— Гарбуза, — невозмутимо назвался солдат. — Комендант штаба.— Бог мой, решительно ничего не понимаю! — продолжала недоумевать Вера Васильевна. — Какой комендант? Какой Гарбуза?— Вопчем, мы ваш дом займаем под штаб.— Какой штаб?Тут появился Павел Федорович.— Молчите, молчите, вы все испортите! — крикнул он, становясь между солдатом и свояченицей. — Говорите со мной, я — хозяин.— Не треба. Говорить будете промеж себя, а мне зараз очистить всю помещению.Павел Федорович знал уже, в чем дело, в волости расквартировалось какое-то армейское соединение, в Успенском размещался штаб, а под канцелярию выбрали дом Астаховых.— Простите, с кем имею…— Ефрейтор Гарбуза, — еще раз представился солдат. — Комендант штаба.Павел Федорович не знал, что в данном случае комендант значило то же, что и завхоз.— Освобождайте помещению, — сказал Гарбуза. — Сей минут командир полка будут.— Куда ж я ее? — Павел Федорович указал на мать. — Человек непереносимый.— Ничего не знаю, — сказал Гарбуза. — Убрать, и вся недолга.— Ну и убирай сам, — рассердился Павел Федорович. — Ты же видишь, в каком она состоянии?— А не уберешь, — невозмутимо пригрозил Гарбуза, — лягешь рядом с ней.— Можно ко мне, — предложила Вера Васильевна.— Куда к вам? — рассердился и на нее Павел Федорович. — А вас куда?На их счастье, в комнате появилось некое белобрысое существо в гимнастерке с солдатскими погонами.Солдат неуверенно осмотрелся, грохнул на стол пишущую машинку, подергал на «ремингтоне» рычажки.— Гарбуза, что ты за комендант? — капризно пожаловался прибывший.— Момент! — воскликнул комендант…Но ему не пришлось ничего делать, в комнату вошли офицеры. Их было трое, старший из них, подполковник, остановился среди комнаты, двое других принялись бесцеремонно заглядывать во все углы.— Где хозяин? — обратился подполковник к коменданту.Павел Федорович выступил вперед.— Подполковник Шишмарев, — представился офицер, подавая руку. — С кем имею честь?— Астахов, земледелец, — назвался Павел Федорович, прикасаясь к протянутой руке. — Устроим вас честь по чести…— Нет, я квартирую напротив, здесь будет канцелярия, — сказал Шишмарев, поглядев на Веру Васильевну и указывая на соседнюю комнату. — А кто у вас здесь?— Жена брата, — объяснил Павел Федорович и не удержался, добавил: — Тоже офицер.— Где?— В армии.— В какой?Павел Федорович наврал бы с три короба, но побоялся Веры Васильевны, та могла подвести.— В царской. В царской он служил офицером, до сих пор еще не вернулся… — Все-таки соврал и поспешил вернуться к злободневным делам. — Мы сейчас выберемся…— Куда?— На кухню.— Покажите сначала помещение.Шишмарев обошел комнаты. «Под канцелярию хватит двух…» Приказал не трогать Прасковью Егоровну: «Было бы варварством…» Тут на шум явился Славушка. «А это чей мальчик?… Здравствуй. Как зовут?… Что у тебя за книжка?…» Славушка в тысячный раз читает «Героя нашего времени». Шишмарев улыбнулся, потрепал мальчика по голове. Печорин решил вопрос. «Вы останетесь в доме, — это Вере Васильевне. — Тем более жена офицера…» Дал указание перенести вещи Веры Васильевны за перегородку, в комнату Павла Федоровича. «А вас попрошу устроиться где-нибудь еще, — это Павлу Федоровичу. — Женщина с детьми нам не помешает, а вы… — Вежливая усмешка. — Нет оснований не доверять, но… Мера предосторожности. — Вежлив безукоризненно. — Михаил Гурьевич, займитесь… — это одному из офицеров, тонконогому, тонконосому и, как выяснилось чуть позже, тонкоголосому: он представил его Вере Васильевне: — Поручик Ряжский, дежурный по штабу… — Назвал солдата у машинки: — А это Астров. Полковой писарь. Михаил Гурьевич, чтоб все в ажуре…»Поклонился, ушел, вещи Веры Васильевны перенесли за перегородку, в залу внесли какие-то тюки, Ряжский расставил чемодан-кровать, и не прошло часа, как Астров застрекотал на машинке.Вечером пришел Шишмарев, выслушал доклады, подписал приказы, постучал в перегородку, спросил:— Вы дома?Вера Васильевна вышла в залу.— Я вас слушаю.— Зачем так официально? Хочу познакомиться… А где ваш сын?— У меня их два.— Познакомьте…Вера Васильевна позвала мальчиков.— Ничего, ничего, не смущайся, — ободрил Шишмарев Славушку. — Дома у меня такой же парень.