Я бы хотел заранее знать, на ком вы остановите выбор.— Да я, Афанасий Петрович…— Не суетись. Ты — руководитель. Солиднее держись, ты уже не мальчик…— У меня к вам особое дело, Афанасий Петрович…— Что еще?— Да с Франей, Афанасий Петрович, с Вержбловской. Авария.— Какая еще там авария? Она, кажется, неплохо работает?— Работает она честно…— Так чего с ней стряслось?— Вот то-то, что стряслось… — Слава рассказал Шабунину о признании Франи. — Прямо ума не приложу.— А от кого?— Не говорит.— Ну и пусть не говорит. Значит, не хочет. Значит, нечем хвалиться.— А как быть?— Вот я и сам думаю, как быть. Задал ты мне, парень, задачу. В таких делах, брат, я тоже не очень силен. Вот что: рабочий день кончился, пойдем-ка ко мне домой. Кстати, и пообедаешь у меня.Пропустил вперед Славу, остановился возле Селиверстова.— Пошел домой, вернусь часа через два, меня не ждите.Славе еще не приходилось бывать у Шабунина дома. Афанасий Петрович повел его переулком, мимо крохотной типографии уездного исполкома.— Совсем рядом.Афанасий Петрович указал на типографию.Слава не понял.— Рядом с типографией живем, — пояснил Афанасий Петрович. — Жена у меня здесь работает. Наборщицей.Слава не знал, что жена у Шабунина работает.Домишко, в котором жили Шабунины, через дом от типографии, в сенях, как в любой деревенской избе, всякая рухлядь, метлы, ведра, скребки.Быстров любил устраиваться на жительство с комфортом, селился в помещичьих домах, занимал лучшие комнаты, а Шабунина комфорт, кажется, мало заботил.Комната Шабуниных не лучше комнаты Ознобишина, стол, стулья, две железные койки, застланные суконными солдатскими одеялами, книжный шкаф с бронзовыми гирляндами, привезенный, должно быть, из чьего-то имения, и невзрачный шкаф для одежды.И жена у Шабунина под стать ему.— Варюша, покормишь нас? — обратился Шабунин к жене. — Это Ознобишин, знакомься.— Накормить накормлю, — приветлива сказала Варюша. — Только угощать нечем, щи да каша.— А чего еще? — в тон ей отозвался Шабунин и даже подмигнул Славе: — Добрая жена да жирные щи — другого добра не ищи.Щи и каша — не велики разносолы, да предложены от души, давно Слава не обедал с таким аппетитом, как у Шабуниных.— А теперь, — сказал Афанасий Петрович после обеда, — покопайся в моих книгах, а я с Варварой Никитичной чуток посекретничаю.Но никуда Варвару Никитичну не увел, присел с ней на койку, обнял за плечо рукой и зашептал.Слава старался не слушать, рассматривал книжки, у Шабунина все больше политическая литература — Ленин, Маркс, Бебель, Плеханов, Каутский, но невозможно ничего не услышать, до Славы несколько раз донеслось имя Франи, должно быть, Шабунин советовался с женой, как помочь девушке.— Ну вот что, товарищ Ознобишин, — заговорил Шабунин в полный голос, — скажи своей Фране, чтоб пришла к Варваре Никитичне. Конференция через два дня, пусть после нее и приходит, поговорю с врачами, а Варюша сведет в больницу.— Зачем в больницу? — удивился Слава. — Еще рано…— Не рано, а как бы не поздно, — усмехнулся Шабунин. — Прервут, и никто ничего знать не будет.— Что прервут?До Славы не сразу дошел смысл этого слова.Шабунин покачал головой.— Беременность. Какой ты еще ребенок! Беременность — вот что прервут. Ребенок ей сейчас ни к чему.Слава смутно представлял, как можно прервать беременность, ему приходилось слышать об этом разговоры.Ему вдруг жалко стало ребенка, жизнь которого собирались прервать…— А вам не жаль? — неуверенно спросил Слава.— Девчонку прежде всего жаль, — сказал Шабунин. — Что ей с ребенком делать? Вам учиться надо, а потом уж семьей обзаводиться.В общежитие Слава вернулся к ночи. Темно во всех окнах, все спали. Слава прошел через зал, повернул выключатель, лампочка засветилась желтым светом. Комната прибрана, постаралась в его отсутствие Эмма, книги сложены на столе аккуратной стопкой, стулья расставлены вдоль стены, кровать постелена, и — это еще что такое? — подушку украшает голубая лента.Что за лента?У Франи вчера волосы были перевязаны этой лентой! А Эмма нашла. Что она вообразила? И положила ленту на подушку. Сувенир, Сейчас нельзя отнести ленту. Эмма заметит…Слава сунул ленту в карман. Отдаст завтра.Утром в укомоле вызвал Франю к себе в кабинет.