Варвара Павловна говорила Вере Васильевне:— В нашем доме сельсовет собираются поместить, хотели школу в дом перевести, Ольга Павловна не позволила. Теперь живем при школе, в одной комнате…Комната у сестер заставлена мебелью, одна полка в книжном шкафу занята посудой. Одна чашка — высокая, синяя, с розами, с позолотой.Варвара Павловна перехватила взгляд мальчика.— Алексея Павловича чашка, его любимая, севр, кто-то из прадедов лет сто назад привез из Парижа… Поставлю сейчас самовар, а пока пройдем к Ольге Павловне, она в саду, будет рада…Ольга Павловна садовыми ножницами подрезала кусты…— Привезла ваши книги, Ольга Павловна.— Могли не торопиться.— И представь, Оленька, Вера Васильевна привезла еще яиц.— Каких яиц, Варенька?— Понимаешь, подарок, это так трогательно и так щедро…Ольга Павловна проводит рукой по стволу яблони точно поглаживает ее.— Золотой ранет, прелестные яблоки, осенью я вас угощу, так хочется сохранить…Оказывается, Ольга и Варвара Павловны нанялись в сад сторожами, сад перешел в собственность крестьян, и сельский сход нанял бывших владелиц, пока еще сторожить нечего, но сад нуждается в постоянном уходе.— Даже зимой, чтобы снег не обломал веток, чтоб зайцы не обгрызли стволов…— Оленька, я пойду накрою…Вера Васильевна идет с Варварой Павловной.— А я пройдусь со Славой по саду…Вот у кого Славушка хотел бы учиться, Ольга Павловна все знает, но ничему не учит, припомнит кстати, расскажет исподволь — и точно разбогател!Рассказывает о яблонях, о скрещивании сортов, о перекрестном опылении…— Помните Алексея Павловича? Этот сад выращен его руками.— Мама не рискнула выразить Варваре Павловне…— И не надо…— Но как это произошло? — осмеливается спросить Славушка.— Вечером в деревню пришла какая-то воинская часть, на ночевку солдаты расположились и в избах, и в школе, и в помещичьем доме, порядка ради заглянули в подвал, забрали, естественно, оставшиеся яблоки, похвалили нас: «Правильно поступаете, обучаете народ». Расспрашивали Алексея Павловича, почему школа называется «Светлана», рассматривали книги: «Молодец, папаш, сколько перечитал». Утром собрались выступать, но кто-то в деревне назвал Алексея Павловича бароном, привыкли ведь, всегда звали бароном, а тут кто-то: «Как барон?» — «Барон!» — «Настоящий барон?!» Вернулись обратно в дом. «Папаш, ты барон?» — «Барон». — «Что ж ты молчишь, в таком разе, извини, должны мы тебя взять, мы баронов истребляем по всей планете, собирайся, папаш, совесть не позволяет тебя оставить». Алексей Павлович надел бекешу: «Что поделаешь, Варенька…» Солдаты спешили, вывели за околицу и расстреляли, утром кто-то пошел искать корову, а он тут же, за деревней, в логу…Ольга Павловна помолчала.— Кто остался жив, будет в этом году с яблоками.Спросила Славу, кем он собирается стать, и он неожиданно для себя признался, что мечтает о политической деятельности.Ольга Павловна с состраданием посмотрела на мальчика:— Как вы будете раскаиваться…Слава сразу вспомнил, что у него в Козловке дела, неловко извинился, перемахнул через канаву, сад не огорожен, козловские помещики не слишком охраняли свои яблоки, и побежал в деревню.Катю он застал за шитьем.— Готовишь приданое? — пошутил Славушка. — Замуж собираешься?— Нет, я не скоро выйду, — ответила Катя. — У меня другой план.— А в секретари ячейки пойдешь?— На лето, а осенью учиться.— Так учти, Катя, — сказал Славушка. — Волкомол считает, что именно тебе быть в Козловке секретарем.Он еще поболтал с Катей и побежал обратно.Варвара Павловна и Вера Васильевна пили чай…Незаметно стемнело, баронессы заахали: «Как же вы поедете?» — "Какие-то пять верст, — сказал Славушка, — Орленок домчит… — хотел сказать «за полчаса», но не решился, «за час» тоже не решился. — Часа за полтора, — сказал и пошел запрягать мерина.Ольга Павловна вынесла обвязанный бечевкою пакет.— Это из книг, что особенно любил Алексей Павлович…Славушка небрежно сунул пакет в саквояж, лишь много позже оценит он этот дар, «Опыты» Монтеня, первое русское издание 1762 года.Старухи расцеловались с гостьей, Славушка тряхнул вожжами, Орленок даже припустился рысцой.