Андриевский сует ключи мальчику в карман.— Идем, — говорит Быстров.Андриевский отстал, Славушка не видит, но вид у того, должно быть, в самом деле бледный.— Ты с девчонками здесь еще не гуляешь? — спрашивает Быстров.— Нет.— А лягушками их пугаешь?— Нет.— Надо с тобой посоветоваться…Если бы Славушка сказал, что гуляет с девчонками, Степан Кузьмич все равно будет советоваться, но, если сказать, что терзаешь лягушек, вряд ли он удостоится доверия Быстрова.— Ума не приложу, что делать с Александрой Семеновной?Только тут приходит Славушке на ум, что за всеми делами по эвакуации Быстров забыл о собственной жене.— Отправьте, отправьте ее, Степан Кузьмич, — умоляет Славушка.Быстров хлыстиком почесал себе лоб.— Красные будут знать, что она жена председателя ревкома, а белые — дочь генерала Харламова.— А если белые узнают, что она ваша жена, а красные, что она дочь генерала?— Тогда скверно.— Так увозите!— Я и хотел… — Он хлыстиком принялся сбивать рыжие султаны сирени. — А она не хочет.— Почему?— А может быть, отправить и тебя? — неожиданно предлагает Быстров.— Мне ничто не грозит.— Вождь молодежи!— Смеетесь?— Мне, брат, не до смеха.— Сами учили: спектакли, танцы…— Вот и говорю: легко дотанцеваться.— Но вы сами сказали, что нужно остаться.— Нужно-то нужно, мальчик из богатого дома…— А говорите — отправить!— Ума не приложу…Пахнет медом, душистым липовым медом, звенит пчела, вьется вокруг головы. Славушка отмахивается, но пчела носится вокруг, как угорелая. Не надо махать руками.— Ну, прощай, — произносит Быстров.Славушка не успевает ответить, Быстров ныряет в заросли сирени, и его уже нет. Куда это он? Если в Семичастную, не миновать усадьбы Введенского. Андрей Модестович не слишком-то обожает Советскую власть. Как это Степан Кузьмич не боится? 20 Странное затишье. Точно все замерло — и в людях, и в природе. Близилась осень, а никто о ней будто и не думал, неопределенность порождала леность мысли, даже Федосей и Надежда двигались, как сонные мухи, даже Павел Федорович меньше хлопотал по хозяйству, все уединялся с Марьей Софроновной. Вера Васильевна по-прежнему заранее готовилась к занятиям, перечитывала учебники, доставала книги, делала выписки.Утром она выпросила у деверя лошадь съездить в Козловку, там учительствовали две сестры — Ольга Павловна и Варвара Павловна, фамилия одной Шеина, другой — Франк, Варвара Павловна замужем за бароном Франком, и все в округе зовут обеих сестер баронессами. Франк, выйдя в отставку, был он военным инженером, поселился в деревне, жена и свояченица, хоть и происходили из дворянской семьи, в молодости встречались с Фигнер и Засулич, сами едва не стали народоволками и служение народу считали первейшей обязанностью всякого образованного человека. Поэтому имение приобретено было ради идеи: сестры решили выстроить школу и посвятить себя просвещению крестьян. Постройка школы совпала по времени с русско-японской войной, брат Ольги и Варвары, морской офицер, командовал крейсером «Светлана», потопленным японцами в Цусимском бою, он тоже был настолько предан идее долга, что так, стоя на капитанском мостике, и пошел ко дну вместе со своим крейсером. Сестры назвали школу в честь брата «Светланой».Козловка выделялась среди окрестных селений, почти все ее жители были грамотны, книги и мыло водились в каждой избе, а возле многих изб росли вишни и яблони.Вера Васильевна познакомилась с Ольгой Павловной на учительской конференции, пожаловалась на отсутствие иностранной литературы и получила приглашение приехать в Козловку за книгами.Хоть и неохотно, но лошадь Павел Федорович дал, и Вера Васильевна с сыном с утра покатили в гости.Сестры мало схожи, хоть и погодки, им лет под шестьдесят, Ольга Павловна грузна и медлительна, Варвара Павловна подвижна и худощава, под стать мужу, худенькому полуслепому старичку с короткой бородкой.Гостей встретили радушно, напоили чаем, угостили яблоками и повели в школу, в которой хранилась библиотека.В простых некрашеных шкафах Байрон, Диккенс, Гёте, Шиллер, Гоголь, Достоевский, Лермонтов, Пушкин, Толстой, Тургенев, Бальзак, Гюго, Дидро, Руссо…У Славушки разбежались глаза.Ольга Павловна раскрыла шкафы.— Выбирайте.