Это ничего не значило, но...
Иногда она целовала меня, а потом, откинув голову, смотрела ласковым, благ
одарным взглядом, и лицо ее не имело ничего общего с дневной Адой.
Ц Ты очень добр ко мне, слишком добр, Ц дотрагиваясь до моей щеки почти з
астенчивым жестом, однажды сказала она. Ц Таким добрым быть нельзя.
Я почувствовал, как краснею, и ответил чуть ли не грубо:
Ц С чего это ты взяла? За что ты меня благодаришь?
Ц Я тебе тоже нравлюсь, правда?
Ц Конечно.
Она прошептала мне на ухо что-то неразборчивое и прислонилась щекой к мо
ему лицу. Я неуклюже погладил ее по плечу. Пять лет назад мне было бы совсе
м нетрудно влюбиться в нее. Пять лет назад я просто не мог бы не влюбиться
в нее. Пожалуй, я и сейчас по-своему любил ее. Ведь это бывает по-разному. Но
пять лет назад это было бы по-другому.
Я, конечно, понимал, почему она испытывает ко мне какие-то чувства. Я был, по
ее словам, вторым в ее жизни человеком, который делал ей добро, не требуя н
ичего взамен. Более того, я дал ей самой возможность быть великодушной, а э
тим она располагала впервые. Это была роскошь, которой она никогда не мог
ла позволить себе прежде. Тот негодяй-циник, что, глядя на нее со стороны, с
идел во мне, шептал: именно эта роскошь и вскружила ей голову.
Когда мы оставались вдвоем, ее лицо совершенно преображалось. С него сло
вно спадала маска самодовольства и наигранной веселости, очертания губ
смягчались, а взгляд становился застенчивым, благодарным и Ц порой мне
казалось Ц зовущим.
Да, пять лет назад я бы не устоял. Пять лет назад.
Однажды она спросила:
Ц Ты ведь не способен на подлость, да?
Ц Не говори глупостей. Каждому из нас довелось, и не раз, совершать посту
пки, которых стыдишься.
Ц Но ты никогда не совершаешь их намеренно. Это было утверждение, не вопр
ос.
Ц Пожалуй, нет.
Ц И если ты узнавал о таких поступках, тебе становилось стыдно.
Ц Хочешь наградить меня медалью за порядочность?
Ц Нет, Ц тихо рассмеялась она. Ц Лучше я награжу тебя чем-нибудь другим
.
А вскоре произошло еще одно событие.
Мы с Адой и Хармоном спустились в бар отеля, на двенадцатом этаже которог
о размещалась наша студия. Это был тихий, уютный бар, посещаемый клиентам
и двух совершенно несовместимых категорий: туристами, которые жили тут,
в отеле, и служащими расположенных в нем учреждений. В три часа дня мы оказ
ались единственными посетителями из нетуристов. Мы сидели в углу за стол
иком, и Хармон говорил Аде:
Ц Вы были восхитительны, дорогая, просто восхитительны, от начала до кон
ца.
Она только что прошла первую неофициальную пробу, читала перед камерой р
ецензии на кинофильмы. Мы следили за ней по монитору.
Ц Благодарю вас, сэр, Ц чарующе улыбнулась Ада.
Ц Просто восхитительны, Ц продолжал ворковать Хармон. Ц Помяните мое
слово, в один прекрасный день вы будете королевой новоорлеанского телев
идения.
Ц Королевой?! Ц взволнованно воскликнула Ада.
Она старательно подыгрывала ему не столько словами, сколько выражением
лица.
Ц Да, я это предсказываю. Ц Он поднял свой стакан. Ц Я уверен. Ваше мнени
е, Стив?
Ц Я тоже уверен, Ц ответил я. Ц Я тоже это предсказываю.
Ада бросила на меня взгляд, значение которого я не сумел разгадать в сине
й полутьме бара.
Ц Нужно только набраться терпения и подождать, Ц многозначительно ск
азал Хармон, Ц подождать, чтобы все шло как по маслу.
Я посмотрел на него, на его рыхлое лицо с тяжелой челюстью, на глаза, устре
мленные на нее из-за толстых стекол роговых очков, вслушивался в его вкра
дчиво-льстивые речи, которые он, очевидно, считал средством овладеть Адо
й. Он хотел ее, готов был вступить в сделку, и ему нужно было, чтобы она это п
оняла. Меня затрясло от злости, и тут же я рассердился на самого себя за эт
у злость. Какое мне дело, если она и клюнет на его предложение?
Он оторвал от нее взгляд, подозвал официанта и сделал новый заказ. Он был д
оволен тем, понимал я, что ему удалось высказать свое предложение и его не
отвергли. Этот негодяй и раньше делал подобные намеки. Но чего я-то так ра
зобиделся?
