И я произнес это "да". А когда п
роизнес, оставалось только вонзить нож и спустить курок.
Поэтому я должен нести ответственность за оба эти убийства.
И как только я с этим согласился, сказав себе: "Да, это сделал я, только я оди
н", мне сразу стало лучше.
Я почувствовал... облегчение. Незачем было снова объясняться с самим собо
й, я это совершил, ответ несу я, и все.
Тем не менее как в причине всего этого, так и в следствии еще оставались во
просительные знаки.
Все перепуталось. И что ты натворил, и что тебе причинили. И твои собственн
ые действия, и какая-то доля удачи. То, что зависело от тебя, и то, что от тебя
не зависело.
Я только отчасти виноват в том, за что мне суждено сесть на электрический
стул.
Поскольку я согласился принять на себя ответственность за свое "да", знач
ит, имею право сказать: "Я виноват только отчасти".
Потребовалась вся моя жизнь, чтобы это понять.
Осталось сделать еще одно. Я написал две строчки на листе бумаги: "Удостов
еряю, что один несу ответственность за смерть Бланш..." Я остановился. "Черт
побери, как ее фамилия?" Вспомнил: "Джеймисон". И подписался: "Роберт Янси".
Я вложил листок в конверт, заклеил его и написал: "Вскрыть после смерти Роб
ерта Янси".
Итак, итог подведен. Я чувствовал себя бухгалтером, у которого к приходу р
евизора все цифры сошлись. Или банкротом, который со стопроцентной точно
стью изложил на бумаге все, что требуется для суда по делам о несостоятел
ьности. Мир сфокусировался; он стал более реальным, чем прежде.
* * *
Джордж Джонсон, который сидел в соседней камере за убийство полицейског
о, был воплощением того, что я всю жизнь презирал. Его уволили из армии за "п
лохое поведение", а точнее, за дезертирство как раз в ту пору, когда я в чине
подполковника командовал пехотным батальоном. По профессии он был мелк
им бандитом и, отстреливаясь во время ограбления продовольственного ма
газина в северной стороне Батон-Ружа, убил офицера полиции, отца двух дет
ей. Раньше я сказал бы про него: "Электрический стул Ц слишком легкое нака
зание для такой сволочи. Его надо либо не торопясь повесить, либо сжечь на
медленном огне".
Теперь же я понимал, что между нами нет разницы. Через решетчатую перегор
одку, разделяющую наши камеры, мы с ним играли в кункен, и нравился он мне, п
ожалуй, больше, чем кто-либо другой. Неплохой он был малый, просто ему не ве
зло всю жизнь.
Разумеется, и он произнес "да", когда спустил курок, да и до этого не раз сказ
ал "да", поэтому-то, наверное, он и был мне больше всех по душе. Не из-за того, ч
то ему причиняли беды, а из-за того, что сам причинял беду другим и не отказ
ывался от ответственности.
Ц Не надо было так поступать, Ц не раз говорил он мне. Ц Теперь я это пон
имаю. Я не жалею, что занимался грабежом. Принимая во внимание все обстоят
ельства, не знаю, как бы я существовал, если бы время от времени не очищал к
ассу, но стрелять было незачем, не надо было его убивать. Тут я виноват. Кро
ме себя, мне некого винить. Зачем только я это сделал? Я сам себя ненавижу.
Ц А я жалею, Ц сказал я, Ц что убил старуху, хотя она занималась шантажо
м и поставляла проституток.
Когда мне отсрочили казнь, я предложил ему:
Ц Послушай, Джордж, давай мои адвокаты поработают на тебя. Они если и не с
умеют отменить приговор, то уж во всяком случае найдут способ его отсроч
ить. А платить им буду я.
Ц Не надо, Боб. Большое тебе, конечно, спасибо, но не надо.
Я уж и забыл, когда меня называли Бобом.
Ц Брось, Ц сказал я. Ц Денег у меня много. Давай их наймем. Они будут откл
адывать и откладывать.
Ц Уж откладывали, Боб. Я устал ждать. Лучше покончить с этим раз и навсегд
а.
Но я не отказался от этой мысли и продолжал уговаривать его чуть ли не до с
амого конца. Однако он так и не согласился.
А потом уже и времени не осталось что-либо перерешать.
В ответ на свою просьбу он получил разрешение провести последнюю ночь не
в помещении рядом с электрическим стулом, а в своей камере, возле моей. И в
сю ночь я просидел у перегородки, чтобы, если захочется, ему было с кем пог
оворить.
И мы разговаривали. Мы говорили обо всем. О том, какая из новых марок машин
лучшая, о песнях тридцатых годов, о бейсбольных турнирах, словом, обо всем
. Один раз он остановился в середине фразы и сказал: "Зачем я это сделал? О го
споди, зачем только я это сделал?" А потом, как ни в чем не бывало, продолжал
рассказывать о рыжей девице, которая когда-то была у него в приятельница
х.
