Кроме того, м
еня, вероятно, мучила совесть насчет Морера, потому что я знал, что мне все
равно придется сделать так, как велел Сильвестр.
Но она не сказала того, что мне хотелось. Она не сказала ничего хорошего.
Ц Делай лучше, что он говорит, Ц только и сказала она, и голос ее был ровн
ым.
Она сидела и смотрела на меня безразличным взглядом, и я понял, что все хор
ошее кончено. Не в ту самую минуту. А раньше. Что она отказалась от меня, или
устала дурачиться со мной, или еще что-то. Она уже никогда не скажет снова: "
Послушай, черт бы тебя побрал, ты же существуешь. Ты Ц это ты. Ты Томми Далл
ас, и ты живешь". (Она никогда не говорила этих слов, она умела выразить это п
о-другому.) И я понял, что она перестала верить в меня и перестала любить, ес
ли вообще когда-нибудь любила.
Мне стало худо и тошно, как будто умер кто-то из моих близких, и в то же врем
я пусто и легко, потому что теперь незачем было стараться быть достойным
ее. Незачем было заставлять себя быть живым. Я мог отойти в сторону и позво
лить событиям развиваться самостоятельно.
Вот так обстояли дела, и вот в какой тупик я попал.
А попал я туда, потому что был нуль, и внутри и снаружи.
Поэтому-то Сильвестр и подобрал меня. Ему нужен был человек, с которым он
мог делать что хотел. Во мне он нашел именно такого человека.
Он разыскал меня, когда я три раза в день пел на маленькой студии в нашем о
круге и выступал в утреннем ревю в Новом Орлеане. Мне немало пришлось про
йти, прежде чем я добрался до таких высот. А если бы не пришлось, то я до сих
пор пахал бы землю в Уинфилде, где жил в тридцатые годы еще ребенком. Я все
гда старался забыть эти времена.
Отец вылетел в трубу, когда цены на хлопок упали до шести центов, затем мы
кое-как выкарабкались и были счастливы, что остались живы. Отдельные кар
тинки тех дней я не могу забыть, как бы ни старался. Холодный ветер из Дако
ты проникал сквозь щели в нашу лачугу и свистел в разбитых окнах, которые
мы были не в состоянии застеклить. Свиная требуха, черные бобы и жареный к
укурузный хлеб Ц вот и вся наша еда два раза в день. Поскольку мне приходи
лось босым шагать две мили до остановки школьного автобуса, ноги у меня м
ерзли, и на них не заживали трещины и болячки. Я носил рубашку, сшитую из ме
шковины, от которой чесался, не переставая, и джинсы, которые мама стирала
и сушила ночью Ц они были единственными. А по утрам, не на восходе или на р
ассвете, а раньше, когда кричат первые петухи, когда еще совсем темно, я не
с вонючее пойло вонючим свиньям и сгребал сено для нашего единственного
мула и старой коровы. У меня стучали от холода зубы и сводило лопатки, а но
гами я месил коровьи и мульи лепешки. И всю жизнь все, что я ненавидел, вечн
о ассоциировалось у меня с коровьими лепешками под ногами.
У большинства мальчишек бывает хоть какая-нибудь мечта, у меня же ее не бы
ло. Я хотел лишь выбраться из холодной жижи под ногами. Моим родителям, не
знаю, каким образом, удавалось заставить меня ходить в школу, и я знал, что
хотя ни адвоката, ни доктора из меня не выйдет, но я скорей умру, чем стану ф
ермером. Поэтому я думал, что буду учителем, и даже начал учиться в Луизиан
ском училище, на северо-востоке штата. Но там оказался один парень, Смайли
Сэгрем, у которого была гитара. Он научил меня играть, и мы играли и пели и д
аже заняли первое место на концерте любителей в Шривпорте. Затем к нам пр
исоединилось еще двое парней, и мы поняли, что можем зарабатывать себе на
жизнь, играя в дешевых кабаках или участвуя в местных радиопередачах. Эт
им мы и занимались несколько лет, пока нас не призвали в армию.
Всю войну я пробыл рядовым и не только не выезжал из Штатов, но и два года п
одряд сидел в Луизиане. Я даже кое-что подрабатывал игрой в кабаках. Смайл
и все время был вместе со мной. Затем однажды его забрали из резерва, и чер
ез четыре недели он погиб возле Омаха-Бич.
Вот так. Сегодня играешь на гитаре, а завтра тебе суждено умереть. И все, чт
о мы делаем, кажется, сделано вот-вот, а он погиб уже сто лет назад. Раз что-т
о произошло, оно уже позади. В одном, так сказать, кармане со всем твоим про
шлым. Суй руку и тащи оттуда что надо.
