необходимо показать еще, что социалистическое устройство лучше.»
Приступая к анализу социализма, Мизес пишет: «…следует признать, что идея социализма в одно и то же время и грандиозна и проста…Можно сказать, что это одно из самых притягательных творений человеческого духа. Попытка воздвигнуть общество на новой основе, одновременно порывая со всеми традиционными формами общественной организации, изобрести новое устройство мира и предвидеть формы для всех видов человеческой деятельности будущего - это затея настолько величественная, настолько отважная, что она вполне заслуженно вызвала величайшее восхищение. Мы должны победить социализм, мы не можем беззаботно от него отмахнуться, если мы намерены спасти мир от нового варварства.»
Итак, что же по Мизесу представляет собою это «новое варварство», именуемое социализмом?
Отвечая на этот вопрос, Мизес пишет: «…социализм предполагает три основных экономических права: право на полный продукт труда; право на существование; право на труд.»
Право на полный продукт труда Мизес безапелляционно объявляет нелепым. Почему? На каком основании? А просто потому, что это противоречит субъективной теории ценности. Согласно этой теории, «всякое производство требует сотрудничества материальных и человеческих факторов производства: это целенаправленный союз земли, капитала и труда. Нельзя определить физический вклад каждого из этих факторов в результат производства. Какую часть стоимости произведенного продукта следует приписать отдельным факторам? Это вопрос, на который ежедневно и ежечасно отвечают покупатели и продавцы на рынке, хотя научное объяснение этого процесса было получено только в недавние годы и пока еще далеко не достигнута полная ясность. Рыночные цены на все факторы производства фактически приписывают каждому из них вес, соответствующий его участию в производстве. Через цену каждый фактор получает оценку своего участия в конечном продукте. В заработной плате работник получает полный продукт своего труда. Таким образом, в свете субъективной теории ценности соответствующее требование социализма представляется вполне нелепым.»
Но если при капитализме, согласно Мизесу, наемный работник получает полный (?) продукт труда, то совершенно не понятно, почему при социализме, когда земля и средства производства национализированы, работник не имеет права на полный продукт труда? В этих рассуждениях Мизеса нет никакой логики. Как раз именно при социализме весь произведенный продукт, без остатка, и принадлежит всем работникам, участвующим в его создании, ибо отсутствуют классы частных землевладельцев и капиталистов.
Что касается права на существование, т.е. на необходимость введения общественных фондов потребления, то Мизес не отрицает его, подчеркивая, что оно «…может быть достигнуто только в результате обобществления средств производства» и это право несовместимо с частной собственностью на средства производства. Более того, во многих местах книги он остро критикует социальные программы, реализуемые капиталистическими государствами (медицинское страхование, помощь безработным и т.п.). Заодно от Мизеса достается и профсоюзам, которые он называет «оружием разрушения общества».
Мизес, признавая право на труд при социализме, интерпретирует его как право «…на получение работы, соответствующей склонностям и способностям рабочего и обеспечивающей при этом достаточную заработную плату.» Сравнивая социализм с капитализмом, он лицемерно пытается смягчить негативные последствия неизбежной безработицы, утверждая, что «изменения заработной платы носят компенсаторный характер» и что биржи труда уже не позволяют воспринимать безработицу как серьезное бедствие. Однако десятки миллионов безработных (даже в процветающих западных капиталистических странах) так не считают, проводя и в настоящее время грандиозные манифестации в защиту своих прав на труд.
Следующая проблема экономики социализма - это проблема существования рынка, сводимая Мизесесом к проблеме возможности экономических расчетов. Мизес утверждает, что «безрасчетная экономическая деятельность невозможна. Поскольку при социализме экономический расчет невозможен, там невозможна и экономическая деятельность в нашем смысле слова. В малом и второстепенном рациональные действия еще возможны. Но в целом все разговоры о рациональной организации производства придется прекратить. При отсутствии критериев рациональности производство не может быть экономичным.» И далее Мизес продолжает: «Конечно, производство перестанет быть «анархичным». Распоряжения высших властей будут управлять снабжением. На место экономики «анархичного» производства придет главенство бессмысленного порядка иррациональной машины. Колеса будут крутиться, но без всякого толку.»
