«Нет в стране обществе
нной жизни, вот и нет литературы. Все только друг с другом борются». Мне не
надо ничего больше объяснять и разъяснять. Да и фразу эту в ее немыслимой
простоте каждый мог бы произнести сам, но для меня всё будто осветилось. Д
етали Ц это моя специальность, их я достану, они уже давно вьются возле ме
ня, ожидая, как я их уложу, и час настал: теперь только дело техники и исправ
ности компьютера, чтобы построить на десяти страницах здание новой стат
ьи, И потом кто-нибудь отметит: «Как проницателен этот профессор!». Да, он с
частлив и поэтому проницателен. Это же надо: так проницательно разглядет
ь в студентке третьекурснице консерватории будущую оперную звезду, кот
орая, в свою очередь, так проницательно из обычного филолога выстроит и д
ельного литературоведа и, похоже, какого ни на есть романиста.
Саломея выпила кофе, съела свою манную кашу, потому что всё время теряет в
весе, и, конечно, теперь обе красотки Ц Саломея и Роза Ц сидят на балконе.
На коленях у Саломеи какой-нибудь старый журнал из семейства «толстых».
Её очки, с пластмассовыми линзами толщиною в палец, пока лежат в футляре. Е
сли она очки ненароком уронит с балкона, их принесет дворник Володя; Сало
мея отвалит ему за это пятьдесят рублей. Дай Бог, чтобы в Москве стояла пре
красная солнечно-прохладная погода. Ветви разросшихся за нашу жизнь дер
евьев почти достигают нашего пятого этажа. Что Саломея чувствует, какую
испытывает одинокую грусть, когда смотрит на верхушки деревьев, на гараж
и, на играющих на асфальте детей? Роза сидит рядом. Спустив длинные ушки, о
на со щенячьим любопытством смотрит Ц что там делается внизу, поглядыва
ет на мою припаркованную старенькую машину. Роза ревностно служит, всё з
амечает и всё держит в поле своего внимания. Иногда, особенно когда во дво
ре появляется незнакомая собака, Роза принимается лаять. Мощно, методичн
о, голос у нее густой, полный обертонов, почти как у оперной певицы…
Итак, кафе, в котором сидела супруга президента (кстати, тоже филолог), име
яподарок, сделанный ей в городском архиве (филологи подарили филологу). У
таю, как удалось сунуть туда нос. Это другая история. Среди нескольких док
ументов, которые хранились в пестрой, обтянутой ситцем папке, было письм
о Ломоносова городскому аптекарю, которое я обязательно прочту на лекци
и. Оно выпечатано на отдельном листочке и на всякий случай переведено мн
ою.
Есть определенный соблазн у романиста Ц вставить в своё произведение т
от или иной текст. Но уже давно замечено, что «вставные» тексты эти Ц пись
ма, большие поэтические фрагменты, документы Ц не самые выигрышные стра
ницы. Как вставные зубы у бывшего красавца. Это соблазн повествователя, п
олагающего, что читатель с таким же вниманием, как и он сам, будет вглядыва
ться в приведенные строки и на тесном пространстве отыскивать следы был
ой жизни. Читатель более свободен и, если позволено, легкомыслен, нежели п
исатель. Слушатель на лекции тоже не всегда, не в каждую минуту с одинаков
ым интересом внимает профессору. Но у профессора, так же как и у писателя,
есть свои приёмы. Он всё время драматизирует повествование, сопоставляе
т факты выгодным образом, постоянно приглашает слушателя (а писатель Ц
читателя) то на своё место, то на место героя. И тут как бы получается, что уж
е не профессор совершает открытия, а его беззаботный визави.
Все же письма Ломоносова в цельном виде не будет. Автору неизвестно такж
е, где была та аптека Дитриха Михоэлиса, которому 4 декабря 1740 года было адр
есовано письмо, счастливо сохранившееся в архиве. (Храните письма!) Где он
жил? Хотя почему бы аптеке не просуществовать до наших дней на одном мест
е, тем более в городе, где многие столетия, будто по воле какой-то потустор
онней силы, все сохраняется в прежнем виде? Недаром же я раньше назвал обе
известных мне в центре аптеки. А вдруг!..
