И, как учат и опыт и теория, чтобы уй
ти от одной любви, надо уйти в другую. Что здесь надо пропускать?
Уличное движение в центре Марбурга организовано по кольцу против часов
ой стрелки, на машине это большое кольцо можно замкнуть за десять-пятнад
цать минут, но приезжему понятно: лучше идти пешком Ц чужая жизнь хороша
и интересна именно в подробностях.
За мостиком с лебедями и утками большая стоянка автомобилей преподават
елей. Все машины с разными наклеечками на переднем стекле: не на каждую пл
ощадку поставишь машину, а лишь в зависимости от наклеечки, от ранга. Стоя
нка вплотную примыкает к административному зданию университета, совре
менному Ц стекло, бетон, разводные двери, Ц но довольно безобразному, по
строенному с привычной немецкой экономичностью лет тридцать назад, эко
номность переходящая в скаредность, что и отразилось на здании. Внутри я
уже побывал, довольно скучно, чуть чище, чем на филфаке МГУ в Москве. Там то
же сэкономили, рядом с высотным зданием на Ленинских горах выстроили мно
гоэтажный, длинный как кишка, барак. Не спасает даже и башня с часами и флю
гером наверху, построенная рядом. Это еще и колокольня. Не спасает, не обла
гораживает. Всё пространство в университетском дворе и около Ц это еще
не тот университет, вернее не то здание университета, где учился у Вольфа
Ломоносов, а у Когена Ц Пастернак. Оба немецких профессора были людьми н
ервными, оба высоко чтили своих учеников и привечали. Один потребовал за
свое членство в Российской Академии и переезд в Петербург какие-то немы
слимые деньги и остался в Германии, а другой, когда папа-Пастернак, знамен
итый художник и академик живописи, хотел написать с него портрет, ответи
л, что позирует только художникам иудейского вероисповедания. Страннов
атые ребята! Здесь возникает вопрос о христианстве и православии Пастер
нака, но об этом позже, и стоит ли об этом говорить в лекции? Пока пропустим?
Но как же найти переход к оставленной теме влюбленности Пастернака? И ка
кая, собственно говоря, поэзия без любви?
После нового университетского комплекса лучше свернуть направо и, прод
олжая удаляться от центра города по пешеходному мосту, поддерживаемому
на весу стальными канатами, пройти на другую сторону Лана. Внизу Ц нешир
окая река, слева, в ее заливаемой весной пойме, вдоль нижнего города до дру
гого моста Ц волейбольные и баскетбольные площадки, футбольные поля, де
тские городки, беговые дорожки, а направо река немножко побежит вдоль ул
иц и строений и уткнется, как конь в кормушку, в ослепительно бирюзовые по
ля и пастбища. Именно, если смотреть вправо, на бывшей окраине города, прак
тически в деревушке, стоял трехэтажный каменный дом, где сейчас висит ме
мориальная доска Пастернаку, со строкой, взятой из его текстов: «Прощай, ф
илософия…» Но как бы мне, повторяя чужие вехи, даты и события, не запутатьс
я в подробностях. Вот еще одна: в этот дом, через одиннадцать лет после тог
о как он жил там у педантичной фрау Орт, Пастернак приедет, чтобы показать
«свою» комнату и эти места молодой жене Евгении Лурье. Марбург ей не понр
авился.
Собственно, уже на этом висячем мосту становится ясно, что Марбург до сих
пор город студенческий. Почти по прямой этот мостик соединяет другой бер
ег Лана, на котором расположены современные, бесконечно-вытянутые здани
я факультетов. Выстраивается маршрут: от старого здания университета Ц
доминиканского аббатства, экспроприированного решительным маркграфо
м Филиппом для первого в Германии протестантского университета (эта фиг
ура отчасти напоминает мне бывшего комсомольского деятеля Юрия Афанас
ьева: отбросив, как негодные, идеалы юности и став одним из лидеров «перес
тройки», он устроил в заповеднике и родимом гнезде советской партийной э
литы Высшей партийной школе Гуманитарный госуниверситет, мемориальных
досок на котором пока нет) Ц через новые административные здания и ряд ф
акультетских аудиторий к основной учебной площадке. На ней, вытянувшейс
я вдоль реки, расположена и менза, университетская льготная столовая. Пе
шеходный мост это артерия, по которой в одну сторону идут голодные, а в дру
гую Ц сытые.