Здесь Мизес затронул один из важнейших и сложнейших вопросов политэкономии социализма. Он прав в том, что при государственном социализме функции стихийного рынка во многом (но далеко не во всем) берет на себя аппарат управления. Однако одновременно функционирует и рынок. Экономика социализма, как это было показано выше, - это симбиоз планового управления и рынка. При этом объявлять действия аппарата управления изначально и всегда иррациональными и бессмысленными, по меньшей мере, безосновательно.
Мизес полагает, что при капитализме работает «…система точных цен, которая позволяет каждому формировать свой спрос с учетом экономических реалий.
При социализме все это неизбежно отсутствует. Управляющие экономикой могут точно знать, какие именно товары нужны в наибольшей степени. Но это только половина проблемы. С другой половиной - с оценкой наличных возможностей производства - они справиться не в состоянии. Они могут установить ценность всей совокупности средств производства. И очевидно, что она будет равна ценности того, что с их помощью можно произвести (?) Можно установить ценность одной единицы производственных мощностей, если вычислить убыток от устранения ее из производства. Но все это невозможно свести к единому ценовому выражению, как это делается в системе с экономической свободой и денежными ценами.
Нет нужды, чтобы социализм совсем обходился без денег. Можно сохранить использование денег для обмена потребительских благ. Но поскольку цены различных факторов производства (включая труд) не могут быть выражены в деньгах, деньги не могут играть никакой роли в экономических расчетах.»
Если мы обратимся к практике государственного социализма, существовавшего в СССР, то следует отметить, что там деньги применялись во всех сферах экономики и на всех статдиях воспроизводственного ппроцесса, однако цены на товары действительно определялись в государственной розничной и оптовой торговле не стихийно, не рыночным механизмом, а государственным аппаратом. Поэтому точность экономических расчетов зависела от степени соответствия цен стоимости товаров и услуг (если исходить из трудовой теории). Мизес признает, что и при капитализме «…денежные расчеты не полны» и что «…у них есть глубокие недостатки. Но у нас нет ничего лучшего для замены.» Ценовой и денежный механизм при любом экономическом строе, в любом случае далек от совершенства и не может обеспечивать абсолютной точности экономических расчетов. Именно поэтому Госплан СССР вынужден был вести расчеты сотен натуральных балансов, увязывая между собой производство и потребление, потребности и средства их удовлетворения по множеству важнейших продуктов.
В силу вышесказанного нижеследующий вывод Мизеса представляется чересчур категоричным и субъективным: «Все экономические изменения, таким образом, будут включать процессы, последствия которых нельзя оценить ни заранее, ни задним числом. Все решения будут осуществляться как прыжок в неизвестность. Социализм есть отказ от рациональной экономики.»
Здесь нелишне еще раз вернуться к проблеме критерия рациональности экономики. При капитализме рациональность сводится к максимизации прибыли, а не к оптимальному удовлетворению потребностей населения. При государственном социализме на первый план выступают приоритеты партийно-государственного аппарата, во всяком случае, так было в СССР. Подлинный социализм будет функционировать не так, как экономика капитализма или государственного социализма, у него будет своя логика рациональности, а именно логика оптимального удовлетворения потребностей населения. Это означает, что механизм регулирования экономики при подлинном социализме будет неизбежно отличатьтся от механизма управления капиталистической экономикой или экономикой государственного социализма. Решающее значение наряду с ценами и планом будут иметь договорные отношения между производителями и потребителями.
Кстати, в качестве основного аргумента для отрицания денег и рынка при социализме Мизес называет отсутствие при социализме полноценных субъектов собственности. Он даже категорически заявляет, что «обмен производительными благами возможен только на основе частной собственности на средства производства. Если «угольное общество» поставляет уголь «стальному обществу», цена возникает лишь в том случае, если оба общества выступают как собственники средств производства своих предприятий. Но это уже будет совсем не социализм, а синдикализм.»
