор поведешь? Если так, то наперед тебе говорю— не хочу никаких философствова-
ний. Я на тебя пришел поглядеть, и баста! — он вдруг вскочил и быстро зашагал по каюте. — Ты пойми, человечина, ведь я и не думал к тебе заходить, а зашел. Вот какая история!
— Это очень хорошо, — ответил с улыбкой Высотин, выходя из-за стола. — А думал я о тебе все-таки в связи с нашим последним разговором. Трудную ты мне задачу задал. Да, что и говорить, признаюсь, и сейчас об этом размышляю. Башка даже трещит. — Высотин хотел возвратиться к разговору, начатому у него на квартире. Однако Светов вдруг замахал руками и с плохо скрываемой иронией спросил:
— Голова у тебя, значит, друже, трещит? Самое большое, полагаю, мигрень — дамская болезнь.—Он засмеялся.—Хочешь, вызову фельдшера? :—он потянулся рукой к кнопке звонка, но, взглянув на лицо Высотина, отдернул руку и сказал серьезно: — Еще раз предупреждаю, Андрей, что не хочу сейчас возвращаться к нашему старому разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
О Кипарисове Меркулов не спросил, а когда Маратов по собственному почину стал докладывать о нем, Меркулов, в это время бегло просматривавший принесенную вестовым утреннюю почту, кивнул головой и проговорил:
— Видимо, штаб хорошо знает свои кадры, и в этом мы лишний раз убедились...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вечерело, и в каюте начальника эскадры становилось все сумрачней.Большое, удобное помещение, разделенное переборками на спальню, кабинет и салон, казалось необжитым. Ни ковров на палубе, ни картин, ни статуэток, ни веточки зелени в вазочке, ни самой вазочки. В кабинете, отделенном от спальни темной, тяжелой портьерой, стояли письменный стол, два кресла и большой сейф для хранения служебных бумаг; в салоне, вокруг круглого стола, наглухо привинченного к палубе, высились четыре полумягких стула, тоже наглухо привинченных к палубе, и поодаль узкий диван, обтянутый кожей. Только над иллюминаторами, через которые падал сизый свет уходящего дня, висели на металлических прутьях сиреневые шелковые занавески, .нежно выделяющиеся среди остальной обстановки.
Опустив подбородок на ладонь согнутой в локте руки, Панкратов сидел, уставившись на карту, лежащую перед ним на столе. Напротив него командир «Державного» Николаев, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, курил сигарету и рассеянно поглаживал свои пышные закрученные вверх усы, придававшие его слишком благообразному лицу некоторую мужественность.
Ученья начались. Основному ядру соединения, которым командовал Панкратов, предстояло атаковать с моря и, высадив десант,, захватить укрепленную базу
«противника». Панкратов стянул все силы в ударное ядро, укрыл его в замаскированной с берега лесом, а с моря скалами бухте. Отсюда, готовясь к десантной операции, он выслал корабли в дальний дозор на патрулирование побережья и в разведку. Несколько минут назад он определил задания Светову и Николаеву. Командиры внимательно выслушали приказ.
Отпустив Светова, начштаба кивком головы задержал Николаева. С ним он любил потолковать по-дружески, отдохнуть за шахматной доской, его брал с собой в тех редких случаях, когда в свободный день позволял себе отправиться на рыбалку. Николаев был, пожалуй, единственным человеком в соединении, знавшим о человеческих слабостях нелюдимого начштаба. Любой другой офицер, даже настроенный вполне доброжелательно к Панкратову, попроси его дать характеристику начштаба, непременно сказал бы: «Работяга, которого, кроме службы, ничто не интересует, хмур, требователен, придирчив, даже бессердечен, но притом по-уставному справедлив». Что касается Николаева, то он мог бы поправить: «Илья Потапыч в сущности добрейшей души человек. Придирчив только от желания предостеречь своих подчиненных от ошибок. Зато посмотрели бы, с каким удовольствием и с какой доброй улыбкой раздает он мальчишкам конфеты на рыбалке, как сердечен и внимателен со мной, когда я делюсь с ним своими тревогами...»
