эти милые женщины
-портье в советское время почти добровольно исполняли роль полиции нрав
ов, хранительниц достижений морально-этического сыска. «А где же печать
о регистрации?» Ц вопрошал изучающий взгляд провинциальной халды с нам
отанным на голове безобразием похлеще париков придворных Людовика ХIV. «
Значит, блядь привёз!» Ц кричала каждая, выдающая весёлую молодость на т
анцплощадке и в привокзальном ресторане припудренная морщинка и склад
ка вдоль губ и на шее. Начиналась милая игра нравственного садизма по дав
но разработанному и опробованному сценарию. Однако тут ни он не вспылил,
ни примадонна не дрогнула.
Эти замечательные эпизоды «нравственного» прошлого были вполне типичн
ы. Подобному досмотру подвергались даже клиенты и гости клиентов кремле
вских поликлиник. В воспоминаниях второй жены Пастернака З.Н. Нейгауз ес
ть эпизод, который, пожалуй, стоит привести, исходя из двух соображений: не
кий блик типичных нравов и Ц новая женщина в судьбе поэта. Этот роман леж
ит далеко по времени за пределами темы. Поэт был, как и Пушкин, женолюбив. З.
Н. Нейгауз Ц Пастернак уверяет, что Ивинская, как и Лара из «Доктора Живаг
о», блондинка с серыми глазами, лишь внешний прототип, ей принадлежит «то
лько наружность», а вот судьба и характер списаны до мельчайших подробно
стей с нее, с Зинаиды Николаевны.
Итак однажды З.Н. приходит в больницу навестить тяжело больного мужа. Дал
ьше пусть говорит она сама, но здесь играют все детали: «Новая гардеробщи
ца, помогавшая мне раздеться, спросила, кто я такая. Я ей показала паспорт
и ответила: жена Пастернака. Она пожала плечами и сказала, что час тому наз
ад пришла женщина-блондинка и назвала себя тоже его женой. Гардеробщица
отнеслась ко мне подозрительно».
Как всё же женщина понимает женщину! Плечико не теперешней птички, с хруп
кими, лишенными кальция от бесконечных промываний костями, каким оно ста
ло сейчас Ц иногда касаясь, я содрогаюсь от его бесплотности, оно выскал
ьзывает из рук и ощущений, Ц итак, покрытое нежной каракульчой плечико с
овсем не птички твердо отодвинуло от окошка администратора армейский б
ушлат, плохо сидящий на страстном молодом офицере. И здесь знаменитый фо
кусник Кио или сегодняшний иллюзионист Давид Копперфильд не смогли бы, н
аверное, добиться большего психологического изменения в обстановке. По
ка армейский бушлат в не находящей разрядки злобе сжимал кулаки, магичес
ким образом щёлкнул замочек всё на том же бездонном, как сундук волшебни
ка, ридикюльчике. Ту-ту-ту Ц появилась, блистая типографской краской и ш
урша фольгой свежая московская шоколадка с брендом «Гвардейский», тут ж
е мелькнула какая-то средняя, в типичной валютной раскраске тех времен, б
умажка, встроенная именно меж теми криминальными страницами паспорта, г
де должен был стоять тот самый, как божественная субстанция, ш
тамп, который казенным синим цветом объединяет мужчину и женщину, разреш
ая им совместное местонахождение в гостиничном номере. Как известно лиш
ь бумажка и чернила узаконивают соитие. Надо, что именно в это самое время
энергичное офицерское естество, видимо, стимулированное бюрократическ
ой преградой, уже давно подпирало брючный ремень. Может быть, именно это о
бстоятельство так раззадоривало младший комсостав, что он еле удержива
лся, чтобы не швырнуть, как гранату на полигоне, что-нибудь тяжелое в окош
ечко строгой администраторши. Какие изменения в жизнях и судьбе могли бы
тут возникнуть! Но, о чудо, за окошечком, в святилище нравственности и мор
али все волшебным образом переменилось. Никаких молний! Только благосло
вляющий елей волнами нисходил из кельи нравственности и благонравия. А в
месте со снисходительным вздохом: «Понятно, дело молодое» возник и завет
ный ключ на чугунной, чтобы прожигала карман, бляхе. Что делает офицер, как
только в дверях номера за ним и его спутницей поворачивается в моссельп
ромовском замке ключ? Правильно!
