Собралась утром в церковь и Вера Васильевна; Петя отсутствовал, Филиппыч пришел на похороны, и кому-то надо было оставаться на хуторе, Слава сидел дома, идти в церковь не собирался.Вера Васильевна все-таки позвала Славу:— Ты идешь, Слава?— Нет.— Неудобно как-то, тем более к тебе Павел Федорович относился совсем неплохо.— Нет, — решительно повторил Слава. — Хватит с меня церквей! Павлу Федоровичу на все уже наплевать, а тешить людей я не хочу.— Глупая принципиальность.— Пусть глупая, но принципиальность.Он так и не пошел на похороны, делать ему там нечего, ушел к Марусе, останься он дома, его могли, не дай бог, затащить на поминки.Позже Вера Васильевна рассказывала: когда гроб с телом Павла Федоровича вынесли из церкви, чтобы нести на кладбище, мимо церкви ехали дросковские подводы с частями разобранного двигателя… 49 После смерти Павла Федоровича события в доме Астаховых развивались более чем стремительно.Утро началось поздно. Дневной свет лениво просачивался в сени, заставленные скамейками и столами. Раньше всех выползла в сени Надежда. Весь дом спал. Убрала со столов, а столы одной не вынести. Сходила, растолкала Федосея. Тот не пил, не охоч был до самогона, но и он опрокинул стакан на помин души хозяина. Вышла в кухню Вера Васильевна, умылась и опять ушла к себе. Что-то изменилось и в ее жизни со смертью Павла Федоровича, а что — она не могла понять. Вышел Слава, брезгливо посмотрел на разгром и ушел из дома.Наконец, щуря заспанные глаза, вышла Марья Софроновна.— Надежда!А чего звать! Надежда стояла у печки, дожевывала объедки.— Надежда, — приказала Марья Софроновна, — пересчитай все стаканы, все вилки, все ножи, на гостей теперь надежа плохая, может, и унесли чего. — Села на лавку, задумалась, опять вздохнула. — Пожарь яишню, что ли, — приказала Надежде. — Да рассольчику принеси… — И вдруг закричала, никого не стесняясь, ни на кого не обращая внимания: — Костя! Костя! Где ты там? Иди сюда, Константин!Ей пришлось-таки покричать, покуда в кухне не появился Костя Желонкин.Высокий молодой парень с русыми кудрявыми волосами, он появился на пороге и несмело остановился, поглядывая на Марью Софроновну. Парень как парень, жил со своей маткой-бобылкой в невзрачной избенке, обрабатывал помаленьку свой надел да плотничал временами у соседей, подрабатывал на табак. Когда и где стакнулась с ним Марья Софроновна, так и осталось тайной, их даже рядом никогда не видали, на поминки пришел вместе с другими гостями, скромно ел, скромно пил, и никто не заметил, как Марья Софроновна оставила его ночевать.Неловко ему было, замечали все в первые дни, но самой Марье Софроновне на это было ровным счетом начхать.Костя моложе своей сожительницы лет на десять, но и это ее не смущало, она вела себя так, точно ей все можно и все хорошо.— Садись завтракать, — приказала она Косте. — Привыкай.После завтрака двинулась по хозяйству, осмотрела коров, лошадей, свиней, пересчитала птицу, обошла сараи и амбары, пересчитала, тут уж сбиться со счету нельзя, все прикидывала, примеряла.Послала на хутор Федосея:— Здесь и без тебя обойдемся, одному Филиппу с молотьбой не управиться.Обстоятельно проинструктировала Надежду, как и чем кормить живность, сколько кому сена, жмыхов, отрубей.Косте велела поправить крыльцо, подколотить у свиней корыто, разобрать ненужную конуру.Дня три все приглядывалась, примеривалась, на что-то нацеливалась. Пошла к Вере Васильевне. Села. Поздоровалась.Хотя с Верой Васильевной в этот день встречалась уже раза три.— Как же вы располагаете дальше жить?— Я не понимаю вас, — отвечала Вера Васильевна.— Интересуюсь, не надоели ли гостям хозяева? Делать вам в этом доме больше нечего, пора и честь знать.Вера Васильевна попыталась себя отстоять:— Извините, но я тоже имею какие-то права. Мой муж — брат вашего мужа, здесь ему тоже что-то принадлежит. Странно лишать меня крыши над головой!— Ничего вашему мужу здесь не принадлежало, — нахально заявила Марья Софроновна. — Все здесь заработано трудом Павла Федоровича, а я была ему верная помощница, и ежели он вас из сожаления содержал, то я этого делать не намерена.— Довольно странно… — растерянно сказала Вера Васильевна, она и вправду не знала, что делать.