И вдруг замолчал.
В тусклом свете красной лампочки из коридора мне было видно, что он лежит,
уткнувшись в подушку.
Ц Джордж! Ц позвал я. Ц Тебе что, плохо?
Он поднял голову и, дважды вздохнув, спокойно ответил:
Ц Нет, все в порядке, Боб.
Ц Вот и хорошо.
Ц Боб! Ц Он помолчал. Ц Ты когда-нибудь... Ц Он, казалось, смутился и, расс
меявшись, закончил: Ц Ладно, скоро, наверное, сам узнаю.
Больше ему не хотелось разговаривать, видел я. Бедняга. У меня на глазах по
явились слезы. Эх, если бы что-нибудь сделать. Если бы. Но что, я не знал. Наст
упило такое время, когда помочь нельзя, когда с бедой нужно справляться с
амому.
До утра оставалось еще три часа. Он лежал и молчал. Когда потух красный све
т в коридоре и первые лучи солнца пробились сквозь решетку, за ним пришли,
чтобы отвести в последнее в его жизни помещение, где его побреют и подгот
овят.
Я не встал и не протянул ему руки.
Ц Прощай, Джордж, Ц сказал я. Ц Тебе не будет больно. Ты ничего не почувс
твуешь, просто уплывешь, и все. Счастливо тебе, Джордж.
Но он меня не слышал. Наверное, он был уже мертв.
* * *
Больше отсрочки не дали. В моем распоряжении остался месяц.
Прошел и этот месяц. Прошел и быстро и медленно. Время Ц странное понятие
, а в камере смертников оно еще более странное, чем где-либо. Там и вечность
и секунда Ц одно и то же. Что бы ни произошло в течение жизни, все занимает
одинаковое временное пространство. Казалось, будто я, кроме камеры смерт
ников, никогда и нигде не был, и вместе с тем всего минуту назад отец отхле
стал меня прутом, я видел небо над Омаха-Бич, расчерченное красными полос
ами трассирующих снарядов, черная земля летела прямо мне в лицо, когда вз
рывались снаряды под Ремагеном, я с силой вонзал нож и слышал, как женщина
охнула, я был с Адой среди деревьев, слышал, как идут танки по Канал-стрит, в
идел, как во тьме падает что-то белое. Все это было и далеко и близко-близко
.
Я спросил, не может ли Стив Джексон навестить меня. Он явился на следующий
день. Щелкнул замок, дверь, висящая на хорошо смазанных петлях, бесшумно о
творилась.
Вошел он. Вообще-то в камеру смертников не допускались посетители. Навер
ное, решили, что беды большой не будет.
Дверь закрылась, лязгнув металлом о металл. С секунду он не двигался с мес
та, исчерченный тенями от оконной решетки. Он не знал, что сказать.
Ц Садитесь, Ц пригласил я.
Он сел на стул у изножья койки и посмотрел на меня. В нем не было ни злобы, ни
радости при виде меня здесь.
Ц Не испугались, а? У входа?
Ц Нет. Ц Он не сводил с меня взгляда, серьезного, без ненависти, и не щури
лся от удовольствия, чувствуя себя победителем.
Ц Я хотел видеть вас, Ц сказал я.
Ц Да.
Ц Я должен вам кое-что сказать.
Ц Да.
Он не отводил глаз. Что звучало в его голосе? Жалость?
Ц В тот вечер я был намерен убить вас. Она помешала мне. По-моему, она знал
а, что делает.
Я помолчал.
Ц Я решил, что вам приятно будет об этом узнать.
Ц Я знаю, Ц ответил он.
Я опустил глаза, потом снова посмотрел на него. На его лице не было жалости
; это было скорей Ц как бы это сказать? Ц участие. На его лице было написан
о: вместо тебя мог бы быть я.
А может, мне только показалось.
Ц И еще одно, Ц сказал я. Ц Вы на самом деле собирались рассказывать об
этом в своей программе?
Ц Нет, Ц качнул он головой. Ц У меня и в мыслях этого не было.
Ц А вы говорили Аде про это?
Ц Говорил.
Ц Она мне не сказала. Знала, что нам ничего не грозит, но мне не сказала. Не
помешала мне, нет, заставила меня считать, что вы расскажете.
Он молчал.
Ц Даже сказала, что подаст в отставку, если уйду я. Надо было, наверное, пой
мать ее на слове, Ц засмеялся я. Ц Я виноват, Ц заключил я. И помолчав, доб
авил: Ц Может, и не во всем.
Ц Не во всем, Ц согласился он. Я понял, что он имеет в виду. Он отвел глаза.
Ц Такое может случиться с каждым.