Попросил мальчика показать село. Сходили к церкви, к исполкому, поднялись к школе… Славушка заинтересовался машинкой. Шишмарев приказал Астрову поучить мальчика, обещал утром дать пострелять из револьвера. Славушка пристал к Астрову. Тот показал, как вставлять бумагу, ударять по клавишам, переводить каретку. Урок вскоре ему надоел, собрался ужинать, сказал, чтоб Славушка сам учился печатать, а если позвонит телефон, сразу бежал в кухню и позвал бы его.Он ушел. На столе валялись всякие бумаги. Славушка принялся читать. Не думал он, что все будет так просто. Сунул в карман копии приказов. На глаза попалась рапортичка на довольствие. Он принялся ее перепечатывать. Если кто придет, скажет, переписывает для практики первый попавшийся текст.Астров вернулся, на минуту заглянул Гарбуза, придирчиво посмотрел на писаря.— Никуда не уходи, — приказал Гарбуза. — Здесь и ночуй, поручик небось не придет до утра. — Пальцем указал на мальчика. — А этот чего здесь?— Подполковник сказал поучить на машинке, — объяснил Астров.— Машинку ломать, — недовольно сказал Гарбуза и угрюмо поглядел на Славушку. — Шел бы ты спать.Он ждал, когда мальчик уйдет, Славушке пришлось уйти к себе за перегородку.— Что у тебя общего с этими людьми? — упрекнула сына Вера Васильевна. — Подальше будь от политики…— Ах, мамочка, — возразил Славушка. — Тут ни при чем политика. Почему бы и не поговорить? А в друзья я ни к кому не лезу.— Какие еще друзья? Они через два дня уйдут…Славушка сел на подоконник.— Куда это? — встревожилась Вера Васильевна.— Выхожу один я на дорогу…— Я тебя серьезно спрашиваю.— Поброжу немного.— Ты точно не от мира сего, вокруг война…Славушка спрыгнул в палисадник. Перелез через забор. Прислушался. Мерный шум несся точно из-под земли. То корова пережевывала свою жвачку в хлеву у Волковых. Сквозь стену слышался чей-то шепот. Или это казалось ему?Мертвенный зеленовато-молочный свет заливал площадь. Исполком высился черной глыбой, окна посверкивали серебряным блеском, да поодаль белело здание бывшей питейной лавки.У лавки стоял караул, деникинцы хранили в ней реквизированные продукты. Двое солдат сидели на ступеньках низенького крылечка, ружья лежали перед ними прямо на земле, они курили. Цигарки вспыхивали красными точками, и гуще становилась возле солдат тьма.«Побежать?… Обязательно остановят!»Его окликнули:— Кто там?— Я, — сказал Славушка.— А кто ты?— А у нас штаб стоит, — нашелся Славушка.Один из солдат узнал его.— Этот тот пацан, что ходил с подполковником.Славушка сделал несколько шагов, его не остановили. Он пошел по дорожке к почте, нигде никого, но едва вступил на аллею, как навстречу попалась Сонечка Тархова, она не узнала Славушку или сделала вид, что не узнала, и пропала, показалась какая-то парочка и скрылась в кустах, мелькнул еще кто-то, вот тебе и война, ушли красные, пришли белые, а парочки гуляют и при тех, и при других, ночной променад в аллее не прекращается.Черт с ними, с этими парочками! Славушка сворачивает к реке. Как хрустят ветки! Не следует обнаруживать свое присутствие, хотя подумать могут только, что он подражает взрослым парням.На реке темно, хоть луна и выглядывает из-за облаков. Перебегает запруду. Вот и лужайка…Пиить-пить-пить! Пиить-пить-пить! Свисти, свисти, все равно никого… Пить-пить… Ой!— Почему так поздно? Я уж хотел уходить.— Откуда вы, Степан Кузьмич? Я ведь просто так пошел, на всякий случай, не думал вас найти…— Как не думал? Я велел Терешкину передать, чтоб ты как-нибудь вырвался.— Даже не видел его.— Что у вас?Славушка докладывает — штаб, Шишмарев, отдает взятые приказы.— Молодец, — хвалит Быстров. — Завтра сюда опять, только пораньше, под вечер, меньше подозрений.— А увидят?— Ну и пусть, пошел гулять. — Быстров крепко, по-мужски, пожимает ему руку. — А теперь спать, спать, беги! 23 За стенкой спорят…— Можно?— Входи, входи…На мальчика не обращают внимания. Астров сидит у машинки. Ряжский у телефона. Филодендрон задвинут в угол, загораживает киот. Шишмарев стоит у стола, а на столе, на краешке стола, сидит еще один офицер. Они-то и спорят.