Так вот, демобилизовавшись, я нашел четырех ребят, и мы явились в Новый Орл
еан, а потом в Сент-Питерс, в центр округа. В Новом Орлеане мы участвовали в
утренней передаче, а в Сент-Питерсе играли три раза в день. Мы зарабатывал
и неплохие деньги, имели хорошеньких девушек и жили преотлично.
И все, что у меня было, заработал я сам. Мне здорово везло, но кое-чего я доби
лся собственным горбом и очень этим гордился.
Однажды вечером мы играли на предвыборном собрании Джо Лемюна. Это был ч
еловек Сильвестра, он баллотировался в шерифы. Выборы в сент-питерском о
круге только назывались выборами, потому что людей Сильвестра выбирали
автоматически, но ему нравилось пускать избирателям пыль в глаза. Я пел д
о и после выступления ораторов. Всем очень понравилось. Даже кандидату о
ппозиционной партии. Это, кстати, был тоже человек Сильвестра. Сильвестр
считал необходимым выпускать в бой двух противников, чтобы все выглядел
о по-настоящему. Но все заранее знали, кто должен победить.
После собрания мне передали, что Сильвестр хочет меня видеть.
"Для чего?" Ц недоумевал я, шагая к нему в контору в маленьком одноэтажном
домике из желтого кирпича, стоявшем напротив большого трехэтажного бел
окаменного здания суда со статуей конфедерата у входа. Этим большим здан
ием Сильвестр правил из маленького.
Я постучал. Прошла целая секунда, пока голос изнутри не велел мне войти.
Над спинкой кожаного кресла виднелся белый затылок Сильвестра. Он сидел
, не поворачиваясь.
Ц Это я, сэр, Ц сказал я. Он не повернулся. Ц Это я, Даллас.
Он круто повернулся, и лицо его представилось мне не то лезвием ножа, не то
105-миллиметровкой, не то чем-то таким, что могло быть только лицом Сильвес
тра Марина.
Он ничего не сказал и лишь оглядел меня с головы до ног, будто говяжью тушу
на торгах, чем я, собственно, и был. Только не знал этого.
У меня похолодело внутри, и под взглядом его черных глаз я почувствовал, к
ак слетает с меня одежда: и красного шелка с серебряной бахромой рубашка,
и белая пятидесятидолларовая шляпа, и обтягивающие бедра черные брюки. О
пять у меня под ногами появились коровьи лепешки.
Ц Мне сказали... Мне сказали, что я вам нужен. Ц Носок одного из восьмидес
ятидолларовых сапог ковырял пол. Я заметил это и, наверное, покраснел.
Ц Да. Ц Он говорил тихим, низким голосом, похожим на похоронную музыку.
Ц Нужен.
Он продолжал смотреть на меня. На лице его по-прежнему ничего не отражало
сь, но я был уверен: он видит меня изнутри, читает мои мысли.
Наконец он сказал:
Ц Мне понравилось твое выступление, Даллас. И другим тоже. Я уже давно сл
ежу за тобой, и в общем мне нравится, как ты выступаешь.
Ц Благодарю вас, сэр. Ц Я почувствовал, что краснею еще больше.
Ц Насколько мне известно, ты участник войны.
Ц Да, сэр. То есть нет, сэр. Я был в армии, но из Америки никуда не уезжал. Ц Ч
то он задумал?
Ц Это не имеет значения, а в некотором отношении даже лучше. Люди не очен
ь-то воодушевляются при виде общепризнанного героя. При нем им неловко. О
н выше их. А люди превосходства не терпят, Даллас. Кандидат никогда не долж
ен превосходить своих избирателей.
Ц Да, сэр. Ц О чем он говорит?
Ц С другой стороны, плохо, если человек совсем не участвовал в этой завар
ухе. Могут подумать, что он старался уклониться.
Ц Да, сэр. Ц Я все еще недоумевал.
Ц Ты баптист. Ц Это был не вопрос. Он говорил, словно заполнял анкету.
Ц Нет, сэр. То есть, да, сэр, я баптист. Только я уже давно об этом забыл. То ес
ть, я не хожу в церковь.
Ц Начинай ходить.
Какого черта он приказывает мне ходить в церковь, подумал я, но ничего не с
казал. Я знал, кто он. Полчаса назад, когда тысяча людей аплодировала мне, я
был счастлив. Я никогда не был более счастлив, я чувствовал себя большим и
солидным, как статуя конфедерата. Теперь я ощущал свое ничтожество.
Ц Даллас! Ц Он помолчал, как судья перед приговором. Ц Я хочу тебя испол
ьзовать. По правде говоря, я тебя, так сказать, уже давно жду.
Ц Меня?