Именно на этом пешеходном мосту, упруго раскачивающемся под шаг идущих и
на всех спицах едущих по нему, видно, как много в Германии молодых людей, ж
елающих получить университетское образование. Еще заметно: люди эти под
час очень этнически отличаются друг от друга: немцы, японцы, китайцы, турк
и, а теперь и русские Ц их тоже много. В восемнадцатом веке из России помо
рский крестьянин тоже был не один: с ним рядом учились семнадцатилетний
вьюнош Дмитрий Виноградов и Густав-Ульрих Рейзер, сын одного из служащи
х Академии. Во времена Пастернака, как осталось у него в бумагах, среди сту
дентов были испанцы, англичане, японцы.
Идем вдоль реки, по её течению, то есть влево, почти в обратную сторону. Как
только заканчиваются современные учебные корпуса, из-за домов выскальз
ывает шоссе и мчится вдоль реки, они идут параллельно Ц шоссе и река. И ме
тров триста-четыреста придется идти по очень скучному шоссе, держа по ле
вую руку зеленые заросли прибрежья Ц Ho-Chi-Minh-Pfad, тропинка Хо-Ши-Мина, как назы
вают это место студенты, а справа Ц бензоколонка, хозяйственные магазин
ы, частные мастерские. Но до этого, сразу за университетскими зданиями, ро
скошный и полупустынный сквер с детской площадкой, памятником какому-то
деятелю просвещения и газонами в английском стиле. И все это время, стоит
лишь повернуть голову чуть влево, будет виден огромный графский замок на
скале и ни одной дымящей промышленной трубы. Может быть, в городе есть нем
ного электроники, а так никакой промышленности, чуть ли не сплошное сред
невековье. И почему-то везде здесь вспоминается мне роман Кафки. Для русс
ких есть что-то кафкианское в самой атмосфере совпадений этого города.
Но вот гаражи, витрины магазинов бытовой техники и хозяйственных принад
лежностей кончились. Лютую зависть вызывают у меня эти стиральные и посу
домоечные машины новейших фасонов, электрические пилы, лобзики, дрели и
шлифовальные машины, кухонные комбайны, садовые тракторы и мотоблоки, по
хожие на аппаратуру иллюзионистов в цирке Ц никель и яркая краска. А как
ой садовый инвентарь Ц лопаты, грабли, вилы, мотыги Ц с ручками, так же тщ
ательно отделанными, как епископские посохи и маршальские жезлы! Впроче
м, у нас на родине это все тоже есть, но здесь будто видишь первоисточник. А
какой интерес эти предметы и механизмы вызвали бы у Ломоносова и Пастерн
ака. Одного захватывала причинно-следственная связь, механика и взаимод
ействие, его ум парил над явлениями природы, рычагами жизни и докапывалс
я до причин. Другой, который ближе к нашему времени и в детстве не вкусил с
оленого пота и мышечного напряжения, того, что мы называем простой работ
ой, как ни странно, любил физический труд, садовый инвентарь, любил, раздев
шись до трусов, работать в огороде. Воистину, великие люди всегда странны
е.
Выставка совершенства человеческого гения, отлитого в бытовые формы, за
вершилась, и сразу перед зевакой, как везде в пунктуальной Германии, гроз
дь светофоров, указателей, которые в таком небольшом городе имеют скорее
символическое значение, и Ц некоторое свободное пространство. Шоссе зд
есь делает развилку и уходит дальше вперед в какие-то германские просто
ры, одно ответвление поворачивает направо, к зданию вокзала, а другое нал
ево и, как бы по малому кольцу, возвращается в город.
Быстрый взгляд налево Ц туда, в глубь, в старину. Здесь все изменилось зна
чительно резче, чем за то же время на Волхонке в Москве. В доме, часть котор
ого занимает сейчас Музей частных коллекций, раньше жили Пастернаки. А т
ут, сколько ни напрягай воображение, эту благополучную, прямую, буржуазн
ую улицу нельзя себя представить такой, как она и город предстают на откр
ытках, которые Пастернак присылал из своего ученичества. Открытая земля
, грунтовая дорога вместо улицы, бревенчатые мостки, зелень, растущая ест
ественно, а не в скверах и парках, деревянные палисадники возле каменных
домов, соборы, вырастающие не из гранитных или ступенчатых площадей, их о
кружающих, а непосредственно из земли, из грунта, как цикорий, спаржа и мор
ковка.
