Я не очень хорошо отношусь к Ивинс
кой. В каком-то возрасте другая женщина уже не имеет права уводить велико
го мужа от жены. Кого она любила: поэта или просто мужчину? Великий поэт мо
жет, конечно, любить кого угодно. Хорошо, хоть не ушел из дома. Отвечая на во
прос, я привел эпизод из воспоминаний Василия Ливанова, семья которого х
орошо знала и семью Пастернака, и следила за перипетиями драмы, назреваю
щей в семье их друга.
Я принялся рассказывать, как Ольга Ивинская, сославшись на послелагерну
ю болезнь, которая якобы поставила ее на край могилы, пригласила к себе же
ну Пастернака Зинаиду Николаевну. Та пришла. Полумрак, черное лицо, лекар
ства и питье возле постели, салфетка или шаль на настольной лампе. Но Зина
иде Николаевне, женщине решительной, это показалось здесь неестественн
ым, и она сдернула покров со света…
Ужасная, совсем не для окончания лекции история, которую, между тем, все сл
ушали, затаив дыхание. Я опускал своих слушателей до каких-то бытовых игр
. Но Серафима не была бы великой женщиной, если бы не почувствовала моих тр
удностей:
Ц Дорогие друзья, Ц перебила она меня, Ц давайте всё же этот вечер двух
великих русских поэтов закончим их стихами. Ц Старая народная артистка
СССР кое-что помнит еще с юношеских времен.
Как же решительно двинула она свою коляску «на авансцену». Я никогда не д
умал, что снова услышу не в бытовой огласовке этот замечательный, волную
щий голос. В некоторых женских голосах есть волшебная магия, соединяющая
былое и будущее, примиряющая враждебное и плывущая как надзвездная субс
танция над мирским существованием. Когда звучат подобные голоса, понима
ешь, что удел человека выше и значительнее той жизни, какую он ведет, он тв
орение Бога, и Господь всегда готов принять его и назвать своим сыном.
Серафима читала сначала хрестоматийное «О пользе стекла», а потом, даже
не собрав особенных аплодисментов, из сборника «На ранних поездах». Знам
енитые стихи, к чему их здесь цитировать? Последнее, что мне запомнилось, э
то как из соседнего зала постепенно в наш маленький и продолговатый выхо
дили с кружками в руках и становились вдоль стены какие-то неведомые мне
люди. Что они, интересно, слышали в этих стихах на непонятном языке, которы
е читала, сидя в инвалидной коляске старая женщина?

Глава десятая

Я еще раз убедился как многое могут денег. Мы с Серафимой просидели в кафе
«Корона» почти до самого утра. Кто договаривался об этом: сама ли Серафим
а или ее шофер, который вывозил в зал инвалидную коляску? В кафе почти не г
орел свет, только несколько ламп в том зальчике, где я читал лекцию, да у ба
рной стойки в другом Ц часть этого другого зала была видна нам через отк
рытую дверь. Бармен читал газеты и разгадывал кроссворды. Лицо его было с
осредоточенно, как у министра финансов, представляющего в парламенте бю
джет. Позже его за стойкой сменил официант. Он долго смотрел вдаль, в темно
ту, а потом салфеткой принялся перетирать бокалы и кружки. Сколько же их з
десь было! Никто не переворачивал с грохотом стульев, демонстрируя, что в
ремя истекло, не двигал столов, не гремел ведром с грязной водой и шваброй.

Шофер, который привез Серафиму, после окончания лекции хорошо подзакуси
л: над большой тарелкой с едой облачком густел пар, потом он ушел, видимо, с
пать в машину. Мы все сидели с Серафимой и говорили.
Тишина ночи уже давно накрыла город, протиснулась во все щели: заполнила
переулки, как современная строительная пена, затвердела между домами, вп
олзла темнотою в квартиры, коридоры, на кухни, застелила улицы, нависла на
кустах, свешивалась с колоколен. Лишь через определенное количество вре
мени, казалось, прямо над нами хлопал жестяными крыльями петух: день прид
ет, день все-таки придет. Каждый раз, слыша его механический крик, я предст
авлял себе темную многовековую громаду ратуши, холодно подсвеченную эк
ономным прожектором, голый покатый булыжник и напротив Ц святого Георг
ия, поражающего копьем дракона в фонтане.