Ц Да, тебя. Как протестант и участник войны, ты можешь получить на выбора
х голоса не только наших сторонников. Для кандидата у тебя превосходные
личные данные. Ц Он улыбнулся своим словам. Ц Ты лучший кандидат в канд
идаты со времен Джимми Дейвиса, я уверен.
Ц Я? Ц испугался я. Но в то же время меня как будто немного приподняли вве
рх.
Ц Ты, Ц чуть приметно улыбнулся он. Ц Что бы ты сказал, если бы через два
года стал шерифом, а еще через четыре Ц губернатором? Что ты скажешь по по
воду пятидесяти тысяч в год?
Ц Я... Я никогда ни о чем таком и не думал, мистер Марин. По-моему, это невозм
ожно.
Он рассмеялся холодным, жестким смехом.
Ц Я имею дело только с возможным, Даллас. И тебе думать незачем. Думаю я.
Ц Что ж... Ц Я все еще висел в воздухе, но... Ц Большое спасибо, сэр. Я очень в
ам благодарен, но мне по душе мое нынешнее занятие, и, если вы не возражает
е, я буду продолжать его, сэр.
Он улыбнулся во весь рот.
Ц Что, ты думаешь, я собираюсь заставить тебя делать? Вспомни Дейвиса. Во
т чем мы торгуем. Ц Он помолчал и посмотрел на меня. Ц Завтра ты начнешь р
аботать помощником шерифа. И продолжай свои выступления в обеих програм
мах.
Я хотел сказать: "Нет, не начну, мне нравится моя жизнь, и я не пойду за тобой,
потому что чертовски тебя боюсь. Заставить меня ты не имеешь права". Но мне
хотелось и того, что он пообещал: шериф, пятьдесят тысяч долларов, губерна
тор. Я хотел этого. Никогда прежде я ни о чем подобном и не помышлял, и у меня
вдруг появилось ощущение, будто вот-вот появится Санта Клаус. И я почувст
вовал, что сдаюсь. Я буду делать то, что он хочет. Поэтому, когда я открыл рот
, оттуда донеслось:
Ц Да, сэр. Я так и сделаю.
Таким манером он овладел мною, и после этого все изменилось.
А теперь рядом была Ада, и ей тоже было известно, что я полное ничтожество.
* * *
На следующий день, как и велел Сильвестр, я уволил Морера.
Итак, одна фаза наших с Адой отношений была завершена, а другая только нач
иналась. Мы по-прежнему сохраняли дружеские отношения, по-прежнему были
мужем и женой, и ничто с первого взгляда, казалось, не изменилось. В действ
ительности же многое было по-иному, и мы оба это понимали. Я начал немного
погуливать, совсем немного, чуть-чуть, но Ада узнала, и было это ей, по-моем
у, совершенно безразлично.
До выборов оставалось меньше года, и Сильвестр развил бешеную деятельно
сть. От меня же требовалось только следовать его указаниям.
Штаб наш он разместил на пятом этаже того новоорлеанского отеля, где нах
одилась и студия Ады. На северном берегу Канал-стрит, во Французском квар
тале. Таким образом, нужные нам люди могли посещать нас совершенно незам
етно. Мы с Сильвестром добирались туда из Сент-Питерса за час, а Аде требо
валось лишь спуститься на лифте. У нее теперь в двенадцать тридцать была
самостоятельная передача. Она спускалась к нам для приема особо важных п
осетителей, на которых встреча с живой телезвездой, хоть и местного масш
таба, производила огромное впечатление.
К Сильвестру приходило очень много народу. Одни Ц его собственные люди
и деятели из нашего округа Ц в надежде получить очередной чек. Другие то
лько собирались вступить в сделку или хотели убедиться, что сделка, кото
рую они заключили, все еще в силе.
Месяца через два к нам прибилось несколько действительно крупных дельц
ов.
Побывали у нас лидеры "Старых кадровиков" Джонни Даро, Уайти Лэмберт и Дже
к Уотсон. Пожали мне руку, посмеялись, а затем прошли к Сильвестру и начали
беседу.
Явились двое парней из профсоюзов. Сильвестр сказал:
Ц Томми Ц сам активный член профсоюза, он состоит в организации, объеди
няющей актеров. Ц Затем он провел их к себе, а я остался ждать.
Пришли три нефтяных босса. Эти даже не стали притворяться, будто я их инте
ресую, вид у них был кислый. От Сильвестра они вышли тоже не веселыми, но и н
е кислыми. Один сказал:
Ц Что ж, сенатор, рад, что мы тем не менее пришли к какому-то взаимопониман
ию. Вам известно наше отношение к делу, но...
Когда они ушли, я сказал Сильвестру:
Ц А я-то думал, что вы намерены выкачать их до конца.
Ц По-разному можно выкачивать, Томми. Чем ты предпочитаешь получить уда
р: хлопушкой для мух или дубинкой?