Зато Марья Софроновна все продумала и знала.— Судиться вздумаете — вовсе ничего не получите. Мы еще не знаем, по какой причине бежали вы из Москвы, может, вы каких капиталов лишились, что даже вспоминать боитесь!«Куда же мне идти?» — размышляла Вера Васильевна. Можно попросить Славу поговорить в исполкоме, но ей не хотелось вмешивать в семейные дрязги сына. Он коммунист, ему не пристало встревать в спор об имуществе. Однако надо же где-то жить. Ах, как не хотелось ей ввязываться в дележ астаховского наследства.Однако она не могла не сказать своей собеседнице:— Вы действуете совершенно, как леди Макбет, но живем-то мы с вами в советское время?Но Марью Софроновну ничем нельзя озадачить.— Не знаю, о ком вы, но Советской властью меня стращать нечего. Я трудящая женщина и знаю свои права, а кто вы, мы это еще посмотрим… — Она приподнялась со стула, уверенная в себе вальяжная женщина, обдернула платье и величественно посмотрела на невестку своего мужа. — Вот что, слушайте, дам я вам сарай, тот, что с сеном, — и все. Хотите, берите по-хорошему. Продадите его или что, а здесь вам делать больше нечего.Вера Васильевна задумалась.— Когда же нам уезжать?— Завтра, — отрезала Марья Софроновна. — Неужели вы думаете, что я буду вас кормить даром? — И проявила великодушие, дала отсрочку: — Через три дня.И хотя она отказала Вере Васильевне и ее сыновьям в жилье, это не помешало ей часом позже позвать Петю:— Запряги лошадь и поезжай на хутор, привези мне сюда Филиппыча, скажи, хозяйка велела.Петя съездил, привез.Филиппыч удивился, что его отрывают от дела — вместе с Федосеем налаживал молотилку, но подчинился.— Вот что, Филипп, больше ты мне не нужон, — объявила она. — Даю тебе три дня, собери свои вещички и иди.— Куда?— А куда знаешь! Не нуждаюсь я больше в тебе, за хутором у меня Костя приглядывать будет.— Ты соображаешь, что говоришь? — обиделся Филиппыч. — Весь хутор на мне держится, а ты…— А теперь не будет держаться, — заявила Марья Софроновна. — Скатертью дорога, можешь на дорогу яблок взять сколько осилишь.Филиппыч не стал препираться и прямым ходом отправился в исполком.— Куда ж это годится? Взбесилась баба! Я на Астаховых не один год горб ломаю, а эта… без году неделю в доме и уже гонит из него всех?Филиппыч не бывал в исполкоме, никого в нем не знал, но Данилочкин встретил его сочувственно. Данилочкин всегда бывал в курсе всех новостей, выслушал Филиппыча и велел возвращаться в Дуровку, никуда не отлучаться и ждать вызова.Позвал Терешкина, служившего секретарем в земельном отделе, и послал к Марье Софроновне:— Передай этой помещице, на днях разберем ее дело на земельной комиссии, а до тех пор пусть не самоуправничает.На заседание вызвали Марью Софроновну, Веру Васильевну и Филиппа Ильича. Все Астаховы и все друг другу не родня.Не хотелось идти Вере Васильевне, но шутить с Данилочкиным тоже нельзя, он строго-настрого предупредил ее через посыльного, чтобы она не вздумала отсутствовать.Пошел с матерью и Слава, знал, что мать растеряется, что такие разбирательства ей не по нутру, своим присутствием хотел облегчить ей участие в этой неприятной процедуре.— Марья Софроновна Астахова? Здесь. Вера Васильевна Астахова? Здесь. Филипп Ильич Астахов? Здесь. Можете садиться. Волостная земельная комиссия приступает к рассмотрению вопроса о разделе имущества, оставшегося после гражданина Астахова Павла Федоровича…Слава отделился от стены, подошел к столу комиссии.— Позвольте мне заменить мать, — обратился он с просьбой. — Самой ей не хочется участвовать в этом споре.Славе тоже не хотелось участвовать в предстоящем споре, но еще больше хотелось избавить мать от возможных оскорблений со стороны Марьи Софроновны.— Это еще чего? — рассердился Данилочкин. — Товарищ Ознобишин, идите-ка на свое место. Ваша мать не какая-нибудь неграмотная баба, а у-чи-тель-ни-ца! Вам понятно? Может постоять за себя, а вы здесь человек посторонний.Дмитрий Фомич положил перед Данилочкиным список.— По описи волземотдела за гражданином Астаховым числятся: дом в селе Успенском, два сарая, два амбара…Последовало подробное перечисление всех построек и скота в хозяйстве Астаховых.