— Ну вот, — сказал он, не здороваясь, не отвлекаясь от дела, протянул Славе исписанные листки. — Мы тут разработали программу, можно начинать.— Где? — раздраженно произнес Слава.— То есть как где? — озадаченно спросил Ушаков. — Ты нашел помещение?— В том-то и дело, что не нашел.— А помещики? Мне сказали в Малоархангельске, что графиня Брюхатова до сих пор проживает в собственном доме…— Вот ты с ней вместе и поселись, — зло сказал Слава. — Графиня есть, а дома нет, хотя она в нем и живет.— Давайте обсудим положение… — Слава обернулся к Заузолкову. — Кульчицкие отпадают, Брюхатова отпадает…— Как видите, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — мягко заметил Заузолков. — Не будем торопиться, дайте время, подыщем что-нибудь…Время, время! Заузолков не мог сказать ничего более неподходящего. В том и работа Ознобишина, чтоб подгонять время. С чем он приедет к Шабунину? Ничего не сделали, нужно время… Именно такие ответы и тормозили развитие нового общества.Голубые глаза Ушакова потускнели.— Говорят, есть еще какие-то Федоровы?— Свободно можно выселить, — предложил Панков.Слава вопросительно взглянул на Заузолкова.— А зачем? — спросил Заузолков.— Как есть они бывшие помещики, — пояснил Панков. — Вполне.— Дом-то у них хороший? — поинтересовался Ушаков.— Для одной семьи, — сердито ответил Заузолков. — У нас молодежь танцы любит, а там двум парам не разойтись.— А если все равно выселить? — сказал Панков.— А зачем? — еще сердитее повторил Заузолков. — Тебе-то какая польза? У нас на Федорова свои виды. Не наказывать же его за то, что отец у него был помещиком? Человек приличный, с белыми ни в какие контакты не вступал. Зачем же образованными людьми бросаться? Учителей по всему уезду не хватает, а из него, знаешь, какой учитель получится?— А как же быть с помещением? — задумчиво спросил Ушаков.— Соображайте, — сказал Заузолков. — Для этого вас и прислали из Малоархангельска.Найти выход из безвыходного положения? Не хотелось Славе ни с чем возвращаться к Шабунину. Комсомолец обязан найти выход из любого положения. У Федоровых, конечно, не разгуляешься, да и казнить их не за что, они еще пригодятся.«А не говорит ли во мне ненужная жалость? — мысленно спросил себя Слава. — Приняли меня душевно, я и размяк. Однако не я, а Заузолков их защищает…»Слава думал, думал, прикидывал обстоятельства и так и эдак…— Знаешь, все зависит от тебя, — обратился он к Панкову. — То есть не от одного тебя, а от комсомольской организации.Панков не понял:— То есть как это?Вместо ответа Слава обратился к Заузолкову:— Брюхатовская домина совсем никуда не годится?— Как сказать… — Заузолков догадался, куда клонит Ознобишин. — Остов есть, но из чего стены ставить, печи складывать? Ни леса, ни кирпича…— Амбары какие-нибудь, сараи найдутся?Заузолков почесал карандашиком в волосах.— Вижу, куда ты клонишь, товарищ Ознобишин. Ну, найдем один-два амбара, а кому строить?— Нам, комсомольцам! — воскликнул Слава. — Панков будет строить, ему народный дом нужнее всего.Ушел разговор от Федоровых…Снова пошли в усадьбу Брюхатовых. Фундамент не пострадал. Стены кое-где лежат, а где и стоят. Балки провисли…— Ох, и задал ты нам задачку, товарищ Ознобишин, — пожаловался Заузолков. — Как, Панков, осилишь?Панков озадачен, но ведь самолюбие тоже не скинешь со счетов?Вернулись обратно в исполком, собрал Заузолков президиум, позвали комсомольцев, прикидывали, судили, рядили, вчера еще никому в голову не приходило восстанавливать разрушенный дом, но стоило подбросить людям идею, как они загорелись, принялись спорить, считать, мечтать… Невозможное становилось возможным.Трое суток провели Ознобишин и Ушаков в Колпне, а на четвертые выяснилось, что нужно возвращаться в Малоархангельск. Требуется решение уездного исполкома, одобрение отдела народного образования, согласие финотдела…Со сметой, с ходатайством волисполкома собрались Ушаков и Ознобишин домой.— Отправлю вас к вечеру, скорее доберетесь по холодку, — решил Заузолков. — Пошлю с вами Панкова, пусть тоже похлопочет.— Я же на лошади, — напомнил Слава.— Лошадь отправим обратно с оказией, — сказал Заузолков. — Дам свою пролетку, на ней Панков и вернется.