— Возьми.— Где ты ее взял?— Не надо быть растрепой.— Забудь все, о чем я тебе говорила.— Не только не забыл, но сказал о тебе Афанасию Петровичу.— Да ты что…Франя опустилась на стул.— Я тебя просила?— А с кем еще советоваться? Афанасий Петрович сказал, чтоб ты зашла к его жене, как только закончится конференция. Она отведет тебя в больницу.— Зачем?— Знаешь его жену?— Встречала.— Сходи, ее зовут Варвара Никитична, она объяснит.— А при чем тут Варвара Никитична?— Не волнуйся, никто и никому, ты что, Афанасия Петровича не знаешь?Франя уже догадалась, при чем тут Варвара Никитична, лицо ее сморщилось, вот-вот заплачет, и вдруг улыбнулась:— Так говоришь — сходить?— Не сейчас, разумеется, а вечером, завтра или послезавтра, — строго сказал Слава. — А сейчас готовь таблицы и о возрастном составе, и о занятиях в кружках…— Да, да, — отвечала Франя. — Я все сделаю, не беспокойся, я уже всему подвела итог…— Ладно, — отпустил он Франю. — Иди.Его участие в личных делах Франи Вержбловской закончено, теперь можно опять сосредоточить свое внимание на конференции. 41 Как и все другие съезды и собрания в Малоархангельске, конференция проходила в партийном клубе.Съехались двести делегатов, к открытию подошли Шабунин и Кузнецов, но, к разочарованию Славы, с приветствием от укомпарта выступил Кузнецов.А потом на трибуну вышел Ознобишин и по вниманию, с каким его слушали, понимал, что доклад у него получается.Настроение у него все улучшалось и улучшалось. Он говорил и о политике, и об экономике, и о пропаганде, приводил цифры, сколько допризывников в организации, сколько школьников и сколько батраков, сравнивал работу волкомов, перечислял, какие и где действуют кружки, где народ посещает избы-читальни, а где не посещает, сколько женщин вовлечено в школы ликбеза, сколько комсомольцев избрано в сельсоветы…И когда закончил, ему долго и весело хлопали.Потом начались прения, в речах все выглядело гладко и благополучно, и настроение Славы стало падать.Слава знал, что в Луковской волости молодежь, кроме как в хоровых кружках, нигде больше не занимается, а в Скарятине кулацкие сынки пролезли даже в волкомол.— Ты доволен? — спросил Слава Железнова, возвращаясь вечером в общежитие.— Да вроде бы ничего.— Фактов мало приводят ребята.— Ну, факты мы будем рассматривать в оперативном порядке.— Ладно, спокойной ночи.— Бывай!Но Славе не спалось, что-то его тревожило. Сделал доклад, охватил, кажется, все стороны комсомольской жизни, и все-таки что-то упустил… Что? Он не знает. Товарищи хвалили доклад, зря он к себе придирается. И все же он испытывал глубокую неудовлетворенность.Афанасий Петрович указал направление, а Слава не то что пренебрег, Слава не понял его совета.Разве суть в том, что двести или триста школьников вступили за отчетный период в комсомол? Каждый вступал в комсомол по каким-то своим, одному ему важным причинам. Надо не отсчитывать их десятками, а уметь видеть каждого из тех, кто составляет эти десятки. Пишут же, что Наполеон знал в лицо каждого солдата своей армии! Неповторимо складывается судьба всякого человека, и серьезное рассмотрение одной судьбы может стать уроком для многих.Надо было рассказать о Даше Чевыревой. В каком сложном сплетении обстоятельств очутилась она! Отец ее, коммунист, был убит кулаками, и Даша оказалась достойной дочерью своего отца, ее сердце принадлежало комсомольской работе. Не верит она ни в какого бога! А венчаться пришлось в церкви, иначе никто в деревне не признал бы законность ее замужества, а теперь ни одна сплетница не посмеет оказать ей ни одного позорного слова.А Франя обошлась и без церкви, и без загса. Вняла соблазнительным призывам отдаться радостям свободной любви! А на поверку как была, так и осталась одна и больше всего боится родить ребенка!Вспомнилась Славе даже девушка из Луковца, с которой он душным летним вечером шел на танок. Ее брат вызволил тогда Славу из беды. Давыдов… Давыдова! Звали ее… Стеша. Не выйти Стеше замуж, если будет состоять в комсомоле…Что ни девушка, то своя судьба, и ни для одной из них нет простого решения жизни.