Но едва выехали на дорогу, как очутились в кромешной тьме, ночь как осенью в октябре, небо затянуло облаками, ни звездочки, ни просвета. Дорога шла под уклон, Орленок шагал, как в дни молодости, даже вдруг заржал, точно подбадривал себя, дрожки покатились быстрее.— Ты не очень спеши, — сказала Вера Васильевна сыну, — в такой тьме лучше не торопиться.Колеса совсем утонули в пыли. В лицо повеяло полевой свежестью, потянуло ночным холодком. Славушка снял курточку:— Накинь, мама.Орленок пошел что-то слишком осторожно и вдруг стал.— Ну чего ты?… Пошел, пошел! — Стоит как вкопанный. — Что тебе там попритчилось? — Славушка отдал вожжи матери, соскочил с дрожек, наклонился, — не по дороге ехали, по траве, вправо — трава, влево — трава, где-то мерин свернул с дороги. Поехали обратно. Стало совсем холодно. — Да иди ты, черт!— Слава, не ругайся…Он не ругался бы, если бы не так холодно. Оглянулся, мать сжалась в комочек. Ужасно жалко маму. Если бы этот росинант не сбился с дороги, сейчас подъезжали бы к Успенскому. Колеса как-то необычно зашуршали. Славушка соскочил, пошарил рукой, чуть не обрезался. Осока. Хоть бы луна выглянула, надо ж таким облакам… Откуда здесь взяться осоке? Не растет по дороге в Козловку осока. Сбились где-то с дороги. Перед Славушкой крутой склон, поросший травой, не столько видит глазами, сколько ощущает ногами, понимает, забились в какую-то лощину. Орленок стоит, точно уперся во что-то.— Что делать? — дрожащим голосом спросил Славушка.— Дождемся утра…Славушка ослабил подпругу, хотел распустить хомут, тот и сам расхомутился, развязался ремень, пусть пока щиплет траву, сел обратно на дрожки, придвинулся к матери. До чего все-таки с ней спокойней! Прижался.— Ты положи мне голову на колени…— Ну зачем? — И тут же положил. До чего тепло, пахнет маминым теплом, которого потом так не будет хватать в жизни, и ничего не надо: ни Козловки, ни Успенского. Тихо, одни, снова он на руках у мамы…Славушка проснулся от холода. Все было серо-жемчужного цвета: и небо, и трава, и мамино лицо, и туман, уползающий в глубь лощины. Наступало утро, но страшно было оторваться от мамы. Он преодолел этот страх, самый сладкий страх в жизни, страх утраты любимого существа. Они оказались в узкой лощине, сплошь поросшей травой. Лощина сворачивала под углом, у поворота рос камыш. Там, должно быть, начиналось болото. Всходило солнце, и трава сразу сделалась почти черной, а облака в небе зелеными, точно вобрали в себя все оттенки травы, лишь по самому краю лощины брезжил нежный розовый свет, и неожиданно, — Славушка так и не понял, стояла она там или только что появилась, — в камышах показалась птица, тонкошеяя, с длинным острым клювом, жемчужно-серая. Славушка никогда еще не видал живых цапель, может быть, и видел в зоопарке, но не помнил. Цапля была так необыкновенна, что Славушка забыл и холодную ночь, и страх. Цапля повернулась к мальчику, вытянула голову, встала на одну ногу. Всем существом мальчик вобрал в себя это чудо: зеленые облака, розовое сияние и жемчужно-серую птицу; может быть, он и на свет появился только ради того, чтобы пережить это мгновение. 48 С самого утра все в хлопотах — и Елфимов, и Кобзев, и Слава, и Терешкин. Все сбились с ног, все делали сами: подмели зал, убрали ветками берез, как на троицу, расставили скамейки, на сцене повесили самый красивый задник с изображением летнего леса, взгромоздили самый большой стол, накрыли плюшевой алой портьерой.…Но придет ли кто? Не повторится ли то, что уже случилось? Я да ты, да мы с тобой…— Ну, кажется, все…Английские кабинетные часы в библиотеке отзвонили десять часов: конференция молодежи Успенской волости должна открыться в полдень.Откроется ли?Слава постоял на сцене, осмотрел зал, спрыгнул вниз… Все в порядке!Подозвали Колю Угримова.— Ну как?Угримов усмехнулся.— Сюда бы четверти две самогона!— Я серьезно.— Чего ж еще, — отозвался Коля. — Все на месте.Нет, чего-то не хватает. Но чего — Слава не знает. Опустился на скамейку, втянул голову в плечи, задумался. Ребята часто недоумевают: Славке всегда чего-то не хватает!— Как на свадьбе, — сказал Угримов. — Только б пришли!Нет, нет, все-таки чего-то не хватало!