Возница дремал, лишь механически похлестывал лошаденку кнутиком, да шелестели по накатанному снегу полозья. Морозец пощипывал щеки.Шифрин шмыгнул носом.— Плохо.— Что — плохо? — спросил Слава.— Все плохо, — пожаловался Шифрин. — Нужно менять курс.И опять Слава не понял:— Какой курс?— Не изображай из себя мальчика, — раздраженно буркнул Шифрин, все чаще шмыгая носом. — В Москве дискуссия. Слышал? Ленин хочет все тишком да молчком, а Лев Давыдыч вынес наболевшие вопросы на обсуждение всей партии…Слава не сразу сообразил, что речь идет о Троцком, Шифрин называл его по имени-отчеству, точно тот был его близким знакомым.— Рабочие бедствуют, крестьянство недовольно, интеллигенция отказывает Советской власти в доверии, — продолжал Шифрин. — А Ленин хочет превратить профсоюзы в школу коммунизма! Наоборот, их надо присоединить к государственному аппарату, установить военную дисциплину…Тулуп плохо согревал Шифрина, его трясло мелкой дрожью, и он все плотнее прижимался к Ознобишину.— Что-то я не понимаю, Давид, — примирительно сказал Слава. — Разве плохо учиться коммунизму?— Эх ты, деревня! — пискнул Шифрин, высунув из-под тулупа сизый нос. — Всему верите, а надо доходить своим умом…И он принялся перечислять: в Ростове бастуют рабочие, в Тамбове крестьянские волнения, в Карелии действуют белогвардейцы, а на Украине петлюровцы. Он называл фамилии и города, ссылался на газеты, факты, каждый по отдельности, выглядели убедительно, но Слава уловил в тоне Шифрина странную тенденциозность, — газеты рассказывают и о хорошем, и о плохом, однако стоит выбрать из газет сообщения об одних несчастных случаях, стоит нанизать эти несчастные случаи на веревочку змеиной мысли, как получается, что везде и всюду происходят лишь одни несчастные случаи, статистика — опасное оружие в руках предубежденного человека.Слава оборвал Шифрина:— А откуда тебе это известно?— Из газет.— Нет этого в газетах!— Надо уметь читать…Шифрин опять спрятал нос, но невнятное бормотание долго еще неслось из-под тулупа.«Что он за человек? — размышлял Слава. — Состоял в чоновском отряде, собирался на фронт, вел себя как революционер, а теперь распространяет всякие обывательские слухи».Ох уж эти слухи! В каком-то доме один сказал что-то про другого и передал третьему, слух пошел по деревне, переметнулся в города, а там…И ведь все выдается за самое достоверное!Слава сдернул с Шифрина тулуп.— Послушай, Давид…— Холодно!— Собрание в Корсунском будем проводить?— Угу.— Вот ты и сделай доклад о том, что ты говорил.— Об этом не всякому скажешь.— Почему?— Для того чтобы правильно оценить происходящее, нужно обладать достаточным кругозором.— Но ты же ведь понятия не имеешь о ребятах в Корсунском?На это ответа не последовало. Шифрин опять зарылся в тулуп.Приехали в Корсунское в темноте.— Зайдем в сельсовет, устроимся на ночевку, отогреемся…Шифрин воспротивился.— Где обычно устраиваются комсомольские собрания?— В школе…— Вот в школу и пойдем.В школе темно, пусто, лишь в одном классе несколько учеников разучивают какую-то пьесу.Шифрин как был, в шинели и шапке, прижался к теплым изразцам остывающей печки и велел вызвать Соснякова.С ним Шифрин быстро нашел общий язык — все только о делах и ни о чем постороннем, договорились созвать комсомольцев с утра, вопрос один — «Текущий момент и задачи молодежи». Сосняков строго посмотрел на Ознобишина, они расходились и в оценке текущего момента, и в определении задачи, и в присутствии представителя губкомола Сосняков почувствовал себя во всеоружии.На ночь Сосняков позвал приезжих к себе — «в тесноте, да не в обиде». Шифрину хотелось поближе познакомиться с Сосняковым, он принял приглашение.«Задаст задачу матери, — подумал Слава, — живут тесно…»— Подождите меня, я сейчас, вчера для учителей картошку привезли…Вернулся с узлом. Одолжил картошки, догадался Слава.Обиды не было, но тесноты было предостаточно, ужинали картошкой с солью, спали на полу, не раздеваясь, на соломе, принесенной Сосняковым со двора.С Ознобишиным Шифрин говорил мало, он больше расспрашивал Соснякова, выяснял, чем тот живет и дышит.Однако в душу Соснякова проникнуть не так-то легко, он не столько отвечал, сколько сам пытался определить, что это за птица прилетела из губкомола.