Данилочкин ткнул пальцем в сторону Марьи Софроновны:— Какие у вас пожелания, гражданка Астахова?— Нет у меня никаких пожеланиев, — отвечала та. — Как я есть полноправная жена, прошу охранить меня от этих коршунов… — Бросила злобный взгляд на Филиппыча, на Веру Васильевну. — Я, может, этого дня двадцать лет ждала…— Не могли вы ждать двадцать лет, — оборвал ее Данилочкин. — Потому как вследствие маловозрастности не могли вы двадцать лет назад быть в каких-нибудь сношениях со своим мужем.Данилочкин испытующе посмотрел на ответчиков.— А вы, гражданин Астахов, что скажете?— А чего говорить? — сказал Филиппыч. — Вот я действительно двадцать лет трублю у Астаховых, гоняли меня и в хвост, и в гриву, хутор-то, почитай, только благодаря мне и сохранился, так как вы полагаете, неужели я за свой труд не заработал избу с коровой?— Как мы полагаем, мы еще скажем, — ответил Данилочкин. — Но, промежду прочим, отмечу, что каждый участник хозяйства, вложивший в него свой труд, имеет право на свою долю.Слава вновь отошел от стены, вспомнил вдруг Федосея, уж если кто и вкладывал свой труд…— Позвольте…— Ну чего вам еще, товарищ Ознобишин? — с раздражением перебил его Данилочкин. — Негоже вам ввязываться в этот спор!— Да я не о матери, — с досадою произнес Слава. — У Астаховых в прямом смысле есть батраки, Федосей и Надежда чуть не двадцать лет трудятся в этом хозяйстве, они-то уж действительно вложили в него про рву труда…— Это вы правильно, — немедля согласился Данилочкин. — Наше упущение, их тоже следует вызвать, как их фамилия?Слава не знал ни их фамилии, ни отчества, Федосей и Федосей, Надежда и Надежда…Послали за Федосеем.Данилочкин только хмыкнул при виде чудища с волосами.— Вы кто есть?— Мы — работники.— У кого работники?— У покойника.— Какого еще покойника?— У покойника Павла Федоровича жили в работниках, а сейчас у ихней супруги.— Давно?— Да, почитай, с двадцать годков.— Так вот, коли ваш бывший хозяин скончался, имеете ли вы какую-нибудь претензию на его имущество?— Какую ж пре… Хлеб нам еще за этот год должны.— Вас как зовут?— Федос.— А полностью, полностью — имя, фамилия, отчество.— Федос Сорока.— А по отчеству?Федосей ухмыльнулся.— А по отчеству нас не зовут.— А все-таки?Федосей снова ухмыльнулся.— Прокопьев…— Так вот, гражданин Сорока Федосей Прокопьевич, ваш бывший хозяин, гражданин Астахов, скончался, имеете ли вы к нему какую-либо претензию?— Я ж сказал, — сказал Федосей. — Хлеб он еще мне с женой должен.— Вы должны ему хлеб? — Данилочкин повернулся к Марье Софроновне.— Ничего я ему не должна, мало ли чего люди выдумают!— Побойся бога! — Федосей даже руками всплеснул. — Не знаешь — не говори…— Испугал ты ее богом! — Данилочкин опять хмыкнул и обратился к Филиппычу: — А вы чего просите?— Ну, хоть амбар какой, сторожку в Дуровке, — попросил Филиппыч. — Куда ж мне деваться? И корову, — добавил он. — Хоть черную. Она хоть и яловая, я возьму.— Ничего я ему не дам! — закричала Марья Софроновна. — Так любой потребует…— А вы не кричите, мы не глухие, — оборвал ее Данилочкин и обратился затем к Вере Васильевне: — А вы, гражданка Астахова, что должно прийтись на вашу часть?
Ох как хотелось Славе ответить вместо мамы: да пропади они пропадом, все эти сараи и амбары, ничего нам не нужно, проживем без астаховских хором, заработаем себе на жизнь сами! Понимал, маме трудно спорить, если она и попросит чего, сделает это ради Пети…— Ничего, — тихо произнесла Вера Васильевна. — Я ни на что не претендую.— То есть как ничего? — изумился Данилочкин. — У вас законное право, ваш покойный муж такой же совладелец, а младший сын тоже имеет право на долю, он вложил в хозяйство немало труда.— Я понимаю, — тихо, но настойчиво повторила Вера Васильевна. — Но ни мне, ни моим сыновьям ничего не надо, я — учительница, в хозяйстве я не работала, а сын мой не хотел есть хлеб даром…— Вы все-таки подумайте, — еще раз сказал Данилочкин, — это называется… Как это называется? — обернулся он к Никитину.— Широкими жестами, — подсказал тот.«Сейчас мама сдастся, — подумал Слава, — согласится что-нибудь взять, чтобы обеспечить нас на первое время».Но Вера Васильевна не сдалась.— Нет, — сказала она. — Я от всего отказываюсь.