А теперь несколько, буквально несколько слов о романе поэта. Здесь, конеч
но, обычное русское честолюбие. Великие русские писатели всегда мешали п
росто русским писателям. Так вот, на исходе жизни, сознавая, что прожил он
её вполне благополучно, Пастернак решает жизнь обострить. Он был орденон
осцем, знаменем левизны, написал первое в истории стихотворение о Сталин
е, но не перешагнул сверстников, Маяковского и Есенина. Возможно, поле ген
иальных стихов уже иссякало, роман уже был написан, поэт был достаточно о
пытным и тертым в литературе человеком, чтобы не осознать собственной за
урядности высокого масштаба, надо было обострять. Судьба поэта так завис
ит от жизненного мифа. В этом мире так всё не случайно, особенно, чтобы зак
ончить.
Марло, соперник Шекспира, не случайно был убит в кабаке, а гениальный Шекс
пир не случайно не оставил ни клочка бумаги с автографом своих пьес; неис
товость Аввакума была вознаграждена морозной ямой, а потом сожжением; Пу
шкин и Лермонтов убиты на дуэлях (причем сейчас пошли упорные предположе
ния, что дуэли ими же самими «организованы»); Чехов умер в немецком захолу
стье, но в центре Европы, отправленный туда женой; Есенин и Маяковский, уда
чливые соперники пастернаковской юности, покончили с собой (если не убит
ы!), Мандельштам за дерзкие стихи заплатил недолгими, но смертельными лаг
ерями на Девятой речке; Цветаева, храня сына от войны, прерывает ее для себ
я петлёй Ц Пастернак же передает свой роман на Запад, а потом, продлевая с
кандал, отказывается от Нобелевской премии.
Впрочем, подождем со всем этим, чуть позже всё уложится само собой. И, пожа
луйста, автор, поделикатней: и в случае с Пастернаком, как, тем более, и в слу
чае с Ломоносовым, мы имеем дело с гениальными русскими провидцами. Как ж
е всё-таки убийственно верно сказал Пастернак: «Я не пишу своей биографи
и. Я к ней обращаюсь, когда того требует чужая». Не про всех ли нас, из племен
и писак?
Теперь разберемся со словом «вдруг». Это слово Ц индульгенция. Им польз
уется писатель, когда не может справиться со всеми сложностями жизни, не
может, например, объяснить зарождение того или иного поступка или психол
огического состояния своего героя, то есть когда не держит в своих руках,
как Бог, всех нитей созданного им мироздания. И в каком-то смысле разве не
богом является писатель? Но, может быть, и Бог не всевидящ? Имеет же Он прав
о на мгновение отвлечься от конкретного человека и в этот момент пристал
ьно следить за другим. В мнении, что Бог не отводит взора от каждого и знае
т абсолютно всё, Ц слишком много человеческой гордыни. Мы ведь порой не м
ожем определить причину и собственных поступков и с большим трудом дока
пываемся до психологической первоосновы. Бог не мелочен, Он дает нам воз
можность кое-что решить самим и не наказывает за всё, пропуская несущест
венное, чего не умеет делать строгая воспитательница в детском садике.
Я потом, много времени спустя, спрашивал Саломею: «Почему ты тогда запела,
не оттого ли, что выпила розового самогончика?» Ц и не получил ответа. Мож
ет, именно в таких случаях и возникает пресловутое «вдруг»?
В этих щелясто-холодных пыльных сенях русской избы с голой лампочкой по
д потолком, как клекот начинающего действовать вулкана, принялось сочит
ься невероятно низкое, дрожащее и переливающееся меццо-сопрано Саломеи
. Сначала это была как бы только проартикулированная дыханием, его естес
твенным ходом, мелодия, но мелодия самоговорящая, в которую все мы, слушав
шие радио той поры, сразу угадывали слова: «Ах, нет сил снести разлуку, жду
тебя…» Знаменитая ария из знаменитой оперы. Что Саломея пыталась вложит
ь в эти слова, и что слышалось в них мне? Я же никогда не обещал жениться на н
ей, ни разу не говорил слово «люблю», да и любил ли я тогда Саломею? Если что
и произошло, если что-нибудь, по мысли Стендаля, и выкристаллизовалось, то
именно в этот миг. Так неистово, с топотом, плясала за стеной свадьба, так м
елко рябила водная поверхность в бочке, так пронзило меня в этот момент ч
увство, что без этой женщины я не могу жить, что проживу с нею всю жизнь, до т
яжелого камня на кладбище! Но почувствовал ли я все несчастья, которые пр
онесутся над нами, над её головой?