Офицер уже сбросил на пол свой мокрый бушлат и теперь покрасневшими паль
цами пытается оторвать единственную пуговицу, скорее декоративную, неж
ели скрепляющую две полы золотисто-коричневой шубки. «Не торопись, Алеш
ечка, я сама» Ц и тут же последовал практический урок: пуговица-то пугови
цей, а существовали, оказывается, еще внутренние крючки, которые ладно де
ржали всё сооружение. Ах, не доходя до наверняка скрипучей койки, да прямо
на мокром бушлате, да на шубе, которую тоже можно было бы бросить, как рань
ше говорили, в подножье страсти! Но женщины всё знают, всё предвидят и веду
т игру к иным, ведомым только им, результатам. Как же аккуратно Саломея выс
кользнула из объятий, как необидно отстранилась, и, снова каким-то манове
нием волшебности, на краешке письменного стола Ц с обязательной принад
лежности каждого номера провинциальной гостиницы, подразумевающей, чт
о, любой приезжий пишет романы, письма или, по крайней мере, высунувши язык
, сочиняет финансовые отчеты Ц на этом столике возник самый желанный в м
ире натюрморт.
На казенном, снятом с кровати полотенце, появилась баночка шпрот, донско
й салат, тоже в банке, но уже с открытой крышкой, лимон, два стакана, один Ц
подпасок обязательного, как и стол в номере, графина, а другой Ц из коллек
ции бытующего в комнате же умывальника и предназначавшийся для зубной щ
етки.
Боже мой, какой это был пир, какое замечательное и торжественное утро со с
тучащим за окном по жестяному подоконнику дождем! Страсть на сытый желуд
ок, да еще подкрепленная дозой коньяка, пахнущей лимоном, Ц совершенно д
ругая, нежели второпях и вразброс, где небрежность и нетерпение маскирую
тся под неизбежность. Какое утро, какой сонный день, со спяще-покойной гол
овой на твоем плече, с обжигающим шею чужим дыханием, с провалами сна и бод
ростью, заканчивающейся полётом и опять сном, с разговорами шепотом и с б
рошенным возле постели вафельным полотенцем.
Уже давно под окном прошла демонстрация, волоча над головами волглые лоз
унги и мокрые флаги, пожалуй даже попритихла музыка и тише стали пьяные м
ужские голоса и женские призывные взвизгивания, пора было собираться на
свадьбу к моему кнопке-сержанту.
Стоит ли описывать русскую свадьбу, много раз уже выплеснутую на литерат
урные страницы и киноэкран? Здесь всегда, конечно, есть мотивы для сатири
ческого осмеяния: и какие-нибудь излишества в нарядах жениха и невесты, и
стол с незамысловатым меню и обильем главного напитка всех русских свад
еб Ц самогона, для женщин кокетливо подкрашенного свекольным соком. Сва
дьба как свадьба, на окраине промышленного города, где создавались знаме
нитые дизельные двигатели и двигатели космических кораблей.
Эта свадьба, наверное, ничем не отличалась от десятка тысяч других. Я и сей
час ее вижу в ясных и выпуклых подробностях. Прежде всего Ц невеста, почт
и того минимального роста, который оставлял её у последней черты в разря
де еще не карлиц, а просто очень низеньких женщин. Моему помкомвзвода нуж
но было проявить особое рвение, чтобы отыскать где-нибудь на танцах или н
а здешних мещанских вечеринках или по переписке именно такую миниатюрн
ую пташку. Но ему повезло: эта сидела с ним за одной партой. Невеста была од
ета в белое, топорщащееся на бёдрах платье, похожее своим крахмальным ра
злетом на балетную пачку, на голове у неё фата и цветочки, а на ножках, для к
оторых подошли бы только пионерские сандалии, Ц туфли на высочайшем ка
блуке, но на два, наверное, размера больше. Одна свалилась во время общей п
ляски, когда невеста, со всем рвением молодой женщины, желающей показать
себя, выкрикивала частушку: «Мой милёнок маленький, маленький удаленьки
й…» и слишком остервенело притопнула ножкой.
Своего доблестного сержанта я впервые увидел в штатском: костюм, белая р
убашка, воротник которой подпирал, натирая шею, красный галстук, Ц а его
до изумления пьяные глаза никак не объясняли вполне ясных и осмысленных
движений. Он только старался не открывать рот, будто боялся, что не справи
тся с внутренним давлением, и из его сожженного хмелем нутра хлынет нару
жу чистая самогонка. Но кто и в чем может упрекнуть человека в такой день!