А Ушаков? Такого узла противоречий поискать! Может быть, Ушаков самый идейный комсомолец во всем уезде. Бессребреник, а вынужден строить избу. Голос — хоть в Большой театр, а учиться негде, кроме как в церкви. Отдаст товарищу последнюю рубаху, а вступил в артель прасолов и в свободное время работает на кулаков. Как с ним поступить?Подняться на трибуну и предложить делегатам всем миром решить задачки, какие приходится решать президиуму укомола? Спросить: может быть, мы были слишком добры?Солнце поднимается выше, наполняет комнату неистовым светом, и Слава в ней, как рыба в аквариуме, виден сам себе со всех сторон.Однако нелепостью было бы обнажать даже перед товарищами по комсомолу личную жизнь Даши или Франи, они бы никогда не простили Ознобишину такой откровенности, да она и не нужна.Не понял Слава Шабунина. «О людях, о людях побольше. Цифры цифрами, но покажи людей…» Сам Шабунин в своих речах редко поминает чьи-либо имена. Однако всегда остается впечатление, будто он назвал множество людей. В этом-то и секрет политики. Не перечислять людей, но знать, о ком и для кого говоришь. Думай о Даше, а говори об атеистической пропаганде. Дело ведь не в Даше, а в том, что все вокруг нее верят в бога. Убеждать надо не Дашу, а тех, среди кого она живет. И не приехать и выступить перед ними с докладом, а работать с людьми изо дня в день. Даша делает много полезного, а воспитывает окружающих ее людей недостаточно. Разве можно рассказать кому-нибудь о том, что случилось с Франей? Но предупредить то, что случилось, вполне было возможно. Разъяснительная работа с девушками ведется из рук вон плохо. Надо, чтобы врачи беседовали с девушками до того, как они кинутся к ним за медицинской помощью. А девушки в Луковце должны знать, что комсомол за них вступится, должны чувствовать себя за комсомолом как за каменной стеной…Не бойся цифр, цифры помогают осмысливать действительность, только за цифрами надо видеть Дашу и Франю, говорить о всех, а представлять себе каждую в отдельности.На утреннее заседание никто из укомпарта не пришел, конференция двигалась проторенной колеей, приняли резолюцию по отчету Ознобишина, заслушали доклад Железнова об экономическо-правовой работе, объявили обеденный перерыв. Члены президиума направились в укомпарт, еще раз обсудить кандидатов в состав нового укомола.Ни Шабунин, ни Кузнецов никого комсомольцам не навязывали, выбирайте кого хотите, но неуклонно требовали объяснений — почему оказано предпочтение тому или иному кандидату, что сделал он или, по крайней мере, может сделать, придирчиво оценивали способности и возможности каждого.— Остерегайтесь говорунов, кто хорошо работает, тот скуп на слова, — предупреждал Шабунин. — Хлеб у того родится, кто пахать не скупится.А потом, указывая на список, Шабунин вдруг задал вопрос:— А скажите-ка мне, кто из ребят высказывал намерение учиться?— Какое это имеет значение? — возразил Железнов. — Выберем и будем работать.— Э, нет, — сказал Шабунин. — Сейчас у вас самые золотые годы, чтобы учиться. Тех, кто хватается за книгу, отпустим в университет. Надо уже сейчас думать о том, кто будет работать и через десять лет, и через двадцать, нашему государству понадобятся тысячи специалистов.Афанасий Петрович заглядывал далеко вперед, Быстров недаром как-то сказал Славе, что у Шабунина государственный ум.На том и расстались, все заторопились в столовую, один Слава задержался в дверях.— У меня вопрос к вам, Афанасий Петрович.— А обедать ты не собираешься?— Черт с ним, с обедом!— А я, брат, проголодался… — Шабунин улыбнулся. — Ладно уж, идем со мной, авось Варвара Никитична не посетует, что я нашел ей нахлебника.Он опять привел Славу к себе, и Варвара Никитична опять встретила Славу так, точно ждала его к обеду, опять были щи да каша, и опять Слава вдыхал воздух согласия, который заполнял тесную комнату Шабуниных.Сели за стол, Шабунин покряхтел, поглядел на жену.— Что-то, мать, уморился я, надо бы…Он не сказал, что ему надо, но Варвара Никитична достала из шкафа бутылку водки, налила полстакана, поставила перед мужем и тут же убрала бутылку обратно, на гостя она даже не взглянула, рано еще угощать его водкой.— Ну, за успех…Шабунин крякнул, закусил водку щами.— Теперь ешь, — сказал он Славе, — а вопрос свой прибереги на после обеда.