Мы ужинали с десяти часов, когда закончилась лекция и последний слушател
ь, еще раз поблагодарив, покинул зал. Ушел бургомистр, сказав, что он услыш
ал много интересного; потом ушла славистка Барбара Кархоф, уведя с собой
стайку студентов и своего друга Вилли. Не спеша уходили, как танки с поля б
оя, наши соотечественники, попутно задавая вопросы не только о Пастернак
е, но и о Госдуме в Москве, о Путине, которого они каждый день видят по телев
изору, о театре на Бронной, о романах Гроссмана и Трифонова, о Татьяне Толс
той и об Эдуарде Лимонове: когда, наконец, дадут срок этому националисту. К
ак в воду глядели, срок Лимонову вскоре действительно дали, но я забегаю в
перед, вбуравливаюсь в новый роман, который, может быть, напишу, если справ
люсь с этим.
Ц Что бы ты съел? Ц спросила Серафима, когда за последним собеседником
закрылась дверь. Ц Ты ведь всегда раньше был голодным.
Ц Жор у меня пропал, Ц ответил я, Ц ем как все. Это было юношеское.
Ц Значит, снизился метаболизм. Раньше ты молотил, не переставая, и однако
был как щепка Ц все сгорало. Я тебе завидовала.
Две женщины сидели передо мною: одна с прямой, откидывающейся назад в стр
емительной походке спиной, как бы не успевающей за телом, другая старая, г
одящаяся мне по возрасту в матери. Кстати, покойная мама и Серафима едино
жды встречались…
Со среднеазиатских гастролей «команда» с декорациями уезжала на поезд
е, а Серафима улетала на самолете. У нее тогда было какое-то всеобъемлющее
любопытство по отношению ко мне, к моей внутренней жизни, к моей семье, к м
оим товарищам. Может быть, она хотела выйти за меня замуж? Такие случаи огр
омной разницы в возрасте в театральной среде случались. Серафима сказал
а тогда: «Может, чего-нибудь пошлешь со мною маме? Я буду в Москве уже завтр
а. Купи на рынке два килограмма хорошего винограда и положи в коробку из-п
од обуви. У настоящего сортового узбекского винограда такая тонкая кожи
ца, его почти невозможно транспортировать». Я так и сделал. Мать была удив
ительно умной женщиной, она, наверное, всё поняла сразу. Мне потом сказала
: «Не торопись со своими переживаниями. Настоящий мужчина женится один р
аз. У тебя всё еще впереди». Но я могу представить себе их встречу, фразы, по
дтексты. Мамина собеседница виделась мне сейчас так же зримо, как и сегод
няшняя Серафима: завитые кольцами рыжие волосы, узкие плечи, резкие пово
роты головы, летящая походка. Голос у обеих тот же. У сегодняшней Серафимы
в голосе будто добавилось миндальной горечи.
Ц Ты мало изменился, чекалка. Я горжусь тобой, так всё интересно рассказы
вал, публика была довольна.
После лекции хорошо почувствовать себя обывателем. Я уже устал обсуждат
ь литературу и потому предпочел уклониться от этой темы.
Ц Раньше, действительно, всё сгорало, Ц ответил я на предыдущие ее слов
а, Ц а теперь не горит. Теперь стараюсь меньше есть хлеба, делаю зарядку, д
ва раза в день гуляю с собакой.
Вторая женщина сохранила только общие черты первой. Но следов замосквор
ецкой старухи, которая встретилась мне в Малом театре, тоже не осталось. (Г
де, интересно, теперь тот агрессивный парень-охранник? Что шофер не он Ц
это ясно. А куда делся Сулейман Абдуллаевич?) Седины не было, в Европе сейч
ас вообще замечательно красят, волосы были молодыми и ухоженными, привыч
ная старая медь поблескивала между прядей.
Ц Ну, ладно, Ц Серафима протянула через стол руку и положила на мою, Ц т
ебя, конечно, интересует, что случилось со мною, как я здесь оказалась и пр
очее. О тебе я всё знаю, о жене, о её болезни. Здешние газеты болтливы и нескр
омны. Я тебе говорила, кажется, по телефону, что о твоей лекции узнала из га
зеты. Вот села и приехала, у меня очень хорошие водители. Мы обо всём погов
орим, но сначала закажем ужин.
Я твердо знал, я был уверен, что в лице у меня ничего не изменилось, никакой
тени сомнений или колебаний. Мы, конечно, еще советские люди, но уже другие
: мы избавились от приоритетного желания что-нибудь привезти домой, неже
ли плотно поесть в дорогой загранке. У меня с собой были деньги, я справлюс
ь и с ужином в кафе.
Ц Плачу за всё я, теперь я твоя богатая старая тетка, которая встретила з
наменитого красавца-племянника. Кеllner! Ц Серафима перешла на немецкий.