Что же за обувь пришлось носить поэту, если бы он остался еще и на осенний
семестр?
Но все-таки пока пойдем направо, к вокзалу.
Может быть, этот вокзал сделать неким обрамлением моей лекции? Важно вед
ь не то, что ты читаешь студентам, какие факты приводишь, а как эти факты и в
есь образ лекции и лектора изменяют сознание слушателя, вызывают в нем в
нутреннюю работу. Скользят по сознанию или «заводят мыслительный механ
изм»?
Вряд ли на месте вокзала был когда-нибудь постоялый двор или станция как
их-нибудь средневековых дилижансов. Эта часть города, судя по всему, осва
ивалась позже, с появлением железной дороги. Впервые в городе Ломоносов
и его юные русские попутчики появились со стороны Франкфурта, это дорога
очень старая и пролегала вовсе не здесь: она не была вынуждена искать себ
е более спрямленный и по вертикали и по горизонтали путь. А то какое было б
ы невероятное удовольствие устроить встречу двух гениев русской литер
атуры на марбургском железнодорожном перроне. Их можно также «соединит
ь» Ц тут-то уж наверняка Ц в центре, возле ратуши, на уличках: «здесь жил М
артин Лютер, там Ц братья Гримм».
Вглядимся попристальнее в здание вокзала, отчасти похожее на летний пав
ильон в Петергофе. И нечего воротить нос, ссылаться на свое историческое
чутье и последнюю войну, во время которой союзники во многих городах Гер
мании не оставили камня на камне. Марбург не бомбили ни разу, будто чья-то
воля распорядилась, чтобы ни одна бомба не упала на эту средневековую ск
азку. Так что вокзал почти наверняка «тот» и те же самые перспективы горо
да открываются отсюда, что и сто и двести лет назад. Прямо от вокзала идет
улица Ц Bahnhofsvorplatz. Когда перебравшись через мост она повернет у здания почтам
та и через пару сотен метров остановится в изумлении перед первым в Герм
ании готическим протестантским храмом Ц церковью святой Елизаветы, Ц
будет смысл задуматься, почему Марбург не бомбили. Но это моя догадка. А по
ка стоит получше вглядеться и в здание вокзала, и в ступени ведущей к нему
лестницы. Этот вокзал в жизни Пастернака и всей русской литературы имеет
огромное значение.
В начале мая I912 года очень скромно одетый Ц на нем серый отцовский костюм
пошива 1891 года (зафиксировано документально) Ц по этим ступеням сбежал т
олько что приехавший сюда молодой человек, чьим именем через полвека в г
ороде назовут одну из улиц. Эпитет «скромный» приведен не случайно, в нем
нет намерения приблизить к нам великого человека. Его вторая жена Зинаид
а Николаевна Нейгауз, оставившая после себя замечательные мемуары, пише
т об удивительной скромности мужа: он, раздавая много денег в качестве ма
териальной помощи, «жался», когда дело касалось его одежды. В его гардеро
бе последних лет любимыми были две курточки Ц одну из них, «праздничную
», привез из-за границы, после конкурса, сын пианист, а другая была рабочая.
Похоронили поэта в черном парадном костюме его отца Ц опять эти фамильн
ые вещи, «родовая кожа», Ц привезенном в качестве наследства из Лондона
Алексеем Сурковым. («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Ц обращался
к тому в годы войны Константин Симонов.) Сурков же очень сдержанно, почти о
трицательно говорил о поэте на первом, учредительном, съезда писателей.
Здесь возникает тема эмиграции Пастернаков Ц отца, матери, сестер. Надо
ли усложнять лекцию и рассказывать об этом, надо ли объяснять, почему сам
поэт не поехал с ними?
Здесь, на вокзале, я вдруг почувствовал себя много спокойнее. Кажется, сам
по себе нашелся ход лекции, которая до сих пор тянула и тянула меня своей к
омпозиционной рыхлостью. Ход, стержень Ц экскурсия по городу, где чуть н
е каждый дом, каждая достопримечательность может вызвать ассоциации дл
я поворотов сюжета в здешней жизни моих героев. Браво, русская литератур
а! Ломоносов начнется чуть выше, когда в обзор войдет старый город.
Почти впритык к вокзалу маленькая стоянка такси, аптека с зеленым кресто
м и кафе с белыми пластмассовыми креслами. Самое время передохнуть, выпи
ть кофе. Кельнер Ц молодой парень, белобрыс, ангелоподобен, с серьгой в пр
авом ухе. Ах, как хорошо для романа ввернуть модную гомосексуальную тему!