Впрочем, в противоречии между общественным офицерским .мнением и мнением Николаева о характере начштаба не было ничего удивительного. Известно, что человек часто раскрывается по-разному, в разной обстановке и с разными людьми. Удивительным было, пожалуй, другое: почему именно мягкий и неопределенно-доброжелательный Николаев один на все соединение оказался по сердцу Панкратову. Конечно, все определяли служебные отношения. Стиль начальника штаба пришелся Николаеву вполне по вкусу. Он отнюдь не был любителем излишней самостоятельности и связанной с ней ответственности. И если, скажем, Светов возмущался мелочной, по его мнению, опекой штаба, то Николаев был только рад получить указания как можно более подробные, чтобы чувствовать себя вполне спокойным. В поведении Николаева не было и следа под-
халимства или безразлично тупого повиновения. Выслушивая сколько-нибудь важный приказ, он не торопился ответить: «Есть!». Тот, кто посмотрел бы в эти минуты на его лицо, прочел бы в глазах напряженную работу мысли. Тот, кто услышал бы, как он спокойно, глубоким голосом докладывает о выполнении даже самого незначительного распоряжения, несомненно пришел бы к выводу, что Николаев человек обстоятельный и вдумчивый, что приказы он выполняет не только точно, но весьма разумно и основательно. И, наконец, что не доверять ему хоть в чем-нибудь или проверить то, что он сказал, было бы не только излишне, но и оскорбительно для него.
Такое отношение к его указаниям, конечно же, было весьма приятно Панкратову. Командир корабля, который подчиняется не только по непреложным законам воинской дисциплины и субординации, но как бы по голосу собственного рассудка, вызывал симпатию. У самого сурового и замкнутого человека в глубине души есть тепло, которым хочется поделиться с другими. Симпатия, возникшая между Панкратовым и Николаевым, постепенно перешла в дружбу, правда, несколько странную, не вполне оформившуюся, но все-таки дружбу.
— Я думаю, Илья Потапыч, в разведке, которую поведет «Державный», нужна, прежде всего, осторожность,сказал Николаев. —Главное, чтобы «противник» не догадался, что именно на этом участке мы собираемся высадить десант.
- Да. Такова была моя мысль, — подтвердил Панкратов, не отрывая глаз от карты.
— А Светов должен пошуметь. У него по существу демонстрация.
— Угу! — Панкратов очертил какую-то букву, бросил карандаш и подошел к иллюминатору.
Николаев поднялся, погасил сигарету и стал рядом с начальником штаба. Вдалеке, как бы прильнув к лесистому берегу, едва виднелся «Державный», гораздо ближе, направо, у выхода из бухты, на черной, ходуном ходящей воде качался «Дерзновенный». Было видно, как его толстая якорная цепь то прогибалась, то натягивалась, как струна, под порывами ветра, готового, казалось, выбросить корабль на скалы.
— Все этому Светову нипочем. Вот сорви-голова. И на случай шторма, наверно, никаких мер не принял,— с досадой сказал Панкратов.
Николаев подумал, что Светову, который через час должен уйти в море, пожалуй, и нет необходимости принимать какие-либо особые меры на стоянке. Однако понимая, что это известно и начштаба, и не желая с ним спорить, промолчал.
— Вы молчите?.. А как вы вообще относитесь к Светову, Олег Леонидович? — спросил вдруг Панкратов.
Николаеву трудно было ответить на такой прямой вопрос. Он сам, признаться, недолюбливал Светова. Однажды (слухи дошли до Николаева) Светов заметил в дружеской беседе в офицерском клубе: «Остается только удивляться, как такой барин-сибарит, как наш достопочтеннейший Олег Леонидович, ухитряется поддерживать славу отличного корабля». Конечно, это могла быть только милая шутка (все зависело от интонации), но Николаев затаил обиду. Все же обида обидой, а офицерская этика — офицерской этикой.
— При всех своих недостатках Светов; по-моему, талантливый моряк, — сказал Николаев.
Этот ответ неожиданно вызвал длинную тираду Панкратова.
— Талант, милейший Олег Леонидович, это понятие весьма расплывчатое. Частенько за этим словцом стоит не что иное, как раздутое самолюбование. Для среднего военного человека — дисциплина, воля, упорство, знания — вот и весь талант. — Панкратов стиснул зубы, и челюсть его выдвинулась вперед. Заметив в глазах Николаева протест, начштаба продолжал с непоколебимым упорством: — Представьте себе, скажем, такой рядовой случай. Вот,— он на секунду задумался,— высажен десант, и командиру приказано взять с ходу укрепленную высоту. Что делает человек с воинским характером? А просто выполняет приказ, берет высоту, не считаясь ни с чем. И вся недолга! Это и есть воинский характер. — Панкратов сделал энергичный жест, как бы подтверждая свои слова. — Что же делает человек без воинского характера, который вообразил себя талантом? Он, конечно, начинает сомневаться, правильно ли наносить удар «в лоб», не лучше ли, например, по-
пытаться высоту окружить, или еще как, вырабатывает свой особый хитроумный план и гордится им. Ну, а потом выясняется, что, исходя из высших оперативных соображений, прямой удар был нужней и выгодней, что, скажем, выполняя свой маленький планчик, командир не отвлек на себя тех сил противника, что требовалось! Согласны, Олег Леонидович?