— Берите, берите все, что надо, — предлагал Франк, тыча вверх сучковатой палкой.Вера Васильевна смущенно развела руками.— Не могу. Полные собрания. Страшно разрознить…— Мы не знаем, что будет завтра, говорят, деникинцы жгут школы, убивают учителей, — уговаривала Ольга Павловна гостью. — Не стесняйтесь…Вера Васильевна поколебалась, взяла два томика Мопассана, томик Беранже, тем более что в Успенском, в библиотеке Нардома, есть Беранже в переводах Курочкина, томик Гейне, томик Гауптмана…Старик осторожно притрагивался к корешкам книг.— Набирайте, набирайте…Набралась тяжелая связка.— Я верну весной, по окончании учебного года.— И отлично, — одобрила Ольга Павловна. — Захватите с собой еще яблок.— У нас есть яблоки…— Не такие, как наши, — возразила Ольга Павловна. — У нас сорта, выведенные Алексеем Павловичем…Вернулись домой и узнали, что началось отступление. Пока они были в гостях, через Успенское прошла большая воинская часть, усталые люди, безразличные ко всему на свете. Больше не показывался никто, и Славушка лег спать разочарованный.Около полуночи загромыхали в сенях. Загремела щеколда. «Света!» Павел Федорович дрожащей рукой запалил лампу. «Света!» Человек двадцать ввалилось, вид у всех обшарпанный. Потребовали золота. «А ну, хозяин, все золотишко на стол…» Павел Федорович не стал отрицать, что золото было. «Было, да вчера об ту же пору нагрянул особый отдел, все обшарили, забрали золото, даже серебро, даже ложечки чайной не оставили». — «Эти могут, мать их, прости господи…» Ночные гости не стали перетряхивать сундуки, удовлетворились двумя караваями хлеба. «Бывайте здоровеньки…» Часа через два, в сизый предутренний сумрак, вломилось еще с десяток солдат. Усталые, озверелые. «А ну, помещица, отдавай добро…» Конопатенький солдат приставил к виску Веры Васильевны пистолет. Вера Васильевна осталась безучастной, солдат опустил руку. «Раскрой чемодан!» Звякнула металлическая коробочка из-под каких-то патентованных пилюль. Солдат кинулся, в коробочке пуговицы, торопливо сунул коробку в карман. Славушка вдруг понял, что это действительно отступление, в арьергарде всегда мечется всякий сброд.Утром в село вошла еще какая-то отставшая часть, солдаты разбрелись по избам, там, где их кормили, все обходилось тихо, а где отказывали, ловили курей, сами рубили им головы, сами ощипывали и варили в хозяйских чугунках.Утром кто-то принес слух, что отступающие части расстреляли в Козловке барона Франка. Спустя день слух подтвердился. Вера Васильевна собралась было к баронессам: «Им, вероятно, надо как-то помочь». Но на этот раз Павел Федорович категорически отказал в лошади: «Вы что, в уме? Идут военные действия, пропадете ни за понюх табаку». А еще через день пришел кто-то из Козловки и сказал, что «седни мы похоронили барона». 21 Несколько дней тишины, и вдруг они появились. Небольшой конный отряд. Спешились у церкви, квартир не искали, пошли по избам — пожрать да прихватить чего на дорогу. «А ну, хозяйка, собери…» — «Да чего собрать! Шти вот…» — «Момент!» Кавалеристы умеют кур ловить. Раз, раз!… «Да что ж вы, разбойники, делаете?!» — «Твое дело, тетка, пожарить, а наше пошарить…»К Астаховым обычно заворачивало начальство.Нервный стук в окно. Никуда не денешься. Выходи, Надежда. За нею Павел Федорович.— Кто тут хозяин?Офицер в сопровождении четырех казаков. Подтянут. Брит. Молод. Любезен.— Э-э… Ротмистр Гонсовский! С кем имею честь? — С этаким прононсом: «Гоннсовский!» — и даже с полупоклоном. — Пардон… В силу обстоятельств военного времени обязан произвести осмотр помещения…И опять этакий легкий жест: извините, ничего не поделаешь…Вера Васильевна читала. Надо же делать вид, что сохраняешь полное присутствие духа.— Пардон…Марья Софроновна ни жива ни мертва. Мало ли чего могут попросить! Не откажешь. А потом оправдывайся перед Павлом Федоровичем.— Откройте!Офицерский пальчик постукал по сундуку.— Заховали куда-то ключ.Наивный человек Павел Федорович.Ротмистр одному из подручных:— Ефим, взломать…Марья Софроновна кинулась к сундуку:— Я открою!Наволочки, простыни, исподние юбки, рубашки, штуки сатина, мадаполам…— Ефим… — Ротмистр пальчиком указал на простыни. — Для нужд армии.