Кельнер, как конфетка фантиком, обтянут белым форменным фартуком.
Я устаю не от хождения, не физически, а от расщепленности сознания. Но я не
надолго отогнал все остальное и сосредоточился на лекции. Обычно мои мыс
ли будто скручены в жгут: Саломея, Роза, работа, которая называется русско
й литературой. Сейчас к этому прибавилось со своими переживаниями юное с
ущество во Франкфурте, а теперь вот еще и Серафима, которая, оказывается, т
оже живет в Германии. Что-то многовато здесь всего соединилось, но в геогр
афии жизни всегда есть узлы, куда стекается слишком много. Я читаю лекцию
или пишу роман?
Ц Эспрессо или капучино? Ц Кельнер глядит проникновенно и внимательн
о, как молодой Феликс Круль в глаза лорду. Напрасно уставился, мальчик! Я и
граю в свои игры, сам вызываю себе запланированные видения.
Как одни молодые герои специализируются на парикмахершах или продавщи
цах, так я в молодости влюблялся только в актрис. Или актрисы любили меня?
Раскинем новое полотно воспоминаний, широкое, как бедуинский шатер или в
оенная палатка. Что там видно из-за распахнутого полога? В романе литерат
урных героев у профессора и романиста возник собственный эпизод. Вот и г
овори после этого на лекциях, что в романах не может быть «вдруг». Роскошн
ые, обожженные солнцем горы, далекая страна, самая южная точка бывшего Со
ветского Союза Ц населенный пункт Кушка. В советской армии той далекой
поры моей молодости была одна особенность: солдат не только служил, но ещ
е и путешествовал. Подумать только, я видел огромный крест-часовню, воздв
игнутую к празднованию 300-летия дома Романовых! Филолога, не очень аккура
тного в посещении занятий и сдаче зачетов отчислили после первого курса
и отправили в армию, но как в некотором роде интеллигентного человека оп
ределили в военную команду театра, находящегося в ведении оборонного ми
нистерства. Гадайте теперь Ц был ли это Центральный театр Советской Арм
ии или передвижной театр Туркестанского военного округа, все равно не ск
ажу. Служба среди декораций и ящиков с реквизитом. Но рядом проходили, зан
ятые своей творческой жизнью, кумиры и кумирши, знакомые по киноЦ и теле
экрану.
У военной команды было много обязанностей: ставить декорации, грузить, п
однимать, тащить ящики с бутафорией и реквизитом, а еще выходить в массов
ках, играть толпу. Но и в толпе тебя могут увидеть, было бы обоюдное желани
е. Какую восхитительную охоту за стриженым под нулевку солдатом из военн
ой команды устроила, как я понял позже, когда оказался ее жертвой, Серафим
а! Это издержки образа жизни ведущих артисток: всё в театре да в театре, и с
емейная жизнь рассыпается, вынося на отмели лишь одиночество, украшенно
е ролями, триумфами, сумасшедшей работой и корзинами цветов, которые мож
но, конечно, не спеша расставлять на кухне перед ужином холодной котлето
й. Правда, у Серафимы была ко мне еще материнская нежность и забота: разниц
ей в возрасте Ц мне восемнадцать, ей тридцать пять.
Ах, эта прелесть армейско-театральной жизни в команде: можно ночевать в о
бщежитии, можно лишь приходить под утро. Как правило, все одинокие и интел
лигентные мальчики-солдатики, имеющие театральное, искусствоведческо
е или филологическое образование, были пристроены. Один ночевал у давней
подружки, другой у тренера по футболу или директора бани, а третий выныри
вал, заметая следы, у ведущей актрисы театра Ц основной, как тогда говори
лось, героини. Но все это поначалу складывалось не так просто: мальчику за
кулисами дали шоколадку, потом в сумочке, изящной, как паутинка, принесли
Ц дело к осени Ц шерстяные носочки, потом сунули кусок пирога с мясом, за
вернутый в алюминиевую фольгу, потом попросили вечером, после спектакля
, заехать передвинуть что-то из мебели. Мебель заняла десять минут, но на у
жин лебединые ручки основной героини приготовили роскошный шницель из
кулинарии. Это так естественно, что мальчишкам нравятся уже пожившие, ув
еренные в себе женщины, да еще в ореоле славы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
ти от одной любви, надо уйти в другую. Что здесь надо пропускать?
