— Что ж, мужики, какое будет ваше постановление? — И сам ответил: — А постановление будет такое: за разорение крестьянства предать Быстрова Степана Кузьмича смертной казни через повешение. — Он посмотрел в глаза каждому из судей. — Как, мужики, возражениев нет? — И опять сам ответил: — Нет. — Поманил рукой двух парней. — Толька и ты, Ваня, заберитесь вон на тот дуб, завяжите петлю и перекиньте через тот сук.— Гражданин Быстров, последнее желание у вас будет?— Будет, — сказал Быстров. — Дай напоследок закурить.— Это мы можем, — согласился Выжлецов. — Подайте-ка мне кисет…Ему подали кисет, он аккуратно свернул козью ножку, послюнил, насыпал махорки и поднес цигарку к губам Быстрова.Но Быстров вдруг отрицательно мотнул головой.— Нет, не хочу, — сказал он. — Не хочу табаку из твоих поганых рук…Он бешеными глазами посмотрел на своего палача.— Вешай! — закричал он. — Вешай, мать твою, все равно не уйти тебе от наших пролетарских рук!— Мужики, мужики, сюда, — скомандовал Выжлецов и всех до одного заставил подойти и взяться за конец веревки — страховался на всякий случай. — Ну, Степан Кузьмич, извини…Никто не знал, кто тянул веревку, получалось, тянули все.Постояли с полчаса возле Быстрова.— Теперь расходись, — приказал Выжлецов. — А кто проговорится — вздернем на том же суку.Ураган шел ровной иноходью, солнышко холодно сияло над головой, слепило белизной снежное поле, а рядом сидел убийца Быстрова, и Слава ничего не мог с ним сделать.— Вы палач.— Водиться с палачами — не торговать калачами, — загадочно отозвался Выжлецов. — Кому негодный, а кому годный, все люди живут по одному закону, и кому-то надо воздавать им по заслугам.— Как же вы не боитесь? — спросил Слава. — Вернусь, сразу сообщу о вашем преступлении.— А ничего у вас не получится, — уверенно сказал Выжлецов.— Почему?— Никто не поверит, а и поверит, так ничего не доказать. Лови ветер в поле, ничего я вам не говорил, мало ли что придумали вы по злобе. А впрочем, могу себя еще верней обезопасить.— Это как же? — насмешливо спросил Слава.— Да по тебе веревка тоже давно плачет, — зло сказал Выжлецов. — Крысенок обязательно крысой вырастет, отправлю тебя туда же, куда учителя твоего отправили, и вся недолга.Слава попытался придать своему лицу беспечное выражение, но в сердце у него затрепетал мерзкий холодный комок.— В Малоархангельске знают, куда я поехал, будут искать, придется висеть еще кому-нибудь, кроме меня, — сказал он как можно равнодушнее. — Так что бросьте свои штучки.— А ну, вылезай! — истерически взвизгнул Выжлецов. — Какие там штучки! Будешь до весны в сугробе валяться, покуда собаки не найдут!— Иди к черту, — сказал Слава, чувствуя себя совершенно беспомощным.— А ты вроде своего Быстрова, не из трусливых, — с уважением сказал Выжлецов. — Даю тебе еще полчаса жизни, проедем Черногрязку, тогда…Но в деревне Выжлецов соскочил с ползунков.— Так я ж шутю! — выкрикнул он с напускным весельем. — Езжай себе с богом, спасибо за компанию, мне отседова домой…Слава дернул вожжами, Ураган перешел на рысь, оглядываться не хотелось, у Славы не было уверенности, что Выжлецов не выстрелит ему в спину.Ползунки миновали колодец посреди деревни, теперь вправо на Успенское…Слава оглянулся.Пусто. В отдалении стоят двое ребятишек, а Выжлецова след простыл, растаял, растворился в слепящей белизне солнечного морозного дня. 38 В Малоархангельске прежде всего следовало сдать коня, Слава завернул на конный двор и, не заходя в укомол, отправился к Шабунину.— К нему нельзя, пишет, — сказал Селиверстов.— Но у меня совершенно, совершенно безотлагательное дело…— У всех безотлагательное, — проворчал Селиверстов и сжалился: — Ладно уж, иди.Шабунин, как и было сказано, писал, но тут же оторвался от бумаг.— Как съездил?— Хорошо.Впрочем, что хорошего было в этой поездке?…— Ничего не поделаешь. Всем нам приходится терять близких людей. Важно уметь расстаться с тем, что когда-то жило, радовало, светило, а потом отжило, превратилось в обузу, стало затемнять свет. Закон развития. Приходится иногда оглядываться, однако оглядываться оглядывайся, а больше смотри вперед. Прошлое может послать пулю в спину, но если далеко ушел вперед, пуля не достигнет цели. Быстров для тебя вчерашний день. В нем было много хорошего, но — вчерашний. А впереди новые дни, много дней борьбы и света, которые тоже станут когда-нибудь вчерашними…В общем-то — слова, но слова эти успокаивали Славу, ставили все на свое место.