А потом явились шерифы: Дольф Казадесус из юго-западной Луизианы, Билл Бе
рнс из центра и Фредди Роджерс с севера. Фредди, коротышка с постоянной ух
мылкой на лице, в свое время прикончил девятерых, осмелившихся в него стр
елять. Его называли самым жестоким в Луизиане человеком.
Я страшно обозлился, когда и на этот раз Сильвестр не пригласил меня на пе
реговоры. Ведь я тоже шериф. Когда они вышли, Казадесус сказал: "По крайней
мере три четвертых", и все дружно закивали в знак согласия.
А однажды явился Джек Мур. Поскольку старый Джимми Моррисон на этот раз н
е баллотировался, Джек был единственным кандидатом, кроме меня, которого
поддерживали реформисты. Джек десять лет был конгрессменом, и, по-видимо
му, ему суждено было остаться им навсегда. Он уже трижды баллотировался в
губернаторы, его поддерживала весьма солидная организация Ц он умел и н
е будучи в Капитолии штата оказать немалые услуги нужным людям в Вашингт
оне.
Он и не рассчитывал стать губернатором. Он обычно терпел поражение еще н
а первичных выборах. И потом весь его бизнес состоял лишь в поддержке одн
ого из двух оставшихся кандидатов и получении хорошего куша. Дойди он до
второго тура, он был бы напуган до смерти.
Ц Всего лишь визит вежливости, джентльмены, Ц сказал Джек, осклабившис
ь. Он был в роговых очках, с венчиком рыжих волос вокруг плешивой макушки.
Ц Хотел пожелать удачи моему достойному противнику. Никогда не смешива
й политику и дружбу Ц вот мой девиз. Друзья до выборов, друзья после.
Ц Очень любезно с вашей стороны, Джек, Ц сказал Сильвестр. Ц Очень, очен
ь любезно.
Джек продолжал болтать, мы отвечали тем же, наконец он встал. У дверей он п
овернулся.
Ц Помните, джентльмены, вы всегда можете рассчитывать на Джека Мура.
Это означало, что мы всегда можем купить его для помощи во втором туре.
Пока Сильвестр занимался подготовкой по основным направлениям, я стара
лся организовать для себя как можно больше выступлений. Раз десять я уча
ствовал в Адиной передаче. Поскольку я еще не был официально объявлен ка
ндидатом и предвыборная кампания по-настоящему не начиналась, использо
вать телевидение на полную катушку было еще рано.
Теперь она называла себя не Ада Мэлоун, а Ада Даллас. Как-то раз я сказал в ш
утку:
Ц Черт побери, когда начнутся выборы, избиратели не будут знать, кто из Д
алласов баллотируется.
Ц А какое это имеет значение? Ц засмеялась она.
Политика шла своим чередом, а отношения между нами Ц своим. Я знал, что он
а понимает мою ничтожность, а зная, что она понимает, и сам считал себя нич
тожеством. Я смотрел на себя, а видел лишь шляпу да гитару и слышал лишь го
лос, который умел немного петь, а больше говорить: "Да, Сильвестр. Понятно, С
ильвестр". Но мне было, как я уже сказал, теперь легче, потому что я не лез из
кожи вон. Черт знает как трудно двадцать четыре часа в сутки притворятьс
я, будто ты что-то собой представляешь.
Одно только было смешно. Теперь, когда главное в наших отношениях было по
зади, когда мне незачем было притворяться, я хотел ее больше прежнего. По-
другому, сам не могу определить как, но по-другому. Может, я испытывал нечт
о вроде вот чего: ладно, раз мне ничего другого делать не надо, я уж наверня
ка могу делать это, раз у меня больше ничего нет, я уж наверняка могу иметь
это, и я хочу это.
Казалось, и она испытывала то же самое. Она давала мне то, что я хотел. Как бу
дто говорила: "Ладно, получай. Не так уж много ты требуешь, получай, мне все р
авно".
Однажды вечером я застал ее дома. Целый день она была занята: сначала на те
лестудии, потом беседой с членами двух женских клубов, потом на коктейле
в честь показа новых мод и бог знает где еще.
Ц Нелегкий выдался денек, а? Ц спросил я. Ц Для тебя, конечно.
Ц Пожалуй, да, Ц ответила она.
Ц Но все, надеюсь, прошло превосходно? Ц Не знаю, кого я пытался обмануть
. Себя, наверное. И тем не менее продолжал: Ц Ты превосходно выглядишь пос
ле такого дня.
Ц Спасибо, дорогой, ты очень любезен.
Я подошел к ней и смущенно положил ей на плечо руку. Она не отодвинулась, н
о и не проявила заинтересованности. Моя рука лежала у нее на плече, она под
няла взгляд и, улыбнувшись чуть усталой улыбкой, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
еня, вероятно, мучила совесть насчет Морера, потому что я знал, что мне все
равно придется сделать так, как велел Сильвестр.