Пролетку, запряженную парой лошадок, подали задолго до захода солнца, а отъезд затянулся, что-то не было еще решено, что-то не договорено, отъехали уже в сумерках, кучер, молодой, веселый, уверенный, утешил седоков:— Домчу еще до полуночи, спать будете в своих постелях!Проехали верст шесть-семь. Стемнело. Кучер шутил не переставая.Панков его хорошо знал, двадцати пяти ему нет, а успел и в дезертирах побывать, и на фронте, женат, двое ребятишек, любит возить начальство, жалованья ему не платят, но он надеется на поблажки по налогу…— Что тебя из дому гонит, Николай? — спросил Панков больше для гостей, чем для себя.— Ндрав такой! — весело, хоть и без особой ясности, объяснил Николай. — Знакомства люблю заводить.Ехали полем, с одной стороны тянулись овсы, с другой — подсолнухи, в стороне синел лес.— Семечек хотите? — спросил Николай, придерживая лошадей. — Эвон какие подсолнухи!Можно бы, конечно, пощелкать семечки, две-три головки никому не убыток, но положение обязывало отказаться.— Нет уж, не надо…Проехали еще с полверсты.Николай остановил лошадей.— А я все же наломаю подсолнухов, — сказал он, соскакивая с козел.— Да не надо! — крикнул Ушаков.Но Николай уже скрылся, слышно было, как трещат стебли.— Неудобно, — пробурчал Слава. — Увидит кто…Панков согласен с Ознобишиным, не в убытке дело.— Пойду позову…Выпрыгнул из пролетки, побежал следом за Николаем.Хоть и вызвездило, все равно ничего не видно.— Только время теряем, — заметил Слава с досадой.И вдруг — выстрел!Откуда бы это?Еще!Стреляют…Панков побежал обратно, перескочил канаву…Ушаков перегнулся через козлы, схватил вожжи и погнал лошадей.— Н-но!Сам потом не мог объяснить, испугался ли он или его подтолкнула предусмотрительность.Лошади понесли.— А Панков? — крикнул Слава Ушакову.Панков на ходу вскочил в пролетку. А со стороны подсолнечников — выстрелы. Один, другой, третий…— Где Николай? — Слава схватил Ушакова за плечо. — Стой!— Гони! — заорал Панков. — Гони!— Да ты что, очумел? — закричал Слава. — Николай-то остался…— Ничего, не пропадет, — пробормотал Панков, переводя дыхание, — на своем поле не заблудится.— На своем?— Ну, на нашем, на колпнянском.— А если убьют?— Не убьют, — зло сказал Панков. — За две хворостины не убьют. Дадут по затылку в крайнем случае. Сам виноват, не мы его, а он звал за подсолнухами…Отнял вожжи у Ушакова и погнал лошадей.Слава не соглашался с Панковым, но тот так свирепо гнал лошадей и так свирепо молчал, что с ним было лучше не связываться.Выстрелы стихли, лошади пошли ровнее, и летняя безмятежная ночь вступила в свои права.— Нет, я не согласен, — сказал Слава. — Может быть, повернуть?— На-кась, выкуси, — буркнул в темноте Панков, и было непонятно, что именно он предлагал выкусить. — Лучше было бы, если б вас перестреляли?Изумление прозвучало в голосе Ушакова:— А ты думаешь…— Ничего я не думаю, — уже спокойнее отозвался Панков. — Черт-те кто там стрелял, может, и вправду стерег подсолнухи, а может, и нарочно ждал, чтобы полезли мы за подсолнухами. 29 Вспоминая о Колпне, Слава упрекал себя за то, что взял в подарок книжку, узнай о подарке Панков, он вполне бы мог вообразить, что именно книжка и побудила Славу сохранить Федоровым дом.Слава показал книжку в укомоле. Железнов обнаружил полное равнодушие, а вот Ушакову стихи понравились. «Такие же трогательные, как некоторые романсы», — сказал он.Отчасти вроде наставления Фране Слава выразительно прочел: Лучшая девушка дать не можетБольше того, что есть у нее. — Как, как? — воскликнула Франя. — Дай мне это переписать!И вдруг книжка пропала!Слава вернулся вечером домой и перед сном хотел почитать стихи. Протянул руку за книжкой и не нашел. Поднял с подушки голову — книжки нет. Куда она запропастилась? Вскочил с кровати… Нету! Перерыл все на столе. Нет!Лежал и злился, дождался утра, отправился к Фране.— Ты у меня взяла «Жемчуга»?— А я и не знала, что у тебя есть жемчуга!— Книжку, книжку, не остри, помнишь, я тебе читал?— Не нужны мне от тебя ни жемчуга, ни бриллианты!Обидно, что книжка исчезла, но прошло несколько дней, и Слава примирился с пропажей.И тут в укомол поднялся Селиверстов и передал Ознобишину, что его разыскивает Семин.Слава позвонил:— Ты чего, Василий Тихонович?