А поскольку хорошо еще слышен был разносившийся по всему Кракову громкий колокольный звон, Бона сказала:
— Звонят колокола. Ты слышишь? С нынешнего утра все переменилось. Ты теперь король, помазанник. Заглядывать к сестрицам в покои, в девичью да играть с пажами тебе теперь не пристало. Ты понимаешь?
Он ответил серьезно, с большим достоинством:
— Да. У меня есть великокняжеский колпак, корона, меч и скипетр. И я буду, как отец, как король, восседать на троне?
Бона заколебалась, не сразу ответив на столь трудный вопрос.
— Ты должен брать пример с государя, следовать его осанке, манере кланяться, его королевским жестам...
— И держать совет с гетманом? Ходить в походы?
— Нет! Еще не время.
— Учиться управлять? У канцлера Шидловецкого? Томиц-кого?
Она почувствовала невольное раздражение.
— Нет! И еще раз нет! С чего это пришло тебе в голову? Неожиданно он выпрямился, высоко подняв голову.
— Я — король!
— Ты еще никто, понимаешь? — вспыхнула Бона. — Ты маленький мальчик. Понимаешь? ВатЫпо! ВатЫпо!
Он скривился, нахмурив лоб.
— Все должно было измениться. А между тем...
Бона не смогла удержаться от охватившего ее гнева.
— Не гримасничай! Терпеть этого не могу! Будущему королю надлежит еще долгая эдукация. Ею займется маршал Вольский и мой соотечественник Секулюс. Да еще... Турниры, псарня и охота... — добавила она мягче.
— А лошади? — спросил Август оживившись, глаза у него заблестели.
— Лошади, да! Только смотри! Иногда они могут сбросить седока, могут и понести... А ты — единственный наследник трона.
— Уже не наследник. Король, — поправил он.
— Ваз1а! Король? Король по нашей милости! По моей воле! — разъярилась она. — Изволь об этом помнить. А сейчас... Ваше королевское величество можете уйти. Аудиенция окончена.
Август поклонился и вышел с обоими сановниками, однако за дверью не выдержал и сказал Алифио:
— Не понимаю. Ведь это я должен теперь давать аудиенции? Да или нет?
Алифио почтительно наклонил голову, но ответил уклончиво:
— Собственно, да. Хотя, скорее... нет. Сигизмунд Август пожал плечами и вздохнул:
— Санта Мадонна!
Он не ведал, что всего лишь повторяет запомнившиеся ему с детства слова матери и что она в это время в своей опочивальне, сорвав драгоценное ожерелье и бросив его Марине, повторяет их в исступлении, с негодованием и злостью:
— Санта Мадонна! Еще и это! Щенок показывает зубы! К чему ему уроки Тарновского, Томицкого? Чтобы научиться повелевать? К чему военные стычки? Чтобы вырасти коронованным героем? О чем он мечтает? Уж не думает ли он столкнуть с трона... меня? О боже! Что за амбиции! А может, его подучили враги наши? Ты ничего не слышала?!
— При дворе в ходу немало сплетен и пересудов. Сенаторы крайне возмущены, негодуют...
— Только лишь они? Я также.
— Светлейшая госпожа, вы, несмотря на все, поставили на своем. Королевич стал королем... — старалась успокоить свою повелительницу Марина.
— О да, — согласилась королева. — Мне не нужно больше , дрожать от страха, как тогда, в Вильне, когда государь занемог. Однако я вовсе не затем разделалась со страхом, чтобы бояться снова. Август! Десятилетний отрок! Нужно сразу пресечь все его притязания и капризы! Он должен понять, что в Польше ничего не изменилось. Здесь два короля, но всего одна королева.
— Королева-мать, — подтвердила Марина.
— Как? Повтори! Боишься? Значит, и ты против меня? Не желаю. Не позволю! Никаких перемен! Никаких добавлений к титулу. Королева-мать? Нет! Двенадцать лет обо мне говорили просто "королева". И будут говорить так еще долго, очень долго — поспешно повторяла испуганная Марина.
На следующий день Боне предстояло объяснение с герцогом Альбрехтом Прусским. Она знала, что король Сигизмунд простил все прежние провинности бывшего великого магистра Ордена крестоносцев и видит в нем теперь лишь верного вассала, сына родной сестры. Она, однако, не доверяла ему, не без оснований усматривая в нем небезопасного соседа, брат которого, Вильгельм, еще совсем недавно добивался руки Анны Мазовецкой. Поэтому, когда герцог во время ужина в трапезной короля спросил, какие еще предстоят торжества, она ответила, обращаясь к королю:
— Вы все время будете с нами, не правда ли, ваше величество?