Умышленно меняя тему разговора, он сказал:
Ц Слышали анекдот о черных кальсонах?
Я хотел было ответить: "Слышал еще сто лет назад", но промолчал, и он принялс
я рассказывать. Ада звонко расхохоталась над заключительной фразой
: "Quel sentiment exquis!" Как
остроумно! (франц.)
Он рассказал еще три анекдота, и она опять смеялась.
Затем, чуть нахмурившись, Хармон посмотрел на часы и сказал:
Ц Что же, пора домой, к ужину и жене. Счастливо оставаться. Вы и вправду был
и восхитительны, моя дорогая.
Я попрощался с ним, Ада тоже произнесла кокетливое "До свидания!", и мы смот
рели, как он уверенно несет свое грузное туловище между столами к выходу.

Ада с минуту глядела на дверь, потом повернулась ко мне и сказала:
Ц Надо бы выжить этого сукина сына, чтобы ты получил его место.
Ц Еще бы! Только зачем на этом останавливаться? Давай уж заодно заставим
и владельцев отказаться от их капиталов.
Ц Не смейся. Это можно сделать. Я имею в виду Хармона.
Ц А по-моему, нет.
Ц Как хочешь, о великодушный и справедливый!
Я выпил.
Ц А как бы ты это сделала?
Ц Интересно? Это уже лучше. Гораздо лучше. Ты начинаешь проявлять по край
ней мере зачатки любопытства.
Ц Не хочется тебя разочаровывать, но меня интересует только техническа
я сторона дела. Честно говоря, не думаю, чтобы у тебя что-нибудь получилос
ь.
Ц Мой дорогой бесхитростный и прямодушный мальчик! Ты и правда не знаеш
ь?
Ц Нет.
Ц Это же до нелепости просто. Ты должен... Ц Она остановилась. Ц Нет, не бу
ду совращать тебя. Пусть это сделает кто-нибудь другой, я же сохраню тебя
таким, какой ты есть, в твоем вакууме. Меня тебе нечего бояться.
Ц Ты так добра ко мне!
Ц А разве нет?
Она подняла стакан. Я посмотрел на сидящих вокруг туристов. Прямо передо
мной восседал тяжеловесный блондин, явно пытающийся в чем-то убедить ма
ленькую хорошенькую женщину романского происхождения.
Ц Почему ты не хочешь мне объяснить? Ц спросил я.
Ц А ты сам не знаешь?
Ц Нет.
Ц Может, я не хочу, чтобы ты знал, на что я в определенном направлении спос
обна. А может, боюсь, что ты во мне разочаруешься.
Я пристально разглядывал свой стакан.
Ц Мне это, понимаешь ли, не безразлично. Вот в чем истинная беда-то.
Я был рад, что темно и ей не видно, как я покраснел.
Ц Это лицо! Ц сказала она. Ц Что-то невероятное! Семьдесят ему или семн
адцать? Кстати, сколько тебе лет?
Ц Тридцать девять. Через семь месяцев сорок. Ц Я говорил правду.
Ц Сорок! Боже мой! Как же им удалось снова призвать тебя в армию?
Ц Я тоже думал, что про меня забыли. Оказалось, нет.
Ц Значит, не забыли. А где это случилось?
Ц Ты о чем? О ноге? Меня ранило во время игры в покер. Мне влепили в разгар и
гры, за которую мы сели в месте, что считалось непростреливающимся. У меня
было четыре туза, ничего лишнего, а на одеяле лежало шесть тысяч долларов.
Там меня и ранило.
Там я приобрел еще кое-что, подумал я, но к чему было рассказывать об этом е
й? Там вместе с осколком от 90-миллиметрового снаряда пришло ко мне Ничто. М
ногие годы канули в Лету, прежде чем я усвоил его значение, но усвоить приш
лось, можете не сомневаться.
Я и понятия не имел об этом пятнадцать или даже десять лет назад.
Тогда, а было это давным-давно, я тоже искал величия и считал себя человек
ом незаурядным. Я полагал, что судьба ко мне благосклонна, что я ее баловен
ь. Так, наверное, думают все, а когда взрослеешь, то начинаешь понимать, что
судьба вовсе не благосклонна к тебе, что ты не числишься в ее любимцах и не
т для тебя серебряного блюдечка, что ты просто одна из бесчисленных пыли
нок во вселенной. А когда наконец поймешь это, ты уже взрослый, когда пойме
шь, ты умрешь в первый раз.
До второй мировой войны я был преподавателем (просто преподавателем, а н
е профессором) кафедры драматического искусства в университете штата Л
уизиана. Я считал, что мне суждено пойти таким путем, что года через два я с
тану заметной фигурой в театральном мире Ц нечто вроде драматурга-режи
ссера-актера-продюсера Ц и что ко мне придет слава. Я не задумывался над
тем, как это произойдет. Просто придет. Об этом должна позаботиться судьб
а, я же ее баловень, она и несет меня к намеченной цели.