— Зайди к нам…Вызов не удивил Славу, время было еще тревожное, то тут, то там происходили события, требовавшие вмешательства следственных и карательных органов, возникали обстоятельства, при которых Семину приходилось иногда обращаться к Ознобишину.Уездная Чрезвычайная комиссия помещалась в маленьком кирпичном особнячке, и особнячок этот мрачных ассоциаций у жителей города не вызывал, заподозренных в серьезных преступлениях отправляли в Орел, а местная ЧК преимущественно занималась сбором всякой информации, скромные масштабы ее деятельности огорчали Семина, и при первой возможности он старался проявить себя во всем блеске.У входа в особнячок сидел солдат и щелкал от скуки семечки. Ознобишина он знал и пропустил, даже не выписав ему пропуск.— Ну вот я, — сказал Слава Семину. — Пришел.— Я вызывал тебя, — поправил его Семин.— То есть просил зайти, — поправил его Слава.— Я вызывал тебя, — повторил Семин.Он вступал в игру, потому что Семину нравилось играть роль следователя, даже если это и не требовалось обстоятельствами.— Что у тебя ко мне? — спросил Слава. — Опять где-нибудь кулаки избили батрака?Семин выжидательно молчал.— Ты не очень-то важничай, — пригрозил Слава. — А то поднимусь и уйду.Тогда Семин выдвинул ящик своего стола и выложил на стол знакомую книжку.Как она к нему попала?!— Кто это? — ледяным тоном спросил Семин, похлопывая книжкой по столу.— Не кто, а что, — поправил Слава. — Книжка. И во-вторых, как она к тебе попала?— А я спрашиваю: кто это? — повторил Семин.— Да брось ты дурака валять! Ты все-таки скажи, как она к тебе попала?Но Семин твердит свое:— Я спрашиваю, тебе известно, кто это?— Поэт, — говорит Слава, — Гумилев. Что дальше?— Не поэт, а контрреволюционер, — холодно произносит Семин. — Вот это кто такой!— Откуда тебе это известно? — недоверчиво спрашивает Слава.— Махровый контрреволюционер, — повторяет Семин. — Расстрелян в прошлом году Питерской ЧК за участие в офицерском заговоре.Нет, так фантазировать нельзя!— Откуда ты это знаешь?— Навел справки.Слава чувствует себя неуютно.— А какое отношение это имеет к стихам?— Не понимаешь? Если контрреволюционер пишет стихи, значит, и стихи он пишет контрреволюционные.«Осыпается золото с кружев… — размышляет Слава. — С розоватых брабантских манжет…» В чем здесь контрреволюция?"Он уходит в оборону:— А как все-таки попала к тебе моя книжка?Но Семин не уступает:— Лучше ты скажи, как к тебе попала эта книжка?— Был в Колпне, ездил подыскивать помещение для народного дома. Отвели меня ночевать к Федоровым, есть там такой бывший помещик, попалась мне эта книжка на глаза, и они ее мне подарили…— То есть пытались тебя подкупить?Слава искренне смеется.— Хорош подкуп, если я едва не отобрал у них дом!— Это мне известно, — говорит Семин. — Но этот подарок я не могу рассматривать иначе как попытку дать тебе взятку.— А ты полегче, — обрывает его Слава. — Я вот пожалуюсь Шабунину! Как ты со мной разговариваешь?— А как? — удивляется Семин. — Разве я не обязан выяснить все обстоятельства, связанные с этим Гумилевым?— Все-таки ты скажи, как попала к тебе эта книжка? — настаивает Слава.— Изволь, — соглашается Семин. — Проходил мимо вашего общежития, зашел посмотреть, как вы живете, заглянул к тебе, увидел на столе книжку, она меня заинтересовала…— А какое ты имеешь право брать у меня что-нибудь без спросу?Впервые за весь разговор Семин снисходительно улыбается.— Но я же не для себя, а для дела.— Для какого это дела?— Распространение контрреволюционной литературы.— Шутишь?— Нет. — Семин кладет перед собой лист бумаги. — Давай уточним, при каких обстоятельствах попала к тебе эта книжка.— Это что — допрос?— Если хочешь — допрос, дело серьезней, чем ты думаешь, даже досадно, что ты сам не разобрался во вражеских происках.— В чем же это я не разобрался?— Отвечай лучше по существу, так мы скорее доберемся до истины.Слава начинает нервничать, впрочем, он давно уже нервничает, — что за странная и глупая история!Семин записывает вопрос:— Значит, тебе эту книжку подарили Федоровы!— Да.— Кто именно?А кто, правда, подарил ему эту злосчастную книжку? Федоров? Нет, все-таки не он, зачем же его подводить, тем более что Слава не сомневается в невинном характере подарка.