— Вы это заявляете твердо и решительно? — еще раз спросил Данилочкин. — Это называется…— Твердо и решительно, — повторила Вера Васильевна. — Ни мне, ни моим детям не нужно того, что мы не заработали.— Пенять потом будете на себя…Члены комиссии склонились над списком.— Ну вот что, волостная комиссия… — начал было Данилочкин, но Дмитрий Фомич потянул Данилочкина к себе и зашептал что-то на ухо.Данилочкин согласно кивнул.— Решение волостной земельной комиссии будет объявлено завтра, — объявил он. — Кто интересуется, может сюда прийти.На том судоговорение закончилось, а утром Данилочкин огласил решение: принимая во внимание долголетнюю работу Астахова Филиппа Ильича в хозяйстве, отписать на его имя все постройки на хуторе при деревне Дуровке, одну корову и одну лошадь; сад, имеющий промышленное значение, из частного владения изъять и передать в пользование Дуровскому сельскому Совету; Сороке Федосею Прокопьевичу совместно с женой Надеждой Кузьминичной в возмещение долголетней работы в качестве наемных рабочих выделить из построек, находящихся в селе Успенском, один амбар, расположенный рядом с пасекой, и одну корову; гражданке Астаховой Вере Васильевне, вследствие ее отказа от имущества, ничего не выделять; остальные постройки и скот, находящиеся в селе Успенском, переходят в собственность Астаховой Марьи Софроновны.— Правильно говорят, что вы грабительская власть, — заявила Марья Софроновна. — Придется вам на том свете горячими угольками подавиться!— Гражданка Астахова, призываю к порядку! — грозно прикрикнул на нее Данилочкин. — Не забывайтесь!— С вами забудешься! — продолжала Марья Софроновна. — Испугалась я тебя, старый хрен!— Вы оштрафованы! — завопил Данилочкин. — Штрафую вас на десять пудов ржи!Марья Софроновна ничего больше не высказала в исполкоме, а то и вправду оштрафуют на десять пудов, рванула на улицу так, что задрожали двери, а выбежав наружу, запустила такую матерщину, что даже Филиппыч крякнул от удивления.Но этим ее неприятности не закончились.— Эй, Машка! — заговорил с ней без обычной почтительности Филиппыч. — Заруби себе на носу: ко мне в Дуровку ни ногой, делать тебе там больше нечего!Марья Софроновна задохнулась:— Так это ж моя имения!— Твоя имения у тебя под подолом, а все остальное — общественная собственность!Вне себя она бросилась в дом.— Вы! — объявила она Вере Васильевне, шипя от злости. — Слышали? Вашего тут ничего нет, убирайтесь куда хотите, а не то Коська выкинет!Слава растерялся — идти просить помощи у Данилочкина?Но Вера Васильевна сама нашла выход, посоветовалась с Зерновым, зашла к почтмейстерше, у той пустовала комната, и хотя почтмейстерша могла при случае и выгодно продать, и выгодно купить, на этот раз, прослышав о том, что Вера Васильевна вынуждена уйти из дома, сдала комнату за божескую цену.Сыновья перетащили вещички, перенесли из астаховского дома кровать, диван, несколько стульев, и Марья Софроновна не сказала по поводу вещей ни слова.Не у дел очутился Петя, не на кого стало работать. Положение спас Филиппыч.— Одному мне не справиться, пока не женюсь, — сказал он Пете. — Живи пока на хуторе, за работу я расплачусь, обеспечу вас с матерью и яблоками и капустой на всю зиму.Услышав о переезде, Данилочкин вызвал Славу.— Передай матери, пусть не волнуется, — сказал он. — Пусть не бросает школу, обеспечим ее дровами.Но больше всего Славу удивил Федосей.Когда ему объявили, что исполком присудил Сорокам амбар и корову, он никак не мог сразу взять это в толк. Наконец до него дошло. Два дня он ходил возле выделенного амбара, все что-то вымерял, присматривался. Спросил Марью Софроновну, какую из трех коров она отдает. Марья Софроновна указала на черную, яловую, облюбованную Филиппычем.Коня, на котором Слава и Петя приехали из Малоархангельска, Федосей держал у соседей и раза по два в день приносил актированному коню свежескошенной травы, а то так и чуток овса, если удавалось отсыпать от хозяйских лошадей.И вот в ближайшее утро Федосей исчез. Марья Софроновна не нашла на кухне Надежды, а затем не доискалась и Федосея. Вечером были дома, а утром не стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81