Спалось плохо. Всю ночь мать Соснякова вздыхала на печи, встала чуть свет, затопила печь, и тут же подняла сына и гостей, натолкла им картошки с кислым молоком и с облегчением выпроводила из хаты.Село только просыпалось. В сизом небе подымался над трубами белый дым, резкий, обжигающий ветерок закручивал над сугробами поземку, белесый серп месяца еще виден.Деятели юношеского движения поеживались со сна, в сером ватнике и солдатской папахе шагал несгибаемый Сосняков, торопливо шел в своем рыжем полушубке Ознобишин, и медленно, по-стариковски, волочил ноги Шифрин, то и дело поправляя съезжавшую на лоб шапку.В школе уже топились печи. Оранжевые огни отражались в замерзших стеклах, желтели вымытые полы.— Идите в зал, — сказал Сосняков. — Я зайду предупрежу Петра Демьяныча.Петр Демьянович учительствовал в Корсунском много лет и, как только открыли в селе школу второй ступени, назначен был ее директором.В зал он вошел вместе с Сосняковым, пытливо поглядывая на гостя из Орла.— Раздевайтесь…Шифрин стянул вместе с шинелью и материнский жакет, быстро бросил одежду на стоявший в углу рояль.— Э, нет, — сказал Петр Демьянович. — На музыку нельзя, отсыреет…И переложил шинель на диван.Комсомольцы собрались раньше назначенного времени, те, что учились в школе, пришли еще до уроков, а те, что не учились, пришли еще раньше. Сосняков от всех требовал высокой дисциплины.Слава знал корсунских комсомольцев, но были и незнакомые, волостная организация росла с каждым днем.Он особо поздоровался с Дроздовым, с Катей Вишняковой, с Левочкиным, они ему особенно близки, можно сказать, ветераны, вступили в комсомол еще до прихода деникинцев.— Начнем, — сказал Сосняков. — Кого председателем? — И сам предложил: — Ознобишина.Тут Петр Демьянович обратился к председателю с просьбой:— Мне разрешите присутствовать?Сосняков поморщился:— Собственно, не положено, но…Шифрин наклонился к Славе:— Он ведь беспартийный?Слава кивнул.— Категорически возражаю, — громко заявил Шифрин. — Собрание закрытое, нельзя допустить огласки…Петр Демьянович посмотрел на Ознобишина. Тот промолчал, формально прав Шифрин.— Вопрос слишком серьезный… как бы это сказать… внутрипартийный… — пояснил Шифрин. — Это не означает недоверия.Петр Демьянович прошел через зал и закрыл за собой дверь.Слава так и не понял, чем он мог помешать.— Продолжим, — сказал Слава. — На повестке — «текущий момент и задачи молодежи», слово предоставляется представителю губкомола товарищу Шифрину.Шифрин потер кончик носа.Он принялся пересказывать содержание газет. Телеграммы из капиталистического мира; французские капиталисты натравливают Польшу на Россию. Румыния не осмеливается начать вооруженный конфликт. Попытки немецких монархистов натолкнулись на сопротивление германского пролетариата…Он хорошо разбирался в том, что происходит за границей.Потом перешел к внутренним делам, и тон его изменился. Сказал об усилиях Советской власти, направленных на улучшение хозяйственного положения, и тут же сбился, как и в разговоре с Ознобишиным, заговорил о выступлениях крестьян против Советской власти в Тамбове, о рабочих волнениях в Петрограде…Слава повернулся к Соснякову. Они с тревогой посмотрели друг на друга.Шифрин разливался соловьем…Напряженно смотрел на него Дроздов, а у Кати Вишняковой дрожали губы, и казалось, с них вот-вот сорвется вопрос…— Почему это происходит? — задал Шифрин вопрос и сразу же на него ответил: — Да потому, что в стране растет недовольство крестьян диктатурой пролетариата, однако идти на соглашение с крестьянством, как этого хочет Ленин, не надо, а надо передать управление производством непосредственно самим производителям…До Успенского доходили слухи о политических разногласиях в Москве, но в деревне не придавали им серьезного значения.И вот молодой человек из Орла втягивает их в эти споры, хотя Слава так и не может понять, чего же все-таки он от них хочет. Он тронул оратора за рукав.— Ты почему меня останавливаешь? — крикнул Шифрин.— Не кричи, — негромко сказал Слава. — К чему ты все это говоришь?