А после обеда они вместе пошли в клуб, и тут-то между ними состоялся разговор, будто и незначительный, но который во многом определил судьбу Славы.— Афанасий Петрович, как вам… Как вам мой доклад?— Ну… Ничего доклад. Все на месте. А что? — забеспокоился Шабунин. — Я не был у вас утром… Отчет одобрен?— Одобрен.— Без трений?— Без трений.— Так чем ты не удовлетворен?— Самим собой.Шабунин пошутил:— Неудовлетворенность собой — это путь к самосовершенствованию.— Нет, я серьезно. Доверие мне оказано большое, только я его не оправдываю.— Как не оправдываешь? — Шабунин даже остановился, насторожился. — Виноват в чем? Говори.— Вы не поняли. Плохого я ничего не сделал. У меня нет уверенности в самом себе.— Куда это тебя клонит?— Нет у меня права учить других! Вы вот уверены в себе, а я учу, учу, а нет во мне уверенности в том, что дано мне такое право.— Так разве во мне дело? — возразил Шабунин. — На чем основана моя уверенность? Не на каких-то личных моих достоинствах — я стараюсь вникать в указания партии, а мы с тобой состоим в мудрой партии, в этом наши с тобой счастье и сила…Шабунин задумался. Слава старался шагать с ним в ногу, у Афанасия Петровича шаг широкий, размашистый, походка Славы торопливее, чем у Шабунина, Слава часто сбивается с ноги.— Так что ты хочешь сказать? — спрашивает Шабунин.— Теряюсь я иногда в выборе.— В выборе чего?— Направления.— Тебе не хватает чувства ориентации.— А как его найти?— Учиться.— В Малоархангельске?— А чем тебе плох Малоархангельск? Учиться, брат, можно везде. Революционеры и в тюрьме учились!Славе показалось, Афанасий Петрович обиделся за Малоархангельск. Скопище приземистых домишек, закрывающих на ночь окна ставнями. Улицы в буераках, дощатые тротуары, вытоптанная бесчисленным множеством человечьих и лошадиных ног базарная площадь? Палисадники с подсолнухами и мальвами и разросшийся яблоневый сад посреди города? Нет! Домики могут сгореть, их можно снести или перестроить, а сад вырубить или, напротив, растить… Значит, люди, населяющие тихий этот городок, все эти Успенские, Корсунские, Большие и Малые Колодези? Да, и люди, и городок этот, и окружающие его деревни, и нечто большее, что доверено попечению Афанасия Петровича Шабунина на отпущенный ему жизнью срок.— Да не мне плох Малоархангельск, — вырвалось у Славы, — а я плох для Малоархангельска!И, должно быть, Афанасий Петрович Шабунин не столько понял, сколько угадал тревогу, владеющую душой только-только становящегося на свои ноги юноши, — мальчишка шагает своей дорогой, но еще слабо различает цель, к которой идет, к которой надо идти.— Пожалуй, я понимаю тебя, — задумчиво произнес Афанасий Петрович. — Ты еще не созрел для самостоятельной работы, но уже достаточно повзрослел для того, чтобы всерьез учиться. Жаль с тобой расставаться, но ничего не поделаешь…Что-то ёкнуло в сердце Славы, до него еще не дошла суть принятого Шабуниным решения, хотя решение это определяло дальнейший жизненный путь Славы Ознобишина.— Ничего не поделаешь, — повторяет Афанасий Петрович. — Придется тебя отпустить. Пошлем мы тебя учиться.Шабунин как будто не торопится, а Слава едва поспевает за ним.Улица пустынна. Одноэтажные домики с голубыми почему-то везде ставнями… Да, потому, что, кроме синьки, другой краски в Малоархангельске не достать! Пружинит под ногами дощатый тротуар, немощеная улица в рытвинах, выбоинах, ухабах, и посреди улицы цветет татарник. Редкие прохожие идут, загребая пыль, и ты точно в необитаемом городе, а Шабунин еще обижается за свой Малоархангельск…Слава возвращается к повседневным делам.— Вы как будто даже хвалите мой доклад, все, говорите, на месте, а в нем на самом деле одни слова.— Да нет, — возражает Афанасий Петрович. — Есть в нем и кое-что дельное, иначе тебя не держали бы на твоей должности.Слава пробует пошутить:— А если хорошо, зачем же учиться?Глаза Шабунина веселые, а отвечает серьезно:— А затем, что ничто не стоит на месте. Даже Малоархангельск. Думаешь, вечно он будет таким? Все переменится, иначе и работать не стоит. Для того и учимся. Я сам учусь каждый день. Руковожу мужиками и сам у этих же мужиков учусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81