Но оказалось, что и это еще не все, и, ненароком заглянув к фрейлине, Станьчик сказал:
— Слышал, но не верил. Вижу, но не верю. Неужто вы, фройляйн Катрин, даже воду для молодой госпожи держите под замком?
— А что? Вашей милости это мешает? — зло спросила она, закрывая шкафчик на ключ.
-Честно говоря, куда меньше, чем вам возвращение на Вавель, к весьма неприятным для вас воспоминаниям десятилетней давности...
— Вовсе нет, единственное, что мне неприятно, так это сборище шутов при дворе.
— Почему же сборище? — огорчился Станьчик. - Я протестую. Здесь всегда был только один настоящий шут. И вот теперь прибыл второй. И ничуть не уступит первому.
— Как же его зовут? — спросила фрейлина, не в силах сдержать любопытство.
— Это не он, а она. Шутиха. И зовут ее Кватрин. А знаете почему?
— Не знаю и не хочу знать! Ступайте прочь!
— Иду, иду, вот только ключ к шкафчику подберу. А то шутиха совсем голову потеряла. Обычную питьевую воду прячет и на ключ запирает. Поэтому и сырость в замке. Да такая, что даже лягушки появились в покоях. Скачут да квакают: ква-ква-трин. Ква-трин-кен. Видно, немецкому языку обучены, шельмы, знают, что "гппкеп" — значит "пить", — издевался Станьчик.
Фройляйн Хёльцелин, заткнув уши, бросилась из комнаты.
— Прочь, прочь, гадкий шут!
— А ключ у нее всегда при себе. Любопытно... — пробурчал Станьчик, оставшись один.
Все это слово в слово передала Боне жена Остои — Анна, вновь появившаяся на Вавеле, теперь в роли придворной дамы Катерины. Предполагалось, что она будет состоять при молодой королеве весь первый год, но австриячка встретила Анну холодно и даже враждебно, и та в ближайшие дни собиралась вернуться к себе в деревню.
Бона, увидев ее, вначале обрадовалась: вот, мол, опять они обе на Вавеле, хотя уже все по-другому, да и сами они изменились. Но, услышав рассказ Анны, не могла сдержать гнева.
— Ты все такая же! Вечно своими россказнями ранишь сердце. Яд... Зачем, для чего? Я жажду, чтобы она родила Августу сына. Габсбурги должны это понять и прекратить свои оскорбительные нападки. А может?.. Может, они хотят меня поссорить с сыном? Хотят прибрать его к рукам? Что ж! Скажи своей австриячке, что я скоро уеду...
"Своей австриячке"! Эти слова казались Анне оскорбительными.
— Я всегда была предана вам, госпожа, — сказала она, — но, коли вы мне не верите, отпустите вместе с мужем в деревню. Остоя вот уже несколько лет в Мазовии, давно не видел сына...
— Ах, вот как... — прошептала Бона. — У тебя есть сын... В ее словах было столько злости и зависти, что после
этого разговора они расстались уже навсегда.
— Вместо тебя назначат другого, — объясняла Анна мужу, — у них много новых секретарей и придворных, есть Хвальчевский, да ведь и вместо меня назначили же когда-то Сусанну Мышковскую. Ничего не поделаешь, коль скоро не умеет она ценить преданных ей людей, обойдется и без нас. С меня довольно и Кракова, и Вавеля, и королевского двора.
Катерине, как когда-то Боне, придворные медики прописали прогулки по саду, а в пасмурные дни — по галереям дворца. Однажды во время прогулки она встретила короля и попросила выслушать ее. Какое-то время они шли молча, наконец Катерина призналась, что с некоторых пор ее не покидает тревога.
— С чего бы это? — удивился король.
— Моя камеристка Катрин утверждает, что некоторые кушанья, которые для меня готовят, часто... несвежие. Нет, впрочем, я не стану скрывать от вас, она утверждает, что они... отравлены. Доктор Ланг тоже предупреждал...
Август нахмурился, внимательно окинул взглядом ее несколько изменившуюся фигуру и наконец сказал:
— Право, мне трудно поверить в это, но, поскольку вас предупреждают преданные люди, что ж... Велите проверять блюда, заставьте свою Катрин пробовать подаваемые вам кушанья.
— Мои служанки уже шепчутся об этом... — вздохнула Катерина. — Не отходят от меня ни на шаг, предостерегают.
— Кто же это покушается на вашу жизнь? — недоумевал король.
— Мет Сои! Скорее всего, не на мою, ваше величество, а на... жизнь будущего наследника престола...
— Наследника? Боже! Кого вы подозреваете?