Я, естественно, тоже зацепил стопку и Саломея, выдавая свои первородные п
ривычки, тоже цапнула розовый лафитничек. Самогон мягко, как первый снег
на ещё не вполне остывшую землю, лёг на первоначальный утренний и дневно
й коньяк. А какой божественной сытости и деревенской прелести стоял пере
д нами холодец! Ах, это столь любимое мною меню русской кухни, еще без майо
неза, но с роскошным винегретом, селедкой, закованной в кольчугу из рогат
ого лука, с разварной картошкой, политой постным маслом (по-нынешнему, рас
тительным) и посыпанной последним приветом из огорода Ц резаным укропо
м! А эти куски мяса, а хрусткая квашеная капуста с постным маслом (ныне рас
тительным) и без, цельные соленые огурчики, плотные как из резины, наконец
, грибы Ц маслята и других сортов Ц в деревянных мисках, алюминиевых пло
шках, в любой занятой у соседей посуде, куриные ножки и гузки, ломти розово
го свежепросоленного сала, нежного, словно сливочное масло, и какой-нибу
дь один-два из магазинных деликатесов Ц отдельная или любительская кол
баса, чуть ли не задохшаяся, пока добиралась на перекладных, в душных ваго
нах, в заплечных мешках прямо из Москвы, и какая-нибудь дефицитная, красно
го революционного цвета, рыба. Как богат, сытен и обилен русский стол, а пр
и этом мы не говорим еще о скоблянке с присушенной на огромной сковороде
картошкой, о блинах политых топленым маслом или густой, как вар, сметаной,
о гороховом и молочном киселе, которые можно резать ножом, об отварных, с с
олёным огурцом, почках, о жаренной с репчатым луком и томленой в сметане п
ечёнкой, о пирогах с мясом, капустой, грибами, о жареных в масле пирожках с
яйцами и зеленым луком, о кислых щах, которыми отпаивают гостей по утрам, о
морсе, заводском и собственном пиве, о компоте, взваре из сушеных груш или
яблок и, наконец, о чае «для дам» с покупным, ядовитой расцветки, кремовым
тортом и собственной выпечкой Ц коврижкой, хворостом, кренделями.
Ну, разве батон, банка шпрот и банка сайры Ц еда на целые сутки для двоих м
олодых людей с пылом юности, взыскующим требовательной энергии, озабоче
нных друг другом? Свадебный стол пришелся донельзя вовремя. Как же всё эт
о уминалось под истошные крики «Горько!» и знакомые песни, которые играл
приглашенный красавец-баянист. «Играй, мой баян, да скажи всем друзьям, от
важным и смелым в бою, что, как подругу, мы Родину любим свою!» Наш замечате
льный сержант-жених позволял себе под эти баянные рыдания стопочку за с
топочкой белого, как невинная слеза ребенка, самогона, а раскрасневшаяся
, с маками на щеках, невеста прихлебывала из гранёного, зеленого стекла, бо
кальчика настоящее магазинное винцо. Бутылка этого магазинного эксклю
зива стояла рядом с невестиным прибором, и сидящая рядом родня от постор
онних поползновений бутылку эту оберегала.
Самое время здесь описать наряд Саломеи, что я и обещал сделать. Это было п
латье неведомого в этой дальней и глухой стороне фасона. Что-то похожее н
а коробку или какой-то растопыренный роброн осьмнадцатого века, пошитый
из бурого колючего букле. С какой уж заграничной картинки сдувают молод
ые оперные дивы эти фасоны Ц никому не известно. Все сначала примолкли, а
потом загудели, когда мы, шурша складками, вошли в дом и все увидели Саломе
ю. Женщина в таком наряде, совершенно не предназначенном для городских
Ц почти, по сути, сельских Ц окраин наряде, была похожа на клумбу, защище
нную от жадных ручонок колючей проволокой. Как подобраться, как подлезть
? Саломея явилась как вплывающий в незнакомую морскую бухту дредноут, в б
роне и стали, ощетинившийся во все стороны пушками. Я уж не говорю о космет
ике, об устрашающей Ц тогда этого было мало, Ц почти боевой раскраске гл
аз, бровей, ресниц. Тем не менее, окруженная блеском столичного шика и восх
ищением молодой части свадьбы, Саломея запросто, на какой-то свойский ма
нер, расцеловалась с невестой, женихом, всей родной, бабками и мужиками, со
всеми поручкалась и, сев на скамейку, устроенную из доски, положенной на д
ве табуретки, тут же с готовностью, и вовсе не чинясь, хлопнула розовый лаф
итничек самогона. Ай да непьющая Саломея!