Но она не сказала того, что мне хотелось. Она не сказала ничего хорошего.
Ц Делай лучше, что он говорит, Ц только и сказала она, и голос ее был ровн
ым.
Она сидела и смотрела на меня безразличным взглядом, и я понял, что все хор
ошее кончено. Не в ту самую минуту. А раньше. Что она отказалась от меня, или
устала дурачиться со мной, или еще что-то. Она уже никогда не скажет снова: "
Послушай, черт бы тебя побрал, ты же существуешь. Ты Ц это ты. Ты Томми Далл
ас, и ты живешь". (Она никогда не говорила этих слов, она умела выразить это п
о-другому.) И я понял, что она перестала верить в меня и перестала любить, ес
ли вообще когда-нибудь любила.
Мне стало худо и тошно, как будто умер кто-то из моих близких, и в то же врем
я пусто и легко, потому что теперь незачем было стараться быть достойным
ее. Незачем было заставлять себя быть живым. Я мог отойти в сторону и позво
лить событиям развиваться самостоятельно.
Вот так обстояли дела, и вот в какой тупик я попал.
А попал я туда, потому что был нуль, и внутри и снаружи.
Поэтому-то Сильвестр и подобрал меня. Ему нужен был человек, с которым он
мог делать что хотел. Во мне он нашел именно такого человека.
Он разыскал меня, когда я три раза в день пел на маленькой студии в нашем о
круге и выступал в утреннем ревю в Новом Орлеане. Мне немало пришлось про
йти, прежде чем я добрался до таких высот. А если бы не пришлось, то я до сих
пор пахал бы землю в Уинфилде, где жил в тридцатые годы еще ребенком. Я все
гда старался забыть эти времена.
Отец вылетел в трубу, когда цены на хлопок упали до шести центов, затем мы
кое-как выкарабкались и были счастливы, что остались живы. Отдельные кар
тинки тех дней я не могу забыть, как бы ни старался. Холодный ветер из Дако
ты проникал сквозь щели в нашу лачугу и свистел в разбитых окнах, которые
мы были не в состоянии застеклить. Свиная требуха, черные бобы и жареный к
укурузный хлеб Ц вот и вся наша еда два раза в день. Поскольку мне приходи
лось босым шагать две мили до остановки школьного автобуса, ноги у меня м
ерзли, и на них не заживали трещины и болячки. Я носил рубашку, сшитую из ме
шковины, от которой чесался, не переставая, и джинсы, которые мама стирала
и сушила ночью Ц они были единственными. А по утрам, не на восходе или на р
ассвете, а раньше, когда кричат первые петухи, когда еще совсем темно, я не
с вонючее пойло вонючим свиньям и сгребал сено для нашего единственного
мула и старой коровы. У меня стучали от холода зубы и сводило лопатки, а но
гами я месил коровьи и мульи лепешки. И всю жизнь все, что я ненавидел, вечн
о ассоциировалось у меня с коровьими лепешками под ногами.
У большинства мальчишек бывает хоть какая-нибудь мечта, у меня же ее не бы
ло. Я хотел лишь выбраться из холодной жижи под ногами. Моим родителям, не
знаю, каким образом, удавалось заставить меня ходить в школу, и я знал, что
хотя ни адвоката, ни доктора из меня не выйдет, но я скорей умру, чем стану ф
ермером. Поэтому я думал, что буду учителем, и даже начал учиться в Луизиан
ском училище, на северо-востоке штата. Но там оказался один парень, Смайли
Сэгрем, у которого была гитара. Он научил меня играть, и мы играли и пели и д
аже заняли первое место на концерте любителей в Шривпорте. Затем к нам пр
исоединилось еще двое парней, и мы поняли, что можем зарабатывать себе на
жизнь, играя в дешевых кабаках или участвуя в местных радиопередачах. Эт
им мы и занимались несколько лет, пока нас не призвали в армию.
Всю войну я пробыл рядовым и не только не выезжал из Штатов, но и два года п
одряд сидел в Луизиане. Я даже кое-что подрабатывал игрой в кабаках. Смайл
и все время был вместе со мной. Затем однажды его забрали из резерва, и чер
ез четыре недели он погиб возле Омаха-Бич.
Вот так. Сегодня играешь на гитаре, а завтра тебе суждено умереть. И все, чт
о мы делаем, кажется, сделано вот-вот, а он погиб уже сто лет назад. Раз что-т
о произошло, оно уже позади. В одном, так сказать, кармане со всем твоим про
шлым. Суй руку и тащи оттуда что надо.