— Увы, это так, — проговорила она неохотно. — Сказывали, что ваша матушка...
Август не дал ей договорить.
— Она? На сей раз — нет. Она в великом нетерпении ждет внука. Все время спрашивает о вашем здоровье. Я никогда не поверю этим злым сплетням! Кто может посметь...
— Быть может, князь Радзивилл Черный? Если б он захотел, то мог бы подсыпать яду. Говорят, он привозит из Литвы какие-то ядовитые зелья, их собирают в пуще... С недавних пор Радзивилл присылает их сюда.
— Черный? — удивился король. — Уже который раз вы говорите о нем с неприязнью, из-за вас он и уехал. Как смеет выдумывать такое ваша камеристка? Тупица! Ведь никто иной, а именно Черный привез нам из Вены ваш портрет.
— Я знаю это. Но в последнее время он изменился. Сух, нелюбезен...
— Быть такого не может! Хорошо, как только он появится в Кракове, я все разведаю. А пока, прошу вас, будьте осторожны, проверяйте кушанья, вино и даже воду...
— Обещаю вам, только... Не скрою от вас, мне хотелось бы быть здесь, на Вавеле, полновластной хозяйкой. Я то и дело слышу: королева-мать сказала то, велела это.
— Хорошо, - чуть подумав, ответил король. - Я постараюсь, чтобы неотложные дела заставили матушку поскорее уехать в Мазовию. Это касается и Изабеллы? Она могла бы уехать к себе в Семиградье.
— Нет-нет! — воскликнула Катерина. — Она такая милая и совсем непохожа на старую королеву... Пусть остается возле меня, подольше. Сколько сама захочет.
Когда Радзивилл Черный, поостыв, недели через две вернулся в Краков, король тотчас же вызвал его к себе. Обрадованный князь поспешил в покои его величества, но Август принял его весьма холодно.
— Недавно королева пожаловалась на вас, ваша милость, — сказал он. — В том состоянии, в каком она сейчас пребывает, ей все доставляет страдания. А вы, кажется...
— Ваше величество! Своими собственными руками я привил к вашему древу эту виноградную лозу, теперь же это оборачивается против меня? — дерзостно отвечал он. — Еще в Вильне до меня дошли вести, что ее камеристка распускает сплетни о каких-то зельях, о том, будто я навожу на нее порчу. Почему же она не скажет вам правду?
— Какую? — удивился король.
— С какой секретной миссией они обе сюда прибыли...
— Кто они? Не понимаю. И не желаю знать.
— Господин мой! - не сдержался Радзивилл. - Ваша супруга тайно от вас сносится со своим отцом, с Фердинандом. Я все проверил досконально. А ее камеристка — давний агент австрийский!
Король вскочил и, едва сдерживая гнев, приблизился к Радзивиллу.
— Какая наглость! Доказательства - немедленно...
— Умоляю, поверьте мне, велите задерживать гонцов, они слишком зачастили. Вы убедитесь, что королева в тайном сговоре против Изабеллы. Советует ей отказаться от прав на венгерский престол, остаться в Кракове, а сьша отправить на воспитание Габсбургам... к венскому двору.
Август стал внимательнее вслушиваться в то, что говорил Радзивилл.
— Королева как-то раз спросила меня, может ли сын Изабеллы наследовать мой престол, — словно размышляя, произнес король. — Видно, боясь этого, она так ведет себя. Поэтому желает на время родов удалить племянника?
-Родов? Боже правый!-опять не сдержался Радзивилл.—Разве ваше величество не понимает, что происходит?
— Я не люблю загадок. В чем дело? Говорите, — приказал король.
— Ваше величество! Против вас замышляют недоброе! Вас обманывают!
— Хватит! Я желаю знать только то, за что вам придется... извиняться. Вымаливать прощение, — еще более резко проговорил король.
— Не знаю, могу ли я... — заколебался Радзивилл. — Но, коль скоро венский двор побаивается моего влияния в Литве, печется, чтобы я не спутал им карты, скажу. Когда я доставлял вам лик вашей будущей супруги, я еще ни о чем не догадывался. Но сейчас знаю все: королева... Боже милостивый! У нее та же страшная болезнь, что и у сестры. Она... бесплодна.
Король побледнел. Таким Радзивилл его еще никогда не видел.
— Что?.. Как ты смеешь! Сейчас, когда появилась надежда... — хриплым голосом произнес король. — Да не надежда, а даже уверенность...
— Вас обманывают, ваше величество, — стоял на своем литовский канцлер.
— Не сметь! — крикнул Август. — Какой ты друг, ты страшнее волка. Изменник! Говори! Только помни: ты дорого заплатишь за свою ложь.