— Оля.— Что за Оля?— Племянница. Племянница Федорова.— Это еще что за племянница?— Обыкновенная племянница. Приехала к ним погостить.— Откуда?— Что — откуда?— Откуда приехала?— Не знаю. Кажется, из Крыма.— Из Крыма?— Как будто они сказали, что из Крыма.— А ты читал эти стихи другим?— Читал.— Вот видишь, не только сам, но и другим читал контрреволюционные стихи.— А что в них контрреволюционного?— А это не нашего с тобой ума дело, я тебе уже сказал, что этот поэт расстрелян за контрреволюцию.— Очень жаль.— Тебе его жаль?— Жаль, что поэты занимаются контрреволюцией.— Это тоже не нашего ума дело.Семин берет новый лист.— А зачем тебе эта Оля дала книжку?— Я уже сказал, мне понравились стихи…— А она не просила тебя передать кому-нибудь эту книжку?— Для чего?Семин слегка отодвигается от стола и проникновенно смотрит в глаза Славе.— Ты честно разговариваешь, Ознобишин?— Да ты что?! — Слава вспыхивает. — Какие у тебя основания…— Не ерепенься, не ерепенься, — останавливает его Семин. — Тебя тоже можно было бы привлечь, но Шабунин велел тебя не трогать.Ах, так вот почему Семин беседует с ним так снисходительно, это Афанасий Петрович верит Славе, Афанасий Петрович, а не Семин…— Значит, она никому не просила передать книжку?— Нет.— А теперь возьми ее и внимательно посмотри на обложку.Слава смотрит… Нет, он не видит ничего, что могло бы привлечь его внимание.— В каком году издана книжка?— В тысяча девятьсот двадцать первом.— Где?А ведь не обратил внимания ни на дату, ни на место издания!— Берлин.— Вот то-то и оно-то! Как могла эта книжка попасть в Россию? Только через белогвардейцев. Откуда приехала твоя Оля? Соображаешь? Была в Крыму, где находились врангелевцы. Там ее и завербовали. Получила от них книжку, а зачем привезла — предстоит еще докопаться…Перед Ознобишиным открывается бездна, Славе и самому уже не приходит в голову, что книжка к Оле попала из нейтральных рук или куплена в магазине…— Вполне возможно, что она прибыла сюда с определенным заданием, — продолжает Семин. — Может быть, это шифр. Может быть, в стихах этих что-нибудь заключено…— Что же ты собираешься делать? — робко спрашивает Слава.Он уже верит Семину, уже не допускает иного толкования!— Начнем следствие, заставим сознаться…Слава уже забыл, что он только что возмущался тем, что Семин без спроса забрал у него книжку.— А книжка?Семин не спеша потянул книжку из его рук.— Это же материал для следствия…Он снисходительно смотрит на Славу.— Что ж, можешь идти. Впредь тебе наука. Подписывай показания, и — никому ни слова.Слава даже высказывает Семину свое удивление:— Как это ты до всего докопался?— А у нас, как в аптеке, точность и быстрота, — самодовольно констатирует Семин.Растерянный Слава бредет в укомол.— Созидающий башню сорвется, — вспоминается ему строка из книжки…И как-то, сначала смутно, а потом все явственнее вспоминаются другие стихи, из-за которых у него тоже были неприятности.Он помнит эти стихи. «Двенадцать». Поэма малознакомого Блока.Он поссорился тогда со своими одноклассниками. Но не захотел им уступить и не уступил. В белом венчике из роз -Впереди — Исус Христос… Казалось бы, какое отношение имее. Исус Христос к Революции? Однако же Слава почувствовал, что этого Христа гонит вперед ветер Победившей Революции!А в стихах, о которых с ним говорил Семин, было что-то вычурное.За эти стихи он не посмел вступить в бой. И правильно, что не посмел. Он даже рад, что избавился от этих стихов. Жаль только Олю, милую девушку, на которую обрушилась такая беда. Может быть, Семин тоже не хочет неприятностей Оле, а вынужден причинять…А Семину не жаль ни Олю, ни Славу, он вообще никого не жалеет, Семин выполняет свой служебный долг. 30 На этот раз Ознобишина вызвал не Шабунин, а Кузнецов, Афанасий Петрович в отлучке, опять уехал в Куракинскую волость, не могут там угомониться эсеры, все время будоражат мужиков, едва не сорвали весенний сев, «чего, мол, зря сеять, все равно все отберут», и теперь мужики грозили неуплатой продналога: «Не уплатим, и баста, ныне отряд с винтовками против мужиков не пошлют, а пошлют, так у нас обрезы недалеко запрятаны».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81