— Славка, Славка! — зовет Васька Носиков, пацан из самых маленьких, учится в третьем классе, но всегда околачивается возле взрослых, шмыгая носом и приплясывая босиком у двери. — Тебя Митька кличет, скорей!— Какой еще Митька?— Комиссар!У крыльца на поджаром мухортом жеребце гарцует бесшабашный Митька Еремеев, волостной военный комиссар, член волостной директории, один из любимцев Быстрова.— Собираете такой митинг, а главное не предусмотрели…Он великолепен — в зеленой фуражке с высоким околышем, в синем доломане с медными пуговицами, в узких малиновых чикчирах… Будто из оперетты. Но он далеко не опереточный персонаж. Его не взяли в армию потому, что он хром, у него нет ступни, об этом мало кто знает, но в семнадцатом году он вышел один навстречу отряду стражников, присланных комиссаром Временного правительства из Орла для усмирения мужиков, затеявшах дележ помещичьих земель, и угрозами и уговорами заставил отряд повернуть обратно в город.Еремеев склоняется с седла, протягивает Славе руку.— Здравствуй.Расстегивает свою гусарскую куртку и вытягивает из-за пазухи полотнище кумача.— Возьми. Лозунг текущего момента.Круто заворачивает жеребца и скачет по аллее среди кустов цветущей сирени.— Чего он? — кричит Терешкин из зала.Славушка разворачивает полотнище.«Все силы на разгром Врангеля!»— Да, не предусмотрели, — сознается он. — Это надо над самой сценой…Теперь все в порядке!Славушка еще раз спрыгивает вниз, еще раз придирчиво осматривает сцену, еще раз перечитывает лозунг и…И все-таки чего-то не хватает!— Чего ты такой сумной? — спрашивает Угримов. — Давай по куску гуся?— Ты что? — возмущается Славушка. — Это же общее!Лозунг очень кстати, но…Товарищи с неудовольствием смотрят на Славушку.И тут появляется Быстров!Крутя веточку сирени, на мгновение задерживается в дверях, окидывает зал внимательным взглядом и подходит к сцене.— Готовитесь?— А вдруг… — Слава недоговаривает.— Придут, — уверенно отвечает Быстров. — Не могут не прийти. Закономерность времени. Молодежь не может быть в стороне.Но вот и Быстров задумывается.— Что, Степан Кузьмич?— Чего-то… не хватает, чего-то здесь не хватает.— Чего? — спрашивает Слава.— Ленина! Быстро, бегом, скажете: я велел. Снимете, и прямо сюда!Бегут все, даже Угримов. Бегут так, точно от этого зависит успех всего дела.Врываются в исполком.— Вы что, очумели?— Степан Кузьмич велел!Осторожно снимают со стены портрет Ленина и торжественно несут…Скорее, скорее! Только бы не поломать раму, не разбить стекло…Моисеев ставит табуретку, Угримов держит портрет, Слава подает проволоку, и Коля укрепляет портрет посреди цветущего леса.Ленин чуть улыбается, портрет колышется, и кажется, что Ленин дышит.— Вот теперь все на месте!— А как же без Ленина? — подтверждает Быстров. — Все вместе, а он впереди!Да, теперь все на месте, и Славушка выходит на крыльцо.Где же делегаты? Указано всем сельсоветам от каждых десяти человек в возрасте от четырнадцати до двадцати прислать своего представителя. Так где же они?Идут!Саплин? Да, Саплин. Но кто еще с ним?… И сколько! Целая ватага… Пять, шесть… десять, пятнадцать… Человек тридцать!… И подальше еще… И еще…Полдень. Народ аккуратный. Молодая Советская власть. Зал полон. Заняты все скамейки. Со стороны поглядеть — смешная аудитория. Двадцатилетние взрослые парни и четырнадцатилетние подростки. Девушек наперечет, только из Успенского да из Корсунского несколько школьниц. Парни в заношенных солдатских гимнастерках, в холстинных рубахах, в чунях, в сапогах никого, подростки одеты получше, есть даже в сапожках, принаряжены мамками и папками.Моисеев записывает делегатов, их уже больше двухсот.Славушка с надеждой поглядывает на Быстрова:— Степан Кузьмич…Но тот бросает их, нескольких ребят, которых приметил и приветил еще с прошлой осени, бросает в глубокую воду.— Я пойду, — говорит он. — Сами справитесь, приду попозже…— Степан Кузьмич!…— Привыкайте к самостоятельности. — И уходит…Славушка чувствует себя капитаном на тонущем корабле среди бурного моря…Делегаты все подходят и подходят. Моисеев регистрирует.