Ах, это великое искусство актеров всё схватывать со слуха, на лету, запоми
нать тексты десятками страниц. Она говорила по-немецки свободно и раско
ванно. В конце концов, она знала даже мои молодые вкусы: большой кусок жаре
ной свинины, никакой тушеной капусты, а жареная же картошка. Никакого пив
а, виски, даже вина. Минеральная вода и водка.
Ц И вы, тетушка, выпьете водки?
Ц Водки я, конечно, выпью и мяса съем. Но теткой, пожалуй, как и бабушкой, ме
ня называть не стоит. Я даже убрала в доме все зеркала, потому что возраста
своего не чувствую. И, пожалуйста, не обращай внимания на мою инвалидную к
оляску. Это, скорее, деталь имиджа.
Как мне теперь заканчивать роман? Можно всё происходившее только в кафе
«Корона» растянуть на целую главу, а можно ограничиться лишь скорым по д
ействию эпилогом. Как литературовед я вообще полагаю, что идея и констру
кция эпилога рождаются в том случае, когда роман уже пережит в уме во всех
подробностях, каждая его глава, каждое событие, и однажды писатель просы
пается с ощущением, что в любой новой главе, которую он напишет, не будет н
и нового поворота, ни нового слова, он всё будет списывать с того, что уже у
стоялось в его сознании и, как зерно в закромах, уплотнилось, усохло и даль
ше ему осталось только превратиться в камень. И такая смертная скука воз
никает в душе писателя, таким жерновом виснет на шее неоконченное творен
ие, так хочется всё забросить, освободиться, вздохнуть и от придуманных и
сторий уйти в жизнь, манящую чем-то новым. Но что делать? Это привычка добр
осовестных крестьян и профессиональных литераторов Ц всё заканчивать
и всё приводить в порядок. Крестьянину нужно летом рубить и складывать в
поленницу напиленные на зиму рюхи, закрывать осенью картофельныё ямы, чт
обы урожай сохранился до весны, перепахивать под озимь поле и утеплять х
лев со скотиной. Писатель перед смертью не пропускает записей в дневнике
, который он с юных лет ведет «для себя», и, памятуя, что не надо заводить арх
ивы и над рукописями трястись, все же переписывает строфы, упорядочивает
даты, под копирку пишет письма, осмотрительно выбирая адресатов…
Но к теме: когда потраченное на роман время начинает давить и становится
невыносимо корпеть над ним дальше, писатель, скрипя зубами и страдая от н
есовершенства собственной психики, все подготовленные в воображении г
лавы складывает в одну коробочку: сокращая и отбрасывая подробности, и б
ерется за эпилог.
Мы выпили тогда водки. Боже мой, какое роскошное, шипящее на сковородке мя
со было нам подано! А сколько завораживающих подробностей вмещает чужая
жизнь! «Как ты?» Ц «Как вы?»
Дело в том, что в начале нашего с ней давнего знакомства, когда Серафима ещ
е только приглядывалась ко мне, я, естественно, обращался к ней на «вы» и п
о имени-отчеству. Но после первого же интимного свидания, отвалившись от
её тогда еще молодого упругого тела, я, без трусов, с вяло опадающей, но уже
почти готовой к новому бою мужественностью, я пошел в ванну сполоснуться
, и на ходу бросил, как победитель и полководец, захвативший города и стран
у: «-Ты бы налила мне водки промочить горло.» Из постели мне сдержанно отв
етили: «Ц Халат в ванной комнате, приходи на кухню».
Когда я с мокрыми волосами вышел в кухню, на столе уже стояла большая запо
тевшая рюмка водки, а в тарелке Ц соленый огурец и шмат сала с розовыми пр
ожилками на куске черного хлеба. Из вежливости я решил подождать, пока в в
анной снова не смолкнет вода и Серафима не окажется рядом. Халата я не над
ел. В ванной висело их два. Один явно мужской. Кто его надевал? Да и к чему мн
е вообще кутать во что-то свое загорелое, без единой капли жира тело? Я обм
отал себя по бёдрам полотенцем и так и сидел перед полной рюмкой. Хочешь н
е хочешь, это был мой Тулон.