Так вот, демобилизовавшись, я нашел четырех ребят, и мы явились в Новый Орл
еан, а потом в Сент-Питерс, в центр округа. В Новом Орлеане мы участвовали в
утренней передаче, а в Сент-Питерсе играли три раза в день. Мы зарабатывал
и неплохие деньги, имели хорошеньких девушек и жили преотлично.
И все, что у меня было, заработал я сам. Мне здорово везло, но кое-чего я доби
лся собственным горбом и очень этим гордился.
Однажды вечером мы играли на предвыборном собрании Джо Лемюна. Это был ч
еловек Сильвестра, он баллотировался в шерифы. Выборы в сент-питерском о
круге только назывались выборами, потому что людей Сильвестра выбирали
автоматически, но ему нравилось пускать избирателям пыль в глаза. Я пел д
о и после выступления ораторов. Всем очень понравилось. Даже кандидату о
ппозиционной партии. Это, кстати, был тоже человек Сильвестра. Сильвестр
считал необходимым выпускать в бой двух противников, чтобы все выглядел
о по-настоящему. Но все заранее знали, кто должен победить.
После собрания мне передали, что Сильвестр хочет меня видеть.
"Для чего?" Ц недоумевал я, шагая к нему в контору в маленьком одноэтажном
домике из желтого кирпича, стоявшем напротив большого трехэтажного бел
окаменного здания суда со статуей конфедерата у входа. Этим большим здан
ием Сильвестр правил из маленького.
Я постучал. Прошла целая секунда, пока голос изнутри не велел мне войти.
Над спинкой кожаного кресла виднелся белый затылок Сильвестра. Он сидел
, не поворачиваясь.
Ц Это я, сэр, Ц сказал я. Он не повернулся. Ц Это я, Даллас.
Он круто повернулся, и лицо его представилось мне не то лезвием ножа, не то
105-миллиметровкой, не то чем-то таким, что могло быть только лицом Сильвес
тра Марина.
Он ничего не сказал и лишь оглядел меня с головы до ног, будто говяжью тушу
на торгах, чем я, собственно, и был. Только не знал этого.
У меня похолодело внутри, и под взглядом его черных глаз я почувствовал, к
ак слетает с меня одежда: и красного шелка с серебряной бахромой рубашка,
и белая пятидесятидолларовая шляпа, и обтягивающие бедра черные брюки. О
пять у меня под ногами появились коровьи лепешки.
Ц Мне сказали... Мне сказали, что я вам нужен. Ц Носок одного из восьмидес
ятидолларовых сапог ковырял пол. Я заметил это и, наверное, покраснел.
Ц Да. Ц Он говорил тихим, низким голосом, похожим на похоронную музыку.
Ц Нужен.
Он продолжал смотреть на меня. На лице его по-прежнему ничего не отражало
сь, но я был уверен: он видит меня изнутри, читает мои мысли.
Наконец он сказал:
Ц Мне понравилось твое выступление, Даллас. И другим тоже. Я уже давно сл
ежу за тобой, и в общем мне нравится, как ты выступаешь.
Ц Благодарю вас, сэр. Ц Я почувствовал, что краснею еще больше.
Ц Насколько мне известно, ты участник войны.
Ц Да, сэр. То есть нет, сэр. Я был в армии, но из Америки никуда не уезжал. Ц Ч
то он задумал?
Ц Это не имеет значения, а в некотором отношении даже лучше. Люди не очен
ь-то воодушевляются при виде общепризнанного героя. При нем им неловко. О
н выше их. А люди превосходства не терпят, Даллас. Кандидат никогда не долж
ен превосходить своих избирателей.
Ц Да, сэр. Ц О чем он говорит?
Ц С другой стороны, плохо, если человек совсем не участвовал в этой завар
ухе. Могут подумать, что он старался уклониться.
Ц Да, сэр. Ц Я все еще недоумевал.
Ц Ты баптист. Ц Это был не вопрос. Он говорил, словно заполнял анкету.
Ц Нет, сэр. То есть, да, сэр, я баптист. Только я уже давно об этом забыл. То ес
ть, я не хожу в церковь.
Ц Начинай ходить.
Какого черта он приказывает мне ходить в церковь, подумал я, но ничего не с
казал. Я знал, кто он. Полчаса назад, когда тысяча людей аплодировала мне, я
был счастлив. Я никогда не был более счастлив, я чувствовал себя большим и
солидным, как статуя конфедерата. Теперь я ощущал свое ничтожество.
Ц Даллас! Ц Он помолчал, как судья перед приговором. Ц Я хочу тебя испол
ьзовать. По правде говоря, я тебя, так сказать, уже давно жду.
Ц Меня?
Ц Да, тебя. Как протестант и участник войны, ты можешь получить на выбора
х голоса не только наших сторонников. Для кандидата у тебя превосходные
личные данные. Ц Он улыбнулся своим словам. Ц Ты лучший кандидат в канд
идаты со времен Джимми Дейвиса, я уверен.