Как же под свадебный гул и нестройницу прекрасно шел с чесноком и хреном
холодец, какой чудесный хруст издавал запеченный с гречневой кашей поро
сенок и как быстро, подгоняя один другого, летели прямиком в желудок масл
ята, грузди, белые… Мы сидели почти около невесты, но свадьба шла своим чер
едом, и у нас образовался собственный изолированный мирок. Будто кто-то н
акрыл нас волшебным стеклянным колпаком, отгородившим от остального ми
ра. Когда мы в очередной раз поднимали свои полные самогона стаканы, я спр
осил у Саломеи, указывая глазами на розовую жидкость: «А это голосу не меш
ает?» Ц «Не мешает», Ц ответила она.
Застолье продолжалось довольно долго, пока не закончилась первая часть
праздника, не раздвинули столы и под новенькую радиолу «Ленинград» с пол
ьскими модными пластинками не начались танцы.
Мы с Саломеей вышли сначала во двор, а потом вернулись в хату и остались в
сенях. Во дворе над домом, городом и лежащей поблизости рекой стояло по-ос
еннему стылое небо. Дождь, ливший весь день, закончился. Звуки затихающег
о общенародного праздника стояли в воздухе не гулом, как в Москве, а по отд
ельности. Подмораживало. Я подумал, что шуба, в которой Саломея приехала, о
кажется кстати. Надо было возвращаться в избу, в тепло. И вот в сенях с туск
ло горящей на голом проводе лампочкой мы остановились. А если бы не остан
овились? Изменилась бы моя жизнь?
За дверью глухо бурчала и перелопачивалась веселая свадьба. Дверь, ведущ
ая внутрь, была утеплена рогожей, ручка на ней блестела от многих прикосн
овений. В бочке с водой, поставленной к серой, из нетесаных досок, стене, от
ражался, колеблясь, свет. Я чуть дотронулся до Саломеи, отважно собираясь
попробовать панцирь на крепость, прикоснулся, и вдруг… она запела. Здесь
мне надо будет подойти к самой трудной и интимной части этих моих воспом
инаний.
Роман, конечно, не набор конкретно происшедшего с автором, это лишь случа
й, «зернышко», которое обрастает подробностями других историй и фантази
й. Автор Ц не герой. Здесь еще надо решить вопрос: не пишет ли автор, как пра
вило, все свои истории с точностью «до наоборот»? Может быть, он сочиняет и
менно то, чего в жизни не случилось, чего он только жаждал? В этом смысле «Д
октор Живаго» не героическая ли конструкция судьбы автора, рефлектирую
щего по вполне благополучной собственной судьбе?.. Ну вот, здесь автор уже
«растроился».
Во-первых, надо продолжать историю, остановившуюся на противопоказанно
м серьезной литературе слове «вдруг». По этому поводу необходимо объясн
иться с читателем. Да и вообще читатель имеет право узнать, что такое сего
дня роман. Может ли он существовать, когда жизнь во вполне реальных, объем
ных образах, в образах «конечных», от избыточных подробностей рождения и
мужания до запечатлённых один за другим этапов смерти, оставляет «зрите
ля» холодным. А мы тут с двумя-тремя конкретными эпизодами и претензией н
а внимание! Это второе. И, наконец, третье: если уж упомянули «Живаго», то на
до бы что-то сказать по этому поводу. Правда, не слишком ли неожиданно, пре
рвав эпизод и даже тему своей любви, где почему-то на первом месте собака,
автор вдруг вцепляется в любимую кость современных литературоведов Ц
в нашумевший роман?
В сознании героя, приехавшего в знаменитый Марбург прочесть лекцию о Лом
оносове и Пастернаке, вдруг складывается некоторая последовательность
и закономерность его собственной судьбы, отчего-то сопряженной с этим г
ородом. Надо ли здесь говорить, что автор, профессор-литературовед, по-пр
офессорски честолюбив и, как любой средний профессор, занимающийся лите
ратурой, ощущает себя писателем. Возможно, через сознание каждого русско
го этот город, эта тема неизбежно проходят, вспомним здесь хотя бы директ
ивность, существовавшую в не столь отдаленное время, а именно директивно
сть определенных слов, понятий, героев, имен, топонимики в школьных прогр
аммах. Это было. У автора в запасе есть еще несколько достаточно конкретн
ых эпизодов, иллюстрирующих эту, уже заявленную и, как ему кажется, неизбе
жную, сопряженность. В своё время он их предъявит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
-портье в советское время почти добровольно исполняли роль полиции нрав
ов, хранительниц достижений морально-этического сыска. «А где же печать
о регистрации?» Ц вопрошал изучающий взгляд провинциальной халды с нам
отанным на голове безобразием похлеще париков придворных Людовика ХIV. «
Значит, блядь привёз!» Ц кричала каждая, выдающая весёлую молодость на т
анцплощадке и в привокзальном ресторане припудренная морщинка и склад
ка вдоль губ и на шее. Начиналась милая игра нравственного садизма по дав
но разработанному и опробованному сценарию. Однако тут ни он не вспылил,
ни примадонна не дрогнула.