Спору нет, для появления рыночных цен необходимо отменить монополию государства на их установление. В этом случае государственные предприятия вступят между собой в конкурентную борьбу, как это уже было при нэп?е. При подлинном же социализме будет функционировать многоукладная экономика, т.е. в качестве субъектов экономики будут выступать не только отдельные индивиды и государственные предприятия, но также кооперативы и частные капиталистические предприятия. И обмен товарами и услугами будет осуществляться на рынке главным образом на договорной основе.
Опыт государственного социализма в СССР доказал возможность хозрасчета (как в масштабах предприятия, так и в масштабах страны) и одновременно показал опасность суперцентрализации управления экономикой. Но даже если встать на позицию Мизеса, то спрашивается к чему огород городить? Если социализм в принципе невозможен, то к чему тратить столько энергии на доказательство его невозможности? Однако Мизес не успокаивается и продолжает настаивать на том, что только капитализм лучшим образом обслуживает потребности потребителей. Он пишет: «Только перспектива получить прибыль направляет производство в те каналы, по которым потребительский спрос удовлетворяется лучшим образом и с наименьшими затратами. Если исчезнет надежда на прибыль, механизм рынка теряет главную причину, ибо только эта надежда приводит его в движение и поддерживает его работу. Рынок, таким образом, является фокусом капиталистического общества; в нем сущность капитализма. Он возможен, таким образом, только при капитализме, его нельзя искусственно сымитиривать при социализме.» Итак, социализм, как считает Мизес, нереализуем, ибо в его недрах невозможен хозрасчет. Это - раз. Во-вторых, социализм невозможен из-за того, что в его экономике не может существовать полноценных частных собственников. И, в-третьих, социализм не может состояться из-за невозможности функционирования в его недрах рынка. И все эти вещи между собой взаимосвязаны. Рынок порождается только частными собственниками, а хозрасчет в свою очередь порождается рынком. Короче, социализм невозможен потому, что он не капитализм. Мысль Мизеса до примитивности проста: только стремление к получению проибыли может обеспечивать жизнедеятельность общества, без частной собственности жизнь общества остановится. Следовательно, социализм - это несбыточная мечта идеалистов.
Однако реальная практика убедительно показывает и доказывает, что существуют и иные формы хозяйствования, которые способны функционировать успешнее и экономичнее, чем частные капиталистические предприятия. Речь идет о кооперативах. Сильным стимулом экономической деятельности является также стремление к получению дохода в виде заработной платы и бесплатных (или льготных) услуг из общественных фондов потребления. Кстати, и при капитализме экономика базируется не только на прибыли, но и на заработной плате наемных работников, в том числе и менеджеров, управляющих акционерными предприятиями. Когда выдвигается аргумент, что управляющие государственными и кооперативными предприятиями при социализме могут работать не хуже, чем управляющие частными капиталистическими предприятиями, то Мизес в ответ пытается опровергнуть его переводом вопроса в совершенно иную плоскость, а именно, он начинает доказывать, что судьбу динамики экономики решают переливы капитала, а это-де подвластно только капиталистам и управляющие тут не причем. Последние не принимают решений о размещении капитала и поэтому они работают только на статику, т.е. на простое воспроизводство, а не на развитие и рост экономики. Судьбу экономики определяют владеющие капиталом, а не менеджеры. Мизес утверждает, что все «… решает механизм денежного рынка и рынка капиталов. В этом, собственно, и состоит их основная задача: служить экономической системе в целом, судить о прибыльности открывающихся альтернатив, а не слепо следовать тому, что пытаются навязать управляющие определенных предприятий, ограниченные узкими горизонтами своего бизнеса или не увлеченные заманчивыми предложениями.» Мизес здесь явно преувеличивает роль капиталистов, когда пишет об их служении экономической системе в целом и способности преодолеть узость горизонта индивидуального капитала. Что же касается принятия решений об объеме и структуре капитальных вложений при социализме, то способность плановых органов государства оптимизировать инвестиции вряд ли уступает по своей эффективности нескоординированному поведению всей совокупности капиталистов.
Совершенно не подтвердился реальным опытом и вывод Мизеса о том, что при социализме «…опасность проедания капитала будет особенно велика, так как и там демагогам будет легче добиваться успеха, чем больше будет обещанное ими увеличение доли, идущей на потребление, за счет доли, идущей на формирование дополнительного и поддержание уже существующего капитала.» Скорее, получилось даже наоборот - накопление в СССР росло быстрее, чем потребление.