В то время я был помолвлен с девушкой по имени Лора. Она училась у меня на к
урсе технике современного драматического искусства и по окончании уни
верситета ради меня осталась работать на радио в Батон-Руже. (Когда я позн
акомился с Адой, мне пришло в голову, что внешне они одного типа.) Мы были по
молвлены более года, когда внезапно, без всякой ссоры она разорвала помо
лвку. "Ты требуешь слишком многого, Ц сказала она. Ц И не только от меня, н
о и от всего мира. Я для этого не подхожу". Этот разрыв причинил мне боль, стр
ашную боль, потому что, мне казалось, я любил ее. Но я принял его как должное
. А потом я ушел воевать и после войны стал работать на телевидении. Это бы
ло совсем новое и обширное поле деятельности, и, получив, правда не очень з
авидное, приглашение на студию в Нью-Йорке, уверился, что судьба снова ко
мне благосклонна, не вернулся домой и стал ждать, когда же она окончатель
но расщедрится. Но это было медленное движение, чертовски медленное, я не
режиссировал, не писал пьес, не играл в них, а просто занимался тем, что гот
овил репортажи из местных новостей и читал их по телевидению. Я старался
вложить в свои передачи все, на что был способен, но оказалось, что этого н
е требуется. "Стив, мальчик мой, возьми-ка тоном пониже, Ц уговаривал меня
босс. Ц Помни аудиторию". Я заявил, что буду делать по-своему, поэтому вско
ре меня уволили.
Я устроился на другую студию, поменьше, где мне сразу дали понять, что я бу
ду только сочинять текст последних известий, вести небольшие передачи, а
порой и подметать пол, и вот в тридцать два года я стал понимать, что судьб
а вовсе не благосклонна ко мне и не собирается ради меня лезть из кожи вон.

Началась война с Кореей, и снова меня призвали в армию, хотя я и не числилс
я даже в резерве, и я более, чем всегда, почувствовал, что никто обо мне и не
заботится. Потом меня ранило случайно осколком, и я, потеряв верные шесть
тысяч долларов, которые мог бы выиграть, имея на руках четырех тузов и нич
его лишнего, еще раз убедился, что судьба ко мне скорее зла, чем равнодушна
.
Она зла, решил я, потому что я не примирился со своим положением пылинки во
вселенной. Я не втянул голову в плечи, а, гордо задрав ее, сунулся на линию о
гня и был ранен. Примирись я с фактом, что я полное ничтожество в ничтожном
мире, меня бы не задело. Чтобы вас не задело, надо втянуть голову в плечи и п
ризнать, что и вы и окружающий мир Ц ничто. Это единственный путь, чтобы в
ыжить. Так я и сделал.
А когда примирился, то почувствовал себя превосходно. Я был опьянен ощущ
ением того, что мне ни до чего нет дела, а потому и не в чем себя винить. Я пре
вратился в жертву, но только потому, что захотел ею стать, а положение пыли
нки во вселенной перестало меня беспокоить, ибо мир снова стал представл
яться благосклонным. Я понял, что главное в жизни Ц это Ничто. Я наслаждал
ся своей причастностью к этому Ничто в ничтожном мире, и было мне в ту пору
тридцать пять лет.
Мне было тридцать пять лет, когда я вернулся в Луизиану на только что созд
анную новоорлеанскую студию, которая жаждала за небольшие деньги воспо
льзоваться услугами опытных работников с талантом. Я вернулся и погрузи
лся в свое Ничто. Я купался в нем, я упивался им, я знал, что только оно имеет
значение. И радовался этому.
Ц А что было потом? Ц спросила Ада.
Ц Потом? Ничего. Вернулся в Новый Орлеан и живу здесь.
Ц Да, живешь. Ц Она подняла стакан, но, подумав, поставила его на стол. Ц Ч
ерт бы тебя побрал, Ц добавила она, Ц ведь я тебя люблю.
Что прикажете делать? Я ни о чем у нее не спрашивал. Мне это было не нужно. Я
даже немного рассердился за то, что равновесие нарушилось. И в то же время
это признание мне льстило. Даже когда ты не нуждаешься в подобном призна
нии, все равно приятно его услышать, оно утешает, это бальзам и болеутоляю
щее средство. Однако если сам не спрашиваешь, значит, не несешь никакой от
ветственности. Получаешь, а в ответ ничего не даешь. Я одновременно испыт
ывал и неприязнь, и вину, и чувство радости.