— Да, — сказал король. — И завтра, когда на Рынке Краков воздаст почести Августу, и через несколько дней, когда начнется коронационный сейм.
Вглядываясь внимательно в своего августейшего родственника, Альбрехт спросил:
— Значит ли это, что завтра, во время торжеств, по правую руку от нового короля сядете вы, государь, а я займу место подле него слева?
— Нет, подле меня, — поправил племянника Сигизмунд, — согласно послевоенному краковскому соглашению. Рядом с сыном сядет королева, его мать.
— Однако же, — не уступал герцог, — как двоюродный брат короля, я полагал, что на коронационном сейме буду вторым поручителем.
— Ох! Вы воевали столько лет, забыв о родственных узах, не думая о перемирии... — словно бы с сожалением заметила Бона.
— Я уже не великий магистр Ордена, — тут же запротестовал Альбрехт.
— Да, — согласилась она. — Но как иноверец вы не можете быть поручителем в католическом королевстве. Впрочем... Ближайшими родственниками и опекунами малолетнего короля всегда бывают родители.
— Стало быть, — спросил он, поразмыслив, — и вы, ваше величество, также можете поручиться за Сигизмунда Августа?
— Кто знает? Может быть, — ответила она надменно. Альбрехт посмотрел на короля, но тот коротко промолвил:
— Поручусь я. Я один.
Сейм, однако, не прошел так гладко, как присяга на верность, которую воздали молодому королю вельможи, часть шляхты, городские власти и весь Краков на Рыночной площади подвавельского града. Сидя на троне между родителями, десятилетний король совершал обряд посвящения в рыцари и, хотя делал это с большим достоинством и серьезностью, не избежал злостных колкостей и даже выпадов со стороны многих старых воинов. "Что же это такое? — разглагольствовали они. — Выходит, посвящение в рыцари оценивается столь низко, что доблестные и прославленные в сражениях шляхтичи рады принять его из рук ребенка? А если бы короновали младенца, то на возвышении вместо трона стояла бы детская колыбель?" Некоторые нашептывали друг другу на ухо шутку Станьчика, что скоро посвящать в рыцари будет младенец в пасти дракона, но только ударом не меча, а погремушки...
Шляхта была задета тем, что ее столь ловко провели, так легко вынудив дать согласие. И хотя союзники королевы делали все что могли, чтобы помешать принятию коронационным сеймом в Петрокове решения против, оно было принято. Выборы монарха впредь будут происходить только после смерти предыдущего короля. На этот раз сенат и послы были едины в своем решении.
Успех был половинчатым для обеих сторон: сейм и сенат остались недовольны тем, что приняли закон на далекое будущее, для своих детей или внуков, а пока подчинились воле королевы; королевская чета чувствовала, что принятое решение — это своего рода упрек за свершившееся.
Бона несколько дней не покидала своих покоев, наставляя Августа и внушая ему, что негоже выказывать свое превосходство над приближенными дворянами, что его обязанность — постигать науки, а не рассуждать о правлении и отказывать в послушании своим учителям или же Паппакоде. Но, хотя она была занята воспитанием сына, учила его не обижать товарищей недавних своих игр и забав и объясняла, в сколь деликатной ситуации он оказался после коронационного сейма, ничто не могло укрыться от ее глаз, все, что происходило в замке, в городе, во всей Речи Посполитой, становилось ей известно.
Однажды Бона пригласила к себе Кмиту и заявила, что ее наушники непрестанно доносят о недовольстве шляхты.
— Хватит! — сразу же накинулась она на почтительно склонившегося маршала. — Эти крикуны мне надоели, я сыта по горло их жалобами и протестами.
— Запоздалыми... — успокаивал ее Кмита.
— Ох! Глупцы вечно запаздывают, — воскликнула она,— но тем громче их вопли.
— Ваше величество, принят только один новый закон, — напомнил он.
— Один. Мы тоже дали им лишь одного короля. Ох, уж пот их закон! Санта Мадонна! Следующий элекционный сейм тлько после смерти Августа! И то с согласия всей шлях-1ы! А кто поручится, что тогда выберут его сына, моего
внука? Что будет продолжен род Ягеллонов и Сфорца?
Кмита с изумлением взирал на ее побагровевшее от негодования лицо.