Эти замечательные эпизоды «нравственного» прошлого были вполне типичн
ы. Подобному досмотру подвергались даже клиенты и гости клиентов кремле
вских поликлиник. В воспоминаниях второй жены Пастернака З.Н. Нейгауз ес
ть эпизод, который, пожалуй, стоит привести, исходя из двух соображений: не
кий блик типичных нравов и Ц новая женщина в судьбе поэта. Этот роман леж
ит далеко по времени за пределами темы. Поэт был, как и Пушкин, женолюбив. З.
Н. Нейгауз Ц Пастернак уверяет, что Ивинская, как и Лара из «Доктора Живаг
о», блондинка с серыми глазами, лишь внешний прототип, ей принадлежит «то
лько наружность», а вот судьба и характер списаны до мельчайших подробно
стей с нее, с Зинаиды Николаевны.
Итак однажды З.Н. приходит в больницу навестить тяжело больного мужа. Дал
ьше пусть говорит она сама, но здесь играют все детали: «Новая гардеробщи
ца, помогавшая мне раздеться, спросила, кто я такая. Я ей показала паспорт
и ответила: жена Пастернака. Она пожала плечами и сказала, что час тому наз
ад пришла женщина-блондинка и назвала себя тоже его женой. Гардеробщица
отнеслась ко мне подозрительно».
Как всё же женщина понимает женщину! Плечико не теперешней птички, с хруп
кими, лишенными кальция от бесконечных промываний костями, каким оно ста
ло сейчас Ц иногда касаясь, я содрогаюсь от его бесплотности, оно выскал
ьзывает из рук и ощущений, Ц итак, покрытое нежной каракульчой плечико с
овсем не птички твердо отодвинуло от окошка администратора армейский б
ушлат, плохо сидящий на страстном молодом офицере. И здесь знаменитый фо
кусник Кио или сегодняшний иллюзионист Давид Копперфильд не смогли бы, н
аверное, добиться большего психологического изменения в обстановке. По
ка армейский бушлат в не находящей разрядки злобе сжимал кулаки, магичес
ким образом щёлкнул замочек всё на том же бездонном, как сундук волшебни
ка, ридикюльчике. Ту-ту-ту Ц появилась, блистая типографской краской и ш
урша фольгой свежая московская шоколадка с брендом «Гвардейский», тут ж
е мелькнула какая-то средняя, в типичной валютной раскраске тех времен, б
умажка, встроенная именно меж теми криминальными страницами паспорта, г
де должен был стоять тот самый, как божественная субстанция, ш
тамп, который казенным синим цветом объединяет мужчину и женщину, разреш
ая им совместное местонахождение в гостиничном номере. Как известно лиш
ь бумажка и чернила узаконивают соитие. Надо, что именно в это самое время
энергичное офицерское естество, видимо, стимулированное бюрократическ
ой преградой, уже давно подпирало брючный ремень. Может быть, именно это о
бстоятельство так раззадоривало младший комсостав, что он еле удержива
лся, чтобы не швырнуть, как гранату на полигоне, что-нибудь тяжелое в окош
ечко строгой администраторши. Какие изменения в жизнях и судьбе могли бы
тут возникнуть! Но, о чудо, за окошечком, в святилище нравственности и мор
али все волшебным образом переменилось. Никаких молний! Только благосло
вляющий елей волнами нисходил из кельи нравственности и благонравия. А в
месте со снисходительным вздохом: «Понятно, дело молодое» возник и завет
ный ключ на чугунной, чтобы прожигала карман, бляхе. Что делает офицер, как
только в дверях номера за ним и его спутницей поворачивается в моссельп
ромовском замке ключ? Правильно!