Ц Не выдумывайте.
Секунду он молчал.
Ц Я не выдумываю, Ц отозвался он. Ц Я был готов помочь ей убить Сильвест
ра.
Ц Но вы этого не сделали, Ц сказал я. Ц Поэтому не вам судить.
Ц Верно.
Ц Кроме того, это было бы совсем другое.
Ц Разве? Ц Он подошел к окну и посмотрел в небо. Ц А по-моему, нет.
За дверью появился надзиратель. Он и так уже дал нам лишнее время. Но двери
пока не открыл и не велел заканчивать свидание.
Ц Тем не менее, Ц сказал я, Ц мне хотелось, чтобы вы знали.
Ц Спасибо. Ц Он встал. Ц Вам сообщили, что я просил о смягчении наказани
я?
Ц Нет. А почему?
Он смотрел не на меня, а на стену или куда-то вдаль.
Ц Потому что, Ц сказал он не глядя, Ц потому что я был готов помочь ей в у
бийстве. Мне просто повезло, что мои услуги не понадобились. Все мы одинак
овы.
Ц Не выдумывайте, Ц повторил я. Ц Для этого нужно сказать "да" и держать
потом ответ.
Его взгляд издалека вернулся ко мне.
Ц Вы в это верите? Ц спросил он.
Ц Я это знаю.
Я услышал, как повернулся ключ, звонко щелкнул замок. Я встал, он тоже, мы пр
отянули друг другу руки.
Ц Спасибо, что пришли, Ц сказал я. Ц Прощайте.
Ц Прощайте.
Он ушел, и дверь с лязгом захлопнулась, снова щелкнул замок.
Все. Теперь итоги были окончательно сбалансированы.
* * *
Прошло, казалось, минут пять, а на самом деле, наверное, час или два, как к дв
ерям моей камеры кто-то подошел. Это были шериф с двумя надзирателями. Они
стояли, словно окаменев, а на лицах застыло торжественно-испуганное выр
ажение. Шериф сунул ключ, снова металлически щелкнул замок, и дверь широк
о распахнулась. Взглянув на меня Ц глаза его смотрели грустно с изрезан
ной морщинами физиономии, Ц шериф сказал:
Ц Ну, генерал, пора!
Надзиратели, не поднимая взгляда, встали у меня по бокам, и мы прошагали фу
тов, наверное, пятнадцать до крохотной комнатушки, которую называли "кан
ун-камерой". Перегородка делила ее поперек на переднюю и заднюю половины.
За перегородкой размещались койка и параша. А в передней половине Ц два
стула. Напротив перегородки Ц окно. Шериф открыл дверь в перегородке, я в
ошел, и он закрыл и запер ее за мной. И тогда надзиратели торжественно усел
ись на стулья.
И пошла моя последняя ночь.
Мне стало страшно, по-настоящему страшно. Но зато я перестал чувствовать
себя виноватым.
Может, именно это я всю жизнь искал и к этому стремился. Может, я и хотел пон
ести наказание. А может, я просто хотел заплатить за то, что совершил, а это
отнюдь не то же самое, что быть наказанным. Говорят: да, я это купил, дайте мн
е счет, вот вам деньги. Я несу ответственность за все, что совершил, я призн
аюсь. И не только признаюсь, я подтверждаю, что все это совершил я, а теперь
давайте мне счет. И в этом, возможно, нет большого отличия от того, что гово
рит священник: "Я глубоко сожалею об оскорблении, нанесенном Тебе..."
Пора было ужинать.
Ц Что хотите съесть? Ц спросил один из надзирателей.
И я попросил бифштекс с жареной картошкой и кусок яблочного пирога.
Меня мучил страх. Живот у меня свело, руки дрожали. Я попытался преодолеть
этот страх, но ничего не получилось.
Ц Хотите выпить? Ц спросил надзиратель.
Он налил виски в бумажный стаканчик Ц стеклянный мне не доверяли Ц и пр
осунул его в квадрат перегородки.
Словно огонь пробежал по моим внутренностям, мне стало лучше.
После еды я повеселел. Мясо разрезали заранее и дали мне деревянную вилк
у, но я и с ее помощью подмел все подчистую. Еще никогда в жизни я не был так
голоден.
И так напуган. Страх рос. Зато долгов за собой я не чувствовал. Я привел все
в порядок, подытожил все сомнения. Однако страх не отпускал меня, и остава
лось только надеяться, что я с достоинством встречу свой конец.
А я не умер. Мне рассказывали, что в действительности ты умираешь еще в ту
последнюю ночь, а сама эта штука Ц всего лишь завершающий штрих, так ведь
и случилось с Джорджем.
Но я не умер.