Что надо бы знать, чтобы это письмо в сознании читателя приобрело особую
выразительность? Несколько фактов. Первый. Фамилия Михоэлиса уже мелька
ла. Ранее был приведен некий реестр долгов, которые натворил молодой сту
диозус в немецком городе. Реестр этот был направлен Ломоносовым в Академ
ию вместе со списком кредиторов. Но широка была проклятая царская власть
: оплатили и счет портному, и счета учителям танцев и французского языка. Т
ак вот, среди кредиторов значилось и имя марбургского аптекаря. Это, види
мо, был высокообразованный человек. Обращаясь к нему, Ломоносов называет
его «высокоучёным господином доктором».
Увидевшему в списке наделанных долгов против имени «высокоученого док
тора» немалую сумму в 61 золотой рубль могло показаться, что ухаживающий в
то время за юной Елизаветой-Христиной молодой человек потратил деньги н
а галантные подарки Ц румяна, белила и какие-нибудь духи Ц для своей воз
любленной или на другие духи, которыми было принято обливаться и мужеств
енным кавалерам, или Ц чем черт не шутит! Ц на какие-нибудь притирания л
ибо укрепляющие микстуры. Но чтобы по-настоящему удивиться письму к апт
екарю, надо знать и некоторые другие обстоятельства жизни будущего росс
ийского академика. События эти произошли не в Марбурге, поэтому изложим
их схематично, быть может, вернувшись к ним позже, когда почти на ратушной
площади, на «втором» ярусе каменного макета, подойдем к дому, в котором жи
л проректор Вольф. Но прежде восстановим в памяти те условия, на которых А
кадемия отправила в Германию талантливую молодежь. Их командировали, в п
ервую очередь, для того, чтобы они изучили металлургию и горное дело. В Рос
сии в то время бурно развивалась промышленность, и была нужда в специали
стах. По первоначальному плану барона Корфа пытливые юноши должны были с
разу же поехать на выучку в Саксонию, во Фрейберг, но, списавшись с коллега
ми в Германии (чужестранными, чтобы не путать читателя, назвать их по поня
тным причинам не решаюсь, но и соотчичами Ц тоже) и, поразмыслив, в Академ
ии решили, что сначала лучше пропустить молодняк через «общее образован
ие». Так Ломоносов оказался в университете принца Филиппа. И «прошаркал»
студентом здешние мостовые не пять лет, а только с декабря 1736 года до конца
июля 1739-го, но по сравнению с всего лишь летним семестром Пастернака это б
ольшой срок и, учитывая рвение в учебе, конечно, сопоставимый с полным кур
сом любого современного университета, где почти год еще составляют кани
кулы… Приплюсуем сюда девятимесячное пребывание во Фрейберге. А где же е
ще год? Потому что Пастернак почти прав: Ломоносов пробыл в Германии с кон
ца 1736 года по май 1741-го.
Жизнь Ломоносова Ц это жизнь, полная разнообразных приключений. Если бы
для ее описания нашелся русский Дюма! Какие бы завязались коллизии, интр
иги, какие бы молнии засверкали над этой замечательной головой! Во Фрейб
урге у Ломоносова возникает конфликт с его новым учителем, человеком доб
росовестным, но, видимо, недалеким, бергфизиком Генкелем. Разрыв. Описыва
ть не стану. Без каких-либо средств Ломоносов отправляется, ища защиты, к
русскому послу в Лейпциг. Вернуться во что бы то ни стало в Россию. Намечен
ная встреча не состоялась. Тот отбыл на какое-то официальное мероприяти
е. Ломоносов за ним. Этого ломоносовского кружения по Германии в поисках
властных соотечественников, с «залетом» в Голландию хватило бы на блест
ящий приключенческий роман. В мире вообще хороших приключений больше, че
м добротных романистов.
Среди перипетий весны-осени 1740 года есть и фантастическая: вербовка в кор
олевские войска и смелый побег из прусской неволи. Это было показано в фи
льме о Ломоносове, который сделало еще советское телевидение. Но пропуст
им и этот лакомый для изображения кусок, оставив его для будущих телевиз
ионных сериалов. Будем скруглять историю. Ломоносов снова появляется в М
арбурге: здесь жена, ребенок, наконец, Вольф. Все по закону. «Сын архангель
ского торговца» и Елизавета-Христиана Цильх, дочь уже покойного члена г
ородского совета, обвенчаны 6 июня 1740 года в реформатской церкви. Ее отец бы
л там старостой. Из Марбурга, из дома тещи он пишет подробное письмо в Акад
емию, объясняет конфликт с Генкелем, многое объясняет. Хороший писатель
на бумаге всегда прав, но оставим в покое внешнюю канву жизни, обратимся к
основному её стержню Ц к непреодолимой жажде познания, неиссякающей в е
го душе.