Уличное движение в центре Марбурга организовано по кольцу против часов
ой стрелки, на машине это большое кольцо можно замкнуть за десять-пятнад
цать минут, но приезжему понятно: лучше идти пешком Ц чужая жизнь хороша
и интересна именно в подробностях.
За мостиком с лебедями и утками большая стоянка автомобилей преподават
елей. Все машины с разными наклеечками на переднем стекле: не на каждую пл
ощадку поставишь машину, а лишь в зависимости от наклеечки, от ранга. Стоя
нка вплотную примыкает к административному зданию университета, совре
менному Ц стекло, бетон, разводные двери, Ц но довольно безобразному, по
строенному с привычной немецкой экономичностью лет тридцать назад, эко
номность переходящая в скаредность, что и отразилось на здании. Внутри я
уже побывал, довольно скучно, чуть чище, чем на филфаке МГУ в Москве. Там то
же сэкономили, рядом с высотным зданием на Ленинских горах выстроили мно
гоэтажный, длинный как кишка, барак. Не спасает даже и башня с часами и флю
гером наверху, построенная рядом. Это еще и колокольня. Не спасает, не обла
гораживает. Всё пространство в университетском дворе и около Ц это еще
не тот университет, вернее не то здание университета, где учился у Вольфа
Ломоносов, а у Когена Ц Пастернак. Оба немецких профессора были людьми н
ервными, оба высоко чтили своих учеников и привечали. Один потребовал за
свое членство в Российской Академии и переезд в Петербург какие-то немы
слимые деньги и остался в Германии, а другой, когда папа-Пастернак, знамен
итый художник и академик живописи, хотел написать с него портрет, ответи
л, что позирует только художникам иудейского вероисповедания. Страннов
атые ребята! Здесь возникает вопрос о христианстве и православии Пастер
нака, но об этом позже, и стоит ли об этом говорить в лекции? Пока пропустим?
Но как же найти переход к оставленной теме влюбленности Пастернака? И ка
кая, собственно говоря, поэзия без любви?
После нового университетского комплекса лучше свернуть направо и, прод
олжая удаляться от центра города по пешеходному мосту, поддерживаемому
на весу стальными канатами, пройти на другую сторону Лана. Внизу Ц нешир
окая река, слева, в ее заливаемой весной пойме, вдоль нижнего города до дру
гого моста Ц волейбольные и баскетбольные площадки, футбольные поля, де
тские городки, беговые дорожки, а направо река немножко побежит вдоль ул
иц и строений и уткнется, как конь в кормушку, в ослепительно бирюзовые по
ля и пастбища. Именно, если смотреть вправо, на бывшей окраине города, прак
тически в деревушке, стоял трехэтажный каменный дом, где сейчас висит ме
мориальная доска Пастернаку, со строкой, взятой из его текстов: «Прощай, ф
илософия…» Но как бы мне, повторяя чужие вехи, даты и события, не запутатьс
я в подробностях. Вот еще одна: в этот дом, через одиннадцать лет после тог
о как он жил там у педантичной фрау Орт, Пастернак приедет, чтобы показать
«свою» комнату и эти места молодой жене Евгении Лурье. Марбург ей не понр
авился.
Собственно, уже на этом висячем мосту становится ясно, что Марбург до сих
пор город студенческий. Почти по прямой этот мостик соединяет другой бер
ег Лана, на котором расположены современные, бесконечно-вытянутые здани
я факультетов. Выстраивается маршрут: от старого здания университета Ц
доминиканского аббатства, экспроприированного решительным маркграфо
м Филиппом для первого в Германии протестантского университета (эта фиг
ура отчасти напоминает мне бывшего комсомольского деятеля Юрия Афанас
ьева: отбросив, как негодные, идеалы юности и став одним из лидеров «перес
тройки», он устроил в заповеднике и родимом гнезде советской партийной э
литы Высшей партийной школе Гуманитарный госуниверситет, мемориальных
досок на котором пока нет) Ц через новые административные здания и ряд ф
акультетских аудиторий к основной учебной площадке. На ней, вытянувшейс
я вдоль реки, расположена и менза, университетская льготная столовая. Пе
шеходный мост это артерия, по которой в одну сторону идут голодные, а в дру
гую Ц сытые.