Однако пора возвращаться из собственного прошлого в мир профессорског
о номера гостиницы, расположенной в старом ботаническом саду.
Это были лишь первые ассоциации, которые пронеслись у меня в сознании, ко
гда я по телефону услышал голос Саломеи:
Ц Не волнуйся, у меня всё в порядке.
Ц А как собака?
Сейчас примемся за собаку. Это уже неизбежно, сюжет главы подразумевает
некую парность.
Я понимаю, что этот открытый ход не понравится ни Станиславу Куняеву, ни п
рочим моим друзьям из «Современника», которым я понесу свой роман. А кто е
ще его напечатает? Не Наташа же Иванова из «Знамени» с ее беспроигрышной
любовью то к Трифонову, то к Пастернаку и всегда Ц к стоящему за спиной Гр
игорию Яковлевичу Бакланову. А может быть, Андрей Василевский из «Нового
мира»? Правда, он охотней печатает русское зарубежье с Ближнего Востока.
Нет, вся надежда на «Наш современник». Но что делать с этими «модернистск
ими» вывихами в тексте? Может, они снизойдут за верность и в понимании тог
о, что каждый серьезный и значительный роман в литературе неизбежно пона
чалу был модернистским Ц от «Войны и мира» и «Бесов» до «Улисса», романо
в Пруста и прозы Пелевина. Но надо ли объяснять эту «парность»? Она уже зая
влена в расположении эпизодов о любви с первого и не с первого взгляда. Та
к пусть по закону и романа, и жизни останется в таком же порядке.
Ц С собакой всё в порядке. Она облаивает весь двор с балкона.
Ц Не выпускай её на балкон слишком рано, она способна перебудить весь кв
артал.
Голос у Розы мощный, густой, рыкающий бас. Я всегда думаю, что по мощи ее гол
ос не уступает густой патоке меццо Саломеи. Но, слава Богу, все здоровы. То
напряжение, которое исподволь владело мною всё утро, ушло, душа моя тепер
ь свободна на двое суток. Саломея снова, еле передвигая ноги, приползет на
свои процедуры, и какой она оттуда выйдет? Как обычно, почти как вчера, с об
новленно-ликующим организмом или… Специалисты хорошо знают, как сложны
работающие гидросистемы и как легко разбалансировать их при любом изме
нении давления или подключения. Саломея не любит рассказывать, какая ино
гда в их зале бывает паника. Кого-нибудь вместе с аппаратом и креслом выго
раживают ширмочками, и туда, за ширмочку, набиваются два или три врача. Пот
ом ширмочку уносят, и всё продолжается, как всегда. Это человек вернулся с
того света. Сегодня хорошо, но через день я снова буду напряженно ждать ут
реннего звонка.
Мы поговорили еще пять минут, и я остался наедине со своим романом, будуще
й лекцией и воспоминаниями. Но сначала кофе, булочку с джемом, которую при
несла немецкая улыбающаяся фрау, и пасьянс из карточек с цитатами, приго
товленными для лекции. Какое же счастье, когда душа свободна от тревоги з
а близких. Саломея сейчас, наверное, варит манную кашу для себя, Роза уже п
олучила свою порцию «геркулеса» с вареным и крупно порезанным телячьим
сердцем, но, немедленно проглотив, всё равно смотрит на Саломею невинным
и честным взглядом абсолютно никогда не евшей, голодной собаки.
В гостинице почти пусто, можно наслаждаться стерильным немецким уютом, с
ловно выцветшим ароматом кофе, можно разложить на столе, где ни единой пы
линки или крошки, свои карточки: направо Ц выписки из стихов и бумаг Ломо
носова, налево Ц выписки из сочинений Пастернака. У Ломоносова не было н
икаких премий, только жалованная императрицей табакерка с её персоной. Т
оже был, что называётся, не простой человек. Сколько написал этот русский
гений жалоб и прямо-таки доносов. Но сейчас меня, пожалуй, интересует друг
ое Ц эпизод надо скруглять и выбрасывать из сознания. Сосредоточиться н
а другом виде работы, на профессорском знании не удается. А может быть, всё
происходит параллельно и один слой сознания подпитывает другой? Когда п
ишешь роман и он получается, то всё идет в лист, вместе с героями твоя собс
твенная жизнь всасывается в одно ненасытное жерло, чтобы стать словами и
текстом. Какая символика заключена в ксероксных фотографиях, которые я
выложил сейчас на стол! Одна из них открывает, а другая закрывает знамени
тую, 1982 года издания, книгу прозы. Обе сняты в Переделкино, на обеих Пастерн
ак в сером пиджаке, светлых летних брюках, уже седой, значит накануне итог
ов. Но на фотографии, закрывающей книгу, он с двумя собаками. Два пушистых
лохматых пса. Один из них открыл пасть и улыбается, точь-в-точь как Роза.