Всё оборвано, разрыв с профессором, нахлебник, жизнь в доме тещи, отсутств
ие средств, нет возможности выехать на родину, чужая среда, впереди неизв
естность. Но дни не должны лететь попусту. В письме в Академию Ломоносов п
ишет о своем страстном желании «научиться чему-нибудь основательному в
химии и металлургии». Здесь же есть фраза, выявляющая метод работы молод
ого ученого и одновременно вскрывающая причину его конфликта со старым
бергфизиком: «Естественную историю нельзя изучать в кабинете г. Генкеля
, из его шкапов и ящиков, нужно самому побывать в разных рудниках, сравнить
положение этих мест, свойства гор и почвы и взаимоотношение залегающих
в них минералов». Побывать самому! Сравнить на месте!
Вот, собственно, здесь мы и подходим к письму аптекарю. И без цитатки из не
го, хотя бы крошечной, никак не обойтись. Да и зачем обходить уже раз сказа
нное хорошо. Ломоносов ссылаясь на прошлый свой опыт Ц может быть, здесь
и хранится тайна неясных трат 61-го рубля в аптеке? А мы-то едва не позволил
и себе выдумать что-то странное, даже эротическое, какие-то случайные бол
езни и чуть ли не свинцовые препараты. Всё оказалось просто: Ломоносов уж
е похозяйничал раньше среди реторт и склянок в прекрасной химической ла
боратории Михаэлиса. Ах, эта проклятая жажда знания! Он так обращается к в
ысокоумному химику: «Ваша доброта, некогда ко мне проявленная, придает м
не смелость просить разрешения исследовать в Вашей лаборатории некото
рые процессы, которые кажутся мне неясными. Ибо я не доверяю никакому дру
гому лаборанту…» Оборвём письмо. Сам! Убедиться своми глазами!
Вот такие соображения мелькнули у автора романа по выходе из церкви свят
ой Елизаветы. Справа от него была аптека Орла, а слева аптека побольше. Что
-то я не могу разглядеть название. Но переходить дорогу не стану, уступлю
собственной лени. Что сейчас покупать в немецкой аптеке? Да, было время, ко
гда всё через знакомых, через командировочных доставали за кордоном и ве
зли в сумочках и чемоданах. Времена поменялись: те же препараты можно теп
ерь свободно купить и в Москве. Поднимемся вверх по улице.
Так всегда было в Марбурге: внизу бедные крестьянские хижины деревень, в
плотную примкнувшие к городу, а нынче и вошедшие в городскую черту Ц всп
омним, где в I9I2 году поселился у вдовы-чиновницы Пастернак, внизу ремеслен
ники, пролетарии и полупролетарии, а чем выше, тем социальный статус жите
лей становился весомее: на среднем этаже, возле ратуши и рыночной площад
и с фонтаном и скульптуркой святого Георгия, покровителя Марбурга, униве
рситетская профессура, крупные купцы, чиновники управленческого аппар
ата маркграфства, ремесленники побогаче: ювелиры, кузнецы, оружейники; з
десь подороже были и места, так сказать, общественного питания: харчевни,
таверны, а в начале ХХ века рестораны, кафе. На самом верху Ц графский зам
ок, небожители; зимой, надо полагать, и в нём, в его каменных норах, залах и г
лубоких застенках для должников и врагов, было не тепло.