В молодости мы придаем огромное значение социальному статусу женщины, к
оторой мы овладели (или она нами?). Иногда это был путь к карьере, иногда все
го лишь садистический момент самоутверждения. С возрастом понимаешь, а с
тоило ли уделять этому такое внимание. В подобном «завоевании» не очень
много твоих исключительных духовных достоинств. Просто в молодости луч
ше работают железы внутренней секреции, со временем угасающие, мой мальч
ик. К чему была твоя гордость, чувство превосходства над неизвестными те
бе соперниками? Ведь ты не лучше почти любого своего сверстника, ты выбра
н сознательно и расчетливо, и в этом было твоё счастье. Эти пожилые женщин
ы Ц масштабы к слову «пожилые» соответственные Ц иногда так много дают
юному партнёру. А что Серафима? Кто следил за тем, чтобы я всегда был одет и
сыт, кто первый научил меня разбираться в искусстве, кто дал импульс? Была
ли бы у меня Саломея, и был ли бы интересен ей я, если бы прежде не прошел шко
лу Серафимы? И что дал я сам тем молодым женщинам, с которыми встречался? Ж
дут ли, например, сейчас моего звонка во Франкфурте? Но стоит вернуться к д
авнему эпизоду.
Серафима вошла в кухню в легком ситцевом халате. Ей тридцать пять, мне вос
емнадцать. Значительные женщины всегда умеют казаться моложе. Она приче
сана, макияжа нет или он нанесен таким образом, что лицо выглядит почти юн
ым.
Ц Ты еще не выпил?
Она открыла холодильник, налила вторую рюмку водки. Отрезала себе полови
ну яблока. Пояснила, словно отвечая на не высказанный мною вопрос: « Пью я
редко, актрисе надо себя беречь». Посмотрела мне в глаза: это уже был не се
кс, а что-то другое.
Ц Давай выпьем за тебя, чекалка. Чтобы всё у тебя сбылось. Надо прицелива
ться на большое, но не забывать, что повседневная жизнь состоит из малого.
И давай договоримся: я тебя всегда называю на «ты», а ты меня Ц на «вы». Это
не только потому, что когда-нибудь проговоришься, ты понял?
Вот и опять я не остался победителем. Эти шепоты, крики, стоны и обещания в
постели в лучшем случае мало что означают…
Теперь Серафима, которая, конечно, всё помнит, говорит другое:
Ц Мы слишком давно с тобой знакомы, чекалка. Называй свою «тетушку» тоже
на «ты». Разница в возрасте почти стерлась.
Ц Я не смогу, я привык.
Ц Учись.
Будто так легко поломать стереотип, который сложился более трех десятко
в лет назад. Я даже зажмурился от собственной смелости, впервые произнос
я ее имя без отчества:
Ц Скажи, Серафима, как ты…
Ц Как я оказалась здесь? Ц Она положила вилку рядом с тарелкой, вытерла
ладонь салфеткой. Видимо, это был не самый легкий вопрос, хотя наверняка С
ерафима была к нему готова. Потребовалась пауза, чтобы собраться. Она сид
ела, как обычно, с прямой спиной… Мне не нужно было и смотреть на ее отраже
ние в стекле одной из старых гравюр: у немцев мода украшать подобные мест
а красивыми литографиями, старыми или имитирующими старину, и, главное, п
очти без повторений. Откуда только они их берут, неужели страна, несмотря
на войны и разрухи, все сохранила; а почему не смогли сделать этого мы? Где,
скажем, наши народные лубки, которые каждый крестьянин вез с ярмарки? Спа
лили на самокрутки? Где старые чугуны, утюги, прялки? Сдали в утильсырье на
переплавку, разбили, исковеркали, закопали на свалках? Она сидит с прямой
, как вдовствующая герцогиня, спиной. Лопатки сведены, голова не лежит на ш
ее, а приподнята, чтобы не собирались складки. Актерская профессия и тавр
о прежде красивой и значительной женщины не дают опускаться. Если бы не в
язаные, с узлами артрита, руки… Но как, оказывается, бывают хороши и привле
кательны далеко не молодые женщины.
Ц Все проще простого. Ц Серафима вдруг как бы упростила подготовленны
й ею ранее ответ, решила сыграть его не в героических и возвышенных тонах,
а на манер ролей юродивых, старых купчих и свах в пьесах Островского. Но и
это потребовало от нее, несмотря на певучесть интонаций, большей жесткос
ти формулировок.Ц На волне перестройки Ц приписки, хлопковое дело Ц Су
леймана Абдуллаевича посадили. Я сразу же уехала из республики, из Средн
ей Азии, в Иркутск. Конечно, помогло звание, кино почти перестало работать
. Но и со званием прожить было нелегко. Кое-что продала. Ты, конечно, понимае
шь, что прежде у меня было другое положение.
Разобраться во всем этом было не так уж и трудно. В начале «перестройки» з
аболела Саломея, стала меньше ездить за границу, деньги перестали что-ни
будь стоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29