— Товарищи, конференцию молодежи Успенской волости…«Интернационал». Вчера Славушка целый день зубрил текст, до сих пор знает нетвердо: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Потом — «Молодая гвардия». Выборы президиума. «Называйте, товарищи, кандидатов…» Как бы не так. Тут он едва не совершил крупную политическую ошибку. «Кто намечен в президиум?» — спросил вчера Быстров. «Кого назовут…» — «Ты что, в уме? Пустить на самотек? Да еще перед беспартийными? Нет, так не делается. Заранее наметьте кандидатов, и пусть кто-нибудь с места предложит список…» Вчера же вечером наметили президиум.Список у Моисеева. «Какие у кого предложения?» — «Ваша фамилия? Моисеев?… Слово товарищу Моисееву». Повестка дня — «Текущий момент и задачи РКСМ, докладчик товарищ Ознобишин. Экономические задачи РКСМ, докладчик товарищ Саплин. Культпросветработа, докладчик товарищ Сосняков»… Ох, не хотелось выпускать Соснякова в качестве докладчика, он и без того норовит забежать вперед, но невозможно — корсунская ячейка вторая по значению в волости. Затем — текущие дела и выборы. Состав волкомола опять же намечен еще вчера, но Степан Кузьмич оставил список у себя: «Оставь у меня, мы еще тут, в волкоме, подумаем». И в заключение спектакль. Перед спектаклем, перед выборами — самая важная часть всей конференции. «Кто хочет вступить в комсомол, может записаться… Всех примем тут же, на конференции». Еще выступление Степана Кузьмича. Хорошо, если бы он выступил до перерыва, он умеет зажечь. После его речи запишется гораздо больше народа. И — гуси! В Журавце собрали в счет продразверстки гусей, и волисполком вынес постановление передать гусей волкомолу на питание делегатов. Дядя Гриша с помощью двух баб с утра жарят этих гусей на кухне. Даже сюда, в зал, доносится привлекательный запах жареной гусятины. Когда кормить делегатов? В перерыве или перед спектаклем? Впрочем, там будет видно…Пора, зал полон! Вчера еще послушные дети, сегодня — готовы к борьбе.Слава оглядывает собрание. Ничего-то они не понимают. Да и сам он немного понимает. А ведь они вступают в революцию, чтобы идти победным маршем к сияющим высотам социализма, через смерти, лишения и невзгоды…— Товарищи, конференцию молодежи Успенской волости…Все идет как по маслу.— Слово для доклада предоставляется товарищу Ознобишину.Тут он выдает! И Вилли Мюнценберга, и Лазаря Шацкина! «Коммунистический манифест» и книгу Чичерина по истории юношеского движения. Своими словами пересказывает последнюю речь Ленина, которую недавно прочел в газете, — газету так и не удалось ни выпросить, ни украсть, — Ленин выступал перед рабочими фарфоровых заводов, — поляки начали новое наступление, крымские белогвардейцы усилили сопротивление, бакинский пролетариат взял власть в свои руки, на Кубани обнаружены громадные запасы хлеба, бакинская нефть и кубанский хлеб приближают нашу победу…Слова сразу становятся весомыми, стоит лишь наполнить их реальным содержанием!Слава заканчивает доклад под аплодисменты. Аплодируют всем, кто не говорит об изъятии хлеба.Саплин перегибается через стол:— Вопросы есть?— Гусятину скоро раздавать будут?Вопрос не четырнадцатилетнего школьника, а парня, которому пора в армию.— А тебе что, закусить нечем? — бросает в ответ Сосняков.Все смеются, и Саплин приступает к докладу.Об экономической политике говорит мало, но он наперечет знает всех батраков в волости, их судьбу и все случаи нарушения их прав. Сосняков, наоборот, обрушивает на слушателей ворох прописных истин…Во время выступления Соснякова появляется Быстров, все ждут от него речи, и он ее произносит, но, увы, не обычную громокипящую речь, а какое-то школьное поучение: надо учиться, прислушиваться к старшим товарищам, помогать Советской власти, выявлять продовольственные излишки, пополнять ряды армии…Все верно, но не такой речи ждал от него Слава, — не Робеспьер в Конвенте, а добрый дед на завалинке!В самом зале охотников выступать не находится — и непривычно и боязно, кто постарше посмеиваются, помладше робеют.Быстров посоветовал объявить перерыв:— Дайте обтерпеться, покормите, на сытый желудок люди смелее…Дядя Гриша в дверях кухни каждому участнику конференции выдает кусок гуся и ломоть хлеба.Не обошлось без накладочки, на лужайке запели: Ах, яблочко,Да на тарелочке…Ах, маменька… Парни из Коровенки прихватили самогонки и даже угостили Саплина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81