— Я вам должен сказать…— Слушаю.— Быстрова убили…Он рассказал Шабунину о слухах, какие ходили в связи со смертью Быстрова, и, главное, передал свой разговор с Выжлецовым.— Ты точно передаешь разговор?— Афанасий Петрович!— У тебя есть склонность к преувеличениям… Трудно допустить, чтобы человек решился на такое саморазоблачение. Впрочем, это пустой разговор. Может, он придумал все это для того, чтобы отравить тебе жизнь? Если ты поверишь, это надолго оставит в тебе осадок…Слава видел: Шабунин не верит в насильственную смерть Быстрова.Слава умоляюще смотрел на Шабунина, а тот смотрел на Ознобишина, и чем горячее тот настаивал на своей версии, тем понятнее становилось ему состояние души Ознобишина. Слишком многим был Быстров для этого парня, и потому вопреки фактам он не позволит развенчать своего героя. Иллюзия?… Дай бог ему пронести эту иллюзию сквозь всю свою жизнь!И, однако, суровый долг учителя — кем иным должен быть Шабунин для Ознобишина? — повелевал Шабунину иллюзию эту разрушить.— Семин мне иначе докладывал, а он человек осведомленный… Впрочем, не мешает тебе самому поговорить с Семиным. Расскажи ему обо всем, он поможет тебе разобраться.Слава с горечью подумал, что Быстров Шабунина уже не интересует, — «спящий во гробе мирно спи»…На другой день после работы Слава пошел к Семину. Кирпичный особнячок в три окна с железными решетками на окнах. Недавно здесь помещалась УЧК, уездная чрезвычайная комиссия, теперь вывеска сменилась — «Уполномоченный Государственного Политического Управления».Семин и стал этим уполномоченным.Тесный кабинетик, на столе школьная чернильница-непроливайка, школьная ручка, промокашка.— Здравствуй, Василий Тихонович.— Здравствуй… товарищ Ознобишин.— Мне велел зайти… — к вам? к тебе? к тебе! — зайти к тебе Афанасий Петрович…— Да, товарищ Шабунин звонил, — подтвердил Семин и откинулся на спинку стула. — Так что у тебя?— Был в Рагозине, и, видишь ли… Быстрова, оказывается, убили!— Почему же ты так решил?— Сказал человек, который сам участвовал в убийстве…Он не мог говорить с Семиным с той непосредственностью, с какой говорил с Шабуниным, поэтому и сосредоточился, чтобы возможно точнее передать подробности встречи с Выжлецовым.— Погоди, пожалуйста…Семин достал из стола пачку чистой бумаги и приготовился записывать.Слава сосредоточился еще больше, слово не воробей, говорить надо ответственно, только то, что запомнил на самом деле.Он рассказал, как происходили похороны, как вернулся с Быстровой, как Выжлецов попросил подвести, рассказал даже о разговоре с Сосняковым.Семин все записывал и записывал, иногда жестом показывал, чтобы Слава говорил медленнее, и писал, писал, покрывая четким размашистым почерком листок за листком.Слава надеялся, что Семин проявит хоть какое-то волнение, ведь он знал Быстрова не меньше Славы, возможно, именно Быстров давал Семину рекомендацию в партию, но Семин остался безучастным до конца рассказа.— Все? — спросил Семин.— Все, — сказал Слава.— Пустое дело, — сказал Семин.— Что — пустое дело?— Все, что ты сейчас рассказал, — сказал Семин, — все это маловероятно.Слава не верил своим ушам.— Зачем же Выжлецову наговаривать на себя?— Чтоб напугать тебя, — снисходительно объяснил Семин. — Участвуй он на самом деле в убийстве, никогда и никому бы об этом не рассказал. Думаешь, ему следом за Быстровым в петлю захотелось? Подтвердись твой рассказ, Выжлецову высшей меры не миновать.— А все эти подробности?Семин поиграл школьной ручкой, ловко покрутил, обмакнул перо в чернильницу и сделал на листке пометку.— Послушай, Ознобишин, ты читал писателя Достоевского? А я читал. Не положено рассказывать о совещаниях в ЧК, но тебе скажу. Голикова знаешь?Кто в Орле не слышал о Голикове? Это был, фигурально выражаясь, карающий меч пролетарской революции, а проще — недавно председатель Орловской губчека, а ныне начальник губернского отдела ГПУ.