Надзиратели вели себя весьма порядочно. Они были готовы выполнить любую
мою просьбу. Попроси я тишины, они не проронили бы ни слова. Они были готов
ы включить радио, почитать мне или поиграть со мной в карты.
Мы побеседовали о том, о сем, а когда заговорили про футбол, один из них был
о сказал:
Ц На будущий год.
Он замолчал, и вид у него был самый разнесчастный.
Ц Да ладно, Ц вынужденно рассмеялся я.
Шла ночь. Время и замерло, и летело. Мой мир теперь навечно составила квадр
атная комната с лампочкой под потолком. И эта вечность иссякала.
Ц Который сейчас час? Ц спросил я.
Ц Двенадцать часов три минуты, Ц взглянув на часы, ответил надзиратель.
Ц Хотите еще выпить?
Ц Конечно.
Мне передали второй бумажный стаканчик.
Буквально через минуту я снова спросил, который час, и мне ответили: "Два п
ятнадцать", а еще через секунду я посмотрел в окно и сквозь переплеты реше
тки увидел, что небо чуть-чуть посветлело.
Быстро наступил рассвет. Небо стало серым, но звезды еще сверкали желтым
и алмазами. А потом исчезли и звезды, и небо подернулось розовой пеленой. И
я смотрел, как в последний раз в моей жизни восходит солнце.
СТИВ ДЖЕКСОН
Утром я проснулся от кошмаров, которые мучили, давили, терзали мой мозг, и
сел на постели. Я был в 703 номере отеля при Капитолии. Теплый, желтый луч сол
нца лежал поперек кровати. Я взглянул на часы: десять часов двадцать восе
мь минут. Я вспомнил все.
Двадцать восемь минут назад должны были казнить генерала Роберта Янси. П
олмиллиона получасов ушло в ничто с тех пор, как он родился, но последние п
олчаса тянулись для него дольше, чем все вместе взятые, потому что в начал
е этого получаса он был еще жив, а в конце мертв уже в течение нескольких м
инут.
Я снова лег и закрылся подушкой от безжалостного света.
Какой прок от того, что равнодушная (а может, дрожащая?) рука рванула рычаг,
вспыхнула красным светом целая панель огней, что-то тихо и безжалостно з
агудело? Возмездие восторжествовало. Зло наказано. Но кому от этого легч
е?
Может быть, Янси. Парадоксально, но именно Янси. Ибо он осознал смысл прожи
того и принял ответственность за содеянное. Он окинул взглядом свою жизн
ь и осудил ее. Он заклеймил свои поступки и смирился с их последствиями. Вс
е это я видел в нем, когда накануне посетил его.
А что сделал я?
Вчера вечером я сел в машину и поехал на запад от Нового Орлеана и Батон-Р
ужа. Ночь стояла безлунная. Я промчался по высокому мосту над темной реко
й, через долину, напоенную сладким ароматом, к расплывчатому пятну гориз
онта. Но горизонт отступал все дальше и дальше. Как я ни убегал, все равно я
не мог уйти от мысли о том, что произойдет в окружной тюрьме в десять утра.
Поэтому я повернул, не останавливаясь, и помчался обратно на восток, где н
ебо уже начало бледнеть, потом розоветь и наконец заалело. Солнце поднял
ось уже довольно высоко, когда я въехал на стоянку при "Капитол-хаузе", вош
ел, опустошенный и усталый, в вестибюль отеля и зарегистрировался. Подня
вшись в номер, я разделся, сбросив одежду прямо на пол, лег и тотчас же усну
л.
Но ночью я что-то понял, или решил, или просто до меня дошло, а то и все вмест
е. Янси помог мне в этом.
Я перестал ненавидеть себя за то, что случилось с Адой. Я сделал выбор, а по
том дал задний ход, и это может произойти с каждым.
Я оказался частью того, что адвокаты называют "причинной обусловленност
ью", которая завершилась смертью на ступенях Капитолия. Но источником эт
ой обусловленности была сама Ада. Возможно, другого конца для нее и не сущ
ествовало.
Цена оказалась выше, чем я думал. Цена оказалась чересчур высокой.
Но я несу полную ответственность за свои поступки. И за тот выбор, что я сд
елал.
У меня появилось ощущение, что завершилось нечто, начавшееся давным-дав
но, еще до Ады, до моего Ничто, даже до того, когда при наличии четырех тузов
в меня угодил осколок снаряда.
* * *
Я ничуть не удивился, когда, спустившись в тот день на лифте в вестибюль, у
видел там Томми Далласа. Да и чего удивляться? В этом отеле можно было встр
етить множество знакомых. А особенно, когда в штате происходило какое-ни
будь важное событие, как и, пожалуй, в этот раз. Кроме того, вероятно, сама су
дьба пожелала, чтобы мы встретились.
Как только я вышел из кабины лифта, он повернул голову в мою сторону и отыс
кал меня взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
роизнес, оставалось только вонзить нож и спустить курок.