Именно на этом пешеходном мосту, упруго раскачивающемся под шаг идущих и
на всех спицах едущих по нему, видно, как много в Германии молодых людей, ж
елающих получить университетское образование. Еще заметно: люди эти под
час очень этнически отличаются друг от друга: немцы, японцы, китайцы, турк
и, а теперь и русские Ц их тоже много. В восемнадцатом веке из России помо
рский крестьянин тоже был не один: с ним рядом учились семнадцатилетний
вьюнош Дмитрий Виноградов и Густав-Ульрих Рейзер, сын одного из служащи
х Академии. Во времена Пастернака, как осталось у него в бумагах, среди сту
дентов были испанцы, англичане, японцы.
Идем вдоль реки, по её течению, то есть влево, почти в обратную сторону. Как
только заканчиваются современные учебные корпуса, из-за домов выскальз
ывает шоссе и мчится вдоль реки, они идут параллельно Ц шоссе и река. И ме
тров триста-четыреста придется идти по очень скучному шоссе, держа по ле
вую руку зеленые заросли прибрежья Ц Ho-Chi-Minh-Pfad, тропинка Хо-Ши-Мина, как назы
вают это место студенты, а справа Ц бензоколонка, хозяйственные магазин
ы, частные мастерские. Но до этого, сразу за университетскими зданиями, ро
скошный и полупустынный сквер с детской площадкой, памятником какому-то
деятелю просвещения и газонами в английском стиле. И все это время, стоит
лишь повернуть голову чуть влево, будет виден огромный графский замок на
скале и ни одной дымящей промышленной трубы. Может быть, в городе есть нем
ного электроники, а так никакой промышленности, чуть ли не сплошное сред
невековье. И почему-то везде здесь вспоминается мне роман Кафки. Для русс
ких есть что-то кафкианское в самой атмосфере совпадений этого города.
Но вот гаражи, витрины магазинов бытовой техники и хозяйственных принад
лежностей кончились. Лютую зависть вызывают у меня эти стиральные и посу
домоечные машины новейших фасонов, электрические пилы, лобзики, дрели и
шлифовальные машины, кухонные комбайны, садовые тракторы и мотоблоки, по
хожие на аппаратуру иллюзионистов в цирке Ц никель и яркая краска. А как
ой садовый инвентарь Ц лопаты, грабли, вилы, мотыги Ц с ручками, так же тщ
ательно отделанными, как епископские посохи и маршальские жезлы! Впроче
м, у нас на родине это все тоже есть, но здесь будто видишь первоисточник. А
какой интерес эти предметы и механизмы вызвали бы у Ломоносова и Пастерн
ака. Одного захватывала причинно-следственная связь, механика и взаимод
ействие, его ум парил над явлениями природы, рычагами жизни и докапывалс
я до причин. Другой, который ближе к нашему времени и в детстве не вкусил с
оленого пота и мышечного напряжения, того, что мы называем простой работ
ой, как ни странно, любил физический труд, садовый инвентарь, любил, раздев
шись до трусов, работать в огороде. Воистину, великие люди всегда странны
е.
Выставка совершенства человеческого гения, отлитого в бытовые формы, за
вершилась, и сразу перед зевакой, как везде в пунктуальной Германии, гроз
дь светофоров, указателей, которые в таком небольшом городе имеют скорее
символическое значение, и Ц некоторое свободное пространство. Шоссе зд
есь делает развилку и уходит дальше вперед в какие-то германские просто
ры, одно ответвление поворачивает направо, к зданию вокзала, а другое нал
ево и, как бы по малому кольцу, возвращается в город.
Быстрый взгляд налево Ц туда, в глубь, в старину. Здесь все изменилось зна
чительно резче, чем за то же время на Волхонке в Москве. В доме, часть котор
ого занимает сейчас Музей частных коллекций, раньше жили Пастернаки. А т
ут, сколько ни напрягай воображение, эту благополучную, прямую, буржуазн
ую улицу нельзя себя представить такой, как она и город предстают на откр
ытках, которые Пастернак присылал из своего ученичества. Открытая земля
, грунтовая дорога вместо улицы, бревенчатые мостки, зелень, растущая ест
ественно, а не в скверах и парках, деревянные палисадники возле каменных
домов, соборы, вырастающие не из гранитных или ступенчатых площадей, их о
кружающих, а непосредственно из земли, из грунта, как цикорий, спаржа и мор
ковка.