Но судя по документам и свидетельствам, ни Ломоносова, ни Пастернака эти
самые верхние этажи жизни в юности особо не интересовали, оба чувствовал
и свою социальную предопределенность. Один Ц из настороженной еврейск
о-русской прослойки интеллигенции, несущий на себе долгие годы некотору
ю истеричность родителей и боязливую замкнутость уклада; другой Ц подл
инно крестьянский сын глухого Белого Поморья, самозванно, чтобы повысит
ь свой социальный статус, называвший себя то дворянином, то поповичем. И о
ба Ц во времена своей юности еще не догадывались, как, близко подойдя, соп
рикоснутся с обжигающе-холодной вершиной власти. Ну, один, «следуя общем
у обычаю ласкати царям», будет эту власть, по словам Радищева, «нередко не
достойную даже гудочного бряцания», восхвалять и поднимать во имя прагм
атических задач науки: то ему нужны деньги на физическиё опыты Ц а раньш
е, как и теперь, близость к власти означала близость к бюджетному финанси
рованию, Ц то нужна химическая лаборатория, и она была построена в фанта
стические даже для наших дней сроки и снабжена лучшими в мире приборами
и аппаратурой. А сколько пришлось написать надписей для фейерверочных т
оржеств, искренних, с полётом и парением, од, не в честь то быстро, то ни шатк
о ни валко сменявших друг друга шести монархов, а во славу их предка или пр
едшественника, единственного и неповторимого Петра Первого. А другой вс
е-таки прямых контактов с самым высшим эшелоном власти не имел, но иметь х
отел страстно, до умопомрачения, жаждал задушевных бесед. Тоже, между про
чим, писал своеобразные полуоды к датам Ц три поэмы к разным юбилеям Пер
вой русской революции: «905-й год», «Лейтенант Шмидт» и «Спекторский» и пан
егирики Ленину: «Высокая болезнь» и «Люди и положения». Как трудно у твор
цов понять, когда это поэтическое парение искренно, а когда нажевано, нам
ято до степени искренности, но в обоих случаях безукоризненно.
Один писал форменные доносы на коллег по Академии, правда на воров и семе
йственников. Однако похоронили его с государственным почетом и по госуд
арственному регламенту при огромном стечении знатного и подлого народ
а. Другой в неловком телефонном разговоре со Сталиным все же не отбил в 30-х
годах Мандельштама, проявил, видимо, и уклончивость и осторожность, и с эт
им чувством вины ушел в переделкинскую землю. Из старых друзей его хорон
ил народный артист СССР Борис Ливанов, с которым он был в конфликте, а писа
тели и коллеги выразили соболезнование через сообщение Ц скончался, де
скать, член Литературного фонда. Потому что из элитного Союза советских
писателей он был за передачу за рубеж «Доктора Живаго» дружно выдворен.
Но дачу у вдовы не отобрали.
Улица Steinweg от перекрестка возле церкви поднимается вверх, к ратуше. Это Бро
двей и Восьмая авеню Марбурга. Впрочем, продолжаясь и продолжаясь, улица
эта имеет несколько названий. Следующее за Steinweg называется Neustadt Ц здесь сос
редоточены самые дорогие магазины и рестораны, ателье, бары и кафе город
а. Но представить себе все это, не видя, сложно. Только удивительно изобрет
ательные немцы смогли втиснуть в совершенно средневековые коробки сов
ременную начинку: электрические провода, газовые и электрические печи, с
овременные кухни с гулом стиральных и посудомоечных машин, холодильник
ов и электронных печей. Но это все внутри, вместе с игрушечными кабинами л
ифтов, с камерами слежения у входных дверей и тревожной сигнализацией. С
наружи, начиная со второго этажа, картина полного и определенного средне
вековья. Чуть просевшие крошечные окна, низкие этажи, деревянные констру
кции по стенам, «когтистые» крыши, крытые серым шифером. Кажется, сейчас о
ткроется окно, и белокурая красавица с пышным корсажем, отодвинув горшок
красной герани, пошлет возлюбленному воздушный поцелуй. «Лети, лети, леп
есток, через Запад и Восток, через Север, через Юг…»
Кавалера в добротных башмаках и белых чулках внизу нет, кавалер сегодня
сплошь в джинсах и кожаных куртках. Кавалер внизу, в магазине, покупает ди
скетку для компьютера.
Мы странные, русские люди… Воспитанные в материальной скудости, мы до си
х пор не можем опомниться от своего экономного детства. При виде магазин
ов глаза у нас разбегаются. Здесь на улице, как было сказано, располагаютс
я самые лучшие и самые дорогие в Марбурге магазины, не исключено, что мног
ие занимают эти места уже не один десяток лет. Сколько же нам, русским, все
го надо! Даже занятые вроде бы возвышенным делом, мы не можем отвести глаз
от роскошных и подробных витрин. Но здесь я убыстряю шаг.