Поэтому я должен нести ответственность за оба эти убийства.
И как только я с этим согласился, сказав себе: "Да, это сделал я, только я оди
н", мне сразу стало лучше.
Я почувствовал... облегчение. Незачем было снова объясняться с самим собо
й, я это совершил, ответ несу я, и все.
Тем не менее как в причине всего этого, так и в следствии еще оставались во
просительные знаки.
Все перепуталось. И что ты натворил, и что тебе причинили. И твои собственн
ые действия, и какая-то доля удачи. То, что зависело от тебя, и то, что от тебя
не зависело.
Я только отчасти виноват в том, за что мне суждено сесть на электрический
стул.
Поскольку я согласился принять на себя ответственность за свое "да", знач
ит, имею право сказать: "Я виноват только отчасти".
Потребовалась вся моя жизнь, чтобы это понять.
Осталось сделать еще одно. Я написал две строчки на листе бумаги: "Удостов
еряю, что один несу ответственность за смерть Бланш..." Я остановился. "Черт
побери, как ее фамилия?" Вспомнил: "Джеймисон". И подписался: "Роберт Янси".
Я вложил листок в конверт, заклеил его и написал: "Вскрыть после смерти Роб
ерта Янси".
Итак, итог подведен. Я чувствовал себя бухгалтером, у которого к приходу р
евизора все цифры сошлись. Или банкротом, который со стопроцентной точно
стью изложил на бумаге все, что требуется для суда по делам о несостоятел
ьности. Мир сфокусировался; он стал более реальным, чем прежде.
* * *
Джордж Джонсон, который сидел в соседней камере за убийство полицейског
о, был воплощением того, что я всю жизнь презирал. Его уволили из армии за "п
лохое поведение", а точнее, за дезертирство как раз в ту пору, когда я в чине
подполковника командовал пехотным батальоном. По профессии он был мелк
им бандитом и, отстреливаясь во время ограбления продовольственного ма
газина в северной стороне Батон-Ружа, убил офицера полиции, отца двух дет
ей. Раньше я сказал бы про него: "Электрический стул Ц слишком легкое нака
зание для такой сволочи. Его надо либо не торопясь повесить, либо сжечь на
медленном огне".
Теперь же я понимал, что между нами нет разницы. Через решетчатую перегор
одку, разделяющую наши камеры, мы с ним играли в кункен, и нравился он мне, п
ожалуй, больше, чем кто-либо другой. Неплохой он был малый, просто ему не ве
зло всю жизнь.
Разумеется, и он произнес "да", когда спустил курок, да и до этого не раз сказ
ал "да", поэтому-то, наверное, он и был мне больше всех по душе. Не из-за того, ч
то ему причиняли беды, а из-за того, что сам причинял беду другим и не отказ
ывался от ответственности.
Ц Не надо было так поступать, Ц не раз говорил он мне. Ц Теперь я это пон
имаю. Я не жалею, что занимался грабежом. Принимая во внимание все обстоят
ельства, не знаю, как бы я существовал, если бы время от времени не очищал к
ассу, но стрелять было незачем, не надо было его убивать. Тут я виноват. Кро
ме себя, мне некого винить. Зачем только я это сделал? Я сам себя ненавижу.
Ц А я жалею, Ц сказал я, Ц что убил старуху, хотя она занималась шантажо
м и поставляла проституток.
Когда мне отсрочили казнь, я предложил ему:
Ц Послушай, Джордж, давай мои адвокаты поработают на тебя. Они если и не с
умеют отменить приговор, то уж во всяком случае найдут способ его отсроч
ить. А платить им буду я.
Ц Не надо, Боб. Большое тебе, конечно, спасибо, но не надо.
Я уж и забыл, когда меня называли Бобом.
Ц Брось, Ц сказал я. Ц Денег у меня много. Давай их наймем. Они будут откл
адывать и откладывать.
Ц Уж откладывали, Боб. Я устал ждать. Лучше покончить с этим раз и навсегд
а.
Но я не отказался от этой мысли и продолжал уговаривать его чуть ли не до с
амого конца. Однако он так и не согласился.
А потом уже и времени не осталось что-либо перерешать.
В ответ на свою просьбу он получил разрешение провести последнюю ночь не
в помещении рядом с электрическим стулом, а в своей камере, возле моей. И в
сю ночь я просидел у перегородки, чтобы, если захочется, ему было с кем пог
оворить.
И мы разговаривали. Мы говорили обо всем. О том, какая из новых марок машин
лучшая, о песнях тридцатых годов, о бейсбольных турнирах, словом, обо всем
. Один раз он остановился в середине фразы и сказал: "Зачем я это сделал? О го
споди, зачем только я это сделал?" А потом, как ни в чем не бывало, продолжал
рассказывать о рыжей девице, которая когда-то была у него в приятельница
х.