Мизес, безусловно, идеализирует капиталистическое общество, которое наряду с недостатками имеет и свои достоинства. Однако Мизес или намеренно избегает писать о недостатках капитализма, или же дает им превратную интерпретацию, одновременно непомерно преувеличивая достоинства этого общественного строя. Так, например, он называет капиталистическое общество «демократией потребителей», ибо «власть над средствами производства, принадлежащая предпринимателям и капиталистам, может быть получена только с помощью голосов потребителей, собираемых ежедневно на рынках.»
Сам акт купли-продажи товаров и услуг никоим образом не является актом передачи власти над средствами производства и тем более актом политическим. И вообще Мизес приписывает рынку больше функций, чем на самом деле он выполняет. Аналогично он восхваляет и парламентскую форму политического устройства общества, т.е. непрямую демократию, хотя после соответствующего анализа Мизес вынужден признать, что парламенты переживают «плачевный упадок.»
Мизес всячески старается облагородить природу капитализма, утверждая, что не существует принципиальной разницы между социализмом и капитализмом, ибо последний ставит перед собою ту же задачу «обеспечения общего благосостояния» и де он способен ее решить лучше, чем социализм. Капиталисты как будто борются за частную собственность на средства производства не из стремления к богатству, а для более полного удовлетворения потребностей населения. «Нет противоположности между работой для прибыли и производством для удовлетворения потребностей», - уже совершенно демагогически декларирует Мизес.
Что же происходит в действительности? Капиталист, стремясь к получению возможно большей прибыли, не может не учитывать спрос на рынке. Добиваясь наращивания своего капитала, капиталист автоматически обеспечивает удовлетворение тех или иных общественных потребностей. Но их удовлетворение зависит не только от наличия соответствующих товаров и услуг на рынке, но и от величины платежеспособного спроса, от структуры общественных экономических интересов. Изобилие товаров на прилавках еще не является свидетельством высокого жизненного уровня населения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Приступая к анализу социализма, Мизес пишет: «…следует признать, что идея социализма в одно и то же время и грандиозна и проста…Можно сказать, что это одно из самых притягательных творений человеческого духа. Попытка воздвигнуть общество на новой основе, одновременно порывая со всеми традиционными формами общественной организации, изобрести новое устройство мира и предвидеть формы для всех видов человеческой деятельности будущего - это затея настолько величественная, настолько отважная, что она вполне заслуженно вызвала величайшее восхищение. Мы должны победить социализм, мы не можем беззаботно от него отмахнуться, если мы намерены спасти мир от нового варварства.»
Итак, что же по Мизесу представляет собою это «новое варварство», именуемое социализмом?
Отвечая на этот вопрос, Мизес пишет: «…социализм предполагает три основных экономических права: право на полный продукт труда; право на существование; право на труд.»
Право на полный продукт труда Мизес безапелляционно объявляет нелепым. Почему? На каком основании? А просто потому, что это противоречит субъективной теории ценности. Согласно этой теории, «всякое производство требует сотрудничества материальных и человеческих факторов производства: это целенаправленный союз земли, капитала и труда. Нельзя определить физический вклад каждого из этих факторов в результат производства. Какую часть стоимости произведенного продукта следует приписать отдельным факторам? Это вопрос, на который ежедневно и ежечасно отвечают покупатели и продавцы на рынке, хотя научное объяснение этого процесса было получено только в недавние годы и пока еще далеко не достигнута полная ясность. Рыночные цены на все факторы производства фактически приписывают каждому из них вес, соответствующий его участию в производстве. Через цену каждый фактор получает оценку своего участия в конечном продукте. В заработной плате работник получает полный продукт своего труда. Таким образом, в свете субъективной теории ценности соответствующее требование социализма представляется вполне нелепым.»