Внизу в аптеку я еще вернусь, потому что надо купить карбонат кальция в та
блетках. Обязательно в таблетках, у нас почему-то продается только в поро
шке. Это, практически, мел, больные, находящиеся на гемодиализе, должны с п
ищей принимать его постоянно: под действием растворов и препаратов каль
ций вымывается из костей и они становятся хрупкими и ломкими. Преследующ
ая всех диализников новость, когда они сменой через день встречаются, эт
о сломанная у кого-то из них рука или нога, иногда шейка бедра Ц это самое
страшное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
нной жизни, вот и нет литературы. Все только друг с другом борются». Мне не
надо ничего больше объяснять и разъяснять. Да и фразу эту в ее немыслимой
простоте каждый мог бы произнести сам, но для меня всё будто осветилось. Д
етали Ц это моя специальность, их я достану, они уже давно вьются возле ме
ня, ожидая, как я их уложу, и час настал: теперь только дело техники и исправ
ности компьютера, чтобы построить на десяти страницах здание новой стат
ьи, И потом кто-нибудь отметит: «Как проницателен этот профессор!». Да, он с
частлив и поэтому проницателен. Это же надо: так проницательно разглядет
ь в студентке третьекурснице консерватории будущую оперную звезду, кот
орая, в свою очередь, так проницательно из обычного филолога выстроит и д
ельного литературоведа и, похоже, какого ни на есть романиста.
Саломея выпила кофе, съела свою манную кашу, потому что всё время теряет в
весе, и, конечно, теперь обе красотки Ц Саломея и Роза Ц сидят на балконе.
На коленях у Саломеи какой-нибудь старый журнал из семейства «толстых».
Её очки, с пластмассовыми линзами толщиною в палец, пока лежат в футляре. Е
сли она очки ненароком уронит с балкона, их принесет дворник Володя; Сало
мея отвалит ему за это пятьдесят рублей. Дай Бог, чтобы в Москве стояла пре
красная солнечно-прохладная погода. Ветви разросшихся за нашу жизнь дер
евьев почти достигают нашего пятого этажа. Что Саломея чувствует, какую
испытывает одинокую грусть, когда смотрит на верхушки деревьев, на гараж
и, на играющих на асфальте детей? Роза сидит рядом. Спустив длинные ушки, о
на со щенячьим любопытством смотрит Ц что там делается внизу, поглядыва
ет на мою припаркованную старенькую машину. Роза ревностно служит, всё з
амечает и всё держит в поле своего внимания. Иногда, особенно когда во дво
ре появляется незнакомая собака, Роза принимается лаять. Мощно, методичн
о, голос у нее густой, полный обертонов, почти как у оперной певицы…
Итак, кафе, в котором сидела супруга президента (кстати, тоже филолог), име
яподарок, сделанный ей в городском архиве (филологи подарили филологу). У
таю, как удалось сунуть туда нос. Это другая история. Среди нескольких док
ументов, которые хранились в пестрой, обтянутой ситцем папке, было письм
о Ломоносова городскому аптекарю, которое я обязательно прочту на лекци
и. Оно выпечатано на отдельном листочке и на всякий случай переведено мн
ою.
Есть определенный соблазн у романиста Ц вставить в своё произведение т
от или иной текст. Но уже давно замечено, что «вставные» тексты эти Ц пись
ма, большие поэтические фрагменты, документы Ц не самые выигрышные стра
ницы. Как вставные зубы у бывшего красавца. Это соблазн повествователя, п
олагающего, что читатель с таким же вниманием, как и он сам, будет вглядыва
ться в приведенные строки и на тесном пространстве отыскивать следы был
ой жизни. Читатель более свободен и, если позволено, легкомыслен, нежели п
исатель. Слушатель на лекции тоже не всегда, не в каждую минуту с одинаков
ым интересом внимает профессору. Но у профессора, так же как и у писателя,
есть свои приёмы. Он всё время драматизирует повествование, сопоставляе
т факты выгодным образом, постоянно приглашает слушателя (а писатель Ц
читателя) то на своё место, то на место героя. И тут как бы получается, что уж
е не профессор совершает открытия, а его беззаботный визави.
Все же письма Ломоносова в цельном виде не будет. Автору неизвестно такж
е, где была та аптека Дитриха Михоэлиса, которому 4 декабря 1740 года было адр
есовано письмо, счастливо сохранившееся в архиве. (Храните письма!) Где он
жил? Хотя почему бы аптеке не просуществовать до наших дней на одном мест
е, тем более в городе, где многие столетия, будто по воле какой-то потустор
онней силы, все сохраняется в прежнем виде? Недаром же я раньше назвал обе
известных мне в центре аптеки. А вдруг!..