И вдруг замолчал.
В тусклом свете красной лампочки из коридора мне было видно, что он лежит,
уткнувшись в подушку.
Ц Джордж! Ц позвал я. Ц Тебе что, плохо?
Он поднял голову и, дважды вздохнув, спокойно ответил:
Ц Нет, все в порядке, Боб.
Ц Вот и хорошо.
Ц Боб! Ц Он помолчал. Ц Ты когда-нибудь... Ц Он, казалось, смутился и, расс
меявшись, закончил: Ц Ладно, скоро, наверное, сам узнаю.
Больше ему не хотелось разговаривать, видел я. Бедняга. У меня на глазах по
явились слезы. Эх, если бы что-нибудь сделать. Если бы. Но что, я не знал. Наст
упило такое время, когда помочь нельзя, когда с бедой нужно справляться с
амому.
До утра оставалось еще три часа. Он лежал и молчал. Когда потух красный све
т в коридоре и первые лучи солнца пробились сквозь решетку, за ним пришли,
чтобы отвести в последнее в его жизни помещение, где его побреют и подгот
овят.
Я не встал и не протянул ему руки.
Ц Прощай, Джордж, Ц сказал я. Ц Тебе не будет больно. Ты ничего не почувс
твуешь, просто уплывешь, и все. Счастливо тебе, Джордж.
Но он меня не слышал. Наверное, он был уже мертв.
* * *
Больше отсрочки не дали. В моем распоряжении остался месяц.
Прошел и этот месяц. Прошел и быстро и медленно. Время Ц странное понятие
, а в камере смертников оно еще более странное, чем где-либо. Там и вечность
и секунда Ц одно и то же. Что бы ни произошло в течение жизни, все занимает
одинаковое временное пространство. Казалось, будто я, кроме камеры смерт
ников, никогда и нигде не был, и вместе с тем всего минуту назад отец отхле
стал меня прутом, я видел небо над Омаха-Бич, расчерченное красными полос
ами трассирующих снарядов, черная земля летела прямо мне в лицо, когда вз
рывались снаряды под Ремагеном, я с силой вонзал нож и слышал, как женщина
охнула, я был с Адой среди деревьев, слышал, как идут танки по Канал-стрит, в
идел, как во тьме падает что-то белое. Все это было и далеко и близко-близко
.
Я спросил, не может ли Стив Джексон навестить меня. Он явился на следующий
день. Щелкнул замок, дверь, висящая на хорошо смазанных петлях, бесшумно о
творилась.
Вошел он. Вообще-то в камеру смертников не допускались посетители. Навер
ное, решили, что беды большой не будет.
Дверь закрылась, лязгнув металлом о металл. С секунду он не двигался с мес
та, исчерченный тенями от оконной решетки. Он не знал, что сказать.
Ц Садитесь, Ц пригласил я.
Он сел на стул у изножья койки и посмотрел на меня. В нем не было ни злобы, ни
радости при виде меня здесь.
Ц Не испугались, а? У входа?
Ц Нет. Ц Он не сводил с меня взгляда, серьезного, без ненависти, и не щури
лся от удовольствия, чувствуя себя победителем.
Ц Я хотел видеть вас, Ц сказал я.
Ц Да.
Ц Я должен вам кое-что сказать.
Ц Да.
Он не отводил глаз. Что звучало в его голосе? Жалость?
Ц В тот вечер я был намерен убить вас. Она помешала мне. По-моему, она знал
а, что делает.
Я помолчал.
Ц Я решил, что вам приятно будет об этом узнать.
Ц Я знаю, Ц ответил он.
Я опустил глаза, потом снова посмотрел на него. На его лице не было жалости
; это было скорей Ц как бы это сказать? Ц участие. На его лице было написан
о: вместо тебя мог бы быть я.
А может, мне только показалось.
Ц И еще одно, Ц сказал я. Ц Вы на самом деле собирались рассказывать об
этом в своей программе?
Ц Нет, Ц качнул он головой. Ц У меня и в мыслях этого не было.
Ц А вы говорили Аде про это?
Ц Говорил.
Ц Она мне не сказала. Знала, что нам ничего не грозит, но мне не сказала. Не
помешала мне, нет, заставила меня считать, что вы расскажете.
Он молчал.
Ц Даже сказала, что подаст в отставку, если уйду я. Надо было, наверное, пой
мать ее на слове, Ц засмеялся я. Ц Я виноват, Ц заключил я. И помолчав, доб
авил: Ц Может, и не во всем.
Ц Не во всем, Ц согласился он. Я понял, что он имеет в виду. Он отвел глаза.
Ц Такое может случиться с каждым.
Ц Не выдумывайте.