Но если при капитализме, согласно Мизесу, наемный работник получает полный (?) продукт труда, то совершенно не понятно, почему при социализме, когда земля и средства производства национализированы, работник не имеет права на полный продукт труда? В этих рассуждениях Мизеса нет никакой логики. Как раз именно при социализме весь произведенный продукт, без остатка, и принадлежит всем работникам, участвующим в его создании, ибо отсутствуют классы частных землевладельцев и капиталистов.
Что касается права на существование, т.е. на необходимость введения общественных фондов потребления, то Мизес не отрицает его, подчеркивая, что оно «…может быть достигнуто только в результате обобществления средств производства» и это право несовместимо с частной собственностью на средства производства. Более того, во многих местах книги он остро критикует социальные программы, реализуемые капиталистическими государствами (медицинское страхование, помощь безработным и т.п.). Заодно от Мизеса достается и профсоюзам, которые он называет «оружием разрушения общества».
Мизес, признавая право на труд при социализме, интерпретирует его как право «…на получение работы, соответствующей склонностям и способностям рабочего и обеспечивающей при этом достаточную заработную плату.» Сравнивая социализм с капитализмом, он лицемерно пытается смягчить негативные последствия неизбежной безработицы, утверждая, что «изменения заработной платы носят компенсаторный характер» и что биржи труда уже не позволяют воспринимать безработицу как серьезное бедствие. Однако десятки миллионов безработных (даже в процветающих западных капиталистических странах) так не считают, проводя и в настоящее время грандиозные манифестации в защиту своих прав на труд.
Следующая проблема экономики социализма - это проблема существования рынка, сводимая Мизесесом к проблеме возможности экономических расчетов. Мизес утверждает, что «безрасчетная экономическая деятельность невозможна. Поскольку при социализме экономический расчет невозможен, там невозможна и экономическая деятельность в нашем смысле слова. В малом и второстепенном рациональные действия еще возможны. Но в целом все разговоры о рациональной организации производства придется прекратить. При отсутствии критериев рациональности производство не может быть экономичным.» И далее Мизес продолжает: «Конечно, производство перестанет быть «анархичным». Распоряжения высших властей будут управлять снабжением. На место экономики «анархичного» производства придет главенство бессмысленного порядка иррациональной машины. Колеса будут крутиться, но без всякого толку.»
Здесь Мизес затронул один из важнейших и сложнейших вопросов политэкономии социализма. Он прав в том, что при государственном социализме функции стихийного рынка во многом (но далеко не во всем) берет на себя аппарат управления. Однако одновременно функционирует и рынок. Экономика социализма, как это было показано выше, - это симбиоз планового управления и рынка. При этом объявлять действия аппарата управления изначально и всегда иррациональными и бессмысленными, по меньшей мере, безосновательно.
Мизес полагает, что при капитализме работает «…система точных цен, которая позволяет каждому формировать свой спрос с учетом экономических реалий.
При социализме все это неизбежно отсутствует. Управляющие экономикой могут точно знать, какие именно товары нужны в наибольшей степени. Но это только половина проблемы. С другой половиной - с оценкой наличных возможностей производства - они справиться не в состоянии. Они могут установить ценность всей совокупности средств производства. И очевидно, что она будет равна ценности того, что с их помощью можно произвести (?) Можно установить ценность одной единицы производственных мощностей, если вычислить убыток от устранения ее из производства. Но все это невозможно свести к единому ценовому выражению, как это делается в системе с экономической свободой и денежными ценами.
Нет нужды, чтобы социализм совсем обходился без денег. Можно сохранить использование денег для обмена потребительских благ. Но поскольку цены различных факторов производства (включая труд) не могут быть выражены в деньгах, деньги не могут играть никакой роли в экономических расчетах.»
Если мы обратимся к практике государственного социализма, существовавшего в СССР, то следует отметить, что там деньги применялись во всех сферах экономики и на всех статдиях воспроизводственного ппроцесса, однако цены на товары действительно определялись в государственной розничной и оптовой торговле не стихийно, не рыночным механизмом, а государственным аппаратом. Поэтому точность экономических расчетов зависела от степени соответствия цен стоимости товаров и услуг (если исходить из трудовой теории). Мизес признает, что и при капитализме «…денежные расчеты не полны» и что «…у них есть глубокие недостатки. Но у нас нет ничего лучшего для замены.» Ценовой и денежный механизм при любом экономическом строе, в любом случае далек от совершенства и не может обеспечивать абсолютной точности экономических расчетов. Именно поэтому Госплан СССР вынужден был вести расчеты сотен натуральных балансов, увязывая между собой производство и потребление, потребности и средства их удовлетворения по множеству важнейших продуктов.