— А вот к чему! — вызывающе крикнул Шифрин, извлекая из кармана куртки измятую бумажку. — Молодежь — барометр общественного мнения. Мы должны подписать письмо к товарищу Троцкому о том, что поддерживаем его в споре с Лениным…Слава хотел было взять у него листок, но Шифрин не дал.— Я сам прочту!— А я тебе не позволю! — запальчиво сказал Слава. — Ты читал его кому-нибудь в Малоархангельске?Шифрин саркастически улыбнулся.— Читал! Кому?! Это же мужики! Необразованные мужики! Пообещай им уменьшить разверстку — и они тут же предадут революцию!— Так вот почему тебе не дали в Малоархангельске лошадей, — вслух высказал Слава свою догадку. — Только ты и к нам зря, мы такие же необразованные мужики…— Ваша слепая вера в Ленина…Тут Слава отпихнул его от стола, и Шифрин невольно шагнул в сторону.— Ты — драться?— Я запрещаю тебе произносить его имя, — сказал Слава.Перед его взором возник Ленин, по-отцовски разговаривающий с ним в коридоре.Нет, неуважения к Ленину он не потерпит!— Ты — драться? — фальцетом повторил Шифрин.Тут к нему приблизился Сосняков.— А ну, Славка! — произнес Сосняков, хватая Шифрина за плечи. — Выведем его?Слава никак не ожидал поддержки со стороны Соснякова, скорей можно было ожидать, что Сосняков призовет Славу к порядку, но оказалось, что оба они думают одинаково. Слава подошел к Шифрину с другого бока, накинул на него шинель.— А ну…— Ты чего?— Одевайся!Ознобишин и Сосняков натянули на представителя губкомола шинель, Сосняков нахлобучил на него его великолепную шапку, и поволокли его к двери.Кто-то из ребят кинулся было на подмогу.Сосняков отмахнулся:— Справимся и без вас!Они потащили Шифрина по коридору.Он пригрозил им:— Вы ответите!Вышли на крыльцо.— А как же мне добираться?— Иди на Залегощь, а там поездом до Орла, — безжалостно сказал Сосняков. — Дотопаешь!Шифрин шмыгнул носом.— Я замерзну, — жалобно сказал он.— Не дойдет, — согласился с ним Слава.— Ладно, — сжалился Сосняков, — иди в сельсовет, там посылают подводу на станцию. Подбросят.Шифрин отошел на несколько шагов, обернулся, глазки его сверкнули, и он неумолимо сказал:— Вы за все ответите перед революцией! 10 Два зимних дня с промежутком немногим более месяца, а в памяти остались, пожалуй что, навсегда, хотя никаких особых событий в эти дни не произошло.Слава подошел к исполкому утром, над крышей клубился дымок, печи еще топились. У входа трое саней, лошаденки стояли без присмотра, их хозяева дымили небось в коридоре самосадом. Морозно, тихо. Прежде чем заняться делами, Слава всегда заходил в канцелярию узнать, нет ли для него у Быстрова поручений, и взять у Дмитрия Фомича свежую почту.На этот раз в канцелярии что-то много народа. Быстров в бекеше у стола, Еремеев, Семин, Данилочкин… Куда это они?— Вот и Ознобишина прихватим, — говорит Быстров. — Беги домой, оденься потеплей, едем в Малоархангельск.— А его бы не надо, — замечает Данилочкин, — чего зря парня гонять…— Ну нет, ему полезно, пусть вовлекается, — не согласился Быстров. — Как, поедем?Слава ничего не понимает.— А что в Малоархангельске?— Дискуссия, — насмешливо говорит Семин.— О чем?— Вчера запоздно привезли из укома бумажку. Вызывают коммунистов. Тех, кто пожелает. Дискуссия о профсоюзах. Видал в газетах?— Да мы уже читали Ленина!— Грамотный какой! — смеется Семин. — А теперь нас приглашают высказаться.— Впрочем, судя по письму, уком не очень настаивает, чтобы ехали все коммунисты. Достаточно, если явятся члены волкома.— А кто едет-то?— Да человек шесть. Тебя вот еще возьмем.— Я поехал бы, — говорит Слава. — Интересно.— Раз интересно, езжай…Но только Слава собрался сбегать домой, предупредить Веру Васильевну и поддеть что-нибудь потеплее под полушубок, как Дмитрий Фомич, заложив по обыкновению ручку за ухо, мигнул Славе, подзывая к себе.— Это ты хорошо, что едешь.— Почему?— Разбираться скорей научишься…— Разобраться недолго, — самонадеянно отвечает Слава.— Разберутся и без тебя. А тебе я хочу один совет дать: разбираться разбирайся, а держись Ленина, этот не подведет. Понял?— А я и держусь Ленина, — отвечал Слава. — Я с ним согласен во всем.— Ну и беги, — сказал Дмитрий Фомич. — Да шерстяные носки надень, а то и в валенках продерёт.