Славушка довольно скоро разбирается в предмете спора. Тот, что на столе, настаивает собрать волостной сход, выбрать волостного старшину. Армия уйдет вперед, надо восстановить старые институты. Деникин, как известно, несет свободу и демократию, пороть будем потом, поэтому никого не надо назначать, пусть мужики сами выберут себе начальство, мы не позволим выбрать кого не надо, не надо откладывать выборы.А подполковник возражает:— Ротмистр, нам не до выборов… — Ага, значит, тот, что на столе, ротмистр. — Поверьте, Кияшко, армию не следует отвлекать гражданскими делами. Да и кто гарантирует, Илья Ильич, что не выберут большевика?Значит, тот, что на столе, ротмистр Кияшко Илья Ильич. Но… если он ротмистр, почему он сидит перед подполковником?И как он хохочет, этот Кияшко, как самоуверенно и нагло. Кто же ты такой, Кияшко, если можешь хохотать прямо в лицо подполковнику?— Мы выберем большевика?! Да я все уже здесь знаю, знаю, кто и чем дышит, у здешнего попа восемь дочерей, так я знаю, какая с кем… — закончить фразу он не успел.— Ротмистр, вы забываетесь! — Кияшко моментально соскакивает со стола. Шишмарев не орет, шипит: — За стеной женщина, дети. Я попрошу…— Извините, господин подполковник!— Можете быть свободны, господин ротмистр.— А вот свободным быть не могу, выборы придется провести, я собрал кое-какие данные, политический настрой населения вполне удовлетворительный, выберут того, кого им укажут, к завтрему подготовим кандидатуру, я прошу вас не игнорировать политические задачи движения, не заставляйте меня звонить генералу Жиженко.Шишмарев смотрит на Кияшко, как на скорпиона. Почему скорпиона? Так кажется Славушке.— Черт с вами, ротмистр. Созывайте сход. Но мне там делать нечего.Кияшко смеется еще веселее:— И мне. Сход проведет само население…Они уходят. Шишмарев делает какие-то знаки Ряжскому — мол, я скоро вернусь, — ему, должно быть, не хочется уходить, но хочется увести Кияшко.— Кто это? — спрашивает мальчик Астрова.— Недремлющее око, — фальцетом произносит Ряжский.— А генерал Жиженко?— Контрразведка, — на этот раз обычным своим голосом бросает Ряжский. — И вообще, мальчик, об этих людях лучше не говорить.— А чем он командует? — Славушка кивает в сторону двери, давая понять, что вопрос относится к Кияшко.— Гм… — Ряжский не сразу находится. — Мыслями. И при этом не своими. Твоими, моими, вот его…Астров мотает головой, желая показать, что у него нет мыслей.Славушка задумывается — будет сход или не будет, об этом следует передать Быстрову.Он все время толчется поблизости от штаба, там идет своя жизнь, о войне, кажется, никто не помышляет, — сапоги, лошади, машинное масло, хлеб, хлеб, бинты и спирт, гвозди, зачем-то мел, кто-то требует мела, — зачем армии мел? — рапорты, ведомости, реестры, вот что в обиходе действующей армии.К обеду является Терешкин:— Виктор Владимирович просит всех, кто в драматическом кружке, собраться после обеда в Нардоме.Неужели он собирается угощать деникинцев спектаклем?В Нардоме оживленно, весь кружок в сборе, сестры Тарховы, почтмейстерша, Терешкин, все переростки и недоростки, но особенно оживлен Андриевский, он в сером люстриновом пиджачке и лимонных фланелевых брюках, снует туда-сюда, поднимает у всех настроение.— Юному санкюлоту, — приветствует он Славушку.Славушка подозрительно осматривается, — никаких Кияшко, вообще никаких посторонних, в конце концов необязательно скучать даже при деникинцах.— Па-а-прашу на сцену.Андриевский за режиссерским столиком.— Га-а-спада… — Все-таки «гаспада», а не «товарищи», впрочем, он всегда избегал этого слова. — Командование армии обратилось к местной интеллигенции с просьбой помочь провести выборы волостного старшины…Все-таки не послушался Быстрова!— Завтра здесь соберутся земледельцы со всей волости, надо провести собрание поимпозантнее, прошу не уронить себя…С какой бы охотой Славушка «уронил» Андриевского!— Мы украсим зал. Речь, очевидно, придется произнести мне. Затем спектакль…— А выборы?— То есть выборы, а затем спектакль.Прямо с репетиции Славушка отправляется на облюбованную лужайку, докладывает Быстрову о предстоящих выборах.— Отлично, — говорит тот. — Ключи от Нардома при тебе? Давай их сюда. И никаких самостоятельных действий.Вечером Кияшко сидел у полевого телефона, звонил по батальонам, приказывал пошевелить мужичков, поторопить с утра…Он все интересовался, кто в Успенском самый авторитетный человек, выходило — Иван Фомич Никитин.