Секунду он молчал.
Ц Я не выдумываю, Ц отозвался он. Ц Я был готов помочь ей убить Сильвест
ра.
Ц Но вы этого не сделали, Ц сказал я. Ц Поэтому не вам судить.
Ц Верно.
Ц Кроме того, это было бы совсем другое.
Ц Разве? Ц Он подошел к окну и посмотрел в небо. Ц А по-моему, нет.
За дверью появился надзиратель. Он и так уже дал нам лишнее время. Но двери
пока не открыл и не велел заканчивать свидание.
Ц Тем не менее, Ц сказал я, Ц мне хотелось, чтобы вы знали.
Ц Спасибо. Ц Он встал. Ц Вам сообщили, что я просил о смягчении наказани
я?
Ц Нет. А почему?
Он смотрел не на меня, а на стену или куда-то вдаль.
Ц Потому что, Ц сказал он не глядя, Ц потому что я был готов помочь ей в у
бийстве. Мне просто повезло, что мои услуги не понадобились. Все мы одинак
овы.
Ц Не выдумывайте, Ц повторил я. Ц Для этого нужно сказать "да" и держать
потом ответ.
Его взгляд издалека вернулся ко мне.
Ц Вы в это верите? Ц спросил он.
Ц Я это знаю.
Я услышал, как повернулся ключ, звонко щелкнул замок. Я встал, он тоже, мы пр
отянули друг другу руки.
Ц Спасибо, что пришли, Ц сказал я. Ц Прощайте.
Ц Прощайте.
Он ушел, и дверь с лязгом захлопнулась, снова щелкнул замок.
Все. Теперь итоги были окончательно сбалансированы.
* * *
Прошло, казалось, минут пять, а на самом деле, наверное, час или два, как к дв
ерям моей камеры кто-то подошел. Это были шериф с двумя надзирателями. Они
стояли, словно окаменев, а на лицах застыло торжественно-испуганное выр
ажение. Шериф сунул ключ, снова металлически щелкнул замок, и дверь широк
о распахнулась. Взглянув на меня Ц глаза его смотрели грустно с изрезан
ной морщинами физиономии, Ц шериф сказал:
Ц Ну, генерал, пора!
Надзиратели, не поднимая взгляда, встали у меня по бокам, и мы прошагали фу
тов, наверное, пятнадцать до крохотной комнатушки, которую называли "кан
ун-камерой". Перегородка делила ее поперек на переднюю и заднюю половины.
За перегородкой размещались койка и параша. А в передней половине Ц два
стула. Напротив перегородки Ц окно. Шериф открыл дверь в перегородке, я в
ошел, и он закрыл и запер ее за мной. И тогда надзиратели торжественно усел
ись на стулья.
И пошла моя последняя ночь.
Мне стало страшно, по-настоящему страшно. Но зато я перестал чувствовать
себя виноватым.
Может, именно это я всю жизнь искал и к этому стремился. Может, я и хотел пон
ести наказание. А может, я просто хотел заплатить за то, что совершил, а это
отнюдь не то же самое, что быть наказанным. Говорят: да, я это купил, дайте мн
е счет, вот вам деньги. Я несу ответственность за все, что совершил, я призн
аюсь. И не только признаюсь, я подтверждаю, что все это совершил я, а теперь
давайте мне счет. И в этом, возможно, нет большого отличия от того, что гово
рит священник: "Я глубоко сожалею об оскорблении, нанесенном Тебе..."
Пора было ужинать.
Ц Что хотите съесть? Ц спросил один из надзирателей.
И я попросил бифштекс с жареной картошкой и кусок яблочного пирога.
Меня мучил страх. Живот у меня свело, руки дрожали. Я попытался преодолеть
этот страх, но ничего не получилось.
Ц Хотите выпить? Ц спросил надзиратель.
Он налил виски в бумажный стаканчик Ц стеклянный мне не доверяли Ц и пр
осунул его в квадрат перегородки.
Словно огонь пробежал по моим внутренностям, мне стало лучше.
После еды я повеселел. Мясо разрезали заранее и дали мне деревянную вилк
у, но я и с ее помощью подмел все подчистую. Еще никогда в жизни я не был так
голоден.
И так напуган. Страх рос. Зато долгов за собой я не чувствовал. Я привел все
в порядок, подытожил все сомнения. Однако страх не отпускал меня, и остава
лось только надеяться, что я с достоинством встречу свой конец.
А я не умер. Мне рассказывали, что в действительности ты умираешь еще в ту
последнюю ночь, а сама эта штука Ц всего лишь завершающий штрих, так ведь
и случилось с Джорджем.
Но я не умер.
Надзиратели вели себя весьма порядочно. Они были готовы выполнить любую
мою просьбу. Попроси я тишины, они не проронили бы ни слова. Они были готов
ы включить радио, почитать мне или поиграть со мной в карты.