— Так вот, Яков Захарович, — ну как же, для Семина Голиков просто Яков Захарович! — говорил нам на совещании: очень советую обратить внимание на писателя Достоевского, прочтете не без пользы, выдающийся криминалист. Поверишь ли, я пять ночей читал…— С чем тебя и поздравляю. Только при чем тут Достоевский?— А при том, что это только у Достоевского преступники приходят в следственные органы и сами каются в содеянных преступлениях.Выжлецов оказался прав, не верил Семин Ознобишину.— Но ведь Быстрова вынули из петли?— Нервишки не выдержали, спился. У меня на эту тему множество донесений.— Василий Тихонович, ты же знал Быстрова, разве он способен был полезть в петлю?— Способен. Характерный случай перерождения. Оторвался от масс. Опустился. Что ему еще оставалось?Славе вспомнилась остренькая мордочка Выжлецова.Нет, Выжлецов не врал, он почувствовал свою силу…Сердце Славы раздирала жалость к Быстрову. Пропасть так бессмысленно, зазря…Глухое раздражение нарастало в нем против Семина. Он указал на пачку исписанной бумаги.— Для чего же ты записал мой рассказ?— Для архива, — любезно объяснил Семин. — На всякий случай. Может, когда-нибудь и пригодится.Слава зло посмотрел на Семина.— Значит, Выжлецов останется безнаказанным?— Не было преступления, не будет и наказания.— А я уверен, что Выжлецов преступник.— С нашей, классовой, точки зрения, безусловно, преступник, — согласился Семин. — Пойми, Ознобишин, неужели ты думаешь, у меня в Рагозине и в Корсунском нет своих людей? Да и случись убийство, Афанасий Петрович не позволил бы оставить его безнаказанным.— Значит, Выжлецова не за что судить?— Почему не за что?! Я бы в первую очередь судил его за то, что он заморочил тебе мозги. Ведь вон как он к тебе подобрался! Вывел из равновесия, понадеялся, что сорвешься. Хорошо, что у тебя есть возможность прийти ко мне. Я же тебе объясняю: за сказки мы еще пока не судим.— Но ведь самые что ни на есть мироеды шли за его гробом, я сам видел!— Потому и шли, что не убивали. Ты психологически рассуди: если бы убили, сидели бы по своим закуткам и носа бы не казали, умер и умер, нас, мол, это дело не касается.— А почему они его на кладбище провожали?— А потому, что они его и мертвого боялись, своими глазами хотели видеть, как его закопают.Семин убедительно рассуждал, Слава засомневался, неужели Выжлецов хотел на нем отыграться? Но если Выжлецов не убивал, тем хуже для Славы, Выжлецову удалось его обмануть, значит, Слава плохо разбирается в происках классового врага.— Но ведь Выжлецов — враг? — о отчаянием спросил Слава.— Враг, — согласился Семин. — Придет время, доберемся и до него, но пришивать ему убийство Быстрова даже политически вредно. Зачем превращать Быстрова в объект классовой ненависти кулаков и тем самым поднимать авторитет человека, изгнанного из рядов партии?Семин оставался верен себе, точно он не с людьми имел дело, а в шахматы играл.— Я пойду, — сказал Слава.— Счастливо, — сказал Семин. — Если еще что-нибудь узнаешь, заходи.— Ты какой-то бесчувственный, Василий Тихонович, — сказал Слава. — Я был о тебе лучшего мнения.— А чувства и политика вещи несовместимые, — холодно ответил Семин и дал Ознобишину совет: — На твоем месте я бы с комсомольской работы ушел, при такой фантазии тебе лучше податься в писатели.Все-таки у Славы создалось впечатление, что Семин чего-то недоговаривает.Он нехотя повернулся к двери, и вдруг Семин его окликнул:— Погоди-ка…Слава остановился.— Ну?«Чем-то он меня сейчас огорошит?» — подумал Слава.— Садись, садись, — приказал Семин, указывая на стул, сам встал из-за стола, поставил поближе к столу стоявшую в углу табуретку, заглянул в коридор и позвал: — Егорушкин!На пороге появился красноармеец.Семин прошептал ему что-то на ухо.— Быстро! — вслух сказал Семин. — Во дворе не задерживайтесь, из двери в дверь.Егорушкин исчез.— Куда это ты его послал? — полюбопытствовал Слава.— В КПЗ.— Это что еще за КПЗ?— Камера предварительного заключения.— А кто там у тебя, в этой камере?— Есть там один…С него точно сдуло всякое благодушие.— Ладно, не буду тебя мучить. Преждевременно привлекать тебя к следствию, однако медлить тоже рискованно, можно упустить…Слава ничего не понимал.