В силу вышесказанного нижеследующий вывод Мизеса представляется чересчур категоричным и субъективным: «Все экономические изменения, таким образом, будут включать процессы, последствия которых нельзя оценить ни заранее, ни задним числом. Все решения будут осуществляться как прыжок в неизвестность. Социализм есть отказ от рациональной экономики.»
Здесь нелишне еще раз вернуться к проблеме критерия рациональности экономики. При капитализме рациональность сводится к максимизации прибыли, а не к оптимальному удовлетворению потребностей населения. При государственном социализме на первый план выступают приоритеты партийно-государственного аппарата, во всяком случае, так было в СССР. Подлинный социализм будет функционировать не так, как экономика капитализма или государственного социализма, у него будет своя логика рациональности, а именно логика оптимального удовлетворения потребностей населения. Это означает, что механизм регулирования экономики при подлинном социализме будет неизбежно отличатьтся от механизма управления капиталистической экономикой или экономикой государственного социализма. Решающее значение наряду с ценами и планом будут иметь договорные отношения между производителями и потребителями.
Кстати, в качестве основного аргумента для отрицания денег и рынка при социализме Мизес называет отсутствие при социализме полноценных субъектов собственности. Он даже категорически заявляет, что «обмен производительными благами возможен только на основе частной собственности на средства производства. Если «угольное общество» поставляет уголь «стальному обществу», цена возникает лишь в том случае, если оба общества выступают как собственники средств производства своих предприятий. Но это уже будет совсем не социализм, а синдикализм.»
Спору нет, для появления рыночных цен необходимо отменить монополию государства на их установление. В этом случае государственные предприятия вступят между собой в конкурентную борьбу, как это уже было при нэп?е. При подлинном же социализме будет функционировать многоукладная экономика, т.е. в качестве субъектов экономики будут выступать не только отдельные индивиды и государственные предприятия, но также кооперативы и частные капиталистические предприятия. И обмен товарами и услугами будет осуществляться на рынке главным образом на договорной основе.
Опыт государственного социализма в СССР доказал возможность хозрасчета (как в масштабах предприятия, так и в масштабах страны) и одновременно показал опасность суперцентрализации управления экономикой. Но даже если встать на позицию Мизеса, то спрашивается к чему огород городить? Если социализм в принципе невозможен, то к чему тратить столько энергии на доказательство его невозможности? Однако Мизес не успокаивается и продолжает настаивать на том, что только капитализм лучшим образом обслуживает потребности потребителей. Он пишет: «Только перспектива получить прибыль направляет производство в те каналы, по которым потребительский спрос удовлетворяется лучшим образом и с наименьшими затратами. Если исчезнет надежда на прибыль, механизм рынка теряет главную причину, ибо только эта надежда приводит его в движение и поддерживает его работу. Рынок, таким образом, является фокусом капиталистического общества; в нем сущность капитализма. Он возможен, таким образом, только при капитализме, его нельзя искусственно сымитиривать при социализме.» Итак, социализм, как считает Мизес, нереализуем, ибо в его недрах невозможен хозрасчет. Это - раз. Во-вторых, социализм невозможен из-за того, что в его экономике не может существовать полноценных частных собственников. И, в-третьих, социализм не может состояться из-за невозможности функционирования в его недрах рынка. И все эти вещи между собой взаимосвязаны. Рынок порождается только частными собственниками, а хозрасчет в свою очередь порождается рынком. Короче, социализм невозможен потому, что он не капитализм. Мысль Мизеса до примитивности проста: только стремление к получению проибыли может обеспечивать жизнедеятельность общества, без частной собственности жизнь общества остановится. Следовательно, социализм - это несбыточная мечта идеалистов.