Ц Я? Ц испугался я. Но в то же время меня как будто немного приподняли вве
рх.
Ц Ты, Ц чуть приметно улыбнулся он. Ц Что бы ты сказал, если бы через два
года стал шерифом, а еще через четыре Ц губернатором? Что ты скажешь по по
воду пятидесяти тысяч в год?
Ц Я... Я никогда ни о чем таком и не думал, мистер Марин. По-моему, это невозм
ожно.
Он рассмеялся холодным, жестким смехом.
Ц Я имею дело только с возможным, Даллас. И тебе думать незачем. Думаю я.
Ц Что ж... Ц Я все еще висел в воздухе, но... Ц Большое спасибо, сэр. Я очень в
ам благодарен, но мне по душе мое нынешнее занятие, и, если вы не возражает
е, я буду продолжать его, сэр.
Он улыбнулся во весь рот.
Ц Что, ты думаешь, я собираюсь заставить тебя делать? Вспомни Дейвиса. Во
т чем мы торгуем. Ц Он помолчал и посмотрел на меня. Ц Завтра ты начнешь р
аботать помощником шерифа. И продолжай свои выступления в обеих програм
мах.
Я хотел сказать: "Нет, не начну, мне нравится моя жизнь, и я не пойду за тобой,
потому что чертовски тебя боюсь. Заставить меня ты не имеешь права". Но мне
хотелось и того, что он пообещал: шериф, пятьдесят тысяч долларов, губерна
тор. Я хотел этого. Никогда прежде я ни о чем подобном и не помышлял, и у меня
вдруг появилось ощущение, будто вот-вот появится Санта Клаус. И я почувст
вовал, что сдаюсь. Я буду делать то, что он хочет. Поэтому, когда я открыл рот
, оттуда донеслось:
Ц Да, сэр. Я так и сделаю.
Таким манером он овладел мною, и после этого все изменилось.
А теперь рядом была Ада, и ей тоже было известно, что я полное ничтожество.
* * *
На следующий день, как и велел Сильвестр, я уволил Морера.
Итак, одна фаза наших с Адой отношений была завершена, а другая только нач
иналась. Мы по-прежнему сохраняли дружеские отношения, по-прежнему были
мужем и женой, и ничто с первого взгляда, казалось, не изменилось. В действ
ительности же многое было по-иному, и мы оба это понимали. Я начал немного
погуливать, совсем немного, чуть-чуть, но Ада узнала, и было это ей, по-моем
у, совершенно безразлично.
До выборов оставалось меньше года, и Сильвестр развил бешеную деятельно
сть. От меня же требовалось только следовать его указаниям.
Штаб наш он разместил на пятом этаже того новоорлеанского отеля, где нах
одилась и студия Ады. На северном берегу Канал-стрит, во Французском квар
тале. Таким образом, нужные нам люди могли посещать нас совершенно незам
етно. Мы с Сильвестром добирались туда из Сент-Питерса за час, а Аде требо
валось лишь спуститься на лифте. У нее теперь в двенадцать тридцать была
самостоятельная передача. Она спускалась к нам для приема особо важных п
осетителей, на которых встреча с живой телезвездой, хоть и местного масш
таба, производила огромное впечатление.
К Сильвестру приходило очень много народу. Одни Ц его собственные люди
и деятели из нашего округа Ц в надежде получить очередной чек. Другие то
лько собирались вступить в сделку или хотели убедиться, что сделка, кото
рую они заключили, все еще в силе.
Месяца через два к нам прибилось несколько действительно крупных дельц
ов.
Побывали у нас лидеры "Старых кадровиков" Джонни Даро, Уайти Лэмберт и Дже
к Уотсон. Пожали мне руку, посмеялись, а затем прошли к Сильвестру и начали
беседу.
Явились двое парней из профсоюзов. Сильвестр сказал:
Ц Томми Ц сам активный член профсоюза, он состоит в организации, объеди
няющей актеров. Ц Затем он провел их к себе, а я остался ждать.
Пришли три нефтяных босса. Эти даже не стали притворяться, будто я их инте
ресую, вид у них был кислый. От Сильвестра они вышли тоже не веселыми, но и н
е кислыми. Один сказал:
Ц Что ж, сенатор, рад, что мы тем не менее пришли к какому-то взаимопониман
ию. Вам известно наше отношение к делу, но...
Когда они ушли, я сказал Сильвестру:
Ц А я-то думал, что вы намерены выкачать их до конца.
Ц По-разному можно выкачивать, Томми. Чем ты предпочитаешь получить уда
р: хлопушкой для мух или дубинкой?