— Государыня, вы будете править вечно, — угодливо уверял он. — Ваше величество, вы дождетесь и новых выборов. А тогда опять поставите на своем.
— Помилуйте! Сейчас не время для шуток! —отмахивалась она от льстивых увещеваний.
— Ваше королевское величество, стоит ли так тревожиться? — увещевал ее Кмита со всей серьезностью. — Наследование трона в настоящее время обеспечено. Со стороны крестоносцев и султана опасность уже не угрожает, Мазовия вошла в состав Короны еще в прошлом году. Габсбургам и Гоген-цоллернам пришлось потесниться.
— Потесниться? — не успокаивалась Бона. — А наследство после Людвика Венгерского? А татары, которых постоянно науськивает князь Василий? А трон Заполни?
— Ваше величество, я всегда готов с оружием в руках встать на защиту Заполни, но сейчас, когда он наконец заключил перемирие с Фердинандом, следует полагать, что и сам удержится на венгерском троне.
— В самом деле, может быть... — задумчиво сказала она. — Только вот я... Впервые в жизни хотелось бы найти отдохновение в неполомицких лесах... А может, пора навестить и литовские леса?.. Тишина. Одиночество... Санта Мадонна! Неужто королева никогда не может чувствовать себя в полной безопасности? Быть спокойной?
— Со мною - да, государыня... — горячо начал было Кмита, но она тут же охладила его пыл.
— Я мыслю вовсе не о родовитой шляхте, а о всякой мелочи. О тех, кто всегда готов шуметь, кричать. Вы... вы не раз приглашали нас в свой замок в Висниче, — неожиданно промолвила она, заметив, что лицо его омрачилось. — Вепе. Скажу королю, что я приняла приглашение...
— Светлейшая госпожа пожалует... это правда? — не верилось ему.
— Разумеется, приглашение будет принято и от имени его величества, — поспешила она погасить появившийся было блеск в его глазах. — От вас я поеду в Литву взглянуть на тамошние леса. По пути кину взгляд и на тех, чьи крики... не дают мне покоя...
Тотчас после ухода маршала Бона велела Марине кликнуть канцлера Алифио и Паппакоду. А когда они вошли, вернулась к более всего досаждавшему ей статуту, направленному против выборов при жизни короля.
— У шляхты отныне свой закон. Новый. Отныне я также
буду опираться на законы, только на давние. И на грамоты, кои были мне пожалованы за десять лет царствования. Еще в этом месяце нас примет маршал Кмита в Висниче, мы засвидетельствуем наше доброжелательство и приязнь к верным сторонникам, но тотчас после этого отправимся в Литву. Возьму с собой все необходимые бумаги. Они лежат в том ларце, найдите, — обратилась она к Паппакоде. — Последняя булла папы Климента - подтверждение моих прав на раздачу бенефициев.
— Только в Полонии, а не в италийских княжествах, — напомнил Алифио.
— Знаю, помню.
А когда Паппакода подал ей свиток, она стала читать документ.
— Да, именно это. Я могу оказывать влияние на назначение каноников и епископов. По закону, в соответствии с папской буллой. А от назначенных на должность буду взимать отныне оплату в казну. Кроме того, возьмем в Литву все акты и пожалования короля. Рпто: пожалование мне литовских пущ вдоль границы Подлясья. Да, именно это. Король жалует мне пущи за Неманом "для разумных во всех деяниях свершений, установления порядка и мудрого правления". И, наконец, акт наиважнейший: предоставление мне полномочий для выкупа либо изъятия королевских пожалований в Польше и Литве. Начнем с Великого княжества. Ежи Радзи-вилл вынужден будет вернуть владения в гродненском старостве, Гаштольд Вельск и Браньск, а другие... Ладно, о тех я подумаю, когда вернусь из Виснича. Это весьма важный документ.
— Государыня! Однако же его надобно подтвердить канцлерской печатью, — заметил Алифио.
— Король дал согласие. Это равнозначно подписи.
— Но это было несколько лет назад. Без подтверждения новой подписью королевская канцелярия...
— О боже! — вспыхнула Бона. — Это невыносимо. Снова надобно подтверждать, выяснять, просить! Говорить больше, чем хочется, ибо король безмолвствует. Всегда молчит и... медлит! Так долго обдумывает любое решение! — И уже тише добавила: - Я ехала сюда исполненная ожиданий и доверия... Я хотела быть королевой, великой и счастливой. Скажите мне вы, у которых на все есть ответ, какую ошибку я совершила? За что меня ненавидят?