Что же за обувь пришлось носить поэту, если бы он остался еще и на осенний
семестр?
Но все-таки пока пойдем направо, к вокзалу.
Может быть, этот вокзал сделать неким обрамлением моей лекции? Важно вед
ь не то, что ты читаешь студентам, какие факты приводишь, а как эти факты и в
есь образ лекции и лектора изменяют сознание слушателя, вызывают в нем в
нутреннюю работу. Скользят по сознанию или «заводят мыслительный механ
изм»?
Вряд ли на месте вокзала был когда-нибудь постоялый двор или станция как
их-нибудь средневековых дилижансов. Эта часть города, судя по всему, осва
ивалась позже, с появлением железной дороги. Впервые в городе Ломоносов
и его юные русские попутчики появились со стороны Франкфурта, это дорога
очень старая и пролегала вовсе не здесь: она не была вынуждена искать себ
е более спрямленный и по вертикали и по горизонтали путь. А то какое было б
ы невероятное удовольствие устроить встречу двух гениев русской литер
атуры на марбургском железнодорожном перроне. Их можно также «соединит
ь» Ц тут-то уж наверняка Ц в центре, возле ратуши, на уличках: «здесь жил М
артин Лютер, там Ц братья Гримм».
Вглядимся попристальнее в здание вокзала, отчасти похожее на летний пав
ильон в Петергофе. И нечего воротить нос, ссылаться на свое историческое
чутье и последнюю войну, во время которой союзники во многих городах Гер
мании не оставили камня на камне. Марбург не бомбили ни разу, будто чья-то
воля распорядилась, чтобы ни одна бомба не упала на эту средневековую ск
азку. Так что вокзал почти наверняка «тот» и те же самые перспективы горо
да открываются отсюда, что и сто и двести лет назад. Прямо от вокзала идет
улица Ц Bahnhofsvorplatz. Когда перебравшись через мост она повернет у здания почтам
та и через пару сотен метров остановится в изумлении перед первым в Герм
ании готическим протестантским храмом Ц церковью святой Елизаветы, Ц
будет смысл задуматься, почему Марбург не бомбили. Но это моя догадка. А по
ка стоит получше вглядеться и в здание вокзала, и в ступени ведущей к нему
лестницы. Этот вокзал в жизни Пастернака и всей русской литературы имеет
огромное значение.
В начале мая I912 года очень скромно одетый Ц на нем серый отцовский костюм
пошива 1891 года (зафиксировано документально) Ц по этим ступеням сбежал т
олько что приехавший сюда молодой человек, чьим именем через полвека в г
ороде назовут одну из улиц. Эпитет «скромный» приведен не случайно, в нем
нет намерения приблизить к нам великого человека. Его вторая жена Зинаид
а Николаевна Нейгауз, оставившая после себя замечательные мемуары, пише
т об удивительной скромности мужа: он, раздавая много денег в качестве ма
териальной помощи, «жался», когда дело касалось его одежды. В его гардеро
бе последних лет любимыми были две курточки Ц одну из них, «праздничную
», привез из-за границы, после конкурса, сын пианист, а другая была рабочая.
Похоронили поэта в черном парадном костюме его отца Ц опять эти фамильн
ые вещи, «родовая кожа», Ц привезенном в качестве наследства из Лондона
Алексеем Сурковым. («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Ц обращался
к тому в годы войны Константин Симонов.) Сурков же очень сдержанно, почти о
трицательно говорил о поэте на первом, учредительном, съезда писателей.
Здесь возникает тема эмиграции Пастернаков Ц отца, матери, сестер. Надо
ли усложнять лекцию и рассказывать об этом, надо ли объяснять, почему сам
поэт не поехал с ними?
Здесь, на вокзале, я вдруг почувствовал себя много спокойнее. Кажется, сам
по себе нашелся ход лекции, которая до сих пор тянула и тянула меня своей к
омпозиционной рыхлостью. Ход, стержень Ц экскурсия по городу, где чуть н
е каждый дом, каждая достопримечательность может вызвать ассоциации дл
я поворотов сюжета в здешней жизни моих героев. Браво, русская литератур
а! Ломоносов начнется чуть выше, когда в обзор войдет старый город.
Почти впритык к вокзалу маленькая стоянка такси, аптека с зеленым кресто
м и кафе с белыми пластмассовыми креслами. Самое время передохнуть, выпи
ть кофе. Кельнер Ц молодой парень, белобрыс, ангелоподобен, с серьгой в пр
авом ухе. Ах, как хорошо для романа ввернуть модную гомосексуальную тему!