Что надо бы знать, чтобы это письмо в сознании читателя приобрело особую
выразительность? Несколько фактов. Первый. Фамилия Михоэлиса уже мелька
ла. Ранее был приведен некий реестр долгов, которые натворил молодой сту
диозус в немецком городе. Реестр этот был направлен Ломоносовым в Академ
ию вместе со списком кредиторов. Но широка была проклятая царская власть
: оплатили и счет портному, и счета учителям танцев и французского языка. Т
ак вот, среди кредиторов значилось и имя марбургского аптекаря. Это, види
мо, был высокообразованный человек. Обращаясь к нему, Ломоносов называет
его «высокоучёным господином доктором».
Увидевшему в списке наделанных долгов против имени «высокоученого док
тора» немалую сумму в 61 золотой рубль могло показаться, что ухаживающий в
то время за юной Елизаветой-Христиной молодой человек потратил деньги н
а галантные подарки Ц румяна, белила и какие-нибудь духи Ц для своей воз
любленной или на другие духи, которыми было принято обливаться и мужеств
енным кавалерам, или Ц чем черт не шутит! Ц на какие-нибудь притирания л
ибо укрепляющие микстуры. Но чтобы по-настоящему удивиться письму к апт
екарю, надо знать и некоторые другие обстоятельства жизни будущего росс
ийского академика. События эти произошли не в Марбурге, поэтому изложим
их схематично, быть может, вернувшись к ним позже, когда почти на ратушной
площади, на «втором» ярусе каменного макета, подойдем к дому, в котором жи
л проректор Вольф. Но прежде восстановим в памяти те условия, на которых А
кадемия отправила в Германию талантливую молодежь. Их командировали, в п
ервую очередь, для того, чтобы они изучили металлургию и горное дело. В Рос
сии в то время бурно развивалась промышленность, и была нужда в специали
стах. По первоначальному плану барона Корфа пытливые юноши должны были с
разу же поехать на выучку в Саксонию, во Фрейберг, но, списавшись с коллега
ми в Германии (чужестранными, чтобы не путать читателя, назвать их по поня
тным причинам не решаюсь, но и соотчичами Ц тоже) и, поразмыслив, в Академ
ии решили, что сначала лучше пропустить молодняк через «общее образован
ие». Так Ломоносов оказался в университете принца Филиппа. И «прошаркал»
студентом здешние мостовые не пять лет, а только с декабря 1736 года до конца
июля 1739-го, но по сравнению с всего лишь летним семестром Пастернака это б
ольшой срок и, учитывая рвение в учебе, конечно, сопоставимый с полным кур
сом любого современного университета, где почти год еще составляют кани
кулы… Приплюсуем сюда девятимесячное пребывание во Фрейберге. А где же е
ще год? Потому что Пастернак почти прав: Ломоносов пробыл в Германии с кон
ца 1736 года по май 1741-го.
Жизнь Ломоносова Ц это жизнь, полная разнообразных приключений. Если бы
для ее описания нашелся русский Дюма! Какие бы завязались коллизии, интр
иги, какие бы молнии засверкали над этой замечательной головой! Во Фрейб
урге у Ломоносова возникает конфликт с его новым учителем, человеком доб
росовестным, но, видимо, недалеким, бергфизиком Генкелем. Разрыв. Описыва
ть не стану. Без каких-либо средств Ломоносов отправляется, ища защиты, к
русскому послу в Лейпциг. Вернуться во что бы то ни стало в Россию. Намечен
ная встреча не состоялась. Тот отбыл на какое-то официальное мероприяти
е. Ломоносов за ним. Этого ломоносовского кружения по Германии в поисках
властных соотечественников, с «залетом» в Голландию хватило бы на блест
ящий приключенческий роман. В мире вообще хороших приключений больше, че
м добротных романистов.
Среди перипетий весны-осени 1740 года есть и фантастическая: вербовка в кор
олевские войска и смелый побег из прусской неволи. Это было показано в фи
льме о Ломоносове, который сделало еще советское телевидение. Но пропуст
им и этот лакомый для изображения кусок, оставив его для будущих телевиз
ионных сериалов. Будем скруглять историю. Ломоносов снова появляется в М
арбурге: здесь жена, ребенок, наконец, Вольф. Все по закону. «Сын архангель
ского торговца» и Елизавета-Христиана Цильх, дочь уже покойного члена г
ородского совета, обвенчаны 6 июня 1740 года в реформатской церкви. Ее отец бы
л там старостой. Из Марбурга, из дома тещи он пишет подробное письмо в Акад
емию, объясняет конфликт с Генкелем, многое объясняет. Хороший писатель
на бумаге всегда прав, но оставим в покое внешнюю канву жизни, обратимся к
основному её стержню Ц к непреодолимой жажде познания, неиссякающей в е
го душе.