— Да, конечно... — Николаев, однако, думал не столько о том, прав ли начальник штаба по существу, сколько о том, почему он сейчас об этом говорит с нескрываемым раздражением.
Панкратов меж тем повернулся и указал рукой на иллюминатор, за которым чернел силуэт «Дерзновенного».
— Не верю я в характер Светова, — сказал он, — не верю, и баста!
— Он Герой Советского Союза, — осторожно заметил Николаев.
— Не знаю, каким он раньше был. Видимо, раньше был иным, раз заслужил эту высокую награду. Но знаю — военного человека, в какие рамки не поставь, — они должны быть ему, как мундир от лучшего портного, как раз впору, а у Светова только и заботы, как бы на его мундире побольше пуговиц было расстегнуто...
Николаев задумался. Конечно, с Панкратовым можно было поспорит!.. В случае, им приведенном, все было уж слишком подогнано для подкрепления заранее высказанной мысли. Легко было бы привести случаи, доказывающие как раз обратное. Николаев и самого себя считал мыслящим моряком. Однако сейчас осуждение Светова оборачивалось похвалой ему, Николаеву. Это было, как-никак, приятно. Поэтому он покривил душой.
— Да, в ваших словах есть, как всегда, Илья Пота-пыч, военная мудрость, — сказал он.
Панкратов похлопал Николаева по плечу и наставительно сказал:
— Военная мудрость, Олег Леонидович, в уставах, наставлениях, приказах. Так что нам, солдатам, не так уж трудно стать умниками. — Панкратов рассмеялся, расстегнул верхний крючок на кителе. — Ну что ж, сыграем партию. — Он достал из ящика стола шахматы.
В эту минуту в каюту вошел Меркулов. Панкратов поспешно застегнул крючок и шагнул навстречу начальнику политотдела. Они молча поздоровались.
В цыганских глазах Меркулова Панкратов впервые заметил огонек доброжелательства. Меркулов молча обошел стол, потрогал почему-то шахматную доску и, подойдя к Николаеву, сказал:
— Итак, вашего старпома хотят назначить командиром «Гордого». Не будете тужить о дельном офицере?
— Кипарисов заслужил повышение, — ответил, солидно кашлянув, Николаев.—А мы найдем, кого выдвинуть.
— Правильно, на отличном корабле так и должно быть, — одобрил Меркулов и, словно позабыв о Николаеве, повернулся к Панкратову. — Если свободны, Илья Потапыч, хочу доложить вам о партийных мероприятиях.
— Добро, усаживайтесь. — Панкратов повернулся к Николаеву.
— Вы, Олег Леонидович, свободны, я загляну к вам на «Державный» через часок.
Когда Николаев вышел, Меркулов, усевшись в кресло и набивая трубку, сказал:
— План штаба мы изучили в политотделе. Хотелось бы поговорить главным образом о политической работе.
«Что это сегодня с Меркуловым?—с некоторым удивлением подумал Панкратов. — Поддерживает назначение Кипарисова, похвалил «Державный». Было бы, конечно, весьма приятно, но...» — Панкратов подозрительно взглянул на начальника политотдела.
Меркулов уловил этот взгляд и понял его. Да, еще неделю назад он сказал бы, что, судя по штабному плану, Панкратов мыслит не оригинально, что задачу, поставленную в ученьях перед кораблями, он решает шаблонно, как наверно решал ее и три года и пять лет назад. Меркулов сказал бы так, чтобы подчеркнуть свою неудовлетворенность, хотя и знал, что это было бы бесполезно. Серов предоставил начальнику штаба полную самостоятельность в руководстве ученьем. Да и было поздно что-либо менять.
«Что ж, ничего не поделаешь. Будут и новые планы,
и новые решения. Это не за горами, — подумал Меркулов. — А сейчас...»
— Мы должны быть едины, Илья Потапыч. Этого требует жизнь, — сказал он твердо. — Согласны?
— Я давно этого хотел. Да вы не шли мне навстречу...
— Ну, кто старое помянет... — перебил Меркулов. — Итак, оцените и наш политотдельский вклад. — Он протянул начштаба бумагу с перечнем мероприятий политотдела и задач политработникам кораблей на весь период учений.
Получив от Панкратова задание, Светов задержался на флагманском корабле, хотя до назначенного начальником штаба часа выхода из бухты времени оставалось немного.