— Клянусь! Быть может, я когда-нибудь и кривил душой, но только не сейчас, — убеждал Черный. — Мне точно известно, что она не может подарить вам наследника, ее медик обманывает вас. Может быть, у нее водянка? Этого я не знаю. Боже милосердный! Ваше величество, не слушайте наветов! Я не нападаю, я защищаюсь.
— Защищаешься подлым оружием — клевещешь. Я должен этому верить?.. Довольно! Я больше не задерживаю вас, князь.
Всю ночь Радзивилл Черный не мог сомкнуть глаз. Он все поставил на карту: либо он спасет себя и, возможно, в будущем независимость Литвы, либо потеряет не только приязнь короля, но и уважение литовских магнатов и русских бояр. Канцлер — лгун? Клеветник? Нет, ведь он еще в Вене прослышал, что обе дочери Фердинанда с детства лечились от этой страшной болезни и обе — безо всякого толку. Катерина в тягости? Притворство. Только отчего же Август ни о чем не догадывается? Правда, Радзивилл слышал от преданного слуги, что с той поры, как королева начала полнеть, Катрин не впускает короля в ее спальню под тем предлогом, что медик велел на время освободить госпожу от супружеских обязанностей. А король, помня о бесконечных болезнях своей любимой Барбары, которая так и не смогла родить ему сына, легко поддался на уговоры. Ему нужен сын, он мечтает о наследнике, жаждет его, так же как и королева Бона, как малопольская шляхта, по чьей воле Ягеллоны взошли на польский престол. И если габсбургская принцесса действительно родит наследника, то ему, Радзивиллу Черному, конец, не будет ему жизни ни в Литве, ни в Короне.
А что, если медик королевы во время родов, на которых он должен непременно присутствовать, подсунет королю чужого младенца? Однако же какая выгода в том Фердинанду? Он только и мечтает, чтобы династия Ягеллонов угасла, потому и навязывает Августу своих больных дочерей. А быть может, обманув сейчас короля, Катерина рано или поздно скажет, что не доносила ребенка или родила мертвого...
При этих мыслях Черный поморщился, словно бы ему вместо вина дали напиться уксуса, но постепенно у него отлегло от сердца. Интриги Вены, конечно, страшны, но ведь, если королева не доносит ребенка, король не сможет обвинить в навете его, Радзивилла Черного. Он будет доказывать, что королева бесплодна и не может дать Ягеллонам наследника. Да, он упорно будет стоять на своем, и никто не посмеет обозвать его коварным обманщиком.
Незаметно для себя, устав от своих невеселых дум, он наконец почти перед рассветом задремал, но вскоре его разбудил слуга, спросив, примет ли он Станьчика, который непременно хочет говорить с ним.
— Станьчик? — удивился Черный. — Проси сюда!
Шут, приволакивая ногу, вошел в комнату, по знаку Радзивилла приблизился к его ложу и сел.
— Ты что-то знаешь? Говори, только коротко и ясно, без своих дурацких шуток.
— Мне совсем не до смеху, — вздохнул шут. — Вижу, напрасно позволял себе шутить с вашей милостью, поэтому к вам первому и пришел с новостью. Быть может, за это получу прощение?
— Говори или убирайся отсюда!
— Сейчас все выложу. Как известно, эта проклятая Катрин, боясь, что ее госпожу отравят, никого из придворных дам к ней не подпускает. А сама от нее ни на миг! Король тоже вот уже много недель не заглядывает к супруге в опочивальню — медик, видишь ли, не велит. Обо всем этом я хорошо наслышан. Но только вчера король этот запрет нарушил. Вошел к ней как раз перед самой полуночью. И что же он видит? Видит, как Катрин, раздевая госпожу, развязала у нее на животе тесемки и сняла подушку.
Подушку? — удивленно спросил Черный.
— Да. Подушку с живота. А слуга, который спит под дверью, услышал громкие крики: "Боже милосердный!", -это крикнул король, а потом королева закричала: "Катрин! Катрин!" — почти так же, как некогда Елизавета. И тоже, как та, упала, но этого слуга не видел, слышал только, как она бьется головой об пол.
— А король? — спросил Черный, чувствуя, как стучит в висках кровь.
— Выбежал из спальни, будто привидение. Белый как полотно. Немного погодя я подошел к дверям его покоев. Слуги боялись.
— Дальше что?
— Я не решаюсь сказать, что я услышал.
— Что же ты услышал?
— Кажется... рыдания.
Черный надолго умолк и наконец проговорил почти шепотом:
— Тебе показалось, Станьчик...
Старый шут посмотрел на него глазами, полными слез.