Офицер уже сбросил на пол свой мокрый бушлат и теперь покрасневшими паль
цами пытается оторвать единственную пуговицу, скорее декоративную, неж
ели скрепляющую две полы золотисто-коричневой шубки. «Не торопись, Алеш
ечка, я сама» Ц и тут же последовал практический урок: пуговица-то пугови
цей, а существовали, оказывается, еще внутренние крючки, которые ладно де
ржали всё сооружение. Ах, не доходя до наверняка скрипучей койки, да прямо
на мокром бушлате, да на шубе, которую тоже можно было бы бросить, как рань
ше говорили, в подножье страсти! Но женщины всё знают, всё предвидят и веду
т игру к иным, ведомым только им, результатам. Как же аккуратно Саломея выс
кользнула из объятий, как необидно отстранилась, и, снова каким-то манове
нием волшебности, на краешке письменного стола Ц с обязательной принад
лежности каждого номера провинциальной гостиницы, подразумевающей, чт
о, любой приезжий пишет романы, письма или, по крайней мере, высунувши язык
, сочиняет финансовые отчеты Ц на этом столике возник самый желанный в м
ире натюрморт.
На казенном, снятом с кровати полотенце, появилась баночка шпрот, донско
й салат, тоже в банке, но уже с открытой крышкой, лимон, два стакана, один Ц
подпасок обязательного, как и стол в номере, графина, а другой Ц из коллек
ции бытующего в комнате же умывальника и предназначавшийся для зубной щ
етки.
Боже мой, какой это был пир, какое замечательное и торжественное утро со с
тучащим за окном по жестяному подоконнику дождем! Страсть на сытый желуд
ок, да еще подкрепленная дозой коньяка, пахнущей лимоном, Ц совершенно д
ругая, нежели второпях и вразброс, где небрежность и нетерпение маскирую
тся под неизбежность. Какое утро, какой сонный день, со спяще-покойной гол
овой на твоем плече, с обжигающим шею чужим дыханием, с провалами сна и бод
ростью, заканчивающейся полётом и опять сном, с разговорами шепотом и с б
рошенным возле постели вафельным полотенцем.
Уже давно под окном прошла демонстрация, волоча над головами волглые лоз
унги и мокрые флаги, пожалуй даже попритихла музыка и тише стали пьяные м
ужские голоса и женские призывные взвизгивания, пора было собираться на
свадьбу к моему кнопке-сержанту.
Стоит ли описывать русскую свадьбу, много раз уже выплеснутую на литерат
урные страницы и киноэкран? Здесь всегда, конечно, есть мотивы для сатири
ческого осмеяния: и какие-нибудь излишества в нарядах жениха и невесты, и
стол с незамысловатым меню и обильем главного напитка всех русских свад
еб Ц самогона, для женщин кокетливо подкрашенного свекольным соком. Сва
дьба как свадьба, на окраине промышленного города, где создавались знаме
нитые дизельные двигатели и двигатели космических кораблей.
Эта свадьба, наверное, ничем не отличалась от десятка тысяч других. Я и сей
час ее вижу в ясных и выпуклых подробностях. Прежде всего Ц невеста, почт
и того минимального роста, который оставлял её у последней черты в разря
де еще не карлиц, а просто очень низеньких женщин. Моему помкомвзвода нуж
но было проявить особое рвение, чтобы отыскать где-нибудь на танцах или н
а здешних мещанских вечеринках или по переписке именно такую миниатюрн
ую пташку. Но ему повезло: эта сидела с ним за одной партой. Невеста была од
ета в белое, топорщащееся на бёдрах платье, похожее своим крахмальным ра
злетом на балетную пачку, на голове у неё фата и цветочки, а на ножках, для к
оторых подошли бы только пионерские сандалии, Ц туфли на высочайшем ка
блуке, но на два, наверное, размера больше. Одна свалилась во время общей п
ляски, когда невеста, со всем рвением молодой женщины, желающей показать
себя, выкрикивала частушку: «Мой милёнок маленький, маленький удаленьки
й…» и слишком остервенело притопнула ножкой.
Своего доблестного сержанта я впервые увидел в штатском: костюм, белая р
убашка, воротник которой подпирал, натирая шею, красный галстук, Ц а его
до изумления пьяные глаза никак не объясняли вполне ясных и осмысленных
движений. Он только старался не открывать рот, будто боялся, что не справи
тся с внутренним давлением, и из его сожженного хмелем нутра хлынет нару
жу чистая самогонка. Но кто и в чем может упрекнуть человека в такой день!