Однако реальная практика убедительно показывает и доказывает, что существуют и иные формы хозяйствования, которые способны функционировать успешнее и экономичнее, чем частные капиталистические предприятия. Речь идет о кооперативах. Сильным стимулом экономической деятельности является также стремление к получению дохода в виде заработной платы и бесплатных (или льготных) услуг из общественных фондов потребления. Кстати, и при капитализме экономика базируется не только на прибыли, но и на заработной плате наемных работников, в том числе и менеджеров, управляющих акционерными предприятиями. Когда выдвигается аргумент, что управляющие государственными и кооперативными предприятиями при социализме могут работать не хуже, чем управляющие частными капиталистическими предприятиями, то Мизес в ответ пытается опровергнуть его переводом вопроса в совершенно иную плоскость, а именно, он начинает доказывать, что судьбу динамики экономики решают переливы капитала, а это-де подвластно только капиталистам и управляющие тут не причем. Последние не принимают решений о размещении капитала и поэтому они работают только на статику, т.е. на простое воспроизводство, а не на развитие и рост экономики. Судьбу экономики определяют владеющие капиталом, а не менеджеры. Мизес утверждает, что все «… решает механизм денежного рынка и рынка капиталов. В этом, собственно, и состоит их основная задача: служить экономической системе в целом, судить о прибыльности открывающихся альтернатив, а не слепо следовать тому, что пытаются навязать управляющие определенных предприятий, ограниченные узкими горизонтами своего бизнеса или не увлеченные заманчивыми предложениями.» Мизес здесь явно преувеличивает роль капиталистов, когда пишет об их служении экономической системе в целом и способности преодолеть узость горизонта индивидуального капитала. Что же касается принятия решений об объеме и структуре капитальных вложений при социализме, то способность плановых органов государства оптимизировать инвестиции вряд ли уступает по своей эффективности нескоординированному поведению всей совокупности капиталистов.
Совершенно не подтвердился реальным опытом и вывод Мизеса о том, что при социализме «…опасность проедания капитала будет особенно велика, так как и там демагогам будет легче добиваться успеха, чем больше будет обещанное ими увеличение доли, идущей на потребление, за счет доли, идущей на формирование дополнительного и поддержание уже существующего капитала.» Скорее, получилось даже наоборот - накопление в СССР росло быстрее, чем потребление.
Мизес, безусловно, идеализирует капиталистическое общество, которое наряду с недостатками имеет и свои достоинства. Однако Мизес или намеренно избегает писать о недостатках капитализма, или же дает им превратную интерпретацию, одновременно непомерно преувеличивая достоинства этого общественного строя. Так, например, он называет капиталистическое общество «демократией потребителей», ибо «власть над средствами производства, принадлежащая предпринимателям и капиталистам, может быть получена только с помощью голосов потребителей, собираемых ежедневно на рынках.»
Сам акт купли-продажи товаров и услуг никоим образом не является актом передачи власти над средствами производства и тем более актом политическим. И вообще Мизес приписывает рынку больше функций, чем на самом деле он выполняет. Аналогично он восхваляет и парламентскую форму политического устройства общества, т.е. непрямую демократию, хотя после соответствующего анализа Мизес вынужден признать, что парламенты переживают «плачевный упадок.»
Мизес всячески старается облагородить природу капитализма, утверждая, что не существует принципиальной разницы между социализмом и капитализмом, ибо последний ставит перед собою ту же задачу «обеспечения общего благосостояния» и де он способен ее решить лучше, чем социализм. Капиталисты как будто борются за частную собственность на средства производства не из стремления к богатству, а для более полного удовлетворения потребностей населения. «Нет противоположности между работой для прибыли и производством для удовлетворения потребностей», - уже совершенно демагогически декларирует Мизес.
Что же происходит в действительности? Капиталист, стремясь к получению возможно большей прибыли, не может не учитывать спрос на рынке. Добиваясь наращивания своего капитала, капиталист автоматически обеспечивает удовлетворение тех или иных общественных потребностей. Но их удовлетворение зависит не только от наличия соответствующих товаров и услуг на рынке, но и от величины платежеспособного спроса, от структуры общественных экономических интересов. Изобилие товаров на прилавках еще не является свидетельством высокого жизненного уровня населения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100