Всё оборвано, разрыв с профессором, нахлебник, жизнь в доме тещи, отсутств
ие средств, нет возможности выехать на родину, чужая среда, впереди неизв
естность. Но дни не должны лететь попусту. В письме в Академию Ломоносов п
ишет о своем страстном желании «научиться чему-нибудь основательному в
химии и металлургии». Здесь же есть фраза, выявляющая метод работы молод
ого ученого и одновременно вскрывающая причину его конфликта со старым
бергфизиком: «Естественную историю нельзя изучать в кабинете г. Генкеля
, из его шкапов и ящиков, нужно самому побывать в разных рудниках, сравнить
положение этих мест, свойства гор и почвы и взаимоотношение залегающих
в них минералов». Побывать самому! Сравнить на месте!
Вот, собственно, здесь мы и подходим к письму аптекарю. И без цитатки из не
го, хотя бы крошечной, никак не обойтись. Да и зачем обходить уже раз сказа
нное хорошо. Ломоносов ссылаясь на прошлый свой опыт Ц может быть, здесь
и хранится тайна неясных трат 61-го рубля в аптеке? А мы-то едва не позволил
и себе выдумать что-то странное, даже эротическое, какие-то случайные бол
езни и чуть ли не свинцовые препараты. Всё оказалось просто: Ломоносов уж
е похозяйничал раньше среди реторт и склянок в прекрасной химической ла
боратории Михаэлиса. Ах, эта проклятая жажда знания! Он так обращается к в
ысокоумному химику: «Ваша доброта, некогда ко мне проявленная, придает м
не смелость просить разрешения исследовать в Вашей лаборатории некото
рые процессы, которые кажутся мне неясными. Ибо я не доверяю никакому дру
гому лаборанту…» Оборвём письмо. Сам! Убедиться своми глазами!
Вот такие соображения мелькнули у автора романа по выходе из церкви свят
ой Елизаветы. Справа от него была аптека Орла, а слева аптека побольше. Что
-то я не могу разглядеть название. Но переходить дорогу не стану, уступлю
собственной лени. Что сейчас покупать в немецкой аптеке? Да, было время, ко
гда всё через знакомых, через командировочных доставали за кордоном и ве
зли в сумочках и чемоданах. Времена поменялись: те же препараты можно теп
ерь свободно купить и в Москве. Поднимемся вверх по улице.
Так всегда было в Марбурге: внизу бедные крестьянские хижины деревень, в
плотную примкнувшие к городу, а нынче и вошедшие в городскую черту Ц всп
омним, где в I9I2 году поселился у вдовы-чиновницы Пастернак, внизу ремеслен
ники, пролетарии и полупролетарии, а чем выше, тем социальный статус жите
лей становился весомее: на среднем этаже, возле ратуши и рыночной площад
и с фонтаном и скульптуркой святого Георгия, покровителя Марбурга, униве
рситетская профессура, крупные купцы, чиновники управленческого аппар
ата маркграфства, ремесленники побогаче: ювелиры, кузнецы, оружейники; з
десь подороже были и места, так сказать, общественного питания: харчевни,
таверны, а в начале ХХ века рестораны, кафе. На самом верху Ц графский зам
ок, небожители; зимой, надо полагать, и в нём, в его каменных норах, залах и г
лубоких застенках для должников и врагов, было не тепло.
