.. Да, покамест следует хранить все в тайне.
По тракту медленно тянулось большое стадо. Волы вплавь переправились через речушку, а потом, мыча, сбились в кучу на широкой пыльной дороге. Тут с противоположной стороны показалась карета, сопровождаемая эскортом вооруженных слуг и дворян. Карета свернула на обочину, из окна ее выглянула королева.
— Прекрасное стадо. Узнайте, синьор Алифио, чье оно? Нет-нет, лучше вас это сделает Остоя.
Дворянин, соскочив с коня, направился к пастуху.
— Чье это стадо? — спросил он.
Но тот, обернувшись, молча глядел на разряженного дворянина.
— Чье это стадо? - повторил Остоя, показав на волов. Этот жест крестьянин, видимо, понял, потому что объяснил:
— А! Государыни нашей великой княгини Литовской.
— Польской королевы? — допытывался Остоя.
— Ее величества польской королевы. Остоя вернулся к карете.
— Государыня, вы слышали ответ?
— Да, — промолвила королева. — Я рада, что все так, как я пожелала. Велите забраться поглубже в лес.
Они остановились на лесной поляне. Королева, ступая по зеленой, залитой солнцем траве, воскликнула:
— Нет ничего прекраснее леса! Гулять, дышать чистейшим воздухом, ни о чем не думать. Что за наслаждение!
Неожиданно какой-то рыжий пес выскочил из лесу и громко залаял. Королева остановилась, ее прекрасное настроение улетучилось.
— Успокойте это глупое животное, — повелела она. Вскоре из лесу вышел пожилой крестьянин со связкой
бобровых шкурок на плече. Крестьянин тут же успокоил собаку, заставил ее замолчать, схватив за загривок. Моравец вернулся к королеве.
— Теперь будет тихо. Вы испугались, госпожа?
— Нет. А что это за человек? Не браконьер?
— Нет, вроде бы лесничий. Несет бобровые шкурки.
— Бобровые? Откуда? Почему? Узнайте-ка.
Бона осталась стоять на месте, а через минуту получила ответ. Моравец пояснил:
— Это не королевский лесничий, а лесной сторож князя Вишневецкого.
— Ах, вот как? Значит, паны-вельможи запросто бьют моих бобров? Для себя? Я ведь запретила. Синьор Алифио!
— Слушаю, - сказал он, приблизившись.
— Извольте проверить, кто нарушает наши запреты? Кто дозволил владельцам местных земель уничтожать этих чудных зверьков? Разве мы не содержим их охрану?
— Я не знаю, почему князь Вишневецкий...
— Князь не князь, а ему нет дела до моих бобров! Велите слугам отнять шкурки.
— Человека этого задержать? — спросил Остоя.
— Нет. Зачем? Он же не читал моих указов. Но объясните ему, почему князю не достанутся шкурки. И довольно! Возвращаемся в Вильну.
Она резко повернулась и направилась к карете. Глядя вслед, Алифио с горестью отметил, что это была уже совсем другая женщина: сердитая, мрачная, беспокойная. Врученным ей Анной букетом цветов она стегала попадавшиеся на пути кусты.
Едва они вернулись в Виленский замок, направлявшейся в свои покои королеве преградил дорогу Паппакода.
— Госпожа, вы в последнее время ко мне неблагосклонны. А между тем я знаю больше, нежели канцлер Алифио! — сказал он.
— Больше? Любопытно. Что же ты знаешь? Говори, только правду, ничего не выдумывай!
Он вздрогнул, потому что она впервые сказала ему "ты", но не умолк.
— Сведения из первых рук, — прошептал он. — Курфюрст Бранденбургский Иоахим...
— Знаю. Хотел бы, чтоб бездетный Альбрехт передал ему по наследству свои прусские владения.
— Если бы только это!
— О боже! Что может быть горше, нежели единение Бранденбургии с Прусским герцогством?
— Он... просит руки королевны Ядвиги, — прошептал Паппакода.
Бона вздрогнула от неожиданности.
— Гогенцоллерн и Ядвига? Ты с ума сошел? Кто же разрешит это?
— Согласно обычаю, ее отец.
— Не понимаю. Кто? — переспросила она.
— Отец вашей падчерицы, королевны Ядвиги.
Бона мгновение глядела на него, словно бы все еще не понимая.
— Что ты сказал?! Как ты смеешь?! — воскликнула она.
— Это не мои домыслы, — объяснял Паппакода. — Это точные сведения. Курфюрст Иоахим долго ждал, но сейчас вот-вот получит подтверждение обещанного. Письменное.