Я, естественно, тоже зацепил стопку и Саломея, выдавая свои первородные п
ривычки, тоже цапнула розовый лафитничек. Самогон мягко, как первый снег
на ещё не вполне остывшую землю, лёг на первоначальный утренний и дневно
й коньяк. А какой божественной сытости и деревенской прелести стоял пере
д нами холодец! Ах, это столь любимое мною меню русской кухни, еще без майо
неза, но с роскошным винегретом, селедкой, закованной в кольчугу из рогат
ого лука, с разварной картошкой, политой постным маслом (по-нынешнему, рас
тительным) и посыпанной последним приветом из огорода Ц резаным укропо
м! А эти куски мяса, а хрусткая квашеная капуста с постным маслом (ныне рас
тительным) и без, цельные соленые огурчики, плотные как из резины, наконец
, грибы Ц маслята и других сортов Ц в деревянных мисках, алюминиевых пло
шках, в любой занятой у соседей посуде, куриные ножки и гузки, ломти розово
го свежепросоленного сала, нежного, словно сливочное масло, и какой-нибу
дь один-два из магазинных деликатесов Ц отдельная или любительская кол
баса, чуть ли не задохшаяся, пока добиралась на перекладных, в душных ваго
нах, в заплечных мешках прямо из Москвы, и какая-нибудь дефицитная, красно
го революционного цвета, рыба. Как богат, сытен и обилен русский стол, а пр
и этом мы не говорим еще о скоблянке с присушенной на огромной сковороде
картошкой, о блинах политых топленым маслом или густой, как вар, сметаной,
о гороховом и молочном киселе, которые можно резать ножом, об отварных, с с
олёным огурцом, почках, о жаренной с репчатым луком и томленой в сметане п
ечёнкой, о пирогах с мясом, капустой, грибами, о жареных в масле пирожках с
яйцами и зеленым луком, о кислых щах, которыми отпаивают гостей по утрам, о
морсе, заводском и собственном пиве, о компоте, взваре из сушеных груш или
яблок и, наконец, о чае «для дам» с покупным, ядовитой расцветки, кремовым
тортом и собственной выпечкой Ц коврижкой, хворостом, кренделями.
Ну, разве батон, банка шпрот и банка сайры Ц еда на целые сутки для двоих м
олодых людей с пылом юности, взыскующим требовательной энергии, озабоче
нных друг другом? Свадебный стол пришелся донельзя вовремя. Как же всё эт
о уминалось под истошные крики «Горько!» и знакомые песни, которые играл
приглашенный красавец-баянист. «Играй, мой баян, да скажи всем друзьям, от
важным и смелым в бою, что, как подругу, мы Родину любим свою!» Наш замечате
льный сержант-жених позволял себе под эти баянные рыдания стопочку за с
топочкой белого, как невинная слеза ребенка, самогона, а раскрасневшаяся
, с маками на щеках, невеста прихлебывала из гранёного, зеленого стекла, бо
кальчика настоящее магазинное винцо. Бутылка этого магазинного эксклю
зива стояла рядом с невестиным прибором, и сидящая рядом родня от постор
онних поползновений бутылку эту оберегала.
Самое время здесь описать наряд Саломеи, что я и обещал сделать. Это было п
латье неведомого в этой дальней и глухой стороне фасона. Что-то похожее н
а коробку или какой-то растопыренный роброн осьмнадцатого века, пошитый
из бурого колючего букле. С какой уж заграничной картинки сдувают молод
ые оперные дивы эти фасоны Ц никому не известно. Все сначала примолкли, а
потом загудели, когда мы, шурша складками, вошли в дом и все увидели Саломе
ю. Женщина в таком наряде, совершенно не предназначенном для городских
Ц почти, по сути, сельских Ц окраин наряде, была похожа на клумбу, защище
нную от жадных ручонок колючей проволокой. Как подобраться, как подлезть
? Саломея явилась как вплывающий в незнакомую морскую бухту дредноут, в б
роне и стали, ощетинившийся во все стороны пушками. Я уж не говорю о космет
ике, об устрашающей Ц тогда этого было мало, Ц почти боевой раскраске гл
аз, бровей, ресниц. Тем не менее, окруженная блеском столичного шика и восх
ищением молодой части свадьбы, Саломея запросто, на какой-то свойский ма
нер, расцеловалась с невестой, женихом, всей родной, бабками и мужиками, со
всеми поручкалась и, сев на скамейку, устроенную из доски, положенной на д
ве табуретки, тут же с готовностью, и вовсе не чинясь, хлопнула розовый лаф
итничек самогона. Ай да непьющая Саломея!