Несчастия, как правило, имеют парный характер. Я решил взять в дом собаку,
потому что понимал: находиться в квартире совсем одной весь день Саломее
будет невозможно. Это было некое решение задачи, но кто же смог предполож
ить, что детство, юность и зрелость нашей дорогой псины промелькнет у нас
перед глазами, как в кино при замедленной съемке. Роза пришла к нам в дом д
етенышем Ц которому было позволено перегрызть все ботинки и туфли, особ
енно страдали задники, Ц и вот она уже наша ровесница. Почти в один день о
дин врач сказал, что необходимо срочно оперировать Саломею, а другой Ц ч
то нужно немедленно вырезать опухоль у Розы.
Кто же отвечает за собственную психику, полную необъяснимых искривлени
й? Роза была не только спутником, но и неким талисманом Саломеи. Как же она
будет возвращаться из больницы, открывать металлическую дверь, потом др
угую, деревянную, включать свет и не видеть, как откуда-то из гл
убины квартиры к ней, ленивая и сонная, направляется Роза. Я тоже привык, ч
то летом, как только принимаюсь ставить во дворе машину, Роза появляется
на балконе и, просунув морду между балясинами ограждения, внимательно на
блюдает за парковкой. Она прекрасно знает все мои действия, и лишь я подхо
жу к подъезду, срывается с места: она должна ритуально встретить меня у дв
ерей квартиры. Кто будет меня встречать? Конечно, существовал холодный и
вполне современный выход Ц предоставить всё естественному течению со
бытий, а в случае необходимости, при неизбежном, немедленно купить другу
ю собаку. Но она никогда не будет такой же. И это не для Саломеи,
с её поистине собачьей привязанностью и верностью.

Глава шестая

Я люблю то, что все называют прогулками. Развлечение ли они? На самом деле,
под монотонный ритм шагов замечательно думается, мысли приходят в поряд
ок, наблюдения сортируются, выстраиваются приоритеты, проявляется глав
ное. Попробуйте, потрясите решето с горохом, сразу станет ясно, где начнут
копиться наиболее крупные фракции. Прогулка Ц это вернейший способ и по
дготовиться к лекции, даже если ты об этом не особенно думаешь. Лекция, зав
трашняя или послезавтрашняя, все равно сидит у тебя в подсознании, как са
мое главное в жизни, и о чем бы ты ни думал, как бы крепко ни размышлял о чем-
нибудь постороннем, мысль всё равно, как дрессированный заяц, соскочит н
а своё и засучит лапками по барабанной шкурке. Для меня прогулка, бессмыс
ленные, казалось бы, шатания наугад Ц еще и возможность привести собств
енные мысли в порядок. Но здесь у всех у нас общий прием.
Пастернак, как известно, любил работу в саду, с лопатой, с землей. Пересажи
вал растения, окучивал картошку, любил, кстати, жечь костры, а зимой, в юнос
ти, всегда сам, не доверяя никому, топил печи. Ну, последнее-то, печи, огонь
Ц особый разговор, особая субстанция, здесь пламя. Но ведь, и граф Лев Тол
стой любил физический труд, рубить ли с плеча, ходить за сохою, и граф Алек
сей Николаевич Толстой, тоже писатель немалый, чистил, например, самосто
ятельно обувь в семье: пять, десять, пятнадцать пар. Здесь, видимо, еще и тос
ка писателя, ведущего сидячий образ жизни, не только по мышечным усилиям,
а по движению, возбуждающему мысль.
После внезапного, не как в романе, где всё должно быть подчинено своей гар
монии, а как в жизни, которой позволено иметь свою шершавую логику, после т
елефонного разговора с Серафимой мне надо было еще и успокоиться. Звонок
из такого глубокого, как Тускарора, прошлого. Будто судьбе показалось ма
ло тащить меня на привязи не самой легкой работы, требующей сосредоточен
ности духовных сил, на привязи болезни жены, постоянно держащей меня в св
оем поле и волнении. Ей понадобилось на мгновение переворошить во мне вс
е нежданной встречей во Франкфурте, а теперь еще и звонком из юности! Плот
но меня, оказывается, преследует прошлое. Правда, оно существует, если в не
м кто-то нуждается и пока есть настоящее. Но сегодня я постоянно ищу отпущ
ение своих собственных грехов у любимых персонажей.