Раз — у одного из казаков появился в руках мешок, два — простыни исчезли. Фокусы!Ротмистр слегка улыбнулся.— Офицерам тоже нужно на чем-то спать. — Опять шевельнул пальчиком. — Ефим, если вам что требуется…Казакам требуется мануфактура.Вернулись в залу.Легкий полупоклон в сторону Веры Васильевны.— Пап-ра-шу аткрыть чемоданы.Казаки раструсили белье по столу: детские штанишки, старые блузки…Вера Васильевна сберегла рубашечку — воспоминание о лучших временах, французский батист, кружева, нежность, воздух… Пушистое облачко легло на стол. Гонсовский балетным жестом простер над ним руку, и… облачко растаяло.— Простите. Но… бывают обстоятельства, когда и офицеры нуждаются в таких… — Строго взглянул на Павла Федоровича. — На два слова.Вернулись в спальню.— Золото, жемчуг, кольца?— Все поотнимали красные.— Я предвидел такой ответ!— Чего уж предвидеть! Грозились убить…— К сожалению, некогда вами заняться. Масло?— Сметана есть.— Сметану не берем.— Не сбивали еще.— Проводите в погреб.В погребе бочка со сливками, Павел Федорович не спешил сбивать масло. Бочонок с топленым маслом зарыт в землю.Гонсовский заглянул в бочку.— Пейте, ребята, — разрешил он казакам. — Полезная штука.Павел Федорович нашел даже кружку.— Угощайтесь.Казаки зачерпнули. Раз. Другой. Много ли выпьешь кислых сливок?— Пошли…Гонсовский все чего-то искал.— А здесь что?Указал на амбар, сложенный из рыжего известняка.— Хозяйственный скарб.— Откройте.Ох, как не хотелось Павлу Федоровичу открывать амбар! Но возразить не осмелился.Возразил Бобка! Залаял, затявкал, загавкал, забрехал, залился всеми собачьими голосами: «Прочь, прочь, не пущу, уходите!» Неистово залился…Гонсовский испуганно оглянулся.— Где это?— Не бойтесь, на цепи, — успокоил Павел Федорович. — За амбаром, на пасеке.— А у вас пасека?— Небольшая, для себя.В амбаре пустынно и холодно, здесь бывало побольше добра, а сейчас сбруя по стенам, части от косилок, от молотилок, мелкий инвентарь, топоры, вилы, лопаты…Гонсовский приближался к закромам, как мышь к крупе.— А это что?Точно не видел!Семенной овес. Отличный, трижды сортированный овес. Без васильков, без сурепки.— Овес.Гонсовский запустил руку в закром, ласково и вкрадчиво, точно ласкал женщину, захватил зерно в горсть, раскрыл ладонь, рассматривал овес, точно жемчуг, он и лился с ладони, как жемчуг, видно, понимал толк в овсе.— Ефим, быстро, за подводами.Ефим повернулся, засеменил, почти побежал. Павел Федорович чуть не заплакал.— Ведь это ж семена. Семена, поймите. Ведь это ж хозяйство…— Любезный, служение отечеству требует жертв. И с нашей стороны, и с вашей. Я бы мог реквизировать фураж, но не хочу, не нахожу нужным, беру у вас этот овес, как доброхотное даяние, могу даже выдать расписку. Считайте, забрал у вас овес сам генерал Деникин. Когда Александр Иванович займет Москву, законные власти возместят все…Насмехается, сукин сын!Славушка шел чуть позади. Непонятно почему, всхлипнул Павел Федорович, офицер вел себя вежливо и необидно.— Не волнуйтесь, вас не заставят шевельнуть и мизинцем, — успокоил Гонсовский хозяина. — Мы сами погрузим.Должно быть, фураж-то он и искал!— А пока покажите пасеку.Ближе к осени пчелы не так злы, соты полны, кое-где валяются в траве трутни, еще месяц, и можно прятать ульи в амбар.Пчелы игнорировали посетителей, зато Бобка выходил из себя. На пасеке тоже амбар, поменьше, где хранились принадлежности пчеловодства. Бобка, привязанный на цепь у двери амбара, выкопал под амбаром нору и обычно дремал там. Но сейчас метался, прыгал, выходил из себя.— Зайдем?Павел Федорович ногой придержал собаку, снял замок, открыл дверь.— Заходите.Славушка потрепал Бобку, вошел следом. Пес не унимался.Гонсовский обследовал и этот амбарчик, он и здесь сразу заприметил в углу бидоны.— Выкати-ка, — приказал он одному из казаков. — Поглядим, какая в них сметана.— Там мед, — глухим голосом промолвил Павел Федорович. — Для подкормки пчел.— Ошибаетесь, — весело поправил его Гонсовский. — Для подкормки кавалергардов его императорского величества.Казак выкатил бидон, второй, поднял с одного крышку.— Пробуй, — приказал Гонсовский.