Как же под свадебный гул и нестройницу прекрасно шел с чесноком и хреном
холодец, какой чудесный хруст издавал запеченный с гречневой кашей поро
сенок и как быстро, подгоняя один другого, летели прямиком в желудок масл
ята, грузди, белые… Мы сидели почти около невесты, но свадьба шла своим чер
едом, и у нас образовался собственный изолированный мирок. Будто кто-то н
акрыл нас волшебным стеклянным колпаком, отгородившим от остального ми
ра. Когда мы в очередной раз поднимали свои полные самогона стаканы, я спр
осил у Саломеи, указывая глазами на розовую жидкость: «А это голосу не меш
ает?» Ц «Не мешает», Ц ответила она.
Застолье продолжалось довольно долго, пока не закончилась первая часть
праздника, не раздвинули столы и под новенькую радиолу «Ленинград» с пол
ьскими модными пластинками не начались танцы.
Мы с Саломеей вышли сначала во двор, а потом вернулись в хату и остались в
сенях. Во дворе над домом, городом и лежащей поблизости рекой стояло по-ос
еннему стылое небо. Дождь, ливший весь день, закончился. Звуки затихающег
о общенародного праздника стояли в воздухе не гулом, как в Москве, а по отд
ельности. Подмораживало. Я подумал, что шуба, в которой Саломея приехала, о
кажется кстати. Надо было возвращаться в избу, в тепло. И вот в сенях с туск
ло горящей на голом проводе лампочкой мы остановились. А если бы не остан
овились? Изменилась бы моя жизнь?
За дверью глухо бурчала и перелопачивалась веселая свадьба. Дверь, ведущ
ая внутрь, была утеплена рогожей, ручка на ней блестела от многих прикосн
овений. В бочке с водой, поставленной к серой, из нетесаных досок, стене, от
ражался, колеблясь, свет. Я чуть дотронулся до Саломеи, отважно собираясь
попробовать панцирь на крепость, прикоснулся, и вдруг… она запела. Здесь
мне надо будет подойти к самой трудной и интимной части этих моих воспом
инаний.
Роман, конечно, не набор конкретно происшедшего с автором, это лишь случа
й, «зернышко», которое обрастает подробностями других историй и фантази
й. Автор Ц не герой. Здесь еще надо решить вопрос: не пишет ли автор, как пра
вило, все свои истории с точностью «до наоборот»? Может быть, он сочиняет и
менно то, чего в жизни не случилось, чего он только жаждал? В этом смысле «Д
октор Живаго» не героическая ли конструкция судьбы автора, рефлектирую
щего по вполне благополучной собственной судьбе?.. Ну вот, здесь автор уже
«растроился».
Во-первых, надо продолжать историю, остановившуюся на противопоказанно
м серьезной литературе слове «вдруг». По этому поводу необходимо объясн
иться с читателем. Да и вообще читатель имеет право узнать, что такое сего
дня роман. Может ли он существовать, когда жизнь во вполне реальных, объем
ных образах, в образах «конечных», от избыточных подробностей рождения и
мужания до запечатлённых один за другим этапов смерти, оставляет «зрите
ля» холодным. А мы тут с двумя-тремя конкретными эпизодами и претензией н
а внимание! Это второе. И, наконец, третье: если уж упомянули «Живаго», то на
до бы что-то сказать по этому поводу. Правда, не слишком ли неожиданно, пре
рвав эпизод и даже тему своей любви, где почему-то на первом месте собака,
автор вдруг вцепляется в любимую кость современных литературоведов Ц
в нашумевший роман?
В сознании героя, приехавшего в знаменитый Марбург прочесть лекцию о Лом
оносове и Пастернаке, вдруг складывается некоторая последовательность
и закономерность его собственной судьбы, отчего-то сопряженной с этим г
ородом. Надо ли здесь говорить, что автор, профессор-литературовед, по-пр
офессорски честолюбив и, как любой средний профессор, занимающийся лите
ратурой, ощущает себя писателем. Возможно, через сознание каждого русско
го этот город, эта тема неизбежно проходят, вспомним здесь хотя бы директ
ивность, существовавшую в не столь отдаленное время, а именно директивно
сть определенных слов, понятий, героев, имен, топонимики в школьных прогр
аммах. Это было. У автора в запасе есть еще несколько достаточно конкретн
ых эпизодов, иллюстрирующих эту, уже заявленную и, как ему кажется, неизбе
жную, сопряженность. В своё время он их предъявит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29