— Что упустить?— Ниточку… — Семин хитро прищурился. — Ты, Ознобишин, не удивляйся, я решил провести очную ставку.— С кем?— Сейчас увидишь.В дверь аккуратно постучали.— Можно! — крикнул Семин…Дверь отворилась, и в сопровождении Егорушкина в комнату вошел Выжлецов.Вот уж кого Слава никак не ожидал увидеть!— Входите, гражданин Выжлецов, — произнес Семин безучастным голосом. — А ты можешь идти, — обратился он к Егорушкину. — Постой пока в коридоре.Семин преобразился. Оказывается, Слава плохо его знал, это был совсем уже не тот Семин, который только что хоть и снисходительно, но доброжелательно разговаривал с Ознобишиным, он разом превратился в холодного, настороженного и расчетливого следователя, который если и не все знает, то обязательно все узнает.— Садитесь, — пригласил он Выжлецова, как бы вовсе его не замечая.— Покорно благодарим, — сказал Выжлецов.— Садитесь, — повторил Семин так непререкаемо, что Выжлецов тут же сел, настороженно уставившись на Семина.— Итак, гражданин Выжлецов…Рыжие усики топорщатся не вверх, а вниз, и голубые глазки поблескивают не так уж весело, в них и наглость, и страх.— Гражданин Выжлецов, вы знакомы с этим человеком? — спрашивает Семин, указывая на Славу.— Как же, как же! — соглашается Выжлецов. — Товарищ Ознобишин. Кто ж его в волости не знает!— Он вам не товарищ, а гражданин, — поправляет Семин. — Сколько вас учить?— Пускай гражданин, — соглашается Выжлецов.— А вам известен этот человек? — обращается Семин к Славе.— Встречались.— Между вами проводится очная ставка, — поясняет Семин. — Гражданин Выжлецов находится под следствием по обвинению в хищении гарнцевого сбора, — Семин загибает палец, а Выжлецов слегка кивает, — раз, в незаконном хранении огнестрельного оружия, — Семин загибает второй палец, а Выжлецов кивает, — два, в агитации против выполнения продналога — три, и четыре — в убийстве гражданина деревни Рагозино Быстрова…— Ни в коем разе!Выжлецов вскакивает.— Сидите… Быстрова Степана Кузьмича на почве политический мести, — договаривает Семин.— Ни в коем разе! Откуда такой поклеп? Новости…Выжлецов только что не кричит.— К нам поступило заявление товарища Ознобишина, что вы совместно со своими сообщниками совершили убийство.— Да что ж ето деется?! — Выжлецов вытягивает руку в сторону Славы. — Побойтесь бога, товарищ Ознобишин, откуда вы это только взяли?— Гражданин Ознобишин.— Ну, нехай гражданин. Но зачем такую напраслину…— Вы же сами рассказывали мне об убийстве Степана Кузьмича.— Кто? Я? Да вы не в себе, товарищ… извиняюсь, гражданин Ознобишин.— Подождите, — останавливает Семин обоих. — Давайте уточним. Гражданин Выжлецов, вы были на похоронах Быстрова?— Не был.— Как не был? Вас же там видели?— Я в Корсунское совсем по другому делу прибыл — сбрую купить, не приезжал я на похороны, а тут мужики говорят, Быстрова Степана Кузьмича хоронют, пойдем, поглядим, ну я и пошел.— А на обратном пути просили Ознобишина подвезти вас?— Просил.— Дорогой вы и рассказали ему, как произошло убийство.— Ни в жисть.— Что ни в жисть?— Не рассказывал.— А что рассказывали?— Ничего не рассказывал.— Так всю дорогу и молчали?— Зачем молчать, обсуждали.— Что обсуждали.— Ну, про налог, какое теперь облегчение крестьянам вышло.— Товарищ Ознобишин, а вы что скажете?— Он мне дорогой подробно рассказал, как произошло убийство Быстрова.— Ни в жисть.— Да как же вы… Вы подробно рассказывали. Врете вы сейчас!— Неужто я уж такой дурной, чтоб на самого себя наговаривать?— Значит, не признаетесь?На глазах Выжлецова выступают слезы.— Гражданин… Гражданин начальник! Ладно, позвольте мне признаться…— Да я же того и добиваюсь!— Не хотелось обижать товарища Ознобишина, но, если настаивают, я скажу, как все было.Семин приготовился записывать.— Пьяненькие они были.— Кто?Кивок в сторону Славы.— Выпимши были после похорон, всю дорогу плакали, убили, говорят, убили они его…— Кто они?— А это уж вы товарища Ознобишина спросите.— Значит, не сознаетесь в убийстве?— Да я рад бы, но ежли не убивал…Семин повысил голос:— Егорушкин!Тот тут как тут.— Увести.Выжлецов остановился в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81