А потом явились шерифы: Дольф Казадесус из юго-западной Луизианы, Билл Бе
рнс из центра и Фредди Роджерс с севера. Фредди, коротышка с постоянной ух
мылкой на лице, в свое время прикончил девятерых, осмелившихся в него стр
елять. Его называли самым жестоким в Луизиане человеком.
Я страшно обозлился, когда и на этот раз Сильвестр не пригласил меня на пе
реговоры. Ведь я тоже шериф. Когда они вышли, Казадесус сказал: "По крайней
мере три четвертых", и все дружно закивали в знак согласия.
А однажды явился Джек Мур. Поскольку старый Джимми Моррисон на этот раз н
е баллотировался, Джек был единственным кандидатом, кроме меня, которого
поддерживали реформисты. Джек десять лет был конгрессменом, и, по-видимо
му, ему суждено было остаться им навсегда. Он уже трижды баллотировался в
губернаторы, его поддерживала весьма солидная организация Ц он умел и н
е будучи в Капитолии штата оказать немалые услуги нужным людям в Вашингт
оне.
Он и не рассчитывал стать губернатором. Он обычно терпел поражение еще н
а первичных выборах. И потом весь его бизнес состоял лишь в поддержке одн
ого из двух оставшихся кандидатов и получении хорошего куша. Дойди он до
второго тура, он был бы напуган до смерти.
Ц Всего лишь визит вежливости, джентльмены, Ц сказал Джек, осклабившис
ь. Он был в роговых очках, с венчиком рыжих волос вокруг плешивой макушки.
Ц Хотел пожелать удачи моему достойному противнику. Никогда не смешива
й политику и дружбу Ц вот мой девиз. Друзья до выборов, друзья после.
Ц Очень любезно с вашей стороны, Джек, Ц сказал Сильвестр. Ц Очень, очен
ь любезно.
Джек продолжал болтать, мы отвечали тем же, наконец он встал. У дверей он п
овернулся.
Ц Помните, джентльмены, вы всегда можете рассчитывать на Джека Мура.
Это означало, что мы всегда можем купить его для помощи во втором туре.
Пока Сильвестр занимался подготовкой по основным направлениям, я стара
лся организовать для себя как можно больше выступлений. Раз десять я уча
ствовал в Адиной передаче. Поскольку я еще не был официально объявлен ка
ндидатом и предвыборная кампания по-настоящему не начиналась, использо
вать телевидение на полную катушку было еще рано.
Теперь она называла себя не Ада Мэлоун, а Ада Даллас. Как-то раз я сказал в ш
утку:
Ц Черт побери, когда начнутся выборы, избиратели не будут знать, кто из Д
алласов баллотируется.
Ц А какое это имеет значение? Ц засмеялась она.
Политика шла своим чередом, а отношения между нами Ц своим. Я знал, что он
а понимает мою ничтожность, а зная, что она понимает, и сам считал себя нич
тожеством. Я смотрел на себя, а видел лишь шляпу да гитару и слышал лишь го
лос, который умел немного петь, а больше говорить: "Да, Сильвестр. Понятно, С
ильвестр". Но мне было, как я уже сказал, теперь легче, потому что я не лез из
кожи вон. Черт знает как трудно двадцать четыре часа в сутки притворятьс
я, будто ты что-то собой представляешь.
Одно только было смешно. Теперь, когда главное в наших отношениях было по
зади, когда мне незачем было притворяться, я хотел ее больше прежнего. По-
другому, сам не могу определить как, но по-другому. Может, я испытывал нечт
о вроде вот чего: ладно, раз мне ничего другого делать не надо, я уж наверня
ка могу делать это, раз у меня больше ничего нет, я уж наверняка могу иметь
это, и я хочу это.
Казалось, и она испытывала то же самое. Она давала мне то, что я хотел. Как бу
дто говорила: "Ладно, получай. Не так уж много ты требуешь, получай, мне все р
авно".
Однажды вечером я застал ее дома. Целый день она была занята: сначала на те
лестудии, потом беседой с членами двух женских клубов, потом на коктейле
в честь показа новых мод и бог знает где еще.
Ц Нелегкий выдался денек, а? Ц спросил я. Ц Для тебя, конечно.
Ц Пожалуй, да, Ц ответила она.
Ц Но все, надеюсь, прошло превосходно? Ц Не знаю, кого я пытался обмануть
. Себя, наверное. И тем не менее продолжал: Ц Ты превосходно выглядишь пос
ле такого дня.
Ц Спасибо, дорогой, ты очень любезен.
Я подошел к ней и смущенно положил ей на плечо руку. Она не отодвинулась, н
о и не проявила заинтересованности. Моя рука лежала у нее на плече, она под
няла взгляд и, улыбнувшись чуть усталой улыбкой, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44