Мы побеседовали о том, о сем, а когда заговорили про футбол, один из них был
о сказал:
Ц На будущий год.
Он замолчал, и вид у него был самый разнесчастный.
Ц Да ладно, Ц вынужденно рассмеялся я.
Шла ночь. Время и замерло, и летело. Мой мир теперь навечно составила квадр
атная комната с лампочкой под потолком. И эта вечность иссякала.
Ц Который сейчас час? Ц спросил я.
Ц Двенадцать часов три минуты, Ц взглянув на часы, ответил надзиратель.
Ц Хотите еще выпить?
Ц Конечно.
Мне передали второй бумажный стаканчик.
Буквально через минуту я снова спросил, который час, и мне ответили: "Два п
ятнадцать", а еще через секунду я посмотрел в окно и сквозь переплеты реше
тки увидел, что небо чуть-чуть посветлело.
Быстро наступил рассвет. Небо стало серым, но звезды еще сверкали желтым
и алмазами. А потом исчезли и звезды, и небо подернулось розовой пеленой. И
я смотрел, как в последний раз в моей жизни восходит солнце.
СТИВ ДЖЕКСОН
Утром я проснулся от кошмаров, которые мучили, давили, терзали мой мозг, и
сел на постели. Я был в 703 номере отеля при Капитолии. Теплый, желтый луч сол
нца лежал поперек кровати. Я взглянул на часы: десять часов двадцать восе
мь минут. Я вспомнил все.
Двадцать восемь минут назад должны были казнить генерала Роберта Янси. П
олмиллиона получасов ушло в ничто с тех пор, как он родился, но последние п
олчаса тянулись для него дольше, чем все вместе взятые, потому что в начал
е этого получаса он был еще жив, а в конце мертв уже в течение нескольких м
инут.
Я снова лег и закрылся подушкой от безжалостного света.
Какой прок от того, что равнодушная (а может, дрожащая?) рука рванула рычаг,
вспыхнула красным светом целая панель огней, что-то тихо и безжалостно з
агудело? Возмездие восторжествовало. Зло наказано. Но кому от этого легч
е?
Может быть, Янси. Парадоксально, но именно Янси. Ибо он осознал смысл прожи
того и принял ответственность за содеянное. Он окинул взглядом свою жизн
ь и осудил ее. Он заклеймил свои поступки и смирился с их последствиями. Вс
е это я видел в нем, когда накануне посетил его.
А что сделал я?
Вчера вечером я сел в машину и поехал на запад от Нового Орлеана и Батон-Р
ужа. Ночь стояла безлунная. Я промчался по высокому мосту над темной реко
й, через долину, напоенную сладким ароматом, к расплывчатому пятну гориз
онта. Но горизонт отступал все дальше и дальше. Как я ни убегал, все равно я
не мог уйти от мысли о том, что произойдет в окружной тюрьме в десять утра.
Поэтому я повернул, не останавливаясь, и помчался обратно на восток, где н
ебо уже начало бледнеть, потом розоветь и наконец заалело. Солнце поднял
ось уже довольно высоко, когда я въехал на стоянку при "Капитол-хаузе", вош
ел, опустошенный и усталый, в вестибюль отеля и зарегистрировался. Подня
вшись в номер, я разделся, сбросив одежду прямо на пол, лег и тотчас же усну
л.
Но ночью я что-то понял, или решил, или просто до меня дошло, а то и все вмест
е. Янси помог мне в этом.
Я перестал ненавидеть себя за то, что случилось с Адой. Я сделал выбор, а по
том дал задний ход, и это может произойти с каждым.
Я оказался частью того, что адвокаты называют "причинной обусловленност
ью", которая завершилась смертью на ступенях Капитолия. Но источником эт
ой обусловленности была сама Ада. Возможно, другого конца для нее и не сущ
ествовало.
Цена оказалась выше, чем я думал. Цена оказалась чересчур высокой.
Но я несу полную ответственность за свои поступки. И за тот выбор, что я сд
елал.
У меня появилось ощущение, что завершилось нечто, начавшееся давным-дав
но, еще до Ады, до моего Ничто, даже до того, когда при наличии четырех тузов
в меня угодил осколок снаряда.
* * *
Я ничуть не удивился, когда, спустившись в тот день на лифте в вестибюль, у
видел там Томми Далласа. Да и чего удивляться? В этом отеле можно было встр
етить множество знакомых. А особенно, когда в штате происходило какое-ни
будь важное событие, как и, пожалуй, в этот раз. Кроме того, вероятно, сама су
дьба пожелала, чтобы мы встретились.
Как только я вышел из кабины лифта, он повернул голову в мою сторону и отыс
кал меня взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44