Настроение у Светова было не ахти какое. Правда, поначалу он обрадовался. Разведка побережья, если и не была для него, боевого офицера, делом особенно сложным, то, во всяком случае, представляла возможность как-то проявить собственную инициативу. Однако Панкратов тут же, как бы между прочим, заметил, что после выполнения разведывательного задания «Дерзновенному» предстоит конвоировать тихоходный старый транспорт. Светов вспыхнул от обиды, Мало того, что эта задача в период ответственных итоговых учений сама по себе казалась ему мелкой, а потому отчасти унизительной, Светов интуитивно почувствовал (хотя, конечно, прямых доказательств у него не было), что и результаты разведки, которую он проведет, для начальника штаба особого значения не имеют.
Хотелось ему спросить с горечью: «Разве так проверяют мастерство гвардейцев?» Однако он сдержался, выслушал все, ни единым словом не прекословя. «Лбом стену не прошибешь», — думал Светов, стоя по-уставному, навытяжку, перед неизвестно чем раздраженным начальником штаба.
Из иллюминаторов падал сизо-желтый свет. В небе среди серых низких облаков по-зимнему ярко алел закат, отражаясь в холодно блестящем куске стекла, лежащего на письменном столе. В этом стекле было видно
и лицо Панкратова, скуластое, чисто выбритое, усталое, с такими же усталыми, но быстрыми колючими главами. Светов с усмешкой следил, как у Панкратова тяжело двигалась нижняя челюсть, когда он жестким тоном отдавал ему приказания. И как само собой смягчались и тон, и выражение лица, когда начальник штаба обращался к Николаеву.
«Сынки и пасынки... Ну, посмотрим еще, кто во что горазд, — подумал Светов, уходя от Панкратова. — Нет, я рук не опущу, шалишь». Разозлившись, Светов повеселел. Все-таки он-то лучше кого-либо знал, на что способны его гвардейцы. Он остановился в коридоре у каюты Высотина, секунду поколебался, тряхнул голо-, вой и, стукнув пальцами по переборке, приоткрыл дверь.
Что руководило им в эту минуту, он и сам не мог бы дать себе отчета. У него не было никакого дела к Высо-тину. И не таков был Светов, чтобы попусту жаловаться на судьбу или бесцельно негодовать. Не было у него сейчас и охоты продолжать спор с Высотиным, спор, начатый, пожалуй, не в последний раз, когда он был у Высотина дома, а бог весть когда, может быть, еще в пору их совместной учебы в военно-морском училище, спор (чего бы он ни касался), который, видно, им так и не закончить всю жизнь, настолько разными по характеру людьми были они. А все-таки Светов зашел, потому что по-своему любил Высотина, досадуя и злясь иной раз на него, но всегда испытывая необъяснимое тяготение к общению с ним. Поэтому, подходя к столу, за которым сидел Высотин, Светов весело воскликнул:
— Эва, моряк-штабист, все корпит над бумагой? У тебя, Андрей, гляжу, и шевиот па рукавах кителя, как жесть блестеть начал. По одному этому можно определить твое штабное рвение... — Он пожал протянутую Высотиным руку и, бросив шапку на диван, уселся в кресло.
Высотин захлопнул папку со служебными бумагами.
— Очень рад, что ты, Игорь, навестил меня. Я сегодня о тебе думал.
— В каком смысле думал? — живо поинтересовался Светов, покачиваясь в кресле. — Что, опять какой-нибудь умнейший разговор поведешь? Если так, то наперед тебе говорю— не хочу никаких философствова-
ний. Я на тебя пришел поглядеть, и баста! — он вдруг вскочил и быстро зашагал по каюте. — Ты пойми, человечина, ведь я и не думал к тебе заходить, а зашел. Вот какая история!
— Это очень хорошо, — ответил с улыбкой Высотин, выходя из-за стола. — А думал я о тебе все-таки в связи с нашим последним разговором. Трудную ты мне задачу задал. Да, что и говорить, признаюсь, и сейчас об этом размышляю. Башка даже трещит. — Высотин хотел возвратиться к разговору, начатому у него на квартире. Однако Светов вдруг замахал руками и с плохо скрываемой иронией спросил:
— Голова у тебя, значит, друже, трещит? Самое большое, полагаю, мигрень — дамская болезнь.—Он засмеялся.—Хочешь, вызову фельдшера? :—он потянулся рукой к кнопке звонка, но, взглянув на лицо Высотина, отдернул руку и сказал серьезно: — Еще раз предупреждаю, Андрей, что не хочу сейчас возвращаться к нашему старому разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59