— Понимаю. Шут может слышать только королевский смех. Только смех. И ничего больше...
Впервые Черный посмотрел на Станьчика сочувственно: У его ног сидел бледный, страдающий человек, грустный и очень несчастный-Известие о скандале, которого не удалось скрыть даже доктору Лангу, а сам король и не собирался скрывать, быстро дошло до Яздова, до Боны. Хоть она и не очень жаловала Катерину, однако в первый момент никак не хотела поверить в такое, когда же наконец уяснила происшедшее, пришла в неописуемую ярость.
— Дочь, достойная своего отца! — кричала она. - Все время вела интригу против Изабеллы. Это также доказал Черный!
— Да, — подтвердил Паппакода.
— Она обманывала короля, обещая ему наследника? Это больная, бесплодная австриячка!
— Увы, да, - вздохнул слуга.
— Санта Мадонна! Так чего же удивляться, что Август более не желает видеть своей жены? Что он желает расторгнуть брак?
Паппакода поддакнул и тут же добавил:
— Многие сейчас припоминают королю, что, добиваясь коронации Барбары, он говорил: "Расторгнуть супружеские узы дано только богу". Теперь это может королю повредить.
— Глупец! — сердито прошептала Бона и добавила громче: —К чему были столь торжественные слова? Сам себе поставил ловушку.
— Папский нунций уведомил короля, что брак этот расторгнуть нельзя.
— О боже! Стало быть, я никогда не смогу сказать: свершилось, теперь можно спокойно умереть, у него есть наследники. Сыновья Августа? Королевичи? Где они? Какое-то проклятие тяготеет над нами. Почему? А я, безумная, считала дни, когда появится внук...
— Король ждет решения святого отца. Возможно, папа не посчитается со своим нунцием и решит по-иному.
— И ты веришь в это? — удивилась Бона. — У меня на этот счет нет никаких сомнений. Я хорошо помню, как, добиваясь разрешения, Габсбурги обхаживали Рим. И сейчас не замедлят вступиться в защиту Катерины, докажут законность ее супружества.
— Увы, этот брак уже состоялся, — отозвался Паппакода. — В своем вердикте папа может не посчитаться с желанием наияснейшего короля.
— Санта Мадонна! Несмотря на то, что жена его обманула?
— В таком случае легко доказать, что она это сделала, желая удержать при себе мужа. И когда на самом деле будет в тягости, не станет обманывать.
— На самом деле будет в тягости? — удивленно воскликнула Бона. — Такое случиться не может, и Август понимает это. Габсбургские принцессы — порченые от рождения... Странно, почему Мацеёвский не подумал об этом заранее, да и я сама... Скажи... у Катерины были дети от ее первого брака с герцогом Мантуанским? Если были, то где они сейчас? А если нет...
— Ее супружество было весьма недолгим... — поторопился ответить Паппакода.
— Никак я тебя не отучу говорить глупости! —возмутилась Бона. — Вот Изабелла родила наследника венгерского престола, хотя ее муж Заполия умер вскоре после свадьбы. А эта... Эта порченая австриячка никогда не родит сына. Никогда!
— Светлейшая госпожа сама бы могла просить римский престол расторгнуть сии брачные узы... — осторожно посоветовал Паппакода.
— Разумеется! Могу. И сделаю это. Я достаточно нагляделась на то, как умирает династия. С меня довольно! Едем в Италию. Сначала в Рим, потом в Бари.
Паппакода, не веря собственным ушам, спросил ее, с трудом сдерживая волнение:
— Мы навсегда покинем Варшаву?
Но приступ гнева у Боны прошел, и она произнесла, успокаиваясь:
— Не знаю. Ничего не знаю. Но съездить в Италию надо всенепременно. Вначале я должна поговорить с Августом. Как можно скорее! Сегодня же пошлю к нему гонца и отправлю письмо Изабелле. Срочно подготовлю письма в Бари и неаполитанским банкирам. Там, где не помогут уговоры, кто знает, не поможет ли золото?
— Несомненно, светлейшая госпожа! — воскликнул Паппакода.
Бона не любила ждать и никогда не ждала. Слуги быстро упаковали кофры, приготовили дорожные кареты, и она немедленно выехала в Краков. Дочерей оставила в Яздове, с собой взяла только Марину и Паппакоду да еще свою любимицу карлицу Досю, с ней она никогда не расставалась.
Гонец Боны, прибывший в Краков двумя днями раньше, разузнал у придворных, что король лишь один раз после той страшной ночи разговаривал с молодой королевой, причем их встреча напоминала скорее официальную аудиенцию или прием заморского посла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63