Ее признание, конечно, изменило положение вещей. Состояние полного Ц ка
к считал я Ц отсутствия эмоций исчезло, на смену ему пришла новая против
оречивая по своей сущности ситуация: мы были любовниками, но не влюбленн
ыми. Мы были, как и прежде, вместе, но отношения наши изменились, потому что
между нами стояло ее признание.
Больше она этих слов не повторяла. Я высказалась, говорил ее вид, а ты воле
н поступать, как тебе вздумается.
Я испытывал желание, искушение сдаться. Но хорошо понимал, что меня ждет, а
потому сопротивлялся изо всех сил. Она же молчала, не пытаясь настаивать,
и ее предложение мало-помалу обретало инерцию айсберга. Мне приходилось
сопротивляться все больше и больше. Однако наши отношения внешне остали
сь прежними, и однажды в конце недели мы очутились на одном из островов во
зле побережья Луизианы.
Добрались мы туда на пароме. Паром ходил дважды в день; мы сели на него под
вечер, и я чуть не свернул себе шею, разглядывая рулевую рубку и неглупую и
вместе с тем непроницаемую физиономию паромщика. Звякнули сходни, и я, съ
ехав с парома, двинулся в сторону отеля. Отель стоял на порядочном рассто
янии от воды, и из одного окна нашего углового номера просматривался вес
ь остров. Он лежал низко и был почти голым, если не считать бородатых с тол
стыми стволами пальм, которые в ряд стояли у кромки воды и круто склоняли
сь под порывами морского ветра в сторону отеля. Сезон уже кончился, и отел
ь был почти пуст. В тот вечер в ресторане Ц функционировала лишь часть ег
о, Ц кроме нас, сидели еще две пары. В вестибюле тоже было мрачно и пусто. М
ы с Адой поднялись к себе в номер и провели время за игрой в карты.
На следующее утро я проснулся раньше Ады и, стараясь ступать бесшумно, по
дошел к окну. Оно было приоткрыто, и морской ветер пробрался сквозь куртк
у пижамы, мне стало холодно. Внизу по коричневому пляжу катились, растека
ясь в белую пену, серые волны, и я слушал их шум, степенный и размеренный, ка
к удары сердца великана.
Внезапно я почувствовал теплое прикосновение к плечу. Рядом со мной стоя
ла Ада, уже умытая и причесанная.
Ц Посмотри, Ц сказала она. Ц Что может сравниться со стихией? Она так ве
личественна, что никакие убийства или самоубийства, самые низкие или сам
ые благородные, какое бы обличье они ни принимали, не могут замутить ее во
ды, загрязнить ее.
Ц Никто из твоих знакомых никогда не решится на самоубийство, детка.
Ц Конечно. Ни они, ни тем более я.
Я смотрел на нее и еще раз подумал, что отказаться от нее совсем нетрудно.
Но я продолжал игру.
Мы оделись и спустились к завтраку.

* * *

В ресторане, кроме нас, никого не было. Отсутствовали даже официанты, и обс
луживала сама хозяйка. Это была высокая, полная, черноволосая женщина с о
бветренным до красноты, тронутым временем лицом, которой с успехом можно
было дать и сорок пять лет и шестьдесят. Когда-то у нее была отличная фигу
ра. И сейчас она двигалась вызывающе, с какой-то угрозой: попробуй скажи, ч
то она уже не та. В памяти что-то мелькнуло. Она мне кого-то напомнила, но ко
го, на память не приходило.
На пустынных пляжах, колотясь о деревянные стены старого отеля и сотряса
я стекла затворенных окон, бушевал ветер.
Ц Будет шторм? Ц спросила Ада.
Ц Наверное. Ветер куда сильнее, чем утром. Прислушайся.
Звенели стекла, и я слышал глухой рев прибоя на песчаном пляже.
После завтрака Ада сказала:
Ц Может, пойдем погулять?
Ц Подожди, сначала я расплачусь за завтрак.
Я позвал хозяйку. Она подошла и объяснила:
Ц Нет, платить не нужно. Стоимость завтрака войдет в общий счет. Заплатит
е, когда будете уезжать.
Она улыбнулась и ушла.
Мы вышли из зала, и тут я вспомнил: хозяйка отеля была похожа на ту, из Мобил
а. У этой был только более благородный вид. А может, они мне только показал
ись похожими, эти две стареющие женщины.
Вслед за Адой я вышел в серый сумрак дня. Дул холодный ветер, затянутое обл
аками, тусклое небо нависало над головой, а гребни свинцовых волн были по
крыты белой пеной. Порывы ветра клонили пальмы чуть ли не до бурого песка,
остроконечные темно-зеленые листья трепетали на мрачном фоне надвигаю
щейся бури.
Ц Пойдем к морю.
Она взяла меня за руку. Мы пошли мимо пальм к узкой полосе коричневого пес
ка, на который набегали серо-белые волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44