Поблескивала серебристая санная колея, легко трусили лошади, лениво покрикивали возницы, — привались на сено, покрытое домотканой дорожкой, и поторапливайся в Малоархангельск.А приехали только под вечер, синие тени стлались по сугробам, и дорога потемнела, заледенела, и за окнами городских домишек тут и там вспыхивали уютные огни.Поднялись по лестнице на второй этаж.— Регистрируйтесь, товарищи.— Что ж мало вас?— Мы поняли так, что всем необязательно.— Необязательно, но желательно.Узкий зал полон народа. Городские коммунисты почти все здесь, из волостей тоже много понаехало.— Ага, Успенское прибыло!— Будем диспутировать?— А чего диспутировать?…Шабунин, как всегда, в суконной гимнастерке, в начищенных рыжих сапогах, два шага вперед:— Товарищи, может, это и роскошь — собрать коммунистов со всего уезда, но таково указание губкома: всероссийская дискуссия, собраться и обсудить…Тут встал Евлампий Тихонович Рычагов, председатель Дросковского волисполкома, его все знают, солидный такой мужчина, серьезный, строгий, не любитель говорить лишнее.— Полагаю: Афанасий Петрович, навряд ли кто из нас выступит насупротив товарища Ленина.Шабунин усмехнулся:— И я так думаю, но директива есть директива, через месяц в Москве Десятый съезд. Центральный Комитет находит нужным выявить мнение всей партии.— Ну что ж, — согласился Рычагов, — если надо еще раз сказать, что мы с Лениным, возражений не имеется.Не один раз видел Слава Шабунина, и каждый раз его все сильнее покоряла простота Шабунина, — не то чтобы он старался быть простым, он всегда оставался самим собой.Вот он вышел из-за стола, подошел к трибуне, провел рукой по волосам…— Я так же, как и все вы, не один раз прочел тезисы товарища Ленина. Все справедливо… — Он развел руками. — Конечно, есть дела погорячее, надо кончать с бескормицей, с падежом скота, восстанавливать разоренное крестьянское хозяйство, профсоюзная работа у нас не так уж горит, но коли нужно высказать свое мнение, что ж, обсудим и мы с вами задачи профессиональных союзов.Шабунин принялся излагать платформу Ленина и противостоящую ей платформу Троцкого.Троцкий намерен превратить профсоюзы в придаток государственного аппарата. Он считает, что профсоюзы должны воздействовать на своих членов не средствами убеждения, а средствами принуждения, что в конечном итоге, как разъяснял Ленин, привело бы, по существу, к ликвидации профсоюзов как массовой организации рабочего класса. Ленин же, наоборот, утверждал, что профсоюзы являются приводным ремнем от партии к массам, их первостепенная задача — воспитание масс, борьба за повышение производительности труда и укрепление производственной дисциплины, профсоюзы, утверждал Ленин, — это прежде всего школа коммунизма.Шабунин закончил доклад и сам же спросил:— Ну, кто хочет высказаться?— А чего высказываться? — в свою очередь, спросил Рычагов, взявший на себя обязанность выражать общественное мнение. — Нет среди нас ни бывших меньшевиков, ни эсеров, мы как пошли с первого дня революции за Лениным, так и будем идти… — Рычагов пожал плечами. — Даже голосовать не надо, мы все на ленинской платформе.Шабунин только формальности ради собирался просить собравшихся поднять руки, как где-то сзади раздался пронзительный голосок:— Не говорите за всех!Шабунин вгляделся. Бог ты мой, это был Вейнберг! В городе его знали, но политической активностью он не отличался.— Борис Абрамович, ты чего? — удивленно спросил Шабунин.— То есть как чего? — выкрикнул Вейнберг, — У нас дискуссия или Что?— Вы что, хотите высказаться?— А почему бы и нет? — крикнул Вейнберг и принялся протискиваться к трибуне.Маленький, щуплый, решительный…Ознобишин не знал его, не встречал ни в укоме, ни на собраниях.— Кто это? — шепотом спросил он Еремеева, но тот тоже не знал, и Ознобишин повторил вопрос Быстрову.— Тебе здесь лекарства не приходилось заказывать? — вопросом на вопрос ответил Быстров. — Провизор из здешней аптеки.Мимо аптеки Слава проходил, но заходить туда ему не случалось. Аптека помещалась в выбеленном домишке с высоким крыльцом, в окнах которой стояли два огромных стеклянных шара, наполненных один оранжевой, а другой синей жидкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81