Кельнер, как конфетка фантиком, обтянут белым форменным фартуком.
Я устаю не от хождения, не физически, а от расщепленности сознания. Но я не
надолго отогнал все остальное и сосредоточился на лекции. Обычно мои мыс
ли будто скручены в жгут: Саломея, Роза, работа, которая называется русско
й литературой. Сейчас к этому прибавилось со своими переживаниями юное с
ущество во Франкфурте, а теперь вот еще и Серафима, которая, оказывается, т
оже живет в Германии. Что-то многовато здесь всего соединилось, но в геогр
афии жизни всегда есть узлы, куда стекается слишком много. Я читаю лекцию
или пишу роман?
Ц Эспрессо или капучино? Ц Кельнер глядит проникновенно и внимательн
о, как молодой Феликс Круль в глаза лорду. Напрасно уставился, мальчик! Я и
граю в свои игры, сам вызываю себе запланированные видения.
Как одни молодые герои специализируются на парикмахершах или продавщи
цах, так я в молодости влюблялся только в актрис. Или актрисы любили меня?
Раскинем новое полотно воспоминаний, широкое, как бедуинский шатер или в
оенная палатка. Что там видно из-за распахнутого полога? В романе литерат
урных героев у профессора и романиста возник собственный эпизод. Вот и г
овори после этого на лекциях, что в романах не может быть «вдруг». Роскошн
ые, обожженные солнцем горы, далекая страна, самая южная точка бывшего Со
ветского Союза Ц населенный пункт Кушка. В советской армии той далекой
поры моей молодости была одна особенность: солдат не только служил, но ещ
е и путешествовал. Подумать только, я видел огромный крест-часовню, воздв
игнутую к празднованию 300-летия дома Романовых! Филолога, не очень аккура
тного в посещении занятий и сдаче зачетов отчислили после первого курса
и отправили в армию, но как в некотором роде интеллигентного человека оп
ределили в военную команду театра, находящегося в ведении оборонного ми
нистерства. Гадайте теперь Ц был ли это Центральный театр Советской Арм
ии или передвижной театр Туркестанского военного округа, все равно не ск
ажу. Служба среди декораций и ящиков с реквизитом. Но рядом проходили, зан
ятые своей творческой жизнью, кумиры и кумирши, знакомые по киноЦ и теле
экрану.
У военной команды было много обязанностей: ставить декорации, грузить, п
однимать, тащить ящики с бутафорией и реквизитом, а еще выходить в массов
ках, играть толпу. Но и в толпе тебя могут увидеть, было бы обоюдное желани
е. Какую восхитительную охоту за стриженым под нулевку солдатом из военн
ой команды устроила, как я понял позже, когда оказался ее жертвой, Серафим
а! Это издержки образа жизни ведущих артисток: всё в театре да в театре, и с
емейная жизнь рассыпается, вынося на отмели лишь одиночество, украшенно
е ролями, триумфами, сумасшедшей работой и корзинами цветов, которые мож
но, конечно, не спеша расставлять на кухне перед ужином холодной котлето
й. Правда, у Серафимы была ко мне еще материнская нежность и забота: разниц
ей в возрасте Ц мне восемнадцать, ей тридцать пять.
Ах, эта прелесть армейско-театральной жизни в команде: можно ночевать в о
бщежитии, можно лишь приходить под утро. Как правило, все одинокие и интел
лигентные мальчики-солдатики, имеющие театральное, искусствоведческо
е или филологическое образование, были пристроены. Один ночевал у давней
подружки, другой у тренера по футболу или директора бани, а третий выныри
вал, заметая следы, у ведущей актрисы театра Ц основной, как тогда говори
лось, героини. Но все это поначалу складывалось не так просто: мальчику за
кулисами дали шоколадку, потом в сумочке, изящной, как паутинка, принесли
Ц дело к осени Ц шерстяные носочки, потом сунули кусок пирога с мясом, за
вернутый в алюминиевую фольгу, потом попросили вечером, после спектакля
, заехать передвинуть что-то из мебели. Мебель заняла десять минут, но на у
жин лебединые ручки основной героини приготовили роскошный шницель из
кулинарии. Это так естественно, что мальчишкам нравятся уже пожившие, ув
еренные в себе женщины, да еще в ореоле славы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29