— О! — сказал Андриевский. — Мужик и дослужился до статского советника.Кияшко сам отправился в школу.— Чем могу служить?— Пардон… — Статский советник вызывал антипатию. — Обращаюсь к вам от имени русской добровольческой армии. Не могли бы вы выступить завтра с речью?— У меня ларингит, — сказал статский советник. — И, кроме того, я решительный сторонник отделения школы от государства.— Как? — удивился Кияшко.— Школы от государства, — повторил Иван Фомич. — И вообще я за олигархию.— За что? — недоумевая все больше, спросил Кияшко.— За воссоединение церквей, — строго сказал Иван Фомич. — Римско-католической и православной.— Ыхм, — невнятно промычал Кияшко.Он так и не понял, издевается статский советник или у него в самом деле зашел ум за разум, иначе с чего бы понесло статского советника в деревню вместе с революцией. Во всяком случае, спокойнее отказаться от его услуг, он еще и перед мужиками понесет бог знает что!Кияшко остановился на Андриевском. Трезвый человек и услужливый. Он даже посоветовался с ним, кого выбрать волостным старшиной.Тот рекомендовал Устинова. По мнению Андриевского, не стоило обращать внимания на то, что он был председателем сельсовета, мужик хитрый, уважаемый, умеет ладить со всякой властью, но по своему достатку ему с большевиками не по пути.Кто-то шепнул Кияшко, что в исполкоме спрятано некое «сокровище»: в марте 1917 года портрет императора и самодержца Николая II, украшавший резиденцию волостного старшины, забросили на чердак, вдруг еще пригодится, смотрели как в воду, он и пригодился за неимением портрета более реального Деникина.Кияшко отрядил Гарбузу на чердак с приказанием «найти и доставить», и тот — «рад стараться, вашескородие» — нашел и доставил.Андриевский и Кияшко решили устроить нечто вроде открытия памятника, подвесили портрет к колосникам и опустили перед ним задник, который и вознесется в должный момент.Программу разработали во всех подробностях: сперва молебен, потом открытие «памятника», затем речь и затем уже избрание старшины с соблюдением всех демократических традиций.По распоряжению Андриевского Тихон, он же Рябов, Рябой, бывший батрак Пенечкиных, а ныне член их сельскохозяйственной коммуны, весь вечер лепил из глины шарики, окуная одни в черные чернила, а другие в разведенный мел.Для молебствия Андриевский пригласил отца Валерия Тархова, но тот решительно отказался: «Там, где лицедействуют, кощунственно призывать имя господне…» Пришлось обратиться к отцу Михаилу. Отец Михаил не отказывался ни от чего, мог и обвенчать без документов, и год рождения в метрике изменить, а тут вообще время приключений…Вечером Кияшко доложил Шишмареву о подготовке схода, похвастался портретом, как только священник попросит у бога победы над противником, портрет предстанет на всеобщее обозрение…Все это Славушка намотал себе на ус, задворками добежал до Нардома, и, хотя ключей у него не было, он заприметил раму, у которой шпингалеты плохо входили в пазы.Отсутствия Славушки никто не заметил, все утро находился у людей на глазах и в Нардоме появился, когда все драмкружковцы были уже в полном сборе.Мужиков принялись кликать на сход с утра, мужики не шли, спокойнее отсидеться по домам, тогда Кияшко послал по селу солдат комендантского взвода, никого, мол, не неволят, но те, кто не хочет идти, пусть сдадут по овце в котел добровольческой армии.Из окрестных деревень мужиков негусто, но из Успенского явились все. Овца — это овца.Зал украшен еловыми ветками, на сцене постамент для ораторов, в глубине задник с мраморной беседкой и кипарисами.На сцене — Андриевский, на просцениуме — отец Михаил, этому море по колено, а дьячок, несчастный Беневоленский, рад бы не пойти и нельзя не пойти, сегодня отец Михаил у властей в фаворе.Михаила мужики не уважали, священнослужитель-то он священнослужитель и что молод не грех, но очень уж падок до баб, любит их исповедовать.Михаил сунулся на мгновение за кулисы, скинул подрясник и тут же появился в рясе, взмахнул крестом, Беневоленский подал кадило, и пошла писать губерния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81