Казак запустил руку в бидон, пальцами достал комок засахарившегося меда, с аппетитом откусил…— Сладкий? — спросил Гонсовский.Казак ухмыльнулся.— В плепорцию.Носком сапога Гонсовский тронул бидон.— Взять.Казаки покатили бидоны к двери. Павел Федорович не осмелился возражать. Да он и знал: возражать бесполезно. Попробуй возрази!Однако нашлось кому возразить.— Благодарю, — вежливо произнес Гонсовский, слегка наклонив голову, переступил порожек и… закричал.Покуда Павел Федорович мысленно подсчитывал убытки, покуда казаки подкатывали бидоны к дверям, покуда Славушка дивился, как легко и весело умеет грабить этот вежливый и, должно быть, опытный по этой части офицер, Бобка выступил в защиту хозяина: рванулся из-под амбара и сквозь голенища сапога прокусил офицеру ногу.— Ах ты!…Для выражения своих чувств господин ротмистр воспользовался весьма нецензурными словами.Схватился за ногу, торопливо полез в кобуру за револьвером.Щелкнул взведенный курок.И с такой же стремительностью, с какой пес накинулся на грабителя, Славушка бросился к Бобке, прильнул к нему, обнял, заслонил.— Отойди! — закричал Гонсовский. — Отойди, сукин сын!Славушка еще теснее прижался к Бобке: не мог, не мог он предать друга!— Отойди, щенок! Тебе говорят…Казаки с интересом смотрели на своего офицера, они-то хорошо знали, что господин ротмистр не умеет прощать обидчиков.— Считаю до трех, слышишь? Не отойдешь, пристрелю вместе с собакой!— Слава!Позади Гонсовского стоял Павел Федорович. Голос его прервался, визгливая нота повисла в воздухе. Он не рискнул броситься к мальчику и оттащить от собаки, чего доброго Гонсовский не дождется, выстрелит, однако отдать мальчика на расправу не позволяла совесть.— Уйди, слышишь? Сейчас же уйди…«Пусть, пусть этот негодяй попробует меня оттащить!»— Раз… два… Отойди, мерзавец! Пристрелю!Казаки знали: ротмистр Гонсовский не врет, им не такое доводилось видеть…Павел Федорович забежал сбоку.— Господин офицер, пощадите… Дурак, дурак, разве не видите? Пощадите мать! Мальчишка еще…Но тут у забора возник Ефим:— Так что подводы прибыли.Гонсовский поиграл губами.— Так, так… — Посмотрел куда-то поверх мальчика. — Вернусь через пять минут. Собаку я все равно пристрелю.Прихрамывая, пошел распорядиться погрузкой овса.Павел Федорович присел на корточки.— Чего ваньку валяешь? Не знаешь, что ли? Кутеповцы на все способны. Только мать обездолишь…Он еще что-то говорил, но Славушка не слушал. Он прижался к Бобке и вместе с ним ползком полез под амбар. Они забирались все дальше и дальше.— Смотри, Бобка, — бормотал мальчик, — пристрелит он и тебя, и меня, я тебя сейчас отпущу, только ты, дурень, не убегай от меня…Отстегнул под амбаром ошейник, обнял Бобку за шею и пополз в лаз, ведший в проулок за амбаром.И пес догадался, пополз бок о бок с мальчишкой, они нырнули из проулка в крапиву, проползли под изгородью и, почти уже не прячась, стремглав побежали через огороды.Куда девать Бобку?… К Введенскому, только к Введенскому!Андрей Модестович охотник, любит собак, вот Славушка и попросит его подержать Бобку у себя в доме на привязи, Андрей Модестович не даст пса в обиду.А ротмистр Гонсовский, приказав застелить подводы брезентом и не оставить в амбаре ни зернышка, вернулся к пасеке, увидел затянутую под амбар цепь, усмехнулся, нагнулся, сунул дуло в дыру и разрядил всю обойму. 22 Кавалерийская часть, которую ротмистр Гонсовский обеспечивал фуражом, мелькнула и исчезла куда-то в сторону Ливен, и в Успенском снова наступило затишье.Вошло и у Астаховых все в свою колею, Павел Федорович припрятывал все, что можно припрятать, Федосей и Петя сторожили на хуторе сад, обмолачивать хлеб Павел Федорович воздерживался, хлеб стоял в скирдах, так легче избежать реквизиций, Марья Софроновна и Надежда обихаживали коров и птицу, да еще лежмя лежала на грязных простынях разбитая параличом Прасковья Егоровна, лежала и мычала, просила у бога смерти. Возле нее и увидела Вера Васильевна мордастого солдата.— Вы кто?Солдат молчал.Вера Васильевна осмелела:— Кто вы такой? Что вам здесь нужно?Он опять промолчал.— Я вас спрашиваю!— Комендант.— Кто? Кто? — воскликнула она в растерянности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81