— От короля? Ты лжешь! Лжешь! — негодовала королева. — Санта Мадонна! Ядвига в их руках?! С ними заодно? Не верю! Быть того не может!
Оттолкнув Паппакоду, Бона ринулась в покои Сигизмунда. Паппакода со злобной ухмылкой смотрел ей вслед.
А она, услышав от короля подтверждение новости, пытаясь сдержать негодование, вступила с ним в спор:
— Я выслушала вас весьма внимательно. Каковы же причины, склонившие вас выдать Ядвигу за Гогенцоллерна?
— Император Карл и Фердинанд втайне сговариваются с Москвой. Подстрекают против нас московитов...
— Я никогда не верила Габсбургам.. — прервала его Бона.
— Но после того, как Альбрехт стал светским князем, они в распре с домом Гогенцоллернов. Полагаю, нам удобнее иметь Альбрехта и Иоахима при себе, против Габсбургов. А также против Москвы. На границе не слишком спокойно.
— Боже! Не зря королевской канцелярией правит епископ Хоеньский, — вздохнула она. — Известно, как боится он борьбы с двумя противниками. Пробует столковаться то с тем, то с этим. Готова поклясться, что не кто иной, как он, придумал это супружество.
— Не клянитесь. Этого хотел я.
— И вы не опасаетесь династических замыслов Иоахима и Альбрехта? Объединения Бранденбурга с Пруссией? Вас не тревожит, что прусский герцог уже сейчас изгоняет наших поселян? Стремится занять наши земли и Мазуры?
— Довольно того, что вы препятствуете ему. Боже правый! Я пытаюсь действовать заодно с королем Франции, а вы, вы противитесь этому?
— С королем Франции? В чем же? — спросила она.
— Я, как и он, хочу поддерживать еретиков во владениях Габсбургов. Религиозные распри — оружие не менее грозное, нежели меч.
— А курфюрст Иоахим благоприятствует новым веяниям?
— Разумеется, — отвечал король. Она задумалась.
— Но как поддерживать чужих иноверцев, не сделав предерзостными своих?
— Да, это нелегко, — согласился король. — И как раз по этой причине политику следует доверить искушенным мужам.
Говоря это, он не глядел ей в глаза, поэтому она направилась к двери, но у порога остановилась, сказав ему напоследок :
— Не в первый раз я слышу эти слова. Вепе, делайте как знаете. Дочь ваша, не моя. И герцог Альбрехт ваш родственник. Двуличный и опасный. Весьма опасный.
Королевна Ядвига уже знала о намерениях отца и, услышав от Анны о недовольстве королевы, залилась плачем.
— Столько слез... Пожалейте глаза, — утешала ее камеристка. — Ежели вашему высочеству супружество с Иоахимом желательно...
— Да, желательно, — подтвердила Ядвига. — Но мачеха... Она никогда не называла Бону мачехой, и Анна только
вздохнула:
— Его королевское величество не всегда поступает так, как хочется королеве.
В это время вошла Марина.
— Совсем обезумела, - сказала она. — Все что ни попадя бросает на пол, мечется как угорелая...
— А что говорит? — спросила Ядвига.
— Гогенцоллерны, мол, хотят только одного: объединения всех земель прусских. А королевна для них приманка.
— Неправда! Не может того быть! Он писал, что я ему люба, — крикнула Ядвига.
— А что еще ему писать? — отважилась заметить Марина. — Что он у королевы на подозрении?
— Никогда не поверю этому! Он любит меня! Любит! Анна взглянула на Марину, но та отвернулась.
— Может быть, и любит, — согласилась она неуверенно. — Вот и не надо плакать. Не плачьте...
Натиск из Кракова оказался сильнее, чем предполагала Бона. Вслед за постоянными советниками короля в Вильну пожаловал сам гетман Тарновский. На аудиенции у монарха присутствовал маршал Вольский, и он рассказал королеве, в чем укоряют ее малопольские вельможи, недовольные тем, что она вместе с Августом вот уже более двух лет не покидает Литву.
— Всемилостивый государь! — жаловался Тарновский. — Когда сенаторы вопрошают о молодом короле, не ведаю, что и ответить! Известно нам, что обучился он королевской осанке, царственной поступи, всему торжественному церемониалу. Это верно! Но обучают его итальянцы да сочинители всякие. Понимаю, он сам принуждения не потерпит, ибо чувствует себя королем и господином. Но почему же он ездит повсюду с матерью, вечно окружен бабами? Когда я громил господаря валашского под Обертыном, молодой повелитель мог бы участвовать в походе. Однако рыцарские добродетели ему чужды, и, хотя получил он от вас, ваше величество, прекрасные золотые доспехи, предпочитает резвиться, будто дитя малое, или лошадей объезжает.
— Молод он еще, - защищал сына Сигизмунд. — Ему всего пятнадцать...
Однако Тарновский стоял на своем.
— Кривоустого посвятили в рыцари в двенадцать лет. Государь! Королева-мать дурно воспитывает будущего властелина.
— Пребывает он с нею и с ее советниками, дабы познать устройство и богатство Литовского княжества. Присматривается к закладке новых градов и весей, к строительству крепостей. Это также наука, — возражал король.
— Но только рядом с гетманом обретет он военное искусство! Рыцарский дух и отвагу! — уже горячился Тарновский.
— Не отрицаю. Однако сейчас не время спорить с королевой. Она и так озабочена.
— Никогда, видно, такое время не наступит, — буркнул гетман.
— Никогда? — воскликнул король. — В таком случае обещаю: юный король примет участие в ближайшем военном походе.
— Вы слышали, маршал? — обратился гетман к Вольскому. — В случае войны юный король будет со мною.
Король тут же уточнил:
— Но в мирное время он принадлежит всему королевству. Короне, Мазовии и в особенности Литве, как ее великий князь. Извольте помнить об этом, гетман.
Тарновский сжал рукоятку меча.
— Клянусь, не забуду! — произнес он.
Все протесты и предостережения королевы ни к чему не привели: Сигизмунд Старый верил Хоеньскому и подканцлеру Томицкому, что от брака Ядвиги с курфюрстом Бранденбургским польское влияние на Балтике укрепится. Опасения королевы, будто Бранденбург может объединиться с Прусским герцогством, он считал смешными. К тому же что значили Щецин и Крулевец в сравнении с Краковом, Познанью, Вильной? Польша была сильнейшим королевством, могущественной державой.
— Подозрительность и неприязнь государыни к обеим немецким династиям подобна болезни, — комментировал предостережения королевы подканцлер Томицкий.
И все же на сей раз король колебался, не поддержать ли требования супруги. Колебался, хотя свято верил, что оба брата никогда не станут угрожать лежащей меж их землями Королевской Пруссии...
Между тем тридцать пятый год ознаменовал конец влияния прежних советников Сигизмунда: после возвращения из
Вильны умер расположенный к Альбрехту Томицкий, а немного ранее — канцлер Шидловецкий. Впрочем, их обоих сменил подканцлер Ян Хоеньский, сторонник Гогенцоллернов и главный устроитель брака Ядвиги с Иоахимом Бранденбургским. Бона, стремясь к укреплению собственного лагеря в Кракове, перестала, во всяком случае с виду, интересоваться судьбой падчерицы.
Надлежало приготовиться к отъезду из Вильны, ибо на конец того же года король назначил свадебные торжества.
Отправляясь с Алифио на последний, уже короткий осмотр своих литовских владений, Бона спросила его, считает ли он пребывание в Литве удачным. Он ответил, что это была целая полоса ее триумфов и успехов в хозяйствовании.
— Вы, ваше величество, даже у Чарторыйских сумели отторгнуть угодья, которыми они завладели после смерти последнего пинского князя. Князь Федор Ярославич, должно быть, не думал никогда, что его землями будет владеть принцесса Бари. Не счесть и иных королевских земель, выкупленных или отнятых у незаконных владельцев. Пустоши на прусской границе возделываются. А сколько построено селений и замков, взять хотя бы этот в Мейшаголе, самый прекрасный. Подсчитал ли Паппакода, какой доход приносят теперь все эти угодья?
— Да. Огромный. Ежегодно в Литве мы имеем тридцать шесть тысяч злотых. Из Бари и Россано — двадцать тысяч дукатов. А в Короне... Когда вернемся, я займусь и теми владениями. Сдается мне, что получим, пожалуй, тысяч на двадцать больше, нежели в литовских землях.
— Это очень много, — пробормотал канцлер, — быть может, даже слишком? У нас будет больше противников и завистников.
— О боже! — воскликнула она. — Пусть делают то же, что и я: присматривают за другими, считают, ведут разумное хозяйство. Такого я никогда и никому в этой стране не запрещала.
До отъезда королева решила отобрать лошадей, обещанных Ядвиге давным-давно, еще в вавельских садах. Она стояла в окружении всего двора, рядом с Алифио и Анной, на разостланном прямо на траве ковре, а конюхи прогоняли перед нею лучших рысаков. Она окидывала их опытным оком любительницы и знатока.