Закрылась под мелодичный звон дверного колокольчика гостиничная дверь
. Движение не как после утренней разминки из двери направо, в сад, а из двер
и налево, через мост, под которым в канале плавают утки и сказочные лебеди
. Дальше через автомобильную стоянку возле нового здания университета п
о большому кругу к вокзалу. Дорога необязательных размышлений.
Вряд ли особо влюбчив был Ломоносов, тоже, видно, не раз прогуливавшийся в
доль тихих берегов реки Лан Ц Марбург стоит на Лане. И в железнодорожных
справочниках: Франкфурт-на-Майне, Марбург-на-Лане. Плотная мужицкая ног
а в тяжелом башмаке и с сильной икрой, натягивающей нитяной чулок, здесь, к
ак иванушкино копытце, могла отпечатать на сыром бережке свой след. Но по
эт с Беломорья имел слишком уж широкий охват Ц от грома пушек под Хотино
м до беззвучных перемен небесных картин северного сияния, Ц чтобы еще м
ножить и провоцировать собственные лирические привязанности. У каждог
о поэзия вызревала и возбуждалась чем-то своим. Где они, «песенки любовны
» этого деревенского мужлана, вызревшего в европейские, а потом и в миров
ые гении?
А вот другой великий русский поэт Ц оговорки здесь нет, как нет филологи
ческой ошибки или натяжки, когда дело доходит до гения, города начинают б
ороться за звание родины, Ц для него каждая влюбленность это новый поэт
ический импульс. Влюблялся, чтобы поддаться искусу нового цикла стихов и
ли потому, что просто влюблялся в стихи-следствие? Пойди здесь, разберись
. Но сознание этого поэта редко загоралось от величия небесной механики.
Его, кажется, не привлекал просто романтический силуэт. Ему обязательно
нужен был крупный план, глаза, ведшие в лабиринт души, знание или намек на
знание потаенных черт и обнаженную сущность характера.
Сначала был влюблен в двоюродную сестру, Ольгу Фрейденберг, с которой за
тем находился в переписке чуть ли не полвека, потом в хозяйку приютившег
о его дома, когда поехал на Урал работать конторщиком, Фанни Збарскую. В др
азняще-жестокой переписке с сестрой, полной драматических намеков, вдру
г промелькнет бытовая, как нескорое предчувствие, фраза: «Я взял себе 35-ру
блевый урок с девицей по латыни. Девица Ц иркутская». Девица не совсем сл
учайная Ц это Елена Виноград, двоюродная сестра его ближайшего друга юн
ости Александра Штиха. Но в общей панораме это, так сказать, фигуры второг
о или третьего плана. Этому визиту тоже предшествовала переписка. Пока н
а первом плане Ида Высоцкая, дочь знаменитого чайного фабриканта и женщи
на, которой мы обязаны легендарным «Марбургом»: «…Отвергнут». Она приеде
т к нему туда в I912-м, по пути, так сказать знакомясь с немецкими достопримеч
ательностями, в Марбург. Есть смысл сделать пропуски: донжуанский список
Бориса Пастернака никто вести не собирается, да и по типу это другой чело
век. Но разве существует лирический поэт без любви? У поэта предопределе
но прошлое будущим. Пропустим несколько лет. В 19I7-м сначала на горизонте, п
отом, как говорят кинематографисты, «на крупешнике» вновь появилась «ир
кутская барышня» Елена Виноград. «Я не люблю правых, не падших, не оступив
шихся, Ц скажет Юрий Живаго Ларе. Ц Их добродетель мертва и малоценна».
Заметим, что здесь один русский классик идет вслед за другим, Ц у Достоев
ского тот же мотив. И дальше Живаго продолжает: «Красота жизни не открыва
лась им». Так как же «иркутская барышня»? Открылась ли ей эта красота? Откр
ылось нечто другое: боль и трагедия. Она потеряла на фронте жениха Сергея
Листопада, приемного сына философа Льва Шестова. (Красавец-прапорщик ус
пел отговорить Пастернака от добровольческого рвения в защиту «малых н
ародов», описав ему кроваво-грязную изнанку войны.) Любовь не сложилась, т
ень погибшего жениха не отпустила, но сложилась книга «Сестра моя Ц жиз
нь», сделавшая Пастернака знаменитым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29