— Тут нет обычая, чтобы женщины столь явно повелевали мужчинами, — немного подумав, высказал свое суждение канцлер.
— А тайно? — спросила она.
— Кто ведает? Госпожа, вы столкнулись с чуждым для нас миром, — отвечал Алифио. — И, быть может, чересчур поспешно попытались навязать этим, совсем по-иному мыслящим людям, правление, осуществляемое по италийскому образцу? Сильная власть, могущество династии. А им... Увы... Собственные интересы им ближе, нежели интересы Ягеллонов.
— Всем им?
— Возможно, не всем, — согласился Алифио. — Примас Лаский, Оссолинский... сумели собрать подле себя людей, поистине жаждущих перемен. Но разве их новые законы, их замыслы реформ Речи Посполитой придутся вашему величеству по нраву?
— Вы не знаете этого? Я тоже. Стало быть, я одна, совсем одна.
— Пока канцлерская печать королевы в моих руках... Пока я нахожусь столь близко к трону...
— Знаю. И верю вам, только вам. В вашу преданность... Он колебался, высказать ли ей всю правду, наконец промолвил:
— Если бы вы, ваше величество, — сказал он осторожно, — взвешивали каждый поступок немного дольше. Были иногда не так резки, нетерпеливы...
— Ох! — ответила Бона. — Тогда я не была бы собой! Я не могу не изменять" все, что считаю плохим. Я хочу действовать. Разминать бесформенную массу в руках до тех пор, пока не возникнет нечто, что кажется мне совершенным.
Алифио вздохнул.
— Для этого необходимо время...
Создавать, лепить уже теперь, сразу. Я обращусь к королю. Нет, не только с этим. Скажу ему о приглашении в Виснич, а его подпись вы получите еще сегодня.
— А если...
— Он не может мне отказать. Он обещал, — отвечала Бона и вслед за тем обратилась к Паппакоде, который все время молчал.
— Синьор Паппакода! Я не доверяю стражам здешней сокровищницы. После возвращения из Виснича возьмем в Литву все ценное.
— Понимаю. Золото, необходимое для выкупа земель...
— Не только, - прервала королева. — Хрусталь, всю мебель черного дерева, вещицы из слоновой кости. Не забудьте о серебряной колыбели.
— Ни о чем не забуду, — заверил тот, выходя.
И едва не сшиб прижавшуюся к дверям Марину.
— Вы ведь все слышали, — сказал он. — Едем в Виснич, а
потом в Литву. Надолго. Берем с собою все ценности. Даже серебряную колыбель.
— Ну что ж, — Марина сердито выпятила губы. — Италийский дракон все еще держит в пасти дитя.
— Но, пожалуй... только как пугало, —пошутил Папна-кода.
Они рассмеялись.
— Это знаю я. Знаете вы. А другие? — шепнула Марина и добавила: — Тсс... Кто-то идет.
Шаги приближались, Марина и Паппакода отпрянули друг от друга.
Спустя час Паппакода, увидев на внутренней галерее идущего навстречу Алифио, остановился и спросил:
— Вы из королевской канцелярии? - Да.
— Значит, подписал?
— Подписал, — лаконичным ответом отделался от него канцлер.
Отправляясь с королем в Виснич, Бона оставила в замке на Вавеле Августа, ей не хотелось, чтобы юному королю оказывали такие же почести, как и королевской чете. Зато впервые взяла в свою свиту падчерицу Ядвигу, семнадцатилетнюю девушку, не слишком красивую, но приятную и стройную, была самая пора выводить ее в свет, а быть может, и выдать вскорости замуж за одного из чужеземных князей. Сопровождавшая ее высокая и статная Беата Косцелецкая казалась ровесницей Ядвиги, хотя на самом деле была на два года моложе. Вот уже год, как королева взяла ее в свою свиту и вскоре привязалась к ней даже больше, нежели к падчерице.
Они ехали втроем в роскошной карете — король после приступа подагры предпочел ехать один с придворным медиком. И только к самому замку король и королева подъехали вместе, в одном экипаже, запряженном четверкой белых лошадей.
Всю дорогу девушки болтали, вспоминая торжественный обряд коронации маленького Августа, без конца тараторили об играх и танцах, увенчавших великолепное пиршество.
— А почему Августу помазали плечи? — поинтересовалась Ядвига.
Бона, любознательность которой уже удовлетворил Вольский, объяснила, что юный король принял на свои плечи не тяжесть владения мечом во имя защиты страны, но и обязанность посвящения в рыцари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63