Но судя по документам и свидетельствам, ни Ломоносова, ни Пастернака эти
самые верхние этажи жизни в юности особо не интересовали, оба чувствовал
и свою социальную предопределенность. Один Ц из настороженной еврейск
о-русской прослойки интеллигенции, несущий на себе долгие годы некотору
ю истеричность родителей и боязливую замкнутость уклада; другой Ц подл
инно крестьянский сын глухого Белого Поморья, самозванно, чтобы повысит
ь свой социальный статус, называвший себя то дворянином, то поповичем. И о
ба Ц во времена своей юности еще не догадывались, как, близко подойдя, соп
рикоснутся с обжигающе-холодной вершиной власти. Ну, один, «следуя общем
у обычаю ласкати царям», будет эту власть, по словам Радищева, «нередко не
достойную даже гудочного бряцания», восхвалять и поднимать во имя прагм
атических задач науки: то ему нужны деньги на физическиё опыты Ц а раньш
е, как и теперь, близость к власти означала близость к бюджетному финанси
рованию, Ц то нужна химическая лаборатория, и она была построена в фанта
стические даже для наших дней сроки и снабжена лучшими в мире приборами
и аппаратурой. А сколько пришлось написать надписей для фейерверочных т
оржеств, искренних, с полётом и парением, од, не в честь то быстро, то ни шатк
о ни валко сменявших друг друга шести монархов, а во славу их предка или пр
едшественника, единственного и неповторимого Петра Первого. А другой вс
е-таки прямых контактов с самым высшим эшелоном власти не имел, но иметь х
отел страстно, до умопомрачения, жаждал задушевных бесед. Тоже, между про
чим, писал своеобразные полуоды к датам Ц три поэмы к разным юбилеям Пер
вой русской революции: «905-й год», «Лейтенант Шмидт» и «Спекторский» и пан
егирики Ленину: «Высокая болезнь» и «Люди и положения». Как трудно у твор
цов понять, когда это поэтическое парение искренно, а когда нажевано, нам
ято до степени искренности, но в обоих случаях безукоризненно.
Один писал форменные доносы на коллег по Академии, правда на воров и семе
йственников. Однако похоронили его с государственным почетом и по госуд
арственному регламенту при огромном стечении знатного и подлого народ
а. Другой в неловком телефонном разговоре со Сталиным все же не отбил в 30-х
годах Мандельштама, проявил, видимо, и уклончивость и осторожность, и с эт
им чувством вины ушел в переделкинскую землю. Из старых друзей его хорон
ил народный артист СССР Борис Ливанов, с которым он был в конфликте, а писа
тели и коллеги выразили соболезнование через сообщение Ц скончался, де
скать, член Литературного фонда. Потому что из элитного Союза советских
писателей он был за передачу за рубеж «Доктора Живаго» дружно выдворен.
Но дачу у вдовы не отобрали.
Улица Steinweg от перекрестка возле церкви поднимается вверх, к ратуше. Это Бро
двей и Восьмая авеню Марбурга. Впрочем, продолжаясь и продолжаясь, улица
эта имеет несколько названий. Следующее за Steinweg называется Neustadt Ц здесь сос
редоточены самые дорогие магазины и рестораны, ателье, бары и кафе город
а. Но представить себе все это, не видя, сложно. Только удивительно изобрет
ательные немцы смогли втиснуть в совершенно средневековые коробки сов
ременную начинку: электрические провода, газовые и электрические печи, с
овременные кухни с гулом стиральных и посудомоечных машин, холодильник
ов и электронных печей. Но это все внутри, вместе с игрушечными кабинами л
ифтов, с камерами слежения у входных дверей и тревожной сигнализацией. С
наружи, начиная со второго этажа, картина полного и определенного средне
вековья. Чуть просевшие крошечные окна, низкие этажи, деревянные констру
кции по стенам, «когтистые» крыши, крытые серым шифером. Кажется, сейчас о
ткроется окно, и белокурая красавица с пышным корсажем, отодвинув горшок
красной герани, пошлет возлюбленному воздушный поцелуй. «Лети, лети, леп
есток, через Запад и Восток, через Север, через Юг…»
Кавалера в добротных башмаках и белых чулках внизу нет, кавалер сегодня
сплошь в джинсах и кожаных куртках. Кавалер внизу, в магазине, покупает ди
скетку для компьютера.
Мы странные, русские люди… Воспитанные в материальной скудости, мы до си
х пор не можем опомниться от своего экономного детства. При виде магазин
ов глаза у нас разбегаются. Здесь на улице, как было сказано, располагаютс
я самые лучшие и самые дорогие в Марбурге магазины, не исключено, что мног
ие занимают эти места уже не один десяток лет. Сколько же нам, русским, все
го надо! Даже занятые вроде бы возвышенным делом, мы не можем отвести глаз
от роскошных и подробных витрин. Но здесь я убыстряю шаг.
Внизу в аптеку я еще вернусь, потому что надо купить карбонат кальция в та
блетках. Обязательно в таблетках, у нас почему-то продается только в поро
шке. Это, практически, мел, больные, находящиеся на гемодиализе, должны с п
ищей принимать его постоянно: под действием растворов и препаратов каль
ций вымывается из костей и они становятся хрупкими и ломкими. Преследующ
ая всех диализников новость, когда они сменой через день встречаются, эт
о сломанная у кого-то из них рука или нога, иногда шейка бедра Ц это самое
страшное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29