— Эта кобыла очень благородных статей, отведите ее в сторону. И этот жеребец достоин конюшни курфюрста. Постойте! Проведите его еще раз. Великолепен...
— Это любимец молодого короля, — улыбнулась Анна.
— Много знаешь. А что ты слышала о... его любимицах?
— Ей-богу, немногое. Он еще юнец.
— Завтра, первого августа, ему пойдет шестнадцатый год. О боже! Эти несколько лет, проведенные в Литве и на Припяти, пролетели как один день. Я даже не заметила, когда он перестал быть ребенком.
— Государыня всегда в путешествиях, разъездах...
— Надобно обеспечить детям будущее. Эта кобыла напоминает арабского скакуна, посланного когда-то в дар королеве Англии. Отдам Ядвиге и ее. Когда-то я посулила ей в приданое сотню скакунов, но для супруги бранденбургского курфюрста это слишком много. Хватит и нескольких десятков. Отведите.
— Но она получит еще и драгоценности? — осведомился Алифио.
— От отца, от отца! Кстати, насчет драгоценностей... Говорят, Август снова повелел Паппакоде купить ожерелье. На этот раз из бирюзы. Анна, ты не знаешь, для кого это?
— Быть может, и знаю... — Она запнулась, но, помедлив, добавила: — Должно быть, для Дианы ди Кордона...
— Для Дианы? — удивилась королева. — Да ведь она моложе меня всего лет на десять! В матери ему годится. Ну... не содеем. Вернись! Проведи -к а эту каштанку еще раз — я ее плохо разглядела. Редкостной красоты и масти! Глаза у нее очень хороши. Впрочем... она слишком стара. Бирюзу ей на шею? Ты почему молчишь? Признайся, что это небылица?
— Я просто хотела отгадать, кто собирает эти драгоценности, ваше величество. Но их никто не носит, это точно.
Бона кивнула головой.
— Это верно. Никто не носит. — И неожиданно накричала на конюха: — Черт побери! Ты что портишь лошадь? Не дергай ее так, не придерживай! Беги рядом. Быстрее! Еще быстрее!
Перед ее глазами гарцевали новые, все более великолепные рысаки, развевались гривы, хвосты, но она видела только белую женскую шею с ожерельем из бирюзы. Август и Диана? Неужто Паппакода знал и не донес?
Канцлер Алифио никак не ожидал, что вельможа литовский Миколай Радзивилл, по прозвищу Рыжий, попросит у него аудиенции.
— Я обратился к вам, — начал гость, когда они остались одни, — ибо вопрошать государыню бесполезно, а его величество король мысленно уже в Кракове. Скажите, ваша милость, каковы намерения королевы? Все в Литве против нее. Гаштольд питает к ней такую ненависть, что готов расправиться с ее наместниками. И то сказать! Она объезжает все наши пущи, даже те, которые никогда королевскими не были. А при этом всей шляхте ведомо, что угодья, якобы возвращаемые в королевскую казну, на самом деле становятся ее собственностью. Как же так, спрашивают они? И хотят знать: зачем королеве столько владений? Ведь каждый год она набивает сундуки золотом. Ее огромные доходы для нас как бельмо на глазу. Алифио вздохнул.
— У каждой медали две стороны. Королева любит дукаты, это правда. Но она чинит дороги, возводит селения и замки. Разве этого мало?
— Быть может, много, но пусть бы она это делала в своих угодьях, а не у нас в Литве. На наших землях мы обойдемся и без нее. К тому же — помилуйте! — все ее окружение — одни чужеземцы. Чуждые нам и недоброжелательные, наносящие ущерб маестату.
Алифио нахмурил брови.
— Пожалуй, трудно отнести к ним мелких шляхтичей, находящихся на службе у ее величества? Дыбовский, Каменский, Грынькович и Юндзилл. Разве это чужеземцы?
— Вы, ваша милость, верный защитник королевы.
— Влияние канцелярии государыни и ее польского двора распространяется на всю Литву и Волынь, — ответствовал Алифио. — Этого нельзя отрицать.
— Нам-то это к чему? Для более тесного единения с Краковом? Так или иначе недовольных все больше. Слыханное ли дело, чтобы в столь беспокойное время, когда пахнет войной и Шуйский против нас собрал на границе войско, два короля, отец и сын, вместо того чтоб идти на войну, в поход, отправляются на свадьбу?
— Разве гетман Тарновский уже двинулся к границе? — возразил канцлер.
— Вижу, мне тут делать нечего, — буркнул Радзивилл, вставая. — Вздумал искать у вас